Моя терпко-сладкая месть

      На шумном и помпезном банкете, посвященном дню рождения одной из многочисленных троюродных племянниц со стороны матери, Тэ просидел ровно полчаса, медитируя то на свою полупустую тарелку, то на бокал с игристым шампанским, а затем, не выдержав давления собственных тяжелых мыслей, отговорился усталостью, вяло поздравил именинницу, обряженную в сложносочиненное, но безвкусное платье, вручил восьмилетней девчушке красиво упакованную брендовую сумочку и с чистой совестью свалил в свой уютный, комфортабельный и идеально обставленный двухэтажный домик в элитном районе города, который вот уже три года как делил с Таймом.       Зеленый тихий район, вежливые и доброжелательные соседи, словно вышедшие из какой-то типичной «американской мечты», самая низкая криминогенная обстановка в столице, первоклассная охрана, обитающая в отдельной затейливо украшенной дежурке, чтобы не выбивалась из тщательно выстроенного интерьера. Вышколенная и проверенная временем прислуга, самая новая и удобная техника для дома и небольшого сада с декоративным фонтанчиком, уголком для барбекю и огромной садовой качелью, на которой было так приятно валяться с увлекательной книгой в лучах заходящего солнца.       Каждая мелочь, каждая занавеска, каждый винтик и полочка были любовно подобраны Тэ для них обоих. Ремонтируя и украшая этот дом, он хотел создать идеальное гнездышко для них с Таймом — эргономичное, уютное, комфортабельное, полностью подходящее под их общие запросы. Но Тэ, как всегда, прекрасно справился с мелочами и совершенно просчитался в главном — несмотря на первоклассный ремонт, тщательно отобранные сервизы, изящные статуэтки и тематические картины известных тайских и европейских художников, их дом оставался всего лишь красивой картинкой, иллюзией, миражом. И хотя все вещи в нем были реальны и материальны, любви в стенах, выкрашенных идеально-белой краской, от этого не прибавилось ни на бат.       Из-за тоскливых и тревожных мыслей, зародившихся в его голове под осторожным, ненавязчивым влиянием младшего Киттисавата, Тэ контролировал себя слишком плохо, чудом не попав в ДТП по дороге от ресторана до собственного дома, благо ехать оказалось не так уж далеко и час пик еще не наступил. Мысли путались и мешались, набегая друг на друга, словно волны, оставляя после себя только белый шум, слишком похожий на морскую пену.       Тэ едва не влетел бампером своего ярко-красного Bentley в кованые ворота с огромным узором в виде детально выполненной розы — его маленькая гордость и личный эскиз — вылетел из машины, на ходу бросая ошарашенному охраннику связку ключей, и громко шарахнул входной дверью, напугав до икоты прислугу своим отрешенным и потерянным видом. Бросив прибирающей в гостиной испуганной молодой горничной, чтобы его не беспокоили до конца дня, Тэ, перепрыгивая через ступеньки, взлетел по светлой деревянной лестнице на второй этаж.       Спальня, уже давно ставшая исключительно его — настолько редко Тайм стал ночевать дома — совершенно не изменилась со времен его последнего визита. Все те же минималистичные черно-белые цвета, потому что Тайм обожал это сочетание. Все те же милые мелочи на полках, едва ли разбавляющие строгость и четкость линий дизайнерской мебели. Все тот же прикроватный коврик с глупой надписью «Твой день станет лучше, если ты улыбнешься!», который Тайм терпеть не мог и всегда перекладывал на сторону Тэ. Россыпь чужих украшений в открытой шкатулке возле трюмо, небрежно брошенный черный жакет, так и пылящийся на спинке стула вот уже два дня подряд, недопитое какао Тэ, уже успевшее остыть и затянуться густой сливочной пленкой — он из принципа запретил горничным убирать в их комнате каждый день, пытаясь хотя бы так сохранить слабые следы присутствия в его жизни Тайма.       Но самым обидными и ранящими были не все эти покинутые, как и Тэ, вещи, а тишина. Пронзительная, густая, такая, что можно есть ее ложкой, если очень захотеть.       Тэ плюхнулся на кровать, даже не подумав переодеться в домашнее, и тупо уставился в стену напротив кровати. Двигаться не хотелось совершенно, изредка молодой человек медленно моргал и по старой детской привычке раздирал заусенцы длинными аккуратно выкрашенными ногтями, не замечая боли и выступившей крови. Четко оформившихся мыслей относительно ситуации у Тэ не было, только с головой накрывшее осознание собственного титанического проеба, подавляющая усталость и апатичность.       Спустя пару часов молчания и добрый десяток мелких ранок на руках, молодой мужчина чуть ли не за уши вытащил себя из ватного кокона странного бесчувствия, встряхнулся, словно старый лохматый пес, сильно побитый жизнью и людьми, и решил, что ему срочно нужно занять руки более конструктивной деятельностью, чем потрошение на нитки несчастного покрывала и вырывание кусочков ногтя с корнем.       Сказано — сделано. Тэ снял линзы, откопал в дальнем ящике комода очки, смыл с ногтей прозрачный лак с блестками, изредка морщась от боли, когда средство попадало в свежие раны, убрал тщательно наведенную укладку, медленно, словно через силу, залез в душ, дважды вымыл голову своим любимым шампунем с запахом грейпфрута — это действие всегда его немного успокаивало и бодрило, но в этот раз эффект, увы, оказался минимален — кое-как замотал пальцы пластырями и переоделся в самую потрепанную и старую одежду, какую только нашел в своем огромном гардеробе.       Бесформенный джинсовый комбинезон с внушительной дырой на коленке и оторвавшейся бретелькой висел на нем, как на вешалке, подсказывая, что со времен первого курса университета Тэ ничуть не поправился. Темно-синяя мешковатая футболка с логотипом какой-то баскетбольной команды, которой в юности недолго увлекался Тайм, великолепно оттенила иссиня-черные круги под запавшими глазами и подчеркнула хрупкость его фигуры. Завершив получившийся образ разнорабочего нелепой ярко-красной банданой, оставшейся еще со школы, Тэ бросил последний взгляд в ростовое зеркало, одновременно и узнавая, и не узнавая себя.       