From This Day Forth (Отныне и Впредь)

Сон Виктора был урывочным и тревожным, но он выпил достаточно виски, чтобы на какое-то время отключиться. Он открыл глаза и увидел, что комната погружена в сумрак, и только оставшиеся огарки в камине всё ещё предпринимали слабую попытку согреть спальню. Ему действительно нужно было применить свои инженерные навыки, чтобы установить в их доме надлежащую систему отопления, особенно раз Виктории предстоит здесь жить… Обнаружив опустевшую сторону кровати, на которой спал Игорь, Виктор сию же минуту запаниковал, пока не увидел Игоря на подоконнике. Тот сидел, прислонившись к раме, во все глаза глядя на ледник. И, конечно же, на лес, где теперь покоилась Пенни. Виктор подумывал позвать партнёра обратно в кровать, но если бы Игорь хотел быть в постели, он бы там бы и остался. Так что Виктор поднялся и надел свой халат, а также взял халат Игоря и накинул ему на плечи, а затем присел рядом с ним, напугав мужчину. — Почему они все жестокие? — тихо спросил он. — Гордон, едва только начал двигаться, впал в совершенное бешенство и жаждал убийства. Я провел много времени с шимпанзе в цирке, и те не проявляли жестокости, если ты специально что-то им не сделаешь или же с ними что-то не так. — Вот и ответ. Я думаю, мы можем с легкостью признать, что с Гордоном много чего было не так, и мы ему кое-то сделали, без вопросов. — Наш человек. А теперь Пенни. — Я не потратил столько времени, сколько должен был на мозг нашего Прометея. У него было два сердца, две пары лёгких и могучее телосложение. В те моменты, когда он был живым, он был чем-то вроде шедевра с физической точки зрения. Я был так на этом сосредоточен, что полагал, будто завишу от некой магии, которая заставит его мозг заработать. Мы просто подсоединили все заряды, и он получил приличный мозг. — Откуда ты знаешь? Где взяли этот мозг? — Финнеган достал. У нас был уговор. Я говорил ему, что нам нужно, и он каким-то образом это заполучал. Вероятно, разорение могил или кража из медицинской лаборатории. — Ты не знал, откуда взялся его мозг? — Финнеган тоже был студентом-медиком, и я ясно дал понять, что второсортный или повреждённый мозг не годится. Я обозначил сроки, когда его достать и когда мне нужно его имплантировать. — Как только Виктор произнёс эти слова вслух, избегая зрительного контакта с Игорем, они прозвучали ужасно в темноте безмолвного дома. — Я продолжал относился к этому как к технической детали, но на мозге нужно было сосредоточить внимание. У Прометея могло быть двенадцать сердец, но все они ничего не стоили без превосходного мозга. — Что насчёт Пенни? Ты считал, что она слишком разложилась, чтобы думать или чувствовать, но, очевидно, это было не так, и её первым желанием при встрече с другим человеком было попытаться выцарапать тебе глаза. — У Пенни были причины на меня злиться. Я ужасно её подвел. — Виктору доводилось видеть Пенни при жизни, наблюдать, как девушка морщилась, пока он вправлял ей сломанное запястье в тот день, когда давным-давно её мать, с тревогой поглядывая на дочь, слишком быстро тараторила о том, что девочка была неуклюжей и споткнулась на лестнице. Пенни постоянно спотыкалась и падала, ударяясь головой или каким-то образом ушибаясь. Мать Пенни и сама, по всей видимости, расхаживала со странными синяками, которые тщательно прятала за манжетой рукава или горловиной своего платья. — Ты сказал, что травма головы Пенни была слишком серьёзной, чтобы её спасти. — Так и было. — Виктор вздохнул. — Но ушибы и сломанное запястье не смертельны. — Что ты имеешь в виду? — В тот день, когда я вправил ей сломанное запястье, примерно за месяц до её смерти, я заметил синяки на запястье её матери, которые та прикрывала оборкой рукава платья. Они очень походили на синяк на запястье Пенни. Её отец, должно быть, не рассчитал силу, которую применил к девочке, и кость треснула. Она продолжала смотреть мне в глаза, словно хотела что-то сказать, но её мать была тут как тут, с заготовленной историей, которую она, должно быть, рассказала мне трижды, как под копирку, этот вздор о том, что Пенни упала с лестницы. — И она умерла, якобы упав с лестницы с корзиной для белья. — Никто столько раз не падает с лестницы, если у человека нет какого-то необъяснимого нарушения равновесия. Пенни и раньше появлялась с синяками, обычно старыми, не связанными с причинами, по которым она оказывалась в лечебнице. Её