Место и время

      Он исчезает из поля зрения надолго. Трудно переварить увиденное. Нужно время. Очень много времени. Если бы кто-то сейчас сказал, что его будущая жизнь будет выглядеть так, он бы ответил: "Идите на хуй!". Но сомнений не было, что это была именно его жизнь, натуральная и реальная. И очень стрёмная, к тому же. Он так до конца и не понял, почему так поступал и зачем вообще ввязывался в какие-то мафиозные разборки и переделки мира. Просто потому, что какой-то бледный мудак пообещал лучшую жизнь? Его сейчас и настоящая паршивая жизнь вполне устраивала. Да, было сложно. Да, его постоянно преследовало это ощущение, будто он находится не на своем месте. Но и какое его – положенное ему место в этом мире, – он тоже не знал. При этом он был уверен, что не существует такой проблемы, какую он не мог бы решить самостоятельно. Возможно, те эмоции, ощущения, мысли и чувства из его будущих воспоминаний ему не передались в полной мере, чтобы можно было понять себя же, но взрослого. А возможно, у него не было того багажа жизненного опыта, чтобы правильно понимать все увиденное. Но Закуро решил, что подобный опыт ему совершенно ни к чему. Может, и не зря это появилось в его голове? Может, оно нужно ему, чтобы не идти по тому же пути? В общем, вопросов, зачем ему все это и откуда, было очень много, а ответов не было. И спросить было не у кого. Разве только у того сопляка. Но с Кикё встречаться он не хотел. Пока что... И Закуро решил поступить проще – просто забить. Ведь это все не имеет никакого отношения к нему настоящему. Так, кино посмотрел дрянное, да и только.       Одно только в его будущих воспоминаниях было не так плохо – этот сопляк, который оказался не таким уж и сопляком. Закуро с уверенностью мог сказать, что во всем этом мусоре те странные отношения – это было лучшее, что с ним случалось. И секс был лучшим. И то, что он позволял с собой делать. Не просто позволял, а откровенно тащился от этого. И от того Кикё тоже тащился. И понимает, что попадись он ему таким же, как из воспоминаний, Закуро и сейчас бы за ним бегал, высунув язык, сам не ведая почему. Что в нем не так? И откуда эта тяга к унижениям? И если не кривить душой, то и сейчас этот мелкий пацан – тоже был лучшим, что он имел в своей никчемной, лишенной каких-либо перспектив, жизни. По крайней мере, в этом была жизнь и настоящая страсть.       Но драться с ним теперь – глупо. Уже нечего выяснять. Нет уже того азарта, когда смотришь в это лицо и мозг рисует совершенно пошлую и безобразную картину. Пусть думает, что он выиграл. Плевать. Как же чертовски на это насрать. Будь его отец до сих пор жив, он бы преподал ему урок, что такое быть мужиком – мало бы не показалось. И мысли бы все эти гейские из его головы сразу улетучились. Но... похоже, взрослая версия этого сопляка преподавала ему подобные уроки и что-то перепутала. Закуро никогда не ощущал тяги к мужчинам. Мерзко... Не столько от увиденного себя из будущего, сколько от себя настоящего. Но больше всего беспокоит то, что это видели они оба. И самое стрёмное, что оба знают, что они это видели. И теперь придется с этим что-то сделать рано или поздно. Закуро бы предпочел ничего с этим не делать.       – Хей! – а вот и тот самый сопляк накрашенный собственной персоной нарисовался. Подсаживается рядом. Неожиданно. Каким образом он его отыскал? И искал ли? Или это просто совпадение. Судя по бутылке виски в руке – не совпадение. Закуро усмехается, но ничего не отвечает. Но и прогонять не спешит.       – Долго собираешься отсиживаться в своей норе? – и разговаривает так, будто они давние приятели. А они не приятели. Они вообще друг другу никто. Даже если существуют в их головах эти чертовы воспоминания. Закуро хмурится, но упорно продолжает молчать, хоть несколько крепких слов крутятся на языке. Но по большому счету ему нечего ответить.       – Я просто подумал, что нам стоит поговорить, – Кикё становится серьезным. Но разговор так и не начинает. Просто открывает бутылку и делает глоток первым. Нормальная выдержка для такого шкета – пить неразбавленный виски с горла. Сколько ему? Пятнадцать? Шестнадцать? Раньше Закуро это мало интересовало, пока противник был сильным и вел себя достойно. В будущем его наверняка это тоже не интересовало – там разница в возрасте не важна, когда вы оба уже что-то из себя представляете. Да еще как представляете! А сейчас вот нет. Связываться с малолеткой откровенно не хочется. Становиться у него первым только потому, что в какой-то из возможных реальностей они трахались? К тому же Закуро под него, вот такого, какой Кикё сейчас, не ляжет. Скорее сам его под себя уложит. Закуро усмехается, пытаясь побыстрей выкинуть порочную, но такую привлекательную мысль из головы, и отбирает у него бутылку. Молчание длится до тех пор, пока бутылка не опустела наполовину.       – На самом деле меня попросили тебя разыскать. Есть работа, – наконец, произносит Кикё.       Ясно. Неожиданно становится немного обидно, что он приперся только потому, что кто-то попросил. Впрочем, а чего он ожидал? Что сопляк сам кинется ему на шею, а Закуро пафосно ему откажет, кончая от собственной крутости? Конечно нет. Есть в мире вещи, которые никогда не поменяются...

