The Heist Squad

~ любовь - словно теплое одеяло, под которым чувствуешь себя защищённым от всего мира ~ - Моё первое убийство случилось, когда мне было десять. Она была монашкой. 15 лет назад Обитель молитв, Пхукет, Таиланд. Боль. Ким к ней привык. Это было единственное постоянное чувство в его жизни, помимо голода. Этой ночью темнота была особенно удушающей. Его пальцы кровоточили от того, что он весь день отскабливал засохшую свиную кровь с плитки ванной комнаты. Это было его наказанием. За что? Лишь за то, что он родился героем-изгоем. Каждую неделю монашки заливали плиточный пол ванной свиной кровью, ждали, пока кровь засохнет, а затем наступала очередь Кима, и с лезвием бритвы в руках пятилетний, шестилетний, семилетний, восьмилетний, девятилетний, а теперь уже десятилетий Ким опускался на колени и отскребал эту кровь. И только после этого ему давали поесть, разрешали немного отдохнуть, а если повезёт, то даже поспать пару часов. Другим детям не приходилось этого делать. Другие дети были нормальными. Монашки постоянно повторяли, что всё это было ради его же блага. Они ведь учили Кима, как противостоять боли, как противиться виду крови, если когда-нибудь он её увидит. Как будто он был каким-то вампиром, как будто он был чистым злом, которому было не место в такой святыне, как монастырская обитель. И Ким желал, желал быть этим злом, он желал, чтобы у них не было выбора, кроме как отпустить его. Где угодно было бы лучше, чем здесь - в руках монашек, которые издевались над ним сильнее, чем смогло бы любое зло. Они должны были быть людьми, которые бы заботились о Киме, которые бы показали ему, что такое любовь, каково это - быть обычным ребенком, несмотря на то, что у него не было родителей, которых он бы мог называть мамой и папой. Монашки должны были быть его семьёй до тех пор, пока чьё-нибудь сердце не ёкнуло, увидев его, а затем бы его забрали домой, и у него наконец-то появились бы мама и папа. Монашкам должно было быть на него не наплевать, должно было ... должно было... Так почему же им было всё равно? Ким ненавидел свою сущность. Почему он родился героем-изгоем? Почему он не мог быть нормальным? Что с ним было не так? Почему он не мог получать такую же любовь, как все другие сироты при их монастыре? С тех пор, как он себя помнил, ему всегда было любопытно, каково это - быть любимым. Будет ли это ощущаться как что-то теплое - словно вечер позднего августа? Или как что-то холодное - словно прикосновение первого снега к коже? Ким никогда не видел снега, но ему рассказывали, что он довольно холодный на ощупь. Или, может, любовь оказалась бы похожа на теплое одеяло, закрывающее тебя от опасностей этого мира. Киму довелось почувствовать на себе тепло одеяла... однажды... или, возможно, дважды... когда ему повезло настолько, что один из детей ненадолго поделился с ним одеялом. Ведь у него не было своего. У него ничего не было, кроме себя и своей силы. Силы, о которой он не просил. Силы, которую он ещё не умел контролировать. - Что ты натворил? Выродок! - В его щеку прилетел сильный удар. Четки в руках сестры Анны разодрали его юную кожу. - Немедленно сделай сестру Анжелику снова нормальной, или в эту бурю будешь спать снаружи! Словно подчеркивая слова сестры Анны, по монастырю разнёсся громкий раскат грома, окна безжалостно заливало проливным дождём. Кима передёрнуло, он склонил голову, глядя на свои босые ступни на холодном, грязном каменном полу, и промямлил: - Я не хотел… я не знаю- - Верни её! Ты слышишь меня, Кимхан? Немедленно! – Голос сестры Анны был таким резким, что причинял боль, врезаясь в каждую клеточку маленького тела Кима. Он был напуган, всегда так напуган. Сестра Анна была самой ужасной из них всех. Но сестра Анжелика была не многим лучше. Ким кивнул, протягивая свою руку к руке сестры Анжелики. Он сделал глубокий вдох и заключил старую мозолистую руку в свою