Человек в отражении был, объективно, красив даже в старых и местами порванных шмотках — Тэ не зря кучу времени проводил в салонах красоты, спа и кабинете личного косметолога. Но малыш Порче оказался во всем прав — усталость, одиночество и тоска искажали его внутренний свет, делая еще совсем молодого и цветущего человека похожим на старую, потрепанную встречными ветрами птицу со сломанным крылом, и никакие косметика и уход не могли этого скрыть. Глаза Тэ больше не блестели и не лучились энтузиазмом и здоровым азартом, как раньше. Вокруг губ появились мелкие горькие складки, на носу — крохотная морщинка от брезгливой гримасы, которую он непроизвольно делал каждый раз, когда узнавал от прислуги или телохранителей, что Тайм опять не придет ночевать. Руки, лишенные привычных защитных слоев лака и дорогих кремов, мелко подрагивали от нервов, кожа словно выцвела и пожелтела, и даже веки припухли и покраснели, хотя слез не было, все их он уже давно выплакал, продолжая расстраиваться и переживать из-за измен возлюбленного больше по инерции, чем из реальных чувств.       Но бросить изменщика, освободиться, начать новую жизнь Тэ не мог: во-первых, ужасно боялся одинокого и туманного будущего, во-вторых, Тайма он знал с самого детства и практически не смотрел ни на кого другого с тех самых пор, как в пятнадцать впервые осознал, что хочет от друга детства не просто объятий и дружеских поглаживаний по плечу, а полноценного секса, и неважно, где и как. В-третьих, семейные дела Тайма и Тэ были связаны настолько тесно, что никто из их окружения и в страшном сне представить не мог, что они могут разойтись. К тому же, Тайм все еще был весомой частью его жизни, огромным куском сердца, который Тэ, как бы сильно ни старался, не мог вырвать без боли. А ее он в глубине души очень боялся и всегда старался избегать, идя по пути наименьшего сопротивления.       Во время долгой и содержательной, но совершенно случайной утренней прогулки по умытой недавними дождями набережной в компании меланхолично настроенного Порче и двух его шкафоподобных телохранителей, усиленно делающих вид, что они просто ходячие слепые и глухие к разговорам господина дорожные указатели, Тэ все чаще ловил себя на мысли, что младший брат Порша и старший брат Кинна весьма похожи. Оба на самом деле куда умнее, мудрее и проницательнее, чем кажутся на первый взгляд, и оба без промаха умеют разить по самым чувствительным и больным местам собеседника, вытаскивая на свет его порочные, грязные или пугающие мысли. Порче, совсем юный, внешне милый и безобидный мальчишка, сам еще не до конца отошедший после спонтанной ссоры и не менее спонтанного примирения с Кимом, откусил небольшой кусочек от своего мятного рожка, обильно присыпанного шоколадной крошкой, окинул Тэ пронизывающим взглядом и задал короткий, но разрушительный в своей сути вопрос:       — Пи’Тэ, почему ты оказываешься жить для себя?       Эта простая фраза, сказанная тихим, вкрадчивым тоном, приравнялась к полноценному удару кулаком в солнечное сплетение. Тэ машинально опустил взгляд на свои руки, и его с головой накрыло удушливой и липкой волной осознания, разочарования и обиды — на запястьях привычно болтались тонкие серебряные браслеты, которые ему постоянно, на любые праздники и просто так, без повода, дарил Тайм. Аккуратный, неброский, но качественный и дорогой маникюр украшал пальцы, потому что Тайму нравилось, как ухоженные и нежные руки Тэ смотрятся на его более мощном и мускулистом теле. Черно-белая одежда из последней коллекции Dior удачно подчеркивала достоинства фигуры и скрывала недостатки, потому что взгляд Тайма всегда становился масляным и довольным, когда он видел партнера в одежде своего излюбленного бренда. Неброский макияж, потому что мать всегда считала, что выходить из дома ненакрашенным и неухоженным — моветон. Укладка на тщательно высветленных прядях, потому что Тайм обожал блондинов, хотя Тэ был, как и все коренные тайцы, темноволосым.       — Я ни на чем не настаиваю, пи’Тэ, — мягко продолжил Порче, ловя ушедшего в себя Тэ за локоть и ненавязчиво останавливая прямо перед стеклянной витриной какого-то ресторана. — Но скажи: то, что ты сейчас видишь, это и правда ты?       И как бы сильно Тэ ни хотелось рассмеяться, прикрыться набившей оскомину маской вежливости, отшутиться первой попавшейся нелепой и смешной фразой, он замер, в глубине души осознавая: нет. Человек в отражении — уже давно не он, потому что настоящий Тэ обожал возиться с мотоциклами и фотографировать все подряд, но отказался от увлечений в угоду близким. Ему всегда нравились в первую очередь функциональные вещи, приятные телу натуральные материалы, яркие и необычные вещи, но Тайм терпеть не мог, когда Тэ выглядел слишком просто или слишком агрессивно, поэтому даже пижамы, которые он дарил, были затейливыми, изящными и призванными в первую очередь пробуждать сексуальное желание, а не обеспечивать комфорт. Тэ не любил массивные украшения, мог носить один и тот же простой медальон месяцами, а про кольца вообще напрочь забыл бы, если бы не Тайм и незабвенная матушка.       Родители, Тайм, родителям, для Тайма, Тайму… Но задумчивый и смотрящий словно в глубину своей же души Порче неожиданно оказался во всем прав: где здесь хоть что-то от настоящего Тэ?       Хорошо оборудованный просторный гараж встретил заблудшего хозяина маслянисто-желтым светом, приятной тишиной и запахом пыли, легкой затхлости и бензина. Тэ даже не осознавал, насколько сильно нуждался во всем этом, пока не коснулся рукой любимой старенькой черной Ямахи, долгое время пылившейся под чехлом в дальней углу. Он не особенно любил кататься, но вот собирать и перебирать, совершенствовать и улучшать — было всем, о чем он когда-либо мог мечтать. Однако ни мать, ни отец, ни Тайм не разделяли его любви к механике. Мать считала увлечение сына плебейским и второсортным, силой запихнув его в музыкальную школу, к которой у Тэ откровенно не лежала душа, отец требовал от него меткости в тире и высших оценок на факультете менеджмента, надеясь, что сын однажды займет его место во главе семейного бизнеса. Даже не так: все надежды обеих семей были всегда обращены к Тайму — а Тэ был лишь приложением к нему, бесплатным и по умолчанию вовлеченным и расторопным помощником, но никак не полноценной личностью со своими желаниями и целями.       Тэ рывком сдернул защитный чехол, закашлялся от взвившейся в воздух пыли и поправил на носу очки, довольно тяжелые и неизящные, в прозрачной круглой пластиковой оправе, сделанные на заказ год назад просто на всякий случай — в них было несоизмеримо удобнее, чем в линзах, от которых уже через пару часов начинали мерзко зудеть веки. Но Тайм ненавидел этот аксессуар лютой ненавистью, считал, что очки в принципе портят внешний вид Тэ, и тот в очередной раз безропотно пожертвовал своим удобством ради удовлетворения чужих прихотей. В который раз. Даже не задумавшись. Снова пустил все на самотек, довольствуясь жалкими крохами чужого внимания и ласки.       