༺✧༻
Джотаро Куджо. Имя этого человека запомнилось мне ещё с раннего детства. Он был первым, кого я увидела собственными глазами, впервые воспользовавшись силой своего Memories. Способный считывать чужие воспоминания, он в самых ярчайших красках показывал события, мелькающие как настоящие на тонкой киноплёнке... — Послушай меня и будь предельно внимательна, Тео… Дядя опустился перед племянницей на одно колено, мягко беря её ладонь в свою. Он постарался улыбнуться, слабо дёргая подрагивающими уголками губ, однако даже девятилетней Теодоре было понятно, что улыбка эта — вымученная. В глазах Энрико застыла печаль, которую девочка видела предельно чётко. Многим детям свойственно замечать те вещи, которые не видят или попросту не хотят видеть взрослые. Казалось, сейчас медленно и безвозвратно наступал именно тот момент. Теодора слабо поджала губы, чувствуя повисшую в воздухе тоску. Она ощущала боль своего дяди и именно поэтому никак не могла отказать ему. Только не сейчас… — Конечно, дядя Энрико, я внимательно слушаю тебя, — проговорила девочка, натягивая точно такую же улыбку, от которой сводило скулы, а уголки губ невольно подрагивали. — Я дам тебе одну вещь, а ты прикоснёшься к ней и скажешь мне, что увидела. Хорошо? — Хорошо. Теодора заметила, как блеснули глаза дяди, когда она дала положительный ответ. Он почти сразу же оставил её, метнувшись к высокому шкафу, возвышающемуся в глазах девятилетней девочки над всем кабинетом. За прозрачным стеклом на полке мелькнула массивная Библия. Толстое священное писание опустилось на стол, и Теодора почувствовала, как до неё долетел аромат старых страниц, давно пропитавшихся пылью и временем. Пуччи вернулся к племяннице, вновь опускаясь рядом с ней. В руке его застыла пожелтевшая бумажка, края которой обгорели и пропитались чёрным пеплом. Несмотря на явно пережитое время, она сохранила неприятный запах гари, который резко ударил в нос Теодоры, вынуждая слегка поморщить его. Девочка перевела взгляд на Библию, замечая, что старые также пожелтевшие страницы её были полые: внутри покоилось что-то сероватое, напоминающее отчасти брошенную бродячим псам кость… — Это страница из дневника одного очень дорогого мне человека — единственное, что от него осталось, — Энрико слегка помедлил, глядя на почти неразличимые записи, уходящие в тёмные сгоревшие края. Он слабо покачал головой, словно бы пытаясь остановить самого себя, но не смог. — Просто расскажи мне, что ты увидишь. Протянув руку, Теодора нерешительно обхватила обгоревшую страницу пальцами. Кончики соприкоснулись с пожелтевшей бумагой, внезапно принося совсем иные ощущения. Блёклая киноплёнка шустрой тенью скользнула из-под пальцев, словно в замедленной съёмке показывая девочке незамысловатый сюжет. Словно зловещие змеи ленты киноплёнки — как настоящей — скользят по её рукам, возвращая в прошлое. Тёмная комната, кровать с балдахином. Сумерки мельтешат перед глазами, вынуждая чаще моргать, будто надеясь, что это поможет видеть всё вокруг чётче, однако густая тьма вынуждает наблюдать всё едва ли не как под водой. Яркая вспышка режет глаза. Языки внезапно вспыхнувшего пламени вздымаются над полом, поглощая бумагу, подбрасываемую подобно поленьям, летящим в костёр. Страница за страницей дневник теряется в этих языках, становясь лишь пеплом, который останется, стоит пламени потухнуть. Теодора сглатывает, вынуждая себя оторвать от него взгляд. Перед ней стоит молодой мужчина. Широкий козырёк непривычной фуражки скрывает лицо мрачной тенью, разгоняемой лишь отбрасываемым пламенем светом. Memories всегда был способен показывать лишь последнее воспоминание, сохранившееся на предмете. Последним, кто прикасался к дневнику Дио был Джотаро Куджо. Он уничтожил его, отдав на растерзание пламени… Теодора прикрыла глаза, прервав неотрывное созерцание давно потухнувшего экрана телефона. Всего секундами ранее она смотрела на последнее сообщение, оставленное Джолин. Девушка вздохнула, откинув назад голову. Затылок встретился с холодной металлической