***

      – Зачем ты снова в это ввязался? Решил наступить на те же грабли? – а Закуро, оказывается, немного разумней, чем можно было представить. Трезво анализирует и оценивает возможные последствия.       – Ну-у-у... зато я смог оплатить себе университет, – Кикё беззаботно пожимает плечами и плюхается на постель, принимаясь снимать ботинки.       Отель в Японии не прямо чтобы самый дорогой и лучший, но вполне ничего. Как минимум, тут уютно и простыни всегда свежие. Им придется задержаться здесь еще на ночь, прежде чем они отправятся домой. Битва завершилась, и Бьякуран с командой выбыл из игры. Их задание тоже окончено, Кикё выписали из больницы, и теперь совершенно нечего делать – можно и просто о жизни поболтать.       – То есть ты не собираешься отказываться от своей мирной жизни? – с собственной Закуро определился полностью – он не будет играть во все эти игры в мафию, переделки мира и прочую ерунду. Как бы ему ни нравилось обладать нечеловеческой силой, сколько бы в нем ни таилось скрытой жестокости, сколько бы ни доставляло удовольствия просто не сдерживаться в бою, но вот сейчас, когда ему едва-едва девятнадцать, а они уже второй раз – первый в настоящей жизни, – влипли в какую-то непонятную и опасную битву за неизвестную мистическую хрень, он отчетливо понимает, что еще не настолько разочаровался в своей жизни, чтобы рисковать ею за чужие идеалы. А вот мотивация Кикё ему совершенно неизвестна – может, ему и тяжело моментами, как всем подросткам, но пока еще не столь невыносимо, чтобы снова без оглядки бросаться навстречу суицидальным приключениям. Ему еще есть что терять и чем дорожить.       – Не собираюсь. Тебе Бьякуран, кстати, тоже оплатил учебу. Это было одним из условий договора.       – Мне-то зачем эта херня? – Закуро хмурится. Он-то уж точно не собирался учиться. Или не думал об этом. С его полным провалом в школе, он никогда не строил себе планов на дальнейшее образование – так выкрутится, коль руки есть.       – Просто так! Чуть умней станешь, – Кикё смеется, задорно глядя на него. Будто это какая-то мелочь или шутка – вот так просто определять чужую жизнь. Закуро злится. Не потому, что решение Кикё плохое, а потому, что он с ним даже не посоветовался. Не спросил, чего на самом деле хочется ему. Как обычно. – Представь себя профессором в пафосной мантии. Как тебе?       – Ничего более идиотского не слышал, – Закуро закатывает глаза и отмахивается. – Но правда зачем?       – Потому что сейчас есть разница. У тебя есть способности, у меня есть способности. Мы можем быть полезными. Но чтобы быть полезными, нужно развиваться. Тем более, когда Бьякуран больше... – что именно, Кикё не договорил, закусил нижнюю губу. – Впрочем, не важно. Важно то, что мы можем все поменять. Или хотя бы попытаться. Глупо было бы это не использовать и даже не попробовать.       – Я не это имею в виду. С чего вдруг такая забота обо мне?       – Просто потому что мы друзья? – от этого заявления Закуро чуть не подавился. Но тут же фыркнул. Друзья. Ни хрена они не друзья! И Кикё еще смотрит так искренне и даже немного наивно, будто бы сам верит в то, что говорит, и удивляется, что Закуро до этого не додумался. Но уже продолжает:       – Или потому, что я не хочу видеть твою вечно кислую и тупую рожу. И то, как ты сам себя топишь. Тебе в принципе на всё плевать. А у меня есть стремления и планы на будущее. И мне не плевать. И на такого идиота, как ты, тоже. Знаешь, когда мы в следующий раз с тобой встретимся, мне бы хотелось врезать по морде достойному и равному противнику, а не какому-то деревенскому алкоголику. Иначе в чем смысл? – Кикё усмехается.       Оскорбление не вызывает в нем гнева или возмущения. Напротив, это звучит, как завуалированное признание. И бирюзовые глаза сверкают задорно, смотрят на него лукаво из-под густо накрашенных ресниц – что же Закуро ответит? Неожиданно это приятно. Приятно, что Кикё действительно не все равно. И что он принимает настолько серьезные решения, пусть даже не спросив, за них обоих. Но Закуро с удивлением обнаруживает, что совсем не против. Впервые в жизни Закуро по-настоящему чувствует, что кому-то на него не плевать, и он не предоставлен полностью самому себе. Что ему не нужно решать теперь все проблемы в жизни в полном одиночестве. Что у него теперь есть кто-то, на кого можно положиться, хотелось ему этого или