Руки сами легли на руль старенького, но обкатанного и не раз выручавшего в буйные студенческие годы мотоцикла. Тэ не заходил в гараж уже больше года, стараясь держаться подальше от соблазна и быть хорошим, примерным мальчиком, соответствовать образу, который создал для себя в угоду другим. Чтобы его хоть немного любили. Чтобы Тайм снова и снова возвращался к нему в их любовно сделанное семейное гнездышко, принося с собой то стойкий запах приторно-сладких духов, то чужой волос на одежде, а то и следы на теле — в последнее время он наглел все больше, уже даже не пытаясь скрывать свои связи с другими людьми.       Тэ по-прежнему не плакал, когда взялся за разводной ключ и начал придумывать, что бы такого прикрутить к любимому транспорту. Подножка слегка шаталась, и он решил начать с нее, потихоньку успокаивая руки и сердце полузабытой механической работой. Подкрутить здесь, протереть там, заменить вот эту деталь, исправить вот этот мелкий, но досадный недостаток — казалось, Тэ вместо мотоцикла совершенствует и ремонтирует самого себя.       Он настолько ушел в свои мысли и механическую работу, что даже не заметил присутствия в доме гостей, когда спустя пару часов недомедитации над верным железным конем вылез на кухню попить водички. На барном стуле в той части огромной светлой кухни, что уже могла считаться столовой, сидел и беззаботно помахивал дорогущими туфлями очень симпатичный парнишка по крайней мере на пять лет младше самого Тэ. С каштаново-рыжими короткими волосами, уложенными в прическу в стиле «упорядоченный хаос», обилием тонких золотых украшений на пальцах и в ушах, яркой, запоминающейся улыбкой и в шелковой рубашке цвета слоновой кости от пресловутой Dior — мальчишка казался призраком самого Тэ из далекого прошлого и куда больше подходил под кофейно-бежевый интерьер столовой, чем, собственно, настоящий хозяин помещения. Лицо гостя было Тэ смутно знакомо, но имени он не помнил и спрашивать не стал. Паренек вообще отличался миловидностью, плавностью и нежностью черт — Тайм в последнее время особенно полюбил именно такой типаж слегка андрогинных мальчиков на три-четыре года младше себя.       — Эй ты, налей мне кофе, раз уж сюда зашел, — гость явно не понял, кто такой Тэ, и приказал сделать ему кофе капризным, надменным тоном, будто именно он был хозяином положения.       Тэ молча кивнул, и, сам не зная зачем, решил подыграть, подходя к раковине и хотя бы частично отмывая руки от грязи. Его ладони больше не были такими аккуратными и изящными — с обгрызенными от нервов ногтями, пластырями и заусенцами, без лака и сплошь покрытые пятнами от масла. Кое-где Тэ с непривычки натер небольшие мозоли, пытаясь прикрутить детали на нужные места; вид покрасневшей и чуть припухшей кожи, а также легкая тянущая боль на этих участках почему-то внушали ему уверенность и покой.       — Какой кофе вы хотите? — с мягкой улыбкой спросил он у гостя, подступая поближе к шикарной многофункциональной кофемашине, занявшей почетное место в углу кухни. Этот подарок Тэ сделал себе сам на девятую годовщину отношений, которую ему пришлось отмечать в одиночестве — Тайм в очередной раз пропадал на другом конце страны по делам отца, попутно флиртуя с его молодым секретарем.       — Латте, — презрительно скривился мальчишка, явно недовольный недогадливостью «прислуги». — И непременно две ложки сахара!       — Хорошо, — понимающе кивнул Тэ и послушно приготовил латте, щедро бухнув в белую гостевую чашку две чайные ложки белоснежного сахара мелкого помола.       Он думал, что видеть прямо перед собой живое доказательство свежей измены Тайма снова будет мучительно больно, но в душе не шевельнулось совершенно ничего. Будто Тайм был просто товарищем, с которым Тэ временно делил жилплощадь. Не партнер и не возлюбленный, а так, друг с привилегиями, с которым время от времени приятно пообщаться и прикольно потрахаться. Будто темный, понимающий, не по годам мудрый взгляд Порче острым хирургическим скальпелем срезал с души Тэ ядовитую привязанность, избавляя от привычной боли и въевшейся в сами кости обиды.       — Тэ? — Вспомни солнце — вот и лучик: Тайм черным монолитом вырос на пороге кухни, растерянно глядя на своих сексуальных партнеров, мирно воркующих, словно это было обыкновенным делом. Хотя, сказать по правде, именно так дела и обстояли — за без малого десять лет их тесных отношений, Тэ в совершенстве научился с первого взгляда определять бывших любовников своего благоневерного и общаться с ними с вежливой, ничего не значащей улыбкой.       — Милый, почему ты позволяешь прислуге заходить на кухню? — громко возмутился полузнакомый мальчик, и Тэ поймал почти экстатическое возбуждение от страха, вспыхнувшего в глазах Тайма. Тонко улыбнувшись, он чуть поклонился гостю и повернулся к возлюбленному, неотрывно глядя ему в глаза.       — Я уже ухожу. Приятного вам отдыха, кхун Тайм.       — Тэ…       — Фу, он такой грязный! И как ты только это терпишь, милый? — парнишка, не притронувшись к кофе, спорхнул со своей жердочки, прямо как мелкая трепливая канарейка, и обхватил замершего статуей Тайма за локоть, вынуждая наклониться к себе — разница в росте у них была чуть ли не в двадцать сантиметров.       Тэ успел отстраненно оценить эстетизм получившейся картинки: высокий, мощный и брутальный Тайм, по давней традиции обряженный во все черное и украшенный массивными перстнями и цепочками, и светлый тонкий и звонкий мальчишка, кажущийся на фоне любовника еще меньше и нежнее. Меж тем страх в глазах Тайма ширился, он явно ожидал, что Тэ закатит скандал, начнет плакать, бить посуду и, возможно, даже полезет в драку. Осознавая риски, он попытался вырвать руку из цепкой хватки украшенных тонкими кольцами пальцев, но мальчишка вцепился еще сильнее, и этот жест, преисполненный отчаянного, болезненного собственничества, до зубовного скрипа напомнил Тэ его самого всего пару лет назад, когда чувства еще были ярче, а боль — свежее.       «Я буду хорошим. Я буду правильным. Я сделаю все, как ты скажешь, только не бросай меня одного» — промелькнула в голове мантра, которую он снова и снова повторял месяц назад, украшая себя к очередному приему, устраиваемому родителями, и пытаясь параллельно с нанесением косметики убедить себя в том, что ему показалось, и из кармана джинсов Тайма не торчали чужие ядрено-розовые стринги.       — Он не будет твоим, — неожиданно для самого себя мягко, почти нежно проговорил Тэ, обращаясь к мальчишке. — Тебе всегда нужно будет делить его с очередным увлечением, потому что он просто не умеет быть верным. Подумай трижды, согласен ли ты на это, малыш.       — Тэ, послушай, это не то… — попытался вмешаться Тайм, но Тэ заткнул его одним взмахом руки.       — Идите, вы, кажется, хотели подняться в спальню. Только, пожалуйста, не забывай использовать презервативы и скажи нонг’Дейзи поменять белье после того, как закончите.       Тэ прихватил из холодильника бутылку с обыкновенной водой и как ни в чем не бывало прошел мимо ошарашенного партнера, чуть поклонившись в сторону мальчишки, выпучившего свои и без того огромные и умело подчеркнутые черным карандашом глаза.       Странная пустота мягким коконом обволокла все его существо. Вернувшись обратно в гараж, Тэ не глядя прихватил со станка и нацепил на себя старую и местами грязную джинсовую куртку, закинул в багажник мотоцикла добытую бутылку, туда же кинул выключенный телефон и сложенные в специальный чехол очки, со второй попытки нацепил на голову поцарапанный сбоку черный шлем прямо поверх сбившейся банданы и выехал из гаража, направляясь на ближайшую заправку.       Оседлав волну свободы и горькой безмятежности, Тэ принялся колесить по городу, наслаждаясь горячим плотным ветром в лицо, манящими и густыми запахами еды от забегаловок и ресторанов, мелькающими в поле зрения цветными пятнами неоновых вывесок и жаром, исходящим от боков мотоцикла. Дожди вовсю заливали столицу два предыдущих дня, на третий выдав жителям мегаполиса небольшую передышку, но воздух, несмотря на более-менее чистое небо, все еще был влажным, тяжелым и приятно пах свежестью и сырыми грибами.       Тэ ехал куда глаза глядят, специально выбирая узкие побочные улочки, ловко петляя меж машин и бордюров и попутно освежая навыки езды. Смотреть на людей без каких-либо масок и фильтров оказалось довольно занятно: Тэ даже на полчаса остановился у какого-то кафе, расположенного на углу не особо популярной улицы. Дом напротив был жилой пятиэтажкой, и Тэ, пристроившись поверх снятой куртки прямо на горячий от солнца бордюр, жадно выпил припасенную воду, отстраненно любуясь отражением ярко-синего бездонного неба и редких белых пушистых облаков, делающих ничем не примечательные окна порталами в другой мир.       Люди суетились, как муравьи, разбегаясь в разные стороны по своим, несомненно, ужасно важным и нужным делам. Сквозь открытую зеленую дверь небольшого, но очень уютного полуподвального кафе в прованском стиле беспрепятственно доносился неясный гомон взрослых и звонкий смех шаловливых детей. Заметив «нештатного» посетителя, к Тэ подошла официантка, но молодой человек отшутился тем, что он простой путешественник, у которого нет денег — во время своего спешного побега из дома он и правда не взял с собой ни налички, ни кредитных карт.       Девушка лет двадцати пяти с двумя забавными маленькими косичками, в белой блузке, черной пышной юбке и форменном нежно-зеленом фартуке понимающе покивала и ушла, но вернулась уже спустя пять минут со стаканом капучино навынос, парой мелких конфет и смущенной улыбкой. Вручив растерявшемуся Тэ все это богатство, официантка подмигнула в ответ на его смущенный и неверящий взгляд, но, прежде чем он открыл рот и сказал, что уже занят и не заинтересован в общении, гордо показала руку с обручальным кольцом.       — Я понимаю все, что вы хотите сказать. В моих действиях нет подтекста, я просто хотела, чтобы вы улыбнулись, потому что слоган нашего кафе: «Улыбка всегда делает твой день лучше!». Наслаждайтесь кофе и сладостями, красивый кхун, — подмигнув еще разок, милая девушка убежала обратно, оставляя Тэ в потерянном и подвисшем состоянии.       Капучино оказался неожиданно вкусным, а черный шоколад маленькой конфетки чуть горчил на языке, великолепно оттеняя сладость напитка. Тэ выпил кофе до самого дна все тут же, на обочине, удобно опираясь локтем на квадратную кадку с огромным адениумом и отворачивая лицо к нежно-розовым лепесткам, чтобы прохожие не видели, как он трясется от сухих рыданий.       После кафе меланхоличный настрой Тэ не только не пропал, но расширился, заставляя его впервые за много лет трезво взглянуть на отношения с Таймом и свою роль в них. Влажный, ароматный ветер в лицо немного прочистил мозги, и внутри Тэ установилась хрупкая, стеклянная, опасно дребезжащая от любого звука тишина. В конце концов, спустя пару часов изнуряюще-сладкой гонки с ветром и самим собой, аккурат к закату, заливающему людные улицы столицы ярко-красным теплым светом, Тэ оказался у ворот комплекса главной семьи, даже сам того не заметив.       Мордовороты на входе, одним своим видом внушающие опаску любому здравомыслящему человеку, поначалу отказались его пустить, не узнав в пыльном потрепанном оборванце лучшего друга хозяина, но положение вовремя исправил Пит, выглянувший на шум. Раздав бывшим подчиненным воспитательных люлей, бывший «личный и любимый» телохранитель Танкхуна впустил Тэ в комплекс и даже предупредительно предложил ему руку, помогая слезть с мотоцикла.       Ранее Тэ все никак не мог понять, как этот милый и вежливый парнишка с невинной улыбкой мог заслужить безоговорочное уважение у всей охраны Кинна, но после того, как на одном из общих праздников случайно уловил его темный, многообещающий взгляд, направленный на Вегаса, совсем недавно занявшего место отца в семейной иерархии, все понял: эти двое были настолько тесно переплетены душами и полностью погружены во взаимные чувства, что демоны Пита, бывшие ничуть не меньше, а то и крупнее Вегасовских, могли наконец вздохнуть свободно и показаться перед избранником во всей красе.       Пит, облаченный не в привычный строгий черно-белый костюм, а в простые темные штаны и рубашку-поло цвета летнего неба, казался еще меньше и мягче, чем обычно. Он с легким поклоном указал рукой на внутренний двор, подсказывая, что Кинн сейчас находится именно там. Тэ ответил понимающей дежурной улыбкой и не менее вежливым поклоном — теперь он воспринимал Пита не как наемного работника, а как пусть и отдаленную, но часть своей семьи.       — Кхун… Кинн, к вам приехал кхун Тэ, — откашлявшись, произнес Пит, привлекая к себе внимание двух мужчин, с комфортом расположившихся в тенистом уголке сада в ротанговых креслах рядом с небольшим белым переносным столиком. Алкоголя, ради разнообразия, перед ними не было — только высокий запотевший графин с лимонадом, три пустых стакана, круглая черная пепельница и початая пачка сигарет.       Кресел тоже было три, но теперь, когда их компания пополнилась Тэ, над лужайкой повисла неловкая пауза. Однако, прежде чем Кинн успел вмешаться и позвать прислугу, чтобы те принесли еще одно кресло, Вегас встал и плавным движением притянул смущенного Пита к себе, заставив его опуститься на насиженное место. Сам он с королевской грацией уселся прямо на траву у ног бывшего телохранителя, укладывая ему на колени голову и удобно опираясь на кресло сбоку.       — Ну и что ты творишь? Тут же кхун Тэ, — тихо, но очень нежно спросил Пит, механически зарывая ладонь в смоляные пряди полностью расслабленного Вегаса.       — Уступаю тебе место, sunshine, — невозмутимо отозвался тот, вытягивая шею и подставляя голову под ласку, совсем как изнеженный и избалованный домашний питомец.       Пит смущенно улыбнулся, явив миру чудесные ямочки на щеках, бросил на Тэ и Кинна короткие взгляды, проверяя их реакцию, очаровательно покраснел, но руку убирать не стал, еще нежнее и ласковее поглаживая монстра у своих ног. Кинн, глядя на это, лишь довольно щурился, и Тэ тоже не стал выпендриваться и капризничать — молча развел руками на еще один осторожный взгляд Пита и с облегченным стоном плюхнулся на свободное место. После жесткого кожаного сидения мотоцикла и грубого колючего заасфальтированного бордюра мягкая подушечка под задницей и невероятно удобное просторное кресло казались раем на земле и лучшей колыбелью для его усталого и насквозь пропотевшего тела, но Тэ вовремя вспомнил про грязь на куртке и не глядя стянул ее с себя, чтобы не испачкать кремовый тканевый чехол стула.       — Я так понимаю, разговор с Порче прошел удачно? — Кинн с едва слышным хрустом потянулся и гостеприимно налил в третий стакан лимонад, пододвигая его к Тэ.       На мужественном лице хозяина играла выжидательная, слегка печальная и трудноуловимая Джокондовская полуулыбка, а эта дама, как искренне полагал Тэ, явно знала что-то такое, от чего простым людям мигом стало бы дурно. К тому же, появление в своем доме старого друга, да еще и в таком непривычном виде, Кинн воспринял как нечто само собой разумеющееся, что натолкнуло Тэ на вполне логичную мысль: его встреча с младшим Киттисаватом была заранее спланирована и подстроена. Но на злость и крики у него больше не было сил, так что Тэ просто смирился с самоуправством друзей и опустил веки, пряча взгляд.       — Мальчик далеко пойдет, — подтвердил он вслух, делая небольшой пробный глоток. Прохладный, сладковатый, но не приторный напиток с легкими нотками мяты проскользнул в горло, щекоча многочисленными пузырьками, освежая и утоляя жажду после длительной поездки и духоты столицы. — Твоя была идея или Порша?       — Порша. Смотреть на тебя такого уже сил не было, — качнул головой Кинн, и его длинная челка неопрятно упала на глаза, ограничивая видимость. Небрежно зачесав ее обратно, мужчина открыто посмотрел другу в глаза, на его лице читались легкая тревога и слабый интерес. Чуть прикусив губу, он заметил походя: — Тайм жив?       — Я-то думал, он тебе телефон оборвал, чтобы узнать, где я, — Тэ горько хмыкнул, понимая, что в очередной раз переоценил чувства своего партнера — видимо, развлечение на ночь оказалось для Тайма куда важнее, чем состояние вроде как постоянного «возлюбленного».       — Он звонил часа три назад, но сразу сбросил, когда узнал, что тебя здесь нет.       — О, как это мило. Надеюсь, ты не сдал бы меня, даже если бы я тут был, — невесело хмыкнул Тэ, кое-как укладывая в голове мысль, что Тайму снова на него плевать, раз он даже не стал докапываться до истины, сразу же спасовав перед возможными расспросами Кинна.       — Эй, это мое кресло! — возмутился молодой, но низкий голос откуда-то слева и сзади, и Тэ обернулся, ловя на себе заинтересованный взгляд хитро прищуренных лисьих глаз.       Он знал этого парня — Макао был младшим братом Вегаса, они много раз пересекались на «семейных» мероприятиях, но за последний год школьник успел изрядно заматереть, накачать неплохую мускулатуру и даже вытянуться на пару сантиметров. Теперь он куда больше походил на телохранителя побочной семьи, чем на молодого господина, тем более, огромная футболка с V-образным глубоким вырезом не скрывала изящный разлет острых ключиц и гордый разворот плеч, а узкие брюки только подчеркивали длину ног, делая Макао визуально выше и старше, хотя рубеж восемнадцатилетия он еще не перешел.       — Ой, я тебя знаю, ты — Тэ, друг Кинна, — обаятельно улыбнулся парень, делая небрежный вай.       Тэ отзеркалил улыбку, тоже кланяясь. Он хотел было встать, чтобы вернуть место, но Макао мягко надавил ему на плечи, настойчиво усаживая обратно. Его горячие и широкие ладони невзначай скользнули по открытым рукам старшего, невольно обнаружив, что его кожа слишком холодная и влажная. Парень, не колеблясь, снял со сгиба локтя черную спортивную куртку и накинул на плечи ошарашенного таким поступком Тэ.       — Что ты, я же запачкаю! — попытался возмутиться он, когда до сознания, порядком отупевшего от всех событий этого бесконечного дня, дошло происходящее, но Макао только весело фыркнул, спокойно разулся и точно так же, как Вегас, опустился на колени у ног Тэ, правда прислоняться к нему не стал, чутко соблюдая личное пространство.       Куртка приятно согрела замерзшую кожу, от нее исходил слабый терпкий шлейф дорогой туалетной воды и естественного запаха кожи Макао, похожего на аромат нарциссов, только немного мягче, и Тэ и сам не заметил, как зарылся в ткань поглубже, чуть ли не урча от удовольствия — новый парфюм, который недавно выбрал для себя Тайм, казался Тэ слишком агрессивным и тяжелым, так что он практически перестал принюхиваться и кутаться в одежду избранника.       Заметив, что младший с грустью смотрит то на его стакан, то на графин, Тэ, оседлав волну непонятного азарта и интереса, наклонил полупустую емкость к Макао, молчаливо предлагая отпить. Тот окинул его странным взглядом, и молодой мужчина почти смутился, осознав, что это негигиенично и неправильно, но его потянувшееся было вверх запястье властно перехватила и остановила твердая ладонь. С замирающим сердцем Тэ следил за тем, как дергается при глотании острый кадык на мощной шее, когда Макао невозмутимо отпил из стакана с той же стороны, что и Тэ ранее.       — Спасибо, пи’, — лукавым тоном произнес младший, опустошив стакан. — Из твоих рук куда вкуснее.       Тэ почувствовал, что позорно и неудержимо краснеет, как влюбленная в кумира всея школы старшеклассница. Горячая рука с его запястья пропала, но спустя секунду появилась вновь — Макао зачем-то бросил короткий взгляд на Кинна и перехватил обе ладони Тэ в свои, вытаскивая из них уже пустой стакан и согревая озябшие пальцы своим теплом.       — Долго катался? — с пониманием спросил он, и какая-то звенящая струна внутри Тэ с громким треском оборвалась, обидно и сильно полоснув по исстрадавшемуся в одиночестве сердцу. Глазам стало горячо и влажно, и Тэ, медленно подняв руку к лицу, убедился, что плачет. Впервые плачет за последний год. И впервые лет, пожалуй, с тринадцати, делает это перед другими людьми.       — Эй, пи’, ты чего? Я не буду трогать, ты только не плачь! — Макао не на шутку испугался его неадекватной реакции и попытался отшатнуться, не вставая с колен, но Тэ не позволил, неловко сползая на подстриженную траву и обнимая младшего двумя руками.       В чужих объятиях было до странного хорошо и уютно. Макао, как и Тайм, был тяжелым, сильным и твердым на ощупь, но его кожа казалась горячее, и от него еле ощутимо пахло морем и все теми же нарциссами. С коротким стоном зарывшись влажным носом в чужую шею, совсем рядом с часто бьющейся веной, Тэ сомкнул руки за ровной спиной, отказываясь отпускать. Но Макао и сам никуда не рвался — лишь немного сместился, удобнее усаживаясь на пятки, и притянул Тэ к себе еще ближе, заботливо придерживая куртку на его плечах.       — Это все из-за того мужика в черном, да, пи’? — спросил он через пару минут, ненавязчиво поглаживая все еще разбитого и сломленного Тэ по подрагивающим плечам и спине. Мужчина не успел ответить, Макао покровительственно накрыл его макушку рукой, машинально поправляя напрочь сбившуюся бандану и невозмутимо уточнил: — Мне дать ему в морду?       От абсурдности предложения и серьезности тона Тэ немного пришел в себя, подаваясь назад, чтобы отстраниться и вытереть слезы. Ему было очень неловко и стыдно за проявленную слабость перед Кинном и Питом, а в особенности перед Вегасом, младшего брата которого Тэ последние минут пять беззастенчиво использовал в качестве жилетки для слез, но, когда он нашел в себе силы поднять голову и открыто посмотреть на мужчин, ни в одном взгляде так и не нашел осуждения, разочарования или злости. Кинн механически крутил в руке полупустой стакан, глядя на Тэ со смесью понимания, сострадания и дружеской приязни. Пит знаками подзывал к себе дежурившего на краю видимости охранника, а Вегас продолжал расслабленно ластиться к руке возлюбленного, но даже в его хищных узких глазах плескалось что-то, ужасно похожее на понимание и жалость.       — Не нужно никому ничего бить, — слабо улыбнулся Тэ, вспомнив недавнюю реплику Макао. — Это все равно не поможет ему перестать прыгать из койки в койку.       — Идиот слепой, — отозвался подросток, и тут же кинулся утешать снова готового позорно расплакаться Тэ. — Нет, пи’, я его имел в виду, не тебя. Ты что, ну чего ты плачешь, я просто имел в виду, что он слепой дебил, раз не видит, какой ты хороший. Ну прости, прости, я дурак, теперь буду просто молча тебя обнимать.       Против воли Тэ рассмеялся сквозь слезы, и Макао облегченно выдохнул, помогая ему подняться и усесться в кресло. На этот раз он уже не стеснялся устроиться удобнее, так же, как и старший брат, кладя голову на колени немного успокоившегося Тэ. Охранник, которого подзывал Пит, чуть ли не бегом принес целый рулон плотных бумажных кухонных полотенец, впрочем, малопригодных для вытирания слез с раздраженной кожи, и двухлитровую бутылку ледяной воды, на что Пит устало покачал головой и прикрыл рукой глаза, без слов сетуя на недогадливость и нерасторопность бывших подчиненных. Охотно воспользовавшись предложенным, Тэ немного подышал через рот, восстанавливая сбитое дыхание и окончательно прогоняя горький комок в горле.       На улице окончательно стемнело, прохлада и темнота постепенно подкрадывались к засидевшимся в саду мужчинам, словно хищники, почуявшие близость добычи. На деревьях зажглись небольшие безопасные гирлянды с крупными желтыми шариками, похожие на увеличенных раз в двадцать светлячков. Залюбовавшись этой почти пасторальной картинкой, Тэ глубоко вдохнул и выдохнул, откидывая голову на подголовник кресла и мечтательным взглядом окидывая стремительно темнеющее небо.       — Порша бы сюда, — задумчиво проговорил Кинн, очевидно обделенный вниманием партнера.       — А где он? — все еще немного хриплым голосом поинтересовался Тэ, машинально поглаживая чужую коротко стриженную макушку, только чтобы чем-то занять руки — на пальцах не осталось живого места из-за разодранных ранок, да и тканевые пластыри на нитки разбирать было уже не интересно. Макао не сказал и слова против, только о чем-то долго переглядывался со старшим братом, а затем придвинулся к Тэ вплотную, одной рукой обнимая его икры, а щекой прислоняясь к колену.       — Порче решил навести хрупкие мостики взаимопонимания между ним и Кимом, — чуть скривив губы, отозвался Кинн, дотягиваясь до початой пачки и вытаскивая сигарету.       Тэ в красках представил, как может рвануть даже полностью безопасная окружающая среда из-за физически ощутимого напряжения между старшим Киттисаватом и младшим Тирапанякулом основной семьи, и инстинктивно поежился. Макао тут же насторожился и подобрался, как гончий пес.       — Холодно? Принести одеяло?       — Сиди, — Тэ поймал подростка за плечо быстрее, чем включился в ситуацию — Макао слишком приятно согревал ему ноги, чтобы так просто лишаться этого уютного тепла. — Просто представил себе встречу Кима и Порша, вот и поплохело.       — Они в тире, — с меланхоличным выражением лица добавил Кинн, со вкусом затягиваясь.       — Ты ебнулся? — нецензурно, но искренне спросил Тэ. Он всегда считал друга крайне упрямым, самолюбивым и замкнутым, но все-таки умным человеком, который не стал бы осознанно давать в руки огнестрельное оружие двум ярым врагам, один из которых был его хоть и не особо любимым, но родным младшим братом, а второй — с титаническим трудом обретенным возлюбленным.       — Спокойно, это поле для пейнтбола, и с ними десяток моих людей.       — Кинн, ты точно ебнулся, что такое десяток пусть и обученных людей для Порша и Кима? Особенно если эти бедолаги попробуют им помешать подраться? Да нахрена им вообще оружие, они же голыми руками друг друга разорвут! — мощный прилив адреналина после мимолетного сообщения дорогого, но бестолкового друга согрел Тэ куда лучше и быстрее, чем кофе от улыбчивой официантки и наброшенная на плечи куртка Макао.       — С ними десяток моих людей и Че, так понятнее? — осклабился Кинн, явно получая извращенное удовольствие от этого странного диалога.       Тэ, подумав пару секунд, немного расслабился и с неохотой признал, что этот план был куда жизнеспособнее его предыдущего предположения: в присутствии возлюбленного и младшего брата Ким и Порш могли хотя бы попытаться вести себя адекватно и прилично. К тому же, пугающую проницательность и целительную силу острого языка младшего Киттисавата Тэ успел оценить на себе.       — Don`t worry, polar fox*, Кинн знает, что делает, — с ленцой заметил Вегас, лениво потягиваясь и чуть ли не урча. — Постреляют эти два идиота краской в мишени или друг в друга, перебесятся, а там и до примирения недалеко.       До Тэ, как до жирафа, только спустя минуту дошло, что «polar fox» — это про него. К щекам мгновенно прилила кровь, а взгляд сам по себе уткнулся в траву возле поцарапанных носков любимых кед. Несмотря на то, что Вегас был старше всего на восемь месяцев, в его присутствии Тэ чувствовал себя сущим ребенком — слабовольным, инфантильным и мягким. Видимо, сказывался принципиально разный уровень их жизненного опыта: Кинн, Тайм и Тэ, несмотря на авторитарность их отцов, росли в какой-никакой любви, в то время как Вегаса и Макао их отец откровенно презирал и ненавидел, постоянно стравливая с Кинном, Танкхуном и Кимом.       До Тэ рывком дошло, что улыбчивый, по-своему заботливый паренек, сидящий как ни в чем не бывало у его ног, был жертвой многолетнего непрерывного насилия. Пальцы старшего куда смелее зарылись в немного жесткие непослушные пряди, довольно сильно отросшие на затылке, перебирая их и осторожно массируя кожу головы. Макао охотно подался под прикосновение, совсем наглея и с большим комфортом укладываясь на коленях Тэ. Вспомнив, что чужая куртка все еще согревала его плечи, молодой человек скользнул рукой по твердому обнаженному бицепсу, проверяя температуру, но подросток по-прежнему был почти горячим. Встревоженно приложив ладонь сначала к его лбу, затем к своему, Тэ нахмурился, осознавая, что все же это не он замерз, а Макао — чересчур горячий.       — Ты не заболел? Может, температуру измеришь? — забеспокоился Тэ, привычно вспоминая, какие лекарства могут снять жар. В их с Таймом паре это он всегда был доброй нянюшкой, понимающей, опытной и знающей, где что лежит и какую болезнь чем лечить — Тайм от всей души ненавидел больницы и всегда предпочитал восстанавливаться в домашних условиях.       — Нет, пи’, не тревожься так, — ответил Макао, ловя ладонь Тэ и притираясь к ней щекой. — У меня с рождения температура тела 36,8, так что я всегда кажусь немного горячее, чем обычные люди.       — Л-ладно, — смирился Тэ, снова возвращаясь к расслабленному поглаживанию чужих волос.       — Приказать подготовить комнату? — подал голос Кинн, и Тэ с облегчением кивнул, радуясь тому, что друг сам сообразил предоставить ему безопасное убежище хотя бы до завтрашнего дня. Возвращаться в их с Таймом «общий» дом, по которому наверняка метался рассерженный или испуганный партнер, ему хотелось меньше всего. Включать телефон, на котором наверняка накопилось несколько десятков непринятых вызовов и столько же сообщений, хотелось еще меньше.       — Спасибо, Кинн.       — Кажется, я проспорил Поршу желание, — наблюдая за другом все с той же мягкой полуулыбкой заметил Кинн.       — О чем ты?       Пит, расслабленно листающий что-то в своем телефоне, резко подскочил, как на иголках, шуганув мгновенно подхватившегося на ноги Вегаса. Режим перехода из разнеженного хозяйской лаской мейн-куна в готового к атаке леопарда включился настолько плавно и незаметно, что Тэ даже сообразить толком ничего не успел. Тем более, что его самого заслонил от возможной опасности такой же настороженный и сосредоточенный Макао.       Телефон Пита очень удачно упал на траву экраном вверх, и Тэ, бросив на него короткий взгляд, медленно, словно во сне, опустился на корточки, осторожно прихватывая чужую технику. Новостная лента отображала фото Тайма крупным планом на пороге их дома, выдирающегося из настойчивых объятий того самого миловидного паренька, испуганного и почти плачущего. Заголовок явно желтушной статьи, напечатанный огромными жирными черными буквами, гласил: «Скандально известный сын владельца крупнейшего автобизнеса страны завел интрижку с сыном главы таможни. Последует ли месть от постоянного партнера кхуна Тайма? Читайте завтра только у нас».       — Кхун Тэ, это просто слухи, не нужно расстраиваться… — проблеял Пит, бледнея на глазах и хватаясь за предплечье Вегаса в поисках опоры.       Сориентировавшийся Макао забрал из ослабевших пальцев Тэ телефон и вернул владельцу, избавляя от необходимости смотреть на Тайма в таких компрометирующих обстоятельствах. Раньше партнер Тэ хотя бы пытался соблюдать приличия и держать свой член в штанах, но сегодня он сглупил и подставился, испугавшись, что Тэ пойдет скандалить к его отцу, с которым у Тайма в последнее время сильно не ладилось из-за сильных разногласий в бизнесе. Тэ прикрыл глаза и сжался, в красках представляя, сколько прессы, желтой и обычной, увидит завтра перед своим окном. Как мать будет мелодраматично хвататься за сердце, а отец швырять в стену дорогущие вазы и статуэтки, грозя Тайму и самому Тэ небесными карами за поруганную репутацию и понесенные убытки. И как он вынужден будет терпеть ушаты словесных помоев, выливаемых ему на голову — еще на заре своей юности Тэ пытался возражать отцу и показывать характер, но, получив несколько хлестких и сильных пощечин и запрет на поступление в технический колледж, прекратил, с тех пор молча снося унижения, упреки и крики.       Хрупкое очарование вечера было безнадежно испорчено. Тэ неловко потянулся, вытащил из внутреннего кармана своей куртки телефон и с минуту тупо пялился на черный экран. Ему следовало включить питание, дождаться звонка от расстроенного Тайма или позвонить первым, попытаться успокоить его и заверить, что они со всем справятся и разберутся, но… Тэ не хотел. Впервые в жизни при мысли о возлюбленном у него ничего не екало в груди. Сплошная пустота там, где когда-то были нежность, привязанность, безусловная любовь и готовность прощать любые грехи.       