поверхностью уличного фонаря. Тот не горел, однако на фоне покрытого серыми тучами неба, непроглядно затянувшимися ими уже как с полчаса, казалось, что лучшим решением было бы дать улицам города хотя бы какого-то света. Однако тусклая лампочка внутри была безмолвна. «Джотаро Куджо — отец Джолин. Катализатор всего, что происходит сейчас» — Теодора постучала пальцами по металлу, вслушиваясь в глухой звук, — «Джонгалли Эй рассказывал о нём дяде…». Мысли о слепом наёмным убийце, невольно всплывшие в воспоминаниях девушки, омрачили её, вынуждая слабо нахмурить брови. Его «Manhattan Transfer» наглядно демонстрировал тот случай, когда способности стенда дополняли своего владельца, позволяя тому манипулировать силой предельно искусно. Джонгалли Эй служил для Теодоры исключительным примером того, как следует использовать собственные силы и чётко идти к своей цели, заполняя все свои мысли лишь одной ей. Вот только он был одним из тех, кто жаждал лишь простой мести, в то время, как её дядя стремился к более возвышенному замыслу, понять который таким людям как Джонгалли Эй, увы, было не дано. И, всё же, он был достоин восхищения. «Сейчас Джонгалли Эй отбывает срок в тюрьме строгого режима Green Dolphin Street» — Теодора невольно усмехнулась, — «Если всё пойдёт по плану, я отправлю Джолин туда же и приближу дядю к его цели…»14.
26 декабря 2023 г. в 10:25
Слабый детский плач раздался в тишине дома, звуча надрывной нотой. Мерные шаги послышались вслед за ним, почти заглушая непрерывный вой. Энрико склонился над кроваткой, глядя на совсем ещё малое дитя. Девочка плакала, надрывая недавно сформировавшиеся голосовые связки, и то и дело норовила направить крохотные кулачки к глазам, словно бы самостоятельно вытирая собравшиеся на них слёзы.
— Тише-тише, Тео… — мягко произнёс Пуччи, стараясь успокоить ребёнка.
На смуглой коже проступали неровные линии, подражающие только-только зарождающейся мимике. Губы расходились, вторя неутихающему плачу, и девочка, казалось, вовсе не собиралась слушать своего дядю.
— Теодора. Так ты её назвал?
Whitesnake склонился над кроваткой, мрачной тенью накрывая собой ребёнка. На неестественно бледной коже один за другим скользили знакомые кольца, едва заметные буквы на которых формировались в единое «GΔCT». Всего четыре буквы.
Энрико невольно выпрямил плечи, искоса недобро поглядывая на собственный стенд. Своё второе «я», имеющее не только полноценную форму, но ещё и собственный голос, разум, мысли… Всё, что кроется внутри человека неизменно имеет собственное обличье.
Это иное «я» у исключительных, особенных людей принимало обличье стенда — осколка души, нашедшего воплощение. Они и сами могли быть особенными даже среди себе подобных…
— Данная Богом. Божий дар… — Whitesnake усмехнулся, прищуривая взгляд мутных зрачков, словно бы разглядывая девочку.
— Ей вполне подходит, — поджав губы, произнёс Энрико.
— Не спорю, — не сводя глаз с ребёнка, ответил стенд. — Любой другой бросил бы её и не стал возиться с девочкой, так скоро лишившейся матери.
Пуччи сглотнул, сжимая ладони на светлом дереве кроватки. Пальцы обхватили перегородку почти до бледнеющих костяшек. Напоминание обожгло его, больно кольнув в самое сердце.
— Дитя ни в чём не виновато. Как и её мать…
В свои молодые годы — всего-навсего двадцать лет от всей предстоящей жизни — Энрико никогда бы не подумал, что будет способен воспитать ребёнка. Однако он просто не мог оставить сиротой дитя, рождённое его сестрой. Кровь от крови.
Пускай маленькая Теодора никогда не будет даже знать имени отца (кем он являлся останется секретом даже для самого Энрико), а мать останется в её памяти лишь туманным, мутным воспоминанием, зато у неё будет тот, на кого она сможет положиться. Родная кровь…
Словно ощутив, поняв своим детским, незрелым умом упоминание покойной матери, девочка протянула крохотные детские ручки, перебирая пальчиками воздух. Заметив это, Whitesnake невольно усмехнулся. Бледные губы расплылись в слабой улыбке, таящей в себе что-то неизвестное.