мать всегда отвечала за неё, когда я спрашивал, как с ней приключилось то или иное. И она каждый раз смотрела мне в глаза, как будто хотела, чтобы я что-то знал. — Виктор посмотрел на Игоря, надеясь, что не увидит в его глазах упрёка, который по его ощущениям, там появился. Выражение лица Игоря было печальным, но в нём не было ни следа обвинения. — Что ты предпринял? — Её отец — что-то вроде местного воротилы. Собственно говоря, он владеет какой-то недвижимостью недалеко отсюда. Разводит лошадей и хорошо на этом зарабатывает. Он не тот человек, которому кто-то захочет бросить вызов, включая местного констебля, к которому я пошёл со своими подозрениями. Он ясно дал понять, что не станет вмешиваться в то, как мужчина ведёт свои домашние дела, и если мать сказала, что дочь упала с лестницы, у них нет причин беспокоить семью по этому поводу. Я надеялся, что если мне удастся вернуть Пенни, я смогу тайком вывезти её из этого богом забытого городишки туда, где она сможет жить в безопасности. Хотя, я всё это не проработал, но в конце концов, это не имело значения. — Когда я жил в цирке, все знали, как Барнаби со мной обращался. Его никто не остановил. Те немногие, кто считал, что это неправильно, не могли мне помочь без риска для собственной жизни. А потом пришёл ты и сделал именно это. — Игорь улыбнулся, протянул ладонь и взял Виктора за руку. — Я планировал, что в следующий раз, когда она явится в лечебницу с синяками, я найду способ вытащить её из этой ситуации. В следующий раз, когда она очутилась в лечебнице, Пенни лежала в задней части запряжённой лошадьми телеги, а её череп был расколот. — Уверен, что она лучше всех поняла бы, как трудно противостоять её отцу. — Богатые и влиятельные мужчины могут безнаказанно бить своих детей и называть это дисциплиной. Ведь дети своевольны, непослушны, неуважительны… другими словами, у них прорезается собственный разум, и они становятся рассудительными, мыслящими личностями, которые могут бросить вызов скудоумию своих родителей. — Виктор прислонился лбом к холодному стеклу. — Мы ведь больше не о Пенни говорим? — мягко спросил Игорь, сжимая его руку. — Летом мы с Генри навещали бабушку и дедушку в Германии. Моя бабушка была замечательной женщиной. Я её обожал и по какой-то причине был её любимым внуком. Она всегда беззастенчиво баловала меня, называла меня своим маленьким маусбаром, — прибавил Виктор, улыбаясь от воспоминания. — Что такое маусбар? — Дословно — «мышиный медведь». — Это я понял, — поддразнил Игорь, и Виктор рассмеялся. — Это прозвище лучше подходило, когда я был маленьким, — ответил Виктор, и его улыбка исчезла. — Каждую осень, когда мне нужно было возвращаться домой, я смотрел на бабушку так же, как Пенни смотрела на меня. — Он вздохнул. — Нам пора ложиться. Уже поздно, и завтра тебе нужно идти в лечебницу и поддерживать наше прикрытие. А мне предстоит здесь много работы, чтобы подготовить всё необходимое для Виктории. — Как мы собираемся решить проблему с её мозгом? Я сижу здесь часами, пытаясь с этим разобраться, и не представляю, каким образом мы можем справиться лучше. Не знаю, что ты делал или чего не делал с проектом Финнегана на том этапе, но я не могу понять, как не допустить, чтобы всё пошло столь ужасно неправильно. — Мы узнаем, как всё прошло, лишь только она проснётся. Виктория будет либо той самой дочерью, которую ты любишь, либо… ею же, но в меньшей степени. — Виктор немного помолчал. — Если возникнет необходимость, я сделаю ей ту же инъекцию, что и Пенни. Ей не придётся страдать, и тебе не придётся самому класть этому конец. — Я не могу просить тебя взять на себя эту ответственность. — Ты и не просишь. Думаю, ты осознаёшь, что я бы так поступил только при полном отсутствии надежды, и ни один отец не должен принимать подобное решение. — Он смотрел, как Игорь торжественно кивнул. — Ты не заснёшь, пока мы не пойдем туда и не проверим температуру? — спросил Виктор, понимающе улыбаясь своему партнёру. Игорь улыбнулся в ответ. — Я собирался потихоньку выскользнуть после того, как ты снова уснёшь, и проведать Викторию. — Пойдём, а потом, вполне вероятно, мы оба сможем отдохнуть. В ботинках и пальто, надетых поверх ночных рубашек, они прошли к леднику и проверили температуру гроба. Она поднялась ещё на десять градусов. Игорь посмотрел на Виктора. — Я думаю, нам следует отдохнуть, потому что скоро придётся начинать.