маленькую ладошку. Он ждал, надеялся, желал, чтобы это сработало, чтобы сестра Анжелика снова зашевелилась, и, когда это действительно произошло, Ким чуть не разревелся. Сработало! Сработало! Он заставил свою силу работать тогда, когда он сам этого захотел. Это было впервые. У него стало получаться. Под огромным давлением, но у него вышло. - В мой кабинет, живо! – Сестра Анжелика схватила Кима за волосы в ту же секунду, как только снова смогла двигаться, и потащила его через весь монастырь прямиком в свой кабинет. Она открыла дверь, большие старые ключи зазвенели, ударяясь друг о друга, словно гротескно зловещая музыка, нагнетая грядущее. Войдя, она рывком заставила мальчика встать на колени, схватила со стола свечу и зажгла её. - На гвозди, Кимхан, и я не буду повторять! – Приказала она, и на её лице отразилась удовлетворённая ухмылка, когда Ким послушно забрался на небольшую деревяшку с торчащими из неё гвоздями, их острые концы засмеялись прямо Киму в лицо. Он знал, что, если простоять на этих гвоздях несколько часов, то будет очень больно. За столько лет эта боль стала ему верным товарищем. Она ощущалась, как что-то знакомое, впервые в жизни Ким знал, каково это, когда что-то для тебя ощущается родным. Это всё ещё была боль, она всё ещё причиняла страдания, но, по крайней мере, Ким теперь знал эту боль почти так же хорошо, как знал себя, и это всё равно было лучше, чем то, что его бы ждало, откажись он повиноваться. Он даже не хотел знать, что бы случилось, если бы он отказался. Он стоял коленями на гвоздях, их острота посылала волны тупой дрожи по его телу, волну за волну, снова и снова. Он прикусил внутреннюю сторону щеки и поднял взгляд на сестру Анжелику. - Руки! – приказала она. Ким поднял руки перед собой, ладонями вверх, и стал ждать. Сестра Анжелика вручила ему горящую свечу и вернулась к столу, усаживаясь за него. – Помни, если свеча упадёт, то тебя хорошенько выпорют, ты это понял? - Да, сестра Анжелика, - ответил Ким, свеча в его руке раскалилась и стала обжигать, его колени покрывались горячей кровью. Он не издал ни звука, он взрослел, он становился сильнее, он не станет больше реветь, как маленький ребёнок. Плач был уделом слабаков, плач был для тех, кто хотел внимания, кто хотел признания. Киму ничего из этого было не нужно, больше нет, не от таких людей, не в таких местах, как это. Он собирался покинуть это место. Когда-нибудь. - Скажи мне, почему ты здесь, Кимхан? – Глубокий, преисполненный величия голос сестры Анжелики прорезал влажный воздух. Ким смотрел прямо на неё. – Я использовал на вас мою силу, сестра Анжелика. - Верно, ты использовал на мне свою нечестивую силу! Что ещё можно было ожидать от такого отброса, как ты? Кто ты такой, Кимхан? - Я – герой-изгой. - Кто такие герои-изгои? - Герои-изгои – это люди, рожденные со сверхспособностями. Они могут быть единственными в семье, или вся семьи может состоять из героев-изгоев. Нас называют так, потому что мы всегда в конечном итоге становимся преступниками. Это заложено у нас в крови. Сила, которой мы обладаем, неважно, насколько она хорошая, рано или поздно толкает нас на путь преступности, - Ким проговаривал строчки, которые заучил наизусть после того, как его заставили записывать их по тысяче раз в день с того момента, когда он вообще научился письму. - Демоны! – Сестра Анжелика презрительно усмехнулась. – Вот, кто они такие, подобные тебе. Грязные, отвратительные демоны, нечисть, которую нельзя и близко допускать к нашему Богу, близко к кому-либо. Но ты здесь, и меньшее, что я могу сделать, это убедиться, что ты будешь страдать как можно больше во имя нашего Господа. Ким зашипел, когда раскалённый воск от свечи капнул ему на ладонь, обжигая кожу. Сестра Анжелика гневно на него воззрилась. – Молчать, когда я говорю! Ты будешь сидеть так всю ночь, и, если я услышу от тебя ещё хоть звук, то ты не покинешь