Насторожившийся Кинн опустил руку с пистолетом и тоже полез в карман, чтобы достать телефон и попробовать убрать из прессы эту дерьмовую заметку, но, объективно говоря, было уже поздно что-то менять и подчищать: интернет помнит все. Да и вряд ли глава таможни простит подобный плевок в душу и на тщательно лелеемую репутацию.       — Не надо, Кинн — негромко попросил Тэ, каким-то чудом продолжая держать себя в руках и стоять с гордо выпрямленной спиной, хотя каждое движение — даже простое размеренное дыхание — давалось ему с непомерным трудом.       — Я просто уберу это, Тэ, — упрямо возразил Кинн, все же нажимая на кнопку вызова и отходя в сторону, чтобы поговорить в более приватной обстановке.       — Эй, пи’, я могу тебе помочь? — твердая ладонь легла между лопаток, приятно согревая и внушая иррациональное чувство безопасности и защищенности. Макао не был таким уж экспертом в отношениях, в конце концов, ему было всего семнадцать, и пусть он экстерном закончил школу и поступил в престижнейший колледж на IT-инженерию, да и был на целых восемь лет младше самого Тэ, в его руках почему-то было безопасно и тепло. Так, как уже давно не было с Таймом. Так, как никогда не было с матерью или отцом.       Тэ порывисто обернулся, по-детски прячась от ужасного и пугающего мира в надежном убежище между шеей и плечом Макао. Парень, по ощущениям, только того и ждал: с готовностью привлек его к себе, оплетая одной рукой за талию, в то время как вторая вновь ласково потрепала Тэ по волосам, заставив поежиться от странной смеси удовольствия, нежности и настороженности.       — Мы со всем разберемся, пи’, позволь нам помочь, — мягко проговорил Макао, и Тэ кивнул, не в силах собрать себя в кучу и снова расправить плечи. Если раньше он частенько сравнивал себя с усталой птицей со сломанным крылом, то теперь оба крыла словно вырвали с корнем, оставляя на их месте зияющие кровоточащие раны.       Вернувшийся Кинн заверил, что статьи почистят в течение пары часов, но это служило откровенно слабым утешением для опозоренного, измученного, в очередной раз преданного и оплеванного Тэ. Макао чуть ли не под руку довел его до выделенной гостевой комнаты, помог раздеться, дождался, пока заторможенный Тэ через силу помоется, и похлопал по кровати рядом с собой, намекая на то, что никуда не уйдет. Сначала подобная настырность вызвала у старшего только раздражение, но подросток качнул головой и заметил ровным голосом:       — Тебе не стоит сегодня оставаться одному — поверь, пи’, эти мысли могут сожрать тебя живьем. Я посплю с тобой, обещаю, руки распускать не буду. Просто сон, хорошо?       Тэ кивнул, решив полностью забить на ситуацию. Хуже, чем сейчас, ему уже точно быть не могло, и даже если Макао решил бы взять его силой, то напоролся бы лишь на безразличие и равнодушие, но студент вел себя тихо и прилично, лег на самый край большой двуспальной кровати, никоим образом Тэ не касаясь, и старший понемногу успокоился, привыкая к странному соседству.       Сон пришел быстро, даже несмотря на две лужицы слез, стекавшие на подушку по двум сторонам от лица. Однако образы, всплывающие в истощенном сознании, были мутными и серыми, мозг как на зло не прекращал работать, порождая отвратительные химерные видения без лиц, но с громкими, визгливыми голосами, грозящими Тэ неведомыми карами и проблемами. Проснувшись среди ночи из-за дикой жажды, мужчина, натыкаясь в потемках на мебель, черепашьим шагом добрался до стола и кувшина с водой, с жадностью отпивая прямо из узкого горла. Разумеется, можно было включить свет и дойти нормально, но будить своего неожиданного соседа ему не хотелось — достаточно и того, что во сне Тэ по давней привычке полностью закуклился в одеяло, отбирая его у Макао, чтобы хотя бы так компенсировать недостаток душевного тепла и заботы.       — Эй, у тебя все хорошо? — позвал из темноты хриплый и низкий со сна голос подростка.       — Да, спи. Просто воды попить встал, — отозвался Тэ, тем же путем возвращаясь обратно. Но то ли он впотьмах спутал траекторию движения, то ли коварная мебель решила переместиться и устроить ему ловушку, но уже спустя пару шагов молодой мужчина приложился мизинцем о квадратную ножку стула, да так сильно, что чуть искры из глаз не посыпались, а с губ сорвался невольный громкий стон.       — Все в порядке? — Макао, заслышав его копошение, соскочил с кровати и так легко, будто знал эту комнату всю жизнь, ну, или отлично видел в темноте, нашел присевшего на корточки Тэ, пытающегося отдышаться после вспышки острой боли.       — Поднимайся, пи’, отведу тебя в кровать, — с различимой даже в полутьме белозубой усмешкой проговорил Макао, обхватывая талию Тэ рукой и помогая ему встать.       Затем он мотнулся к выключателю и в теплом свете встроенной в изголовье кровати лампочки внимательно осмотрел поврежденную и все еще болезненно ноющую ногу. Как оказалось, Тэ не мог не облажаться по полной, и на мизинце красовалась небольшая кровоточащая ранка. Макао попросил его потерпеть и ушел в ванную, но быстро вернулся с небольшой аптечкой в руках. Присев перед еще больше смутившимся Тэ на колено, он умело обработал ранку антисептиком, следом заклеивая ее небольшим бежевым тканевым пластырем. Тэ и так не знал, куда себя деть от стыда и растерянности, но Макао сумел еще больше подогреть эти чувства, легонько дуя поверх пластыря.       — Поправляйся поскорее, пи’Тэ, — заметил он со своей фирменной лисьей улыбкой, и щеки старшего вспыхнули так сильно, что от них можно было прикурить.       Спрятав аптечку и выкинув использованные материалы, Макао налил в стакан воды, немного отхлебнул сам и поставил на прикроватную тумбу со стороны Тэ. Выключил свет, вернулся обратно в постель и утащил за собой мужчину, безапелляционно укладывая его макушку на своем плече и тщательно заворачивая в одеяло.       — Спи, а я постерегу твой сон, — полусонно пробормотал он в волосы Тэ, и почему-то из этой теплой и аккуратной хватки вырываться совсем не хотелось, хотя обычно он сторонился чужих касаний, не позволяя никому, кроме матери и Тайма, себя трогать.       Вслушиваясь в ровный стук чужого сердца прямо под ухом, Тэ быстро заснул и проспал до самого утра крепким, непрерывным и на редкость спокойным сном.