From This Day Forth (Отныне и Впредь)

— Временами этот мир настолько уродлив, что попытка сотворить хоть что-то хорошее кажется невыполнимой задачей. Зачем суетиться, стремясь возвысить его над собственной испорченностью? Игорь понимал, что вопрос риторический, поэтому ответил не сразу. — Благодаря тебе я знаю, что в мире есть добро. Что люди, подобные Барнаби не олицетворяют собой всё человечество. Я был так мал, когда попал в цирк, что не видел ничего другого. — Попал в цирк? Каким же образом это могло произойти добровольно? — Барнаби просто-напросто сказал мне, что я принадлежу ему. Что я родом из цирка. Я не знаю, как там очутился. Иногда мне кажется, что у меня есть какие-то воспоминания, но это может быть воображение, восполняющее те моменты, которые я на самом деле не помню — Что, по-твоему, ты помнишь? — Тесный, грязный, маленький домик. Много шума. Куча детей. Чувство голода и холода. Вот и всё. Там присутствует женщина, но я не вижу во сне её лица. Мне всегда хочется разглядеть её лицо, но потом я просыпаюсь, и всё это просто оказывается для меня недосягаемым. — От тебя могла отказаться семья, будучи слишком бедной, чтобы заботиться о своих детях. — Я подумал точно так же. Интересно, помышляла ли моя мать о том, что Барнаби собирается… сделать то, что он сотворил со мной, или думала, что обо мне хорошо позаботятся? — Ты не можешь отдать своего ребенка в цирковые уродцы и ожидать, что у него будет счастливая жизнь. — У некоторых получилось. У нас была парочка лилипутов и девочка с деформированными коленными суставами, которая могла выворачиваться в неестественные позы. На самом деле, они жили довольно-таки хорошо. Как звёзды сцены. — По всей видимости, они не годились для чего-то лучшего, и у Барнаби не было причин опасаться, что они уйдут, чтобы проторить свой путь в этом мире. — Ему так же не нужно было бояться и за меня, пока не появился ты. — Игорь, самостоятельно научиться всему тому, что ты освоил без чьей-либо помощи, безо всяческой базы… Я не просто льстил тебе, когда говорил, что ты выдающийся талант. Ты гений и всегда им был. Ты не просто сам выучился на врача — и при этом замечательного врача, — но и сделал это без формального образования. Не ходил в обычную школу будучи мальчишкой, чтобы научиться даже основам. Ты полностью самоучка, начиная от изучения цифр и букв и заканчивая освоением сложностей человеческого тела. В конце концов, ты бы нашёл выход из этой выгребной ямы. — Если бы он не убил меня раньше. У меня не было возможности совершить побег в одиночку. Я был недостаточно быстрым и сильным в моём тамошнем состоянии. Кто-то должен был мне помочь. Иногда я не понимаю, почему он проявлял ко мне такую жестокость. Это неважно, всё осталось в прошлом. Я не представляю, что такого сделал, чтобы вызвать в нём такую ненависть, кроме того, что был уродлив. — Тебя держали в грязи и нелепом гриме, но ты не был уродливым, Игорь. Ты никогда не сможешь быть уродливым. — Виктор вздохнул. — Невежественные люди всегда видят угрозу в умственных способностях тех, кто выше них по интеллекту. И они набрасываются так жестоко, как только могут. — Наподобие профессоров Королевского колледжа? — Да, что-то в этом роде — ответил Виктор. — Всё, на что они были годны — это высмеять меня и отвергнуть мои идеи. Ни один из них не смог выйти за рамки своего кругозора, чтобы рассмотреть вероятность, что, быть может, студента посетила свежая идея, которая была лучше, чем те, которые они придумывали сами. А то, упаси Боже, этот студент превзойдёт их в славе или успехе. — Виктор начал тормозить повозку. — Мы на месте. Я этому рад. Меня утомил фургон, — сказал он, когда они расположили фургон в укромном месте, которое выбрали ранее. — Мне жаль, что тебе приходится делить пространство с шимпанзе, — сказал Виктор. — Не то чтобы и тебе не приходилось, — пошутил Игорь, слезая с сиденья и направляясь внутрь. — Да, твоя правда, — ответил Франкенштейн, и они оба забрались в кузов фургона, хотя Виктор заметил, что движения Игоря были немного скованными. — У тебя болит спина? — Немного, — сказал он, когда они сняли пальто и добавили их к одеялам, чтобы получилась импровизированная кровать. Шимпанзе не слишком интересовалась этими двумя мужчинами. Она наелась угощений и, казалось, была довольна отдыхом. — Повернись на бок, лицом в ту сторону, — сказал Виктор. — С ней не стряслось ничего такого, что вы могли бы исправить, доктор, — мягко упрекнул Игорь, хотя и сделал, как просили. — Я не собираюсь тебя осматривать, но думаю, смогу помочь. — Виктор подвернул рубашку Игоря и расстегнул штаны. — Я хочу тебя, но думаю, что вся эта возня причинит спине больше вреда. — Ой, да тише ты. — Мгновение спустя тёплые руки легли на спину Игоря, тщательно очерчивая территорию, а затем мягко, но