эту комнату, пока я не сожгу на твоем теле каждую свечу этого монастыря. Ким хотел покинуть это место, он хотел оставить их всех позади. Именно в этот момент он решил, что уйдёт… даже если придётся запачкать руки в крови. ***** Ким услышал шаги позади себя. Они приближались размеренно и медленно, этот человек светился удовлетворением от вида такого Кима - с кровоточащими пальцами, сидящего на коленях на снова почти чистой плитке ванной комнаты. Это была сестра Анжелика. Кто, если не она? Ким бросил на пол бритву и положил руку на бедро, находя там нож, который он прошлой ночью украл с кухни. Радостное возбуждение, так свойственное детям, охватило его тело, он почувствовал его впервые. У него чесались пальцы от желания, чтобы сестра Анжелика подошла ещё ближе, чтобы он смог наконец-то осуществить задуманное. Он мечтал об этом много раз. В десять лет его мечты, наверное, не должны были быть настолько жестокими, но и к нему не должны были относиться так жестоко. «Око за око» - прочитал он в одном из тех произведений классической литературы, которую монашки заставляли читать всех детей. Ким никогда не был против, он обожал читать. Возможно, книги были единственным, что ему было дорого в этом мире. Сердце Кима забилось быстрее, когда сестра Анжелика приблизилась к нему и чуть наклонилась, чтобы посмотреть на состояние пола. – Так не пойдёт, Кимхан! Я всё ещё вижу много красных пятен! Ты никогда не можешь сделать так, как надо, да? Будешь голодать до тех пор, пока вся комната не будет сверкать чистотой, ты меня по-ня…л? – Последнее слово вылетело изо рта сестры Анжелики сдавленным, булькающим звуком в сопровождении полившейся фонтаном крови. Ким стоял над упавшей на пол сестрой Анжеликой, лужа крови под ней всё увеличивалась, а он стоял и смотрел на её разрезанную глотку. Ким сжал нож в руке, звук капающей на пол крови был таким приятным, таким освобождающим. Он опустился на корточки, взял связку ключей, привязанную к одеянию монашки, и выбежал из ванной. Ким бежал быстро, но осторожно, прячась за каждым поворотом и каждым предметом интерьера у себя на пути, стараясь, чтобы его никто не заметил. Было далеко за полночь, но, несмотря на это, монашки сновали туда-сюда, словно стражники в темнице, присматривающие за своими узниками. Он сбежал вниз по большой каменной лестнице, отпирая дверь за дверью, чтобы поскорее выбраться на свободу. Но он имел неосторожность поскользнуться, выронив связку ключей. Кто-то уже обнаружил сестру Анжелику, и монастырь наполнился криками, то тут, то там вспыхивал свет, и он не мог, не мог больше здесь оставаться… ни одной секунды. Он добежал до следующей двери, у него не было ничего, кроме ножа. Это была последняя дверь, всего одна дверь, и со всем этим будет покончено. Ким будет свободен. Но за ним уже устроили погоню. Они были так близко, он почти чувствовал на себе их жестокие руки. Он посмотрел на нож в руке, а затем на дверной замок, у него не было другого выбора. Он крепко сжал нож, его кровь смешалась с кровью сестры Анжелики. Глубоко вздохнув, он приставил лезвие к замку. У него тряслись руки, пока он отчаянно двигал ножом, молясь богу, в которого даже не верил, чтобы двери открылись, и его пожалуйста пожалуйста пожалуйста выпустили на свободу. А затем раздался щелчок открываемого замка, и нож полетел на пол, его лезвие было расколото надвое. Ким побежал. - Предатель! – Последнее, что он услышал за своей спиной, а потом он оказался уже слишком далеко от этого ада, который называл себя святыней. ***** - Блестяшка, ты как тот единственный ребёнок, который позволил мне укрыться под своим теплым одеялом. Единственный, кто не причинил мне боли. Я не могу позволить такому, как ты, ускользнуть из моих пальцев, - Ким встал с бледным, бессознательным телом Че у себя на руках. Было лишь одно место, куда Ким мог пойти – к тому самому ребёнку с тёплым одеялом.