***

Температура в гробу Виктории продолжала повышаться, пока Виктор целыми днями работал над несколькими ключевыми обновлениями для лаборатории в подвале. Он предпринял одну длительную ночную поездку в соседнюю деревню, куда Игорь приказал подвезти припасы, не желая рисковать доставкой чего-либо непосредственно в Лохинкельд. Днём Игорь продолжал вести приём в лечебнице, а вечерами они корпели над диаграммами и заметками о деталях того, что они стали называть «лечением» Виктории. — Думаю, мы откроем гроб завтра, — сказал Виктор. — Температура должна быть идеальной для переходного этапа. Они сидели за кухонным столом, практически прикончив бутылку виски на двоих, хотя Игорь подозревал по остатка на донышке, что Виктор выпил больше, чем ему причиталось. Тем не менее, он казался достаточно здравомыслящим, и Игорь не мог поспорить с его логикой. — Гроб не трогали с того дня, как она умерла. — Знаю, что это сложный шаг, но это означает, что мы очень близки. Я бы посоветовал завтра, когда будешь в городе, купить несколько вещей для её комнаты наверху. Я установил радиаторы в её комнате, уборной и наших комнатах. Ладно, в нашей комнате и комнате, в которой ты хранишь свои вещи, — усмехнувшись, сказал Виктор. — Нам понадобится матрас получше и какие-нибудь причудливые штучки, которые нравятся маленьким девочкам. Ты знаешь, какая комната была у неё дома, поэтому подумай, чего бы ей хотелось. И куклы. Не забудь про куклы. — Думаю, я смогу кое-что подыскать, — ответил Игорь, смеясь. — Выбор игрушек здесь довольно незатейливый и ограниченный. Когда Виктория достаточно окрепнет, мы отвезём её в Париж и достанем для неё лучшую куклу, какую только можно купить за деньги. — Ты, кажется, забываешь, что мы потратили большую часть наших денег на оборудование для лаборатории. — У меня есть небольшая заначка для действительно важных вещей. — Таких, как парижские куклы? — И платья. Я не позволю ей рядиться в тусклые одежды, которые здесь в ходу. — Виктория будет обожать тебя, возможно, почти так же сильно, как и я. — А я её. В конце концов, она — твоя дочь. — Наша дочь, — поправил Игорь, потянувшись через стол, чтобы взять Виктора за руку. — Наша дочь, — повторил Виктор, сияя улыбкой. Они потушили свет и направились наверх устраиваться на ночь. Виктор добавил больше светильников по всему дому, установил радиаторы и оклеил обоями с цветочным узором комнату, которая должна была принадлежать Виктории. Это была одна из немногих вещей, которые он нашёл в местном магазинчике и которая, по его мнению, подходила для дочери Игоря. — Радиатор — хорошее дополнение, — прокомментировал Игорь, наслаждаясь теплом в комнате, которое не полностью зависело от камина. — Раздеваться станет куда приятнее, правда же? — спросил Виктор, обнимая Игоря сзади за талию и расстегивая жилет. — У тебя никогда не возникало проблем с тем, чтобы раздеть меня, не так ли? — Нет, но я чувствую себя менее виноватым, когда в своём вожделении не прошу тебя рисковать отморозить интимные места, — пошутил он, целуя Игоря в шею и уткнувшись носом в его волосы. — Как твоя спина? — Она в порядке. — Да, похоже на то, — сказал он, снимая с партнёра одежду выше пояса. Игорь повернулся с небольшим усилием, поскольку Виктор был слишком занят попыткой снять с него штаны, чтобы дать Игорю достаточно места для движения. — Я не пытаюсь сбежать, любовь моя. Можешь не торопиться, — поддразнил Игорь, сумев сравняться с Виктором, расстегнув его жилет с рубашкой и стянув их с плеч. Виктор был более чем счастлив ему помочь, стаскивая одежду с рук и отбрасывая её в сторону. — Хочу, чтобы ты был внутри меня. Сегодня ночью. — Я никогда этого не делал, — ответил Игорь. — В таком случае, ты будешь плыть по неизведанным морям. Увлекательно, разве нет? В глазах Виктора было то самое слегка безумное выражение, которое появлялось, когда он натыкался на что-то гениальное. Штаны Игоря сползли до колен прежде, чем он успел возразить. Вернувшись в игру, он снял туфли и потянулся, чтобы расстегнуть штаны Виктора, но тот опередил его, стягивая их и швыряя к остальным вещам. Большая часть их занятий любовью была медленной и нежной и ограничивалась использованием рук для удовольствия друг друга. У Игоря не было опыта занятий любовью с мужчинами, поэтому он находил это действо физически приятным и эмоционально удовлетворяющим. Он не был уверен, