— Так вот почему ты хотел знать, что произошло, пока я жил с Бомайном?
— Да, полагаю, теперь это довольно очевидно.
— Я был слепым дураком, — сказал Игорь, а его глаза наполнились влагой.
— Я на тебя не в обиде, — насмешливо отозвался Виктор, радостно улыбаясь в ответ на смешок Игоря сквозь слёзы.
— Раньше я наблюдал за Лорелей на трапеции, — сказал Игорь, потянувшись, чтобы вытереть глаза, но остановился, когда Виктор смахнул его слёзы. — Иногда она улыбалась мне. Одаривала добрым словом, если видела меня на территории цирка. Она не присоединялась к другим, кто издевался или унижал меня.
— Она была красивой женщиной, и ты в неё влюбился. Это не что-то из ряда вон выходящее, Игорь.
— Однако она не замечала ничего кроме грима и этой
штуки у меня на спине или того факта, что со мной обращались хуже, чем с дрессированными животными. Она не смогла разглядеть меня таким, какой я есть, пока я не выпрямился и не надел чистый костюм. Единственным человеком, кто заботился обо мне, жалком и уродливом, не ведавшем сострадания, был ты.
— Я рассказывал тебе, почему на тот момент ты показался мне интересным.
— Если бы ты не смог выправить мне осанку и привести в презентабельный вид, как бы ты поступил? По-честному?
— Прямой позвоночник не является обязательным условием для приёма ванны, удобной постели или гуманного обращения и не мешает тебе пользоваться своим блестящим умом или талантливыми руками. Полагаю, мне пришлось бы поставить тебя на табурет или что-то в этом роде, чтобы ты мог выполнять свою работу.
Улыбка Игоря стала шире.
— И ты бы взял себе в ассистенты скрюченного горбуна, уродца?
— Я бы в любом случае оставил бы тебя своим компаньоном и соратником, и это было бы привилегией.
— Ты был тем, кто любил меня, когда я не годился для любви.
— Барнаби и остальные дремучие ублюдки просто-напросто куча... нечистот в ведре отхожего места, вот что они из себя представляют. И они не стоили такого человека, как ты, и горб тут ни при чём. Пойдём, похлебка остывает, а эти глазные яблоки нам теперь ни к чему.
— Моё тогдашнее спасение, вероятно, стоило тебе всего.
— А сейчас ты стоил мне пары совершенно замечательных глазных яблок. — Виктор подмигнул Игорю и улыбнулся, когда тот по-настоящему рассмеялся. — Теперь ты должен рассказать, как ты меня нашёл, чтобы я мог замести следы на случай, если кто-то другой окажется столь же умным.
Он отвёл Игоря обратно на кухню, и они снова поставили рагу на печку подогреваться.
— Разве мы не должны обсудить… серьёзные вещи?
— Серьёзные вещи? Почему мы должны их обсуждать? Настолько ли они важны прямо сейчас? Нам следует сосредоточиться на том, чтобы помочь Виктории. Что бы ни случилось, мы будем вместе следовать жребию судьбы и в следующий раз, когда мне покажется, что я знаю, чего ты хочешь, то, в первую очередь, спрошу у тебя. Достаточно серьёзно?
— Всё это резонно, — согласился Игорь.
— Ладно, возникает вопрос, как объяснить твоё присутствие здесь. Я веду медицинскую практику в деревне.
— У Генри Марча есть младший брат.
— Очень смешно, — сказал Виктор, подавая им разогретое рагу. — Я не знаю историю этого человека. Я должен осторожнее плести небылицы.
— В самом деле? Если бы кто-нибудь заподозрил доброго доктора Марча, неужели ты думаешь, что они к настоящему моменту не начали бы задавать вопросы? И если кто-то это сделает, тот факт, что ты обзавёлся фальшивым братом, будет наименьшей из твоих забот. К счастью, Марч — сирота, у него нет братьев и сестёр.
— Откуда ты это знаешь?
— Ну, у кого-то вроде тебя остаётся один из двух вариантов, как выжить в качестве беглеца.
— Кого-то вроде меня?
