From This Day Forth (Отныне и Впредь)

У Виктора от этих слов закружилась голова. Он не знал, что шокировало сильнее: то, что он повстречал дочь Игоря в таком состоянии, или то, что она носила женскую версию его имени. — Игорь, Боже мой, мне так жаль… что произошло? — Почему ты сожалеешь? Ведь смерть — это временное состояние, разве не так? — Да, ну… мы не совсем вышли на тот уровень, чтобы это доказать, не так ли? — спросил он, продолжая смотреть на лицо мёртвого ребенка. Она была так похожа на Игоря, что Виктор не мог спокойно смотреть на неё в посмертном состоянии. — Она прекрасное дитя, Игорь. — Она была моей жизнью. — Он смотрел на труп со всей любовью обожающего отца. — Лорелей пережила трудные времена, когда родилась Виктория. Кровотечение было… ужасным. — Она умерла при родах? — Не тогда, нет. Двумя годами позже, когда она родила нашего сына Чарльза. — Игорь сглотнул. — Роды были преждевременными; он не выжил. Лорелей тоже. Последние несколько лет мы были только вдвоём, — сказал он, указывая фонарём на безжизненное тело Виктории. — Туберкулёз. Она умерла три месяца назад, незадолго до своего шестого дня рождения. Виктор уставился на маленькую девочку, почти ожидая, что она откроет глаза. Игорь перенёс столько ошеломляющих потерь, что Виктор не находил никаких слов утешения, дабы высказать их своему другу. Поэтому он положился на науку, а не на горе, считая, что это может дать Игорю надежду, которую тот искал. — Она была забальзамирована? — Я слил её кровь и заменил консервирующим раствором. Исходная кровь хранилась в тщательно запечатанных склянках и содержалась в условиях, максимально приближенных к столь оптимальным, насколько я мог создать. — Нам придётся постепенно повышать температуру, а затем обратить процесс вспять, чтобы перелить её кровь обратно в тело. Надеюсь, мозг выдержит этот процесс. — Что с её лёгкими? Нам придется заменить их, прежде чем мы сможем её оживить. — Идеально было бы создать аппарат, который пока дышал бы за неё, перемещал бы кислород по всему телу, позволяя остальным её органам наполняться силами, а также позволил выявить любые другие проблемы, которые нам, возможно, придётся решать. Поиск новой пары лёгких – процесс непростой и небыстрый. — Виктор провёл рукой по лицу. — Ты не думаешь, что это сработает, правда же? — спросил Игорь, и первой реакцией Виктора было согласиться. Он пробовал более безумные вещи, чем эта, результатом чего стала «жизнь» или какая-то её версия, но это никогда не имело такого огромного значения, как в этот момент. Ещё хуже, чем полный провал, было бы вернуть этого милого, невинного ребёнка её отцу в качестве изуродованной и извращённой версии той, кем она должна быть. Он задавался вопросом, сможет ли Игорь пережить разочарование. Он вёл себя так, словно его дочь не умерла, как будто шансы на её оживление были настолько велики, что ему пока рано было по-настоящему погружаться в пучины траура. В конце концов, она просто страдала временной болезнью, которую, как он думал, Виктор мог вылечить. — Для меня ещё никогда это не было настолько важно, — честно сказал он. — После демонстрации в колледже Лорелей сказала что-то о создании жизни там, где её никогда не должно было существовать, что у Гордона не было души. Что там была пустота. Что это не то же самое, что, — он схватил Виктора за лацканы и пристально посмотрел ему в глаза, — вернуть жизнь, которая не должна была быть потеряна! Зачем Богу благоволить нам в этом деле, коль он не собирался позволить её душе жить дальше? У Виктора вертелось на языке напомнить Игорю, что действо, которое они собирались сотворить не имеет никакого отношения к Богу. Что если бы они были богобоязненными людьми, то похоронили бы эту мёртвую девочку и помолились бы за её душу. Поскольку он поставил на кон свою бессмертную душу из-за вещей, которые значили для него гораздо меньше, он проигнорировал последнюю крупицу запрета. — Если мы это сделаем, мне понадобится твоя помощь. Ты готов оперировать