настойчиво массируя болезненные места. Игорь застонал так низко, что это звучало почти как рычание. Руки Виктора двигались от верхней части его плеч к основанию позвоночника, оказывая достаточное давление в нужных местах, чтобы облегчить ему боль, но не усугубить её. — Я думаю, тебе следует отдохнуть перед завтрашним путешествием. Снимем номер в гостинице на ночь. — На троих? — спросил Игорь, оглядываясь через плечо. — Я могу спать в фургоне с нашим маленьким другом. Ты должен провести ночь на приличном матрасе, чтобы быть в состоянии выдержать работу, которая предстоит впереди, когда мы вернёмся домой. — Я предпочел бы остаться здесь с тобой. — Мы переживём одну ночь, а ты должен позволить мне начать заботиться о тебе как следует. — Обо мне не нужно заботиться. — Мне жаль развеивать твои иллюзии, но сам факт испытываемой тобой боли и скованности в спине, которые, по моим подозрениям, с течением времени повторяются всё чаще, является хорошим признаком того, что ты нуждаешься в заботе. Не думаю, что у тебя будут какие-то тяжкие проблемы, но нам, возможно, придется немного сократить приключения, подобные сегодняшним, и включить некоторую дополнительную поддержку и регулярные массажи от твоего более чем заинтересованного личного целителя. — Он поцеловал Игоря в плечо. — Я боялся, что это означает, что я собираюсь снова стать тем, кем был раньше. — Нет, я не думаю, что всё настолько серьезно. Но структура позвоночника всё ещё немного нарушена. Вероятно, не помешало бы спроектировать тебе лучший бандаж для спины. Не такой тяжелый и не предназначенный для гомункула, — добавил он, и Игорь рассмеялся. Затем его тон стал серьёзным. — Знаю, звучит по-детски, учитывая, с чего всё начиналось, но я действительно надеялся, что мне больше не придётся его носить. — Возможно, нам это и не понадобится. Несколько предосторожностей тут и там. Просто будь честным со мной, когда тебе больно, и позволь мне позаботиться об этом за тебя? Мои пациенты в достаточной мере доверяют мне эту задачу. — Я не мог бы доверять тебе ещё больше. — Хорошо, тогда с этим решено. Виктор пытался обвести контуры позвоночника Игоря, продолжая массаж. Он не желал причинять ему боль, но также хотел знать, произошли ли какие-то изменения, вызывающие серьёзную озабоченность. Осанка Игоря никогда не будет безупречной для намётанного глаза; и Виктор не был уверен, не будут ли эти небольшие искривления становиться с возрастом всё хуже. — Корсет может помочь. Или какая-то его вариация. — Корсет? Ты хочешь, чтобы я начал разгуливать по дому в бальных платьях? — Очень смешно. Всё, что нам нужно — это некоторая поддержка, чтобы облегчить твою боль и усталость и способствовать хорошей осанке, а вовсе не агрессивная жесткость старого бандажа. Когда мы вернемся домой, я придумаю для тебя что-нибудь на пробу. У меня уже есть парочка идей. — Сначала Виктория, а потом побеспокоимся о моей спине. — Ладно, но мне кажется, я смогу что-нибудь сообразить. — Я буду носить всё, что скажешь, если ты продолжишь то, что делаешь. — Буду иметь в виду, — ответил Виктор, продолжая массаж. — У меня преимущество в том, что я знаю твой позвоночник лучше, чем кто-либо другой. — Никто никогда не делал для меня нечто подобное, — сказал Игорь, вздыхая и расслабляясь. — Лорелей сделала бы массаж, если бы я её попросил. Но мне не хотелось напоминать ей о том, кем я был раньше. Она была так красива, и мужчины всегда бросали на неё взгляды. Она могла заполучить любого из них. Иногда мне было интересно, каким я предстаю в её глазах по сравнению с ними. Я не хотел, чтобы она думала обо мне как о человеке с недугом. — Не могу говорить за Лорелей, — сказал Виктор, тщательно подбирая слова. — Но я никогда не утруждал себя сравнением тебя с кем-либо ещё. — Что ж, вполне естественно, что если у меня есть уродство, то она может смотреть на других мужчин, у которых его нет. Она никогда не обращала на них чрезмерного внимания, так что, думаю, она с этим справилась. — У тебя больше нет уродства. Небольшое искривление, вызванное восемнадцатилетними нагрузками на позвоночник. Это не уродство. Это просто состояние, которое нужно лечить, когда ситуация того требует. — Я знаю, что это вовсе не та медицина, которая тебя очаровывает, но ты хоть понимаешь, что ты — замечательный врач, который просто практикует рядовую медицину для обычных людей, которые в тебе нуждаются, не так ли? — Ты — не обычный пациент, — сказал Виктор, заканчивая массаж и тщательно поправляя одежду Игоря, чтобы ему было удобно спать. — Я считаю так не только потому, что ты обо мне заботишься. Я видел тебя в твоей лечебнице с пациентами. Они обожают тебя, особенно дети. — Дети до сих пор верят, что врачи могут творить чудеса. Это лучшие пациенты. К тому же я подкупаю их шоколадками и игрушками.