— Учёного со столь неоднозначными методами.
— Боже мой, должно быть, это самое милое прозвище, которым меня когда-либо называли, — ответил Виктор, запрокинув голову и рассмеявшись.
Это было приятно. Он не смеялся… Виктор не помнил, смеялся ли с тех пор, как расстался с Игорем.
— Ты можешь либо бросить свою работу и полностью затеряться, либо взять личность другого врача и обосноваться в таком месте, где сможешь продолжать своё дело.
— Это логично, но как ты узнал, что я именно здесь?
— Я отследил каждого выпускника Королевского медицинского колледжа в подходящей возрастной группе, за которого ты мог бы вполне обоснованно выдать себя. Очевидными были цвет волос, рост, национальность… все эти факторы сыграли свою роль. Кроме того, это должно быть какое-то отдалённое место. Выпускники, которые получили дипломы и где-то преподавали… что ж, я знал, что ты не будешь этим заниматься. Ты никогда не сможешь вынести ограничений воображения и тисков, в которые тебя загонят на этой стезе. Те, кто практикует в Лондоне и его окрестностях, исключены. Я даже не заморачивался с ними. Я искал тех, кто находился в глуши. Брал во внимание англоязычные страны, поскольку я не был в курсе, что ты свободно говоришь на другом языке.
— Я говорю по-немецки. Научился этому у бабушки и дедушки. Франкенштейн, знаешь ли.
— Оу, ладно, мне кажется хорошей затеей, что ты не решил скрываться в Германии, иначе ты проделал бы брешь в моем плане.
— Ты объехал всю Англию, Ирландию и Шотландию в этой повозке с Викторией за спиной?
— Нет, конечно же, нет. Я выдумал какое-никакое оправдание своему путешествию. Я сказал Бомайну, что это помогало моему горю: не сидеть без дела и не лить слёзы, а куда-то выбраться и увидеть что-то новое, и для человека, вращающегося в его кругу общения, я до сих пор не видел ничего, кроме Лондона и Чиппенхема. Он очень добрый человек и неприлично богатый, поэтому не стал донимать меня вопросами. Вдобавок, за все эти годы я сослужил ему хорошую службу в качестве врача в обмен на его покровительство, что облегчило его образ жизни. Это путешествие было более долгим, и я знал, что дорога сюда с Викторией в фургоне займет больше недели. Большинство других зацепок обернулись разочарованием, поэтому я решил рискнуть и отправиться сюда. И вот оно, его имя — Генри. Знаю, прозвучит суеверно, но я воспринял его как знак. Холодало, поэтому, пока фургон стоял на улице, лёд полностью не таял. Кроме того, мне удалось раздобыть фотографию Марча. Сходство довольно разительное. Вероятно, в затруднительном положении тебя мог бы принять за Генри любой человек, который плохо его знает или давно не видел.
— Да, это правда. Я до сих пор не могу поверить, что он повстречался мне именно таким образом.
— Шокирующее стечение обстоятельств, — сказал Игорь, возвращаясь к еде.
— Я не причинял ему вреда, Игорь.
— И в мыслях такого не было.
— Действительно? Ты не подозревал, что я его прикончил?
— Конечно же нет.
— Я не подстерегал его и не убивал, чтобы украсть его личность, потому что знал, если я сотворю подобное, мне никогда больше не сыскать твоего расположения.
— Это неправда, даже если ты так думаешь. — Игорь потянулся к руке Виктора, лежавшей на столе, и сжал её. — Ты не убийца.
— Я послужил причиной многих смертей, — сказал он, сгибая пальцы, чтобы переплести их с пальцами Игоря.
Виктор мог вспомнить тот последний раз, когда кто-то к нему прикасался.
— Неумышленно. Даже со своим братом. Ты был ребёнком, Виктор. Маленьким мальчиком. Всего-то на несколько лет старше Виктории. Ты хотел поиграть в снегу. Что может быть более невинным, чем желание ребенка поиграть в снежки со своим братом?
— Это я должен был умереть, а не он.
— Потому что так говорил твой отец?