нет. И теперь он начинает понимать почему... почему тогда, та его взрослая несостоявшаяся версия так тащилась от того Кикё – тому тоже было не все равно, несмотря на всю его напускную холодность и безразличие. Никогда не было все равно. Может, ни о какой романтической любви и привязанности там не было и речи, но, как минимум, Кикё считал его своим и ставил его интересы не ниже собственных. Просто тот Закуро – уже не существующая версия, – этого не понимал и не пытался, просто плыл по течению, брал, что дают, и требовал большего. А он – настоящий, – сейчас понимает. И действительно, Закуро теперь придется сильно постараться, чтобы не отставать, чтобы быть равным. Чтобы стать лучшей версией себя – не только ради себя. Он чувствует, что готов это сделать.       Закуро хватает его резко, в тот момент, когда Кикё отвлекается, снимая с себя куртку, и роняет его на спину, нависая сверху. Кикё удивлен, но не сопротивляется. Просто смотрит со знакомым любопытством, что Закуро собрался делать дальше. И вдруг облизывает губы, сам наверняка не понимая, насколько это выглядит провокационно. Закуро тоже не собирался ничего такого начинать и тем более делать. Просто какой-то дурацкий неуместный порыв, когда стоило бы уйти. Но... Воображение – и не только, – рисует картины совершенно очаровательные и на этот раз желанные. Закуро еще какое-то время медлит, прежде чем осторожно коснуться губами чужого подбородка, будто бы проверяя, можно ли. Получает одобрение – Кикё пальцами зарывается в его волосы на затылке, таким привычным и одновременно непривычным жестом, мягко поглаживает, ведет за ухом и подставляет шею под поцелуи.       Закуро старается не торопиться и быть аккуратным. Но Кикё оказывается совершенно несерьезным – то смеется от прикосновений, то пытается извернуться и улизнуть, то хватает его за руки и возвращает их обратно на свое тело, подталкивая продолжать. То, уже раскрасневшийся, податливый и горячий от поцелуев, резко зажимается, когда оказывается под ним без футболки, а Закуро пытается губами спуститься чуть ниже шеи и тонких ключиц. Понятно, что для Кикё это впервые и необычно, даже если подобное он видел и ощущал. Но сейчас это другая реальность. Понятно, что им движет лишь простое любопытство – он играется, пробует ощущения, одновременно решая сложную задачу: нужно ли ему это? Потому и не останавливает, даже если между ними ещё ничего нет, а он откровенно не готов к интимной близости. Видимо, у Кикё своя, совсем не от мира сего, логика: в некоторых моментах он до одури принципиален, а вот так позволить буквально с ничего уложить его в постель ради удовлетворения собственного любопытства – это нормально.       Закуро приходится взять всю инициативу на себя, потому что Кикё не может сразу разобраться, куда деть собственные руки и что вообще делать дальше. И все его действия крайне неуклюжие. И ответные поцелуи тоже слишком влажные и неумелые. Для кого-то это может показаться очаровательным, но Закуро это бесит. Но и останавливаться совершенно не хочется. Как бы там ни было, но даже эта несерьезная, неопытная и неуклюжая версия Кикё постепенно начинает сводить с ума, стоит только распробовать вкус его губ. Особенно, когда Кикё разбирается, как нужно, как приятно, где ему самому хочется, и уже уверенно скользит ладонями по чужому телу, по груди, пальцами едва касается кожи внизу живота, ныряет ниже, расстегивая чужие брюки и касаясь головки уже напряженного члена. И исследует его сосредоточенно, так осторожно и медленно, но одновременно и настолько же приятно, что Закуро начинает терять над собой контроль – прижимает Кикё к постели грубей и жестче, целует глубже и настойчивей. Кусает в шею со всей своей страстью, оставляя след, наконец, получая томный и горячий вздох в ответ.       