***

Они прибыли домой со своим ценным экземпляром и первым делом поставили клетку в доме, прежде чем разгрузить остальную часть фургона. Игорь поспешил к леднику, чтобы проверить Викторию, которая, к счастью, всё ещё мирно покоилась в своём ледяном гробу. Он тщательно проверил температуру специальным термометром, который использовал исключительно для этой цели. — Как она? — Голос Виктора напугал его. — Лёд во внешнем ящике почти полностью растаял, а температура поднялась до десяти градусов. Что думаешь? — Думаю, к тому времени, когда температура достигнет оптимального уровня, мы будем готовы двигаться дальше. Я бы на данный момент не стал пытаться снова снизить температуру. Мы проверим температуру завтра утром, посмотрим, как быстро она меняется, а пока позволим льду растаять и не будем его заменять. В подвале холодно, поэтому, если мы дадим всему льду растаять и перенесём её здесь в обычный… ящик, это будет последняя манипуляция, прежде чем мы заберем Викторию внутрь. — Как ты думаешь, безопасно ли держать Лили на кухне, а не внизу? Для неё там немного прохладно. — В действительности мне бы очень не хотелось, чтобы ты давал имя этой шимпанзе. Тебе станет только хуже, когда нам придется забрать её легкие. Виктор направился обратно в дом. Лили посмотрела на них обоих, даря ему странное ощущение, что она знает об их замысле. — Лили была подружкой Бенни в цирке. Это казалось хорошим именем для неё. Мне не нравится идея убивать человека или живое существо, если в этом нет необходимости, но я вижу в этом шимпанзе путь к жизни для Виктории, так что это другое дело. — Ты ничего не слышал? — Виктор сделал паузу, жалея, что не может приглушить редкие звуки, издаваемые шимпанзе. — Нет, а что-то было? — В подвале, — ответил Виктор. Он схватил кочергу с очага и откинул коврик. — Оставайся здесь. — Я не останусь. Открывай люк и делай это тихо, — сказал Игорь, вооружившись тесаком с разделочной доски. Виктор посмотрел на это орудие для убийства, и его глаза немного расширились. — Хотя если хорошенько подумать, то возможно, тебе стоит пойти первым, — пошутил он, открыв дверь и начав спускаться по ступенькам, а Игорь последовал за ним. Виктор осторожно зажёг светильники, пока помещение не стало почти полностью освещенным. Две банки с законсервированными крысами были разбиты, а по полу лужами растеклась бальзамирующая жидкость. — Если здесь кто-то побывал, — прошептал Игорь, — то мы должны загрузить Викторию в фургон и уезжать сейчас же, пока они не вернулись с подкреплением. — Тссс. Держи себя в руках, пока мы не увидим, что произошло. — Крысы не сами спрыгнули с полки. Не успел Игорь произнести эти слова, как они оба замерли на месте при виде бледной фигуры, выходящей из тени. Это была Пенни во всей своей обнажённой светло-голубоватой красе. Она медленно и бесцельно бродила по подвалу, и взгляд её был остекленевшим и расфокусированным. — Пенни… — Виктор едва выдохнул это имя, когда девушка прошла мимо них и врезалась в стену, как будто не замечая её на своём пути. Игорь снял пальто и подошел к ходячему трупу, накинув одежду на плечи девушки. — Пенни, ты меня слышишь? — спросил он. Наблюдавший за ним Виктор стряхнул с себя шок и тоже подошёл к девушке, схватив её за запястье, чтобы проверить пульс. У неё он был, хоть и слабый. Со скоростью пантеры Пенни вытянула обе руки и вцепилась ногтями в лицо Виктора, а выражение её лица являло собой чистую ненависть и неистовый гнев. Игорь удержал девушку, прежде чем та успела снова напасть на Виктора, и тот подошёл к шкафу возле стены, достал шприц и вонзил в Пенни, быстро делая инъекцию, прежде чем она смогла вырваться из хватки Игоря или нанести ему ещё один удар. Через мгновение Пенни обмякла, и её положили на стол. — У тебя кровь, — сказал Игорь, обращаясь к Виктору. — Мне повезло, что она не лишила меня глаза, — ответил он, касаясь жгучих царапин на лице, один из ударов поранил веко и едва не задел глаз. — Как долго она будет находиться под действием