— Очень часто.
— А ты всегда прислушиваешься к советам отца, правда же? — спросил Игорь.
Виктор поднял глаза, чтобы встретится с ним взглядом, и они оба рассмеялись. Затем улыбка Виктора угасла.
— Я просто хотел, чтобы он был мной доволен. Пусть даже один-единственный раз.
— Я был доволен Викторией за то, что она моя дочь. Только это и требуется от ребёнка.
— Ты имеешь в виду, что
в настоящий момент доволен Викторией за то, что она твоя дочь. Мы ещё даже не начали спорить по этому поводу.
Франкенштейн сжал руку Игоря, и они улыбнулись друг другу.
***
Виктор наполнил большую корзину дровами из кучи, сваленной за домом. Ночь выдалась холодной, ветер усиливался, как будто где-то горизонте бушевала буря. Он внёс корзину в дом и направился к лестнице.
— У меня есть дрова для огня, — сказал он, подходя со своей ношей к камину в комнате Игоря. Тот, занятый распаковкой и развешиванием одежды в шкафу, улыбнулся Виктору.
— Тебе не нужно было их приносить. Я заметил груду поленьев на задворках.
— Это не делает мне честь как хорошему хозяину, не так ли? — ответил Виктор, разжигая огонь.
— Я немного устал. Проделал долгий путь, чтобы закончить путешествие сегодня. Не хотел ждать ещё одну ночь, прежде чем сюда добраться. — Виктор наблюдал, как Игорь пересёк комнату, чтобы взять с кровати несколько сложенных предметов одежды и положить их в комод. Его походка была немного странной, но не настолько, чтобы по-настоящему привлечь к ней чьё-то внимание, кроме доктора, знавшего его историю.
— Тебе больно?
— Самую малость. Долгие поездки в экипаже иногда утомляют мою спину. — Игорь закрыл выдвижной ящик и тут же заметил обеспокоенное выражение лица Виктора. — Неудивительно, что мой позвоночник оказался немного несовершенным, даже с учётом твоего превосходного, если не сказать стремительного, его выправления, — отметил он, ухмыляясь.
— Я должен был регулярно тебя осматривать, следить, чтобы бандаж был правильно надет, фиксировать твою боль.
— Виктор, когда ты меня спас, я был горбуном в цирке. Не думаю, что сейчас тебе стоит изыскивать способ подвергнуть сомнению свои методы. Смещённые позвонки могут причинять боль, но это ничто по сравнению с тем состоянием, в котором я находился, или с тем, как это состояние со временем ухудшалось, пока не стало полностью необратимым.
— Я был так занят Гордоном, что упустил…
— Перестань, Виктор. Ты не сделал ничего плохого. Вообще ничего. Ты спас мою жизнь, подвергая опасности свою собственную. Здесь и говорить больше не о чем.
— Огонь должен прогреть комнату, — сказал Виктор. — Я принесу тебе стёганное одеяло. Одна из моих пациенток смастерила его в счёт оплаты лечения, — добавил он, улыбаясь.
— С тобой часто расплачиваются стёганными одеялами?
— Не все мои пациенты могут позволить себе врача, но, к счастью, в состоянии обеспечить себя хлебом насущным. — Виктор пошёл в свою комнату и взял лишнее одеяло. Он накинул его поверх одеяла, которое уже лежало на кровати Игоря.
— Очень красочное, — сказал тот, касаясь одеяла, на котором не было и двух одинаковых квадратов. Тем не менее, оно было мягким, толстым и защищало от зимней стужи.
— Ладно, если тебе что-нибудь понадобится, моя комната рядом, — сказал Виктор, улыбаясь. — Лучше пойду разожгу огонь у себя.
Долю секунды Игорь смотрел на него; они стояли всего в паре шагов друг от друга. Затем он двинулся вперёд и заключил Виктора в объятия, сжимая его, пока тот не обнял в ответ.
— Спокойной ночи, Виктор, — тихо сказал он, отстраняясь на шаг.
— Завтра мне нужно ненадолго съездить в деревню, в лечебницу, но я закончу дела пораньше, и мы приступим к планированию.