Кикё выглядит слегка поплывшим от откровенной ласки и удовольствия, так чувственно вздыхает и прикрывает глаза, впиваясь руками в его плечи, царапает спину, сжимает коленями его бока, прижимается крепче, уже совершенно ничего не стесняясь. Оказывается заводится он очень быстро, от самых простых прикосновений и незатейливых действий. Вскоре сам подталкивает его, хватаясь за выступающие подвздошные кости выгибается под ним, вскидывает бедра, соприкасаясь напряженным и уже влажным членом с его, что выносить это практически невозможно. Закуро ощущает на своей щеке сбившееся горячее дыхание, будто он уже на пределе. А Кикё откидывает голову назад, вновь подставляя шею, и закусывает раскрасневшуюся, припухшую от поцелуев нижнюю губу. Закуро еле сдерживается, чтобы не начать тереться о его член и плоский живот ритмичней и сильней, стремясь как можно быстрей довести себя до разрядки. Но Закуро замирает, с минуту разглядывая его. И не понимает, когда и откуда в той взрослой версии Кикё появилось столько сдержанности и безразличия, когда сейчас в нем столько страсти? Но это уже не важно – этого уже никогда не будет. И Закуро по крупице выкидывает теперь уже чужие воспоминания из своей головы, заменяя их новыми – собственными.       И раз уж сегодня позволены эксперименты, то он не хочет останавливаться на легкой ласке. К тому же Кикё разрешает касаться его буквально везде. Особенно там, где никогда бы не позволил в их несостоявшейся жизни. И Закуро откровенно этим пользуется – раздевает его полностью, ведет пальцами, языком по внутренней стороне бедра и чуть выше. Потому что он об этом мог только мечтать, а тут, без лишних просьб, Кикё сам дает ему такую возможность и охотно пускает его между своих бедер. Нет сомнений в том, что он знает, к чему всё идет. Заманчиво. Соблазнительно.... Но ерзает бесконечно и снова бесит, не давая ничего толком сделать, когда влажные от смазки пальцы скользят между его ягодиц, туго проникая внутрь. Но не ноет и не сопротивляется. Вскоре расслабляется, обвивая шею Закуро руками, игриво ведет языком по его губам и увлекает в очередной поцелуй. Сам позволяя показать буквально на себе, как нужно. Всё же некоторый опыт нельзя просто перенять из воспоминаний. И вскоре уже нетерпеливо его подталкивает, закидывая ногу на его бедро, прижимаясь к его паху ближе. Горячее дыхание у самого уха, чувственный укус в шею и сразу языком по коже – Кикё быстро учится, – пальцы сжимаются в волосах на затылке, вынуждая уткнуться лицом в изгиб его шеи. И бирюзовые волосы тоже приятно пахнут, не шампунем, чем-то еще едва уловимым, но таким знакомым. И от этого сносит крышу.       Кикё широко распахивает глаза в шоке, напряженно замирая, когда Закуро все же в него входит. Видимо, оказался не до конца готов к подобному. Или переоценил собственные возможности. Тихо шипит. Закуро резко останавливается и тоже замирает, чувствуя не только его напряжение, но и как во всем теле каждая клеточка буквально взрывается невыносимой болью. Он резко скатывается с Кикё на пол, еле сдерживая болезненный вскрик, когда из него, буквально отовсюду, изнутри и снаружи, даже из-под кожи начинают бешено и хаотично пробиваться стебли колокольчика.       – Какого черта ты творишь?! – хрипит зло, пока еще может хрипеть перед тем, как очередная конвульсия боли не скрутит тело. И чувствует, что вот-вот потеряет сознание не только от боли, но и от недостатка кислорода в сжавшихся легких. Но через долгое, невероятно мучительное, мгновение все прекращается – цветы рассыпаются и развиваются сиреневой дымкой.       – Извини... я случайно... – Кикё выглядит и правда растерянным, даже слегка напуганным. Закуро же просто в бешенстве, пытается собраться из последних сил на полу, трясущейся рукой стирает кровь, густо текущую по лицу и подбородку. И смотрит на него так, будто готов убить сразу же, как только немного восстановит силы. Но приближаться совсем не спешит, лишь смотрит – зло, но с опаской. Кажется, он действительно идиот, если до сих пор не понял, что вестись на податливость и мягкость Кикё никогда не нужно. Да, некоторые вещи действительно не изменятся. И сколько ещё будет этих "случайно"?!       – Худший секс в моей жизни, – наконец, тихо выдыхает Закуро, когда убеждается, что Кикё больше не собирается подкидывать ему подобных сюрпризов, а напротив, тянет его к себе обратно в постель. Видимо, выгонять пока что тоже не собирается. И, скорее всего, он действительно не пытался только что его убить, а совершенно непроизвольно воспользовался своими проклятыми колокольчиками. Однако, до конца расслабиться все равно не получается. И продолжения явно не будет – Закуро отчетливо понимает, что он еще не настолько мазохист, чтобы кончать от подобного. Не в этой реальности. Видимо, и правда им предстоит все полностью переиграть...       – Согласен. Совершенно отвратительно, – Кикё смеется, но неожиданно сам роняет его на спину и устраивается головой на его плече.