успокоительного? — Навсегда, — сказал Виктор, проверяя её пульс, чтобы убедиться, что его больше нет. — Она была жива! — Она была безмозглой тварью, которая натыкалась на стены и пыталась выколоть мне глаза! — Ты сказал, что она ничего не чувствовала и не осознавала. Она вставала и разгуливала! — Такого никогда не случалось раньше. Должно быть, она получила более сильный заряд, и всё это… началось само по себе. — Если она осознавала достаточно, чтобы выбраться из резервуара и бродить, а затем напасть на тебя, она могла чувствовать боль. Неудивительно, что она хотела убить первого же человека, до которого смогла добраться. — Не думал, что от её когнитивных способностей осталось что-то значимое. Очевидно, я ошибся. — Виктор облокотился на стол, глядя на девушку сверху вниз. — Я бы никогда не держал её в этой ёмкости и не экспериментировал с её реакцией, если бы знал, что она может что-то чувствовать или у неё осталась хоть капля сознания. Бога ради, я же знал эту девушку. Я выразил её матери свои соболезнования на поминках. Он посмотрел на Игоря, желая услышать от того любую другую реакцию, кроме обличительных обвинений. Именно это и положило начало их разлуке, и Виктор не был уверен, что сможет оправиться если подобное случится снова. — Скажи хоть что-нибудь, — тихо произнёс он. Игорь выдвинул табуретку, которая обычно стояла под рабочим столом Виктора. — Садись и дай мне смыть кровь и осмотреть твой глаз. Игорь подошёл к раковине в углу и налил воды, наполнив небольшой тазик. Затем поставил его на стол и взял чистую тряпку. С помощью влажной ткани он аккуратно стёр кровь с одной-единственной серьёзной царапины, которая захватывала край века Виктора и тянулась вниз по его щеке. Остальные отметины представляли собой обыкновенные следы от ногтей, худшие из них были ярко-красного цвета, но без рассечения. — Посмотри на меня. Следи за моим пальцем, — сказал Игорь, чтобы убедиться, что глаз Виктора работает как надо. — Чувствуешь боль или помутнение в глазах? — Нет, — ответил наблюдавший за Игорем Виктор, задаваясь вопросом, напоминает ли он сам испуганную собаку, ожидающую побоев. Именно так он себя и чувствовал, и данное ощущение пагубно сказывалось на его достоинстве. Впрочем, это было наименьшей из его забот. Больше всего он боялся, что Игорь снова уйдет. Вынесет Виктору обвинительный приговор за эту последнюю оплошность, заберёт дочь и исчезнет навсегда. — Когда совсем стемнеет, мы похороним её в лесу за домом. Игорь по-прежнему говорил «мы», не отчитывал Виктора, не распекал его и не угрожал уйти. Виктор не шевелился и боялся произнести хоть слово, опасаясь, что нарушит хрупкое равновесие и навлечёт на себя один из подобных сценариев. — Я не знал, клянусь, я не знал, — прошептал он, качая головой. Ему было жаль Пенни, жаль себя, жаль, что подобному суждено было приключиться, когда они были полны оптимизма и волнения по поводу начала их работы над Викторией. Жаль, что его отец был прав, а Виктор оказался дураком. Игорь постоял на месте несколько секунд просто глядя на него. Затем он подошёл и встал рядом с Виктором, нежно касаясь его волос, позволяя Виктору обнять себя и вцепиться руками. Игорь обнял его в ответ. Он не имел понятия, как долго они так простояли, но даже когда Игорь отпустил его и отошёл, часть Виктора отпрянула от страха, что следующие слова будут о том, что он уходит. — Завтра я пойду к тебе в лечебницу и осмотрю твоих пациентов, наверстаю упущенное. Я скажу, что ты подцепил в нашем путешествии какую-то болезнь и нехорошо себя чувствуешь. Что-нибудь придумаю. Тебя не увидят, пока царапины не заживут. — Игорь как будто заметил, что Виктор не шелохнулся. — Ты уверен, что с твоим глазом всё в порядке? Виктор кивнул. — Я подготовлю её для похорон, — сказал он, решив, что Игорь не заслуживает столь болезненной задачи. А Виктор из-за участи Пенни заслуживает не только этого, но и многого другого. — Хорошо. Я пока распакую наши вещи. Стемнеет меньше, чем через час.