труп собственного ребёнка? — Виктор заметил, как вздрогнул Игорь от резкости этого заявления. — Не хочу прозвучать жестоко, но если у нас есть хотя бы небольшой шанс на успех, мне нужна твоя помощь, и мне нужен твой невероятный ум. Этот одарённый, блестящий мозг, — добавил он и, чтоб подчеркнуть важность своих слов, ухватил Игоря за руки. — Как бы я ни страдал от твоей боли, чего мне не нужно, так это твоего горя и ужаса от содеянного нами. Когда мы войдем в лабораторию, мне нужен ты, Игорь, а не отец Виктории. — Никакие наши действия не ухудшат её положения, — сказал он, когда Виктор отпустил его. — Я всегда буду её отцом, но я также врач, который по случаю знаком с другим врачом, который не верит в необратимость смерти. — Ты уверен в сохранности тела? — Гроб ни разу не открывали с тех пор, как её положили в него на следующий день после смерти. Я держал его постоянно наполненным льдом, и мне удалось захоронить вместо него другой гроб, утяжелённый грузом. Я поместил гроб со льдом в этот ящик и хранил его в леднике в поместье Бомайна близ Лондона, при этом внешний ящик всегда был наполнен льдом. — Где был Бомайн? — Что ты имеешь в виду? — Ты жил с ним после смерти Лорелей? — У него был ледник, а у меня не было времени построить его или найти другое жилище в непосредственной близости от него. Какая разница? — Только когда Игорь пытливо взглянул в его глаза, Виктор понял, что все эмоции написаны у него на лице. — Я не был его любовником, если ты на это намекаешь. Боже мой, мы стоим над телом моей дочери, а ты волнуешься, не приставал ли ко мне Бомайн? Какое вообще значение это имеет для человека, для которого людская мораль лишь насмешка? Кроме того, я бы сделал всё, чтобы защитить Викторию. Всё что угодно. К счастью, к тому моменту у Бомайна был компаньон, который требовал верности, так что, даже если я время от времени замечал его ухмылку, это не представляло серьёзной угрозы. — А ты стал туже соображать, чем прежде, раз не понимаешь важности этого. Виктор выбежал из ледника, клокоча от эгоистичного гнева. Его не волновало, должен ли он сосредоточиться на Игоре и его немыслимой боли или на том, чтобы помочь Виктории. Он жил с безответной любовью с тех пор, как впервые осознал, что Игорь никогда не посмотрит на него в таком качестве, с тех пор, как Виктор поставил всё на карту после той ночи в городе, когда он показал Игорю своё творение, сделал его своим партнёром, вверил ему самые сокровенные тайны своей души… и мысль о том, что Игорь может так любить мужчину, но разделять это чувство не с ним, а с Бомайном, вырвала его душу с корнем. После того дня, когда его посетил отец, и они провели ночь за выпивкой, проектируя своего Прометея, он думал, что Игорь всегда будет рядом с ним. Бог не мог быть так жесток, даже по отношению к нему, чтобы забрать у него Игоря. А потом Лорелей пригласила Игоря на бал, а Виктор и его рисунки мелом были почти позабыты. Нетрудно было догадаться, как она выиграла битву, каким образом в итоге завоевала сердце Игоря, и Виктору пришлось отправиться в Шотландию в одиночестве. — Виктор, подожди! — Игорь закрывал внешний ящик, замыкая его и защищая тело своего мёртвого ребенка, а Виктор стремительно пересекал лужайку с недовольной гримасой, явившей себя во всей красе. Он остановился как вкопанный, приходя в ужас от собственного поведения. Обернувшись, Виктор увидел, как Игорь закручивает винты на крышке ящика, а затем запирает дверь ледника. — Там она будет в безопасности, Игорь. Никто и никогда не заезжает в это поместье, кроме кучера, который подвозит меня в лечебницу. Мне кажется, что люди тут ожидают, как вооружённый топором призрак будет гоняться за ними по холмам и рубить головы. — Игорь подошёл к тому месту, где стоял его друг. — Прости, — сказал Виктор, касаясь плеча Игоря. — Ты назвал свою дочь моим именем? Это такая большая честь. — Ты подарил жизнь её отцу. То, что было у меня раньше — это существование, но ты подарил мне жизнь. И ты разглядел