— Твой кучер, должно быть, заметил свет в окне, поэтому он, вне всякого сомнения, будет ожидать каких-то объяснений. Ты мог бы представить своего брата пациентам. Возможно, я даже смог бы помочь. В конце концов, я врач.
На мгновение в голове Виктора промелькнула мысль; видение того, как могло бы всё сложиться, если бы они даже не начали этот нечестивый проект, который вернул Игоря в его жизнь. Может ли жизнь быть настолько хорошей и настолько простой, чтобы они получили возможность жить в безопасном месте, проводить дни, работая вместе, а ночи… возможно, проводить ночи, занимаясь чем-то другим, кроме изучения новых способов вдохнуть жизнь в мертвецов?
— Для меня будет большим удовольствием поработать с тобой над всем, чем угодно, — честно сказал он, касаясь щеки Игоря. — Я разбужу тебя, когда встану.
***
Игорь позволил своему телу расслабиться в мягкой постели и постарался не слишком много думать о Виктории, лежащей в мёрзлом гробу в леднике. По крайней мере, теперь у него появилась реальная надежда, нечто такое, что немного облегчало отчаяние, которое обычно снисходило, когда он ложился в кровать и пытался уснуть. Игорь ощущал тепло и уют и снова был рядом с Виктором. Прямо как в старые добрые времена. Он тогда лежал в своей постели, и даже до того, как его познакомили с Гордоном, и когда он ещё не знал, чем именно занимается в подвале Виктор, Игорь прислушивался, как тот выходит из подвала и направляется в свою спальню. Хотя перед этим Игорь и дремал урывками, его глубокий, спокойный сон наступал, лишь когда Виктор был так близко, только позови.
Может быть, это был страх, что Барнаби и его прихвостни объявятся однажды ночью, чтобы утащить его обратно в цирк, и его единственной надеждой будет звать Виктора на помощь. Игорь улыбнулся этой мысли. Через несколько дней после своего спасения он проснулся посреди ночи с криком, мучимый кошмарным сном о цирке, своих горящих книгах, ужасающих размытых вспышек избиений, клеток и жестокости.
Виктор ворвался в комнату прямо в ночной рубашке с большим латунным подсвечником в руках, вероятно, ожидая, что Игорь подвергся нападению незваных гостей. Когда стало ясно, что это последствия кошмара, Виктор с облегчением вздохнул и отложил подсвечник. Затем сел на кровать рядом с Игорем и обнял его за плечи.
— Здесь нечего бояться, Игорь. Ты в безопасности, — сказал ему Виктор, и Игорь изо всех сил сопротивлялся сильному желанию уткнуться лицом в его плечо и рассказать, как ужасна была его жизнь, как ужасен был сон, но при всём этом, сон был не так страшен, как явь, потому что сон, по крайней мере, заканчивался. — Кроме того, зачем им возвращаться за тобой? Сейчас ты стал бы жалкой пародией на циркового горбуна, — сказал он, улыбаясь Игорю, который поймал себя на ощущении, что тоже улыбается, хотя за миг до этого кричал от боли и ужаса. — Случилось именно это? Барнаби и его дегенераты пришли за тобой? Сожгли твои книги и бумаги? — Виктор вздохнул. — Идиоты, — пробормотал он.
— Мне потребовались годы, чтобы достать книгу то тут, то там, и все мои рисунки…
— В таком случае, пойдём. — Виктор встал, схватил Игоря за руку и потащил в гостиную. Он развернул диван к стене с книжными полками и уселся вместе с Игорем, прижимаясь к нему боком. — А теперь отдыхай, и пусть сон придёт, пока ты глядишь на всё, что принадлежит тебе, друг мой.
Игорь заснул на плече Виктора, пока тот всё болтал и болтал об устройстве, которое он изобрел, чтобы раздувать лёгкие для их совместного проекта.
По иронии судьбы, они оба потеряли в этом месте всё, что у них было. И даже друг друга. До нынешних пор. Эта мысль согрела Игоря сильнее, чем одеяло, и он уснул.