Ребёнок смотрел прямо на него, беззвучно раскрывая рот и слабо шевеля губами, издающими лишь неясные звуки, понятные одной только девочке. Ясные глаза, глубокий синий омут которых ещё не до конца раскрылся, разглядывали манящее к себе существо, неизвестность которого, казалось, вовсе не пугала младенца.
— Пожалуй, у ребёнка будет потенциал стать избранным, — короткий смешок сорвался с губ стенда. — Она определённо видит меня.
— Кровь от крови, — устало вздохнув, произнёс Энрико. — Не удивительно, что благословение, дарованное мне стрелой, нашло отклик и в душе, порождённой моей сестрой…
Короткий, но пронзительный звук дверного звонка оборвал разговор, лишь на считанные секунду погружая дом в тишину. Звон повторился, взывая к хозяевам и требуя немедленно открыть дверь, ведь гость по ту сторону ждать явно не собирался. Он, на удивление, был нетерпелив.
Плотно сомкнув губы, Энрико покосился на входную дверь, за полупрозрачным стеклом которой, расположенным над ней в форме, напоминающей церковный витраж, маячил едва заметный силуэт. Он, словно густая тень, омрачил своим появлением дом, вынуждая Пуччи напрячься, невольно подёрнув плечами.
Слегка помедлив, Энрико неспеша двинулся к двери, подмечая, что резкая, почти несмолкаемая мелодия звонка оборвалась, а ожидание повисло в воздухе, неприятно его накаляя. За порогом стоял высокий мужчина, с виду никак не отличающийся от самых обычных людей. Светлые волосы были небрежно раскиданы по плечам, спадая на спину и накрывая собой строгую накрахмаленную рубашку.
Лишь две вещи стали единственным, что вынудило Пуччи внимательнее присмотреться к застывшему на пороге его дома незнакомцу. За спиной его неподвижно застыла массивная тёмная сумка, ремень которой пересекал правое плечо мужчины. Недобрые мысли закрались в голову Энрико, когда он метнул взгляд на неё.
Любое священное писание неустанно твердило молодому человеку, что о людях в первую очередь следовало думать исключительно в хорошем ключе — как будущий священнослужитель он это несомненно знал и понимал это — однако Пуччи слишком хорошо знал природу людей. Он понимал их, зачастую умея неплохо читать. Именно это умение вынуждало его сомневаться в первоначальной положительной картине, представшей перед ним.
Неровный шрам, пересекающий горло и проглядывающий на бледной коже под рубашкой, вместе с матёрыми руками, кожа на которых казалась сухой и давно отмеченной вдоль и поперёк такими же мелкими шрамами, выдавало в незнакомце представителя «теневого мира». Он либо являлся бывшим военным, либо был наёмным убийцей, прятавшим в приглянувшейся Энрико сумке всё самое нужное.
Только вторая подмеченная им вещь вынуждала его невольно сомневаться в собственных выводах и мыслях. Глаза мужчины были слепы.
Пустая мутная пелена смотрела прямо на Пуччи, словно бы видя его насквозь. Он был уверен, что в слепоте незваного гостя ошибиться точно не мог, однако ощущение, что мужчина видит его и без зрения, не покидала молодого человека…
— Кто вы? — в лёгком напряжении сжав дверную ручку, спросил Энрико.
— Джонгалли Эй, — склонив голову, представился слепой мужчина, и на лице его мелькнули очертания татуировок, проглядываемые под глазами.
Свободная ладонь Пуччи невольно сжалась в кулак. Перед ним стоял один из тех людей, чьи имена он слышал уже не первый раз.
Джонгалли Эй был одним из тех самых особенных людей. Обладателей стендов. Он, как и сам Энрико, несомненно, являлся избранным.
— Я прибыл с недобрыми вестями из Каира, — тяжёлый вздох слетел с его губ. — Видимо, сам ветер велел мне явиться сюда. Всё же, ветер не совсем неразборчив.
Повисшее молчание казалось подобным тяжёлому воздуху перед грозой, в котором буквально пахло электричеством. Казалось, она вот-вот постигнет их, подобно Божьей каре…
— Что случилось? — пересилив себя, произнёс Энрико.
— Господин Дио мёртв.
И гроза грянула. Неистовая, заполненная громом и молниями, сверкающими так, их свет ослеплял.
Губы Пуччи на секунду дрогнули. Голос его не слушался, как бы сильно он не хотел сказать хотя бы что-то.
— Он был убит, и убийца прекрасно известен нам всем…