во мне ценность, когда никто другой этого не сделал. Никто, — повторил он напряжённым голосом. — Тебе нужна еда и сон. Изнемогающему, гремящему костями призраку человека нечего делать в лаборатории, — добавил он, и Игорь улыбнулся в ответ на эти слова. Они вернулись в дом и зажгли свет на кухне и в коридоре. Виктор нашёл в корзине у очага небольшую тонкую деревяшку и прибил её на место отсутствующей стеклянной панели в двери. — Извини за это, — сказал Игорь. — Где твой багаж? — У лестницы. — Пойдем. Я покажу тебе твою комнату. — Виктор повёл их по коридору, который шёл через гостиную к длинной крутой лестнице, ведущей на второй этаж. Он замер, обнаружив лишь две скромных размеров сумки. — Это всё, что у тебя есть? — Это всё, что я считал важным взять с собой. Немного одежды и мои записные книжки. Пришлось путешествовать налегке, чтобы меня не выследили. Не могу же я отправить сюда огромные сундуки с моими пожитками, правда же? — Нет, полагаю, не можешь, — ответил Виктор, забирая сумки и направляясь наверх. — Этот дом хорош, — прокомментировал Игорь. — За исключением, хм, неудачной истории. — Я рад, что ты одобряешь. Не чета лондонской квартире, но сойдет. Он зажёг лампу в спальне, находящейся по соседству с собственной, и поставил сумки Игоря на кровать. Комната была немного аскетичной; никаких безделушек, ни одной картины на стенах. В спальне стояли добротная кровать, бюро*, комод с зеркалом, шкаф и стул – вся эта мебель, осталась от «неудачливых» прежних хозяев. — Не проболтайся местным, но у меня здесь есть горячая вода и туалет со смывом. Это может стать приманкой для туристов, с призраками или без, — сказал он, указывая на дверь через коридор. — В последнее время мои инженерные навыки нашли более приземлённое применение. — Оно приземлённое до тех пор, пока тебе не нужно выходить на улицу зимой, чтобы справить нужду, — ответил Игорь. — Да, именно так. Или плескаться в бадье кипятка, словно картофелина. Кстати говоря, ужин, — сказал он, направляясь к лестнице. Игорь последовал за Виктором на кухню, и они приготовили еду как в старые времена. Стоило Игорю почувствовал себя как дома в их совместном жилище в Лондоне, они принялись стряпать вместе, по крайней мере, когда не забывали поесть. Виктор знал толк в приготовлении разного мяса, а Игорь обогатил их рацион кое-какими умениями по части выпечки хлеба и приготовления тушёных блюд, объяснив, что превращение случайного набора ингредиентов во что-то съедобное с использованием ограниченного числа кухонной утвари обеспечивало ему пропитание на протяжении большей части жизни. Готовить на хорошо оборудованной кухне было детской забавой. Теперь они оказались где-то на перепутье меж двух своих жизненных багажей, в просторной продуваемой сквозняками комнате с раковиной и водяным насосом, ящиком со льдом, громадной печкой, не имевшей ничего общего с современными печами, к которым, как представлялось Виктору, Игорь привык в своих последних жилищах, железные сковородки, свисающие со стенных крючков, деревянные шкафы, заполненные различной утварью и провизией. Кухня была организована примерно по тому же принципу, что и разум Виктора: казалась полнейшим хаосом, пока ей не начинали пользоваться, и тогда в её устройстве обнаруживалась определённая логика. Он развёл огонь в очаге, возле которого стоял большой стол с расставленными по кругу восемью стульями. Виктору не пришло в голову спросить, как много людей здесь было убито; иногда он задавался вопросом, сколько стульев было занято на таких семейных трапезах. За всё то время, что он был домовладельцем, это первый раз, когда было задействовано больше одного стула, и это творило с его аппетитом чудеса. Виктор хотел разузнать все подробности жизни Игоря с тех пор, как они расстались, но не стал на него давить. Игорь ел порцию рагу, над которым они вместе трудились, вприкуску с хлебом, и Виктору меньше всего хотелось отвлекать его от насыщения себя мясом и овощами. Вместо этого он занял время, рассказывая Игорю свою историю о принятии личности Генри Марча, о том, как наладил вполне приличную небольшую медицинскую практику в Лохинкельде и заслужил доверие и уважение немногочисленного здешнего населения. Тем временем, Виктор медленно создавал начальную версию лаборатории и оборудования, куда проще тех, которые ему пришлось бросить в Лондоне. Не на высшем уровне, но у него в подвале имелось несколько рабочих машин, и ему удалось… — Чёрт возьми! — взревел Виктор, бросаясь из-за стола к входной двери, а Игорь ринулся вслед за ним. Виктор достал бархатный мешочек из-за кустов и, вздохнув, занёс его внутрь. — Что это такое? — Ну, это был образец от моего первого достойного донора со времён подлинного Игоря, — сказал он, вытаскивая банку из мешочка, чтобы показать пару глазных яблок, укоризненно смотрящих на них через стекло. — Большинство здешних людей умирают от старости или каким-то образом умудряются покалечить себя на своих фермах. Один из моих пациентов среднего возраста скончался от рака, но его глаза были идеальными. — Ты взял глаза своего пациента? Для чего? — Серьёзно? Ты даже не представляешь, зачем они мне понадобились? — Виктор вздохнул. — Я потратил годы, восстанавливая жалкую замену того, что построил в Лондоне. Мне пришлось начинать с нуля. У меня не было даже моих заметок или рисунков, не говоря уже о денежном довольствии от отца, которое покрывало большую часть этого оборудования. Совсем недавно после ряда изменений я вывел новую формулу проводящей жидкости с интересным потенциалом и переделал вилку Лазаря. — Он остановился, а затем решил быть предельно честным. — У меня совершенно не было запала к моей работе, которую я когда-то выполнял. Мне потребовалось некоторое время, чтобы вновь обрести мотивацию сделать всё это снова, с самого начала, в одиночку. — По крайней мере, последний аспект теперь не будет проблемой. — Игорь, — Виктор поставил банку на ступеньку, пока они стояли у лестницы в коридоре. — Я сделаю всё, что в моих силах… возможно, несколько вещей, на которые и замахиваться не следовало бы, чтобы помочь Виктории. Чтобы вернуть её тебе, если я смогу. Если мы сможем. Может быть, ты и пришёл сюда именно из-за этого, но я не хочу, чтобы это стало причиной, по которой ты останешься, поскольку будешь чувствовать себя в долгу передо мной. Я бы помог твоей дочери, какими бы ни были твои планы на будущее. — Виктория послужила причиной того, что я не занимался твоими поисками раньше. А затем, по иронии судьбы, она стала причиной того, что я срочно разыскал тебя. Она была слишком маленькой, чтобы отчётливо помнить Лорелей, так что я был всем, что она знала. Мы с Лорелей, оба сироты, выросшие в цирке, не могли дать ей ни бабушек с дедушками, ни тёток с дядями, ни двоюродных братьев и сестёр. У неё была няня, которую она обожала, и моё безраздельное внимание, когда я не принимал своих пациентов. У неё были школьные друзья-малыши и прекрасный сад, который разбила Лорелей… Я не мог собрать её в дорогу и начать путешествовать по сельской местности в поисках тебя, как бы мне этого ни хотелось. — Если мы добьёмся успеха… — Если мы добьёмся успеха, я хочу, чтобы она выросла, зная человека, в честь которого названа, и научилась быть бесстрашным мыслителем, которым он и является. Конечно, с толикой умеренного чувства логики и законопослушности её отца. — А если мы не добьёмся успеха? — осторожно спросил Виктор. Существовала вполне реальная возможность, что Игорь лишился рассудка, что горе свело его с ума и в случае, если они не смогут совершить невероятное, и Виктория останется мёртвой, он либо полностью спятит, либо скатится в безмерную агонию. — Я больше не могу без тебя жить, — ответил Игорь приглушённым голосом, словно опасаясь, как эти слова будут восприняты. — Как и я без тебя, — ответил Виктор. На мгновение они застыли в тишине. * Бюро́ (фр. bureau) — письменный стол, оснащённый надстройкой над столешницей с полками и ящиками, и крышкой, закрывающей рабочую зону.