трижды за всю жизнь

— Хей! Хей! Хей! Легконогий олень петляет между деревьев, сверкает белым хвостом. Оромэ придерживает Нахара, пропуская вперёд Тьелко на взмыленном гнедом жеребце. Это Хуан выследил оленя, а значит, добыча принадлежит самому юному охотнику — его хозяину… Нахар вдруг тяжело всхрапывает, почуяв беду, но увлечённому погоней Турко не до того, и даже не до окрика владыки, приказывающего остановиться. Ведь олень — на расстоянии удара копья, а Хуан уже пристроился сбоку, цапает его зубами за стройные ноги. — Стой! — кричит Оромэ во второй раз и выхватывает стрелу из колчана, Туркафинвэ оборачивается, но поздно… Волк, выскочивший из кустов, уже мчит прямо вслед за Турко. Слишком велика вероятность попасть в юного спутника, и Оромэ в отчаянии опускает лук и пришпоривает Нахара, силясь обогнать зверя и выстрелить в него сбоку. Однако тварь быстра, и её клыки щёлкают в паре дюймов от спины незадачливого охотника, внезапно обнаружившего себя жертвой. Турко изо всех сил нахлёстывает жеребца и копьём пытается ткнуть волка в глаз или в нос, но тот вертится, уворачиваясь. Одной рукой, да ещё в такой неудобной позе много не навоюешь… Был бы меч, впрочем, откуда бы у эльдар взяться мечам… Волк получает-таки несколько несерьёзных тычков от нолдо, но не отступает. Слишком желанна добыча. Улучив момент, тварь взмывает в воздух и перехватывает Тьелко за руку, державшую копьё. Слышен ужасный хруст, и Туркафинвэ валится на землю, вывалившись из седла. Круп взвившегося на дыбы коня на доли секунды закрывает происходящее. А когда перепуганное животное уносится в чащу, вслед за позабытым оленем, взгляду Оромэ предстаёт рычащий и катающийся по земле клубок из лап, клыков и горящих глаз. Туркафинвэ, из разодранного предплечья которого течёт кровь, пропитывая зелёное охотничье одеяние, глядит с земли, приподнявшись на локтях. Обломок копья в его руке дрожит… Видимо, хрустело именно копьё, а не кости, хвала Эру. Тьелко глядит на разворачивающееся перед ним расширенными от ужаса глазами, и собственной раны он не замечает. Верный Хуан, пёс по-настоящему гордый, и впрямь стоящий своего хозяина, если решился драться с врагом, настолько превосходящим в размерах… Оромэ заносит копьё, чтобы добить, ведь ясно, что против такого волка пёс — не жилец, и нельзя допустить, чтобы, закончив с псом, тварь бросилась на нолдо… — Нет! — вскрикивает Турко. — Прошу, нет, пускай он… Феанарион ещё слишком юн, слишком глуп, чтобы понять, что смерть от удара копья — милосерднее, чем участь убитого с разодранной глоткой, но это — его пёс, а значит, и его выбор. Копьё Оромэ опускает, но не убирает, манит к себе, под защиту, раненного нолдо, и тот покорно шагает в сторону вала, и даже взбирается позади владыки на Нахара. И всё же, взгляда от своего пса не отрывает. Туркафинвэ смотрит только на Хуана, нервно облизывает губы. Будто забыл про свою боль, как забыл о собственной безопасности и милосердии. Он шепчет, и Оромэ, с интересом прислушавшись, слышит не одно слово, а много, много разных. Его юный спутник не молит о помощи и защите ни Манвэ, ни других валар, ни даже своего владыку… Слова не бессвязны, он командует. Он помогает псу. И хочется в очередной раз одёрнуть феанариона, напомнить, что милость Манвэ может послужить, если не спасению, так безболезненной смерти пса… Но нарушать трогательную в своей обречённости веру Оромэ, всё же, не решается. Отрывать нолдо от страшного зрелища кажется кощунством… Пускай увидит и поймёт, Оромэ объяснит ему потом, утешит и, быть может, подарит ему нового пса — столь же верного, но, может, не такого гордого, чтобы и хозяин, вслед за ним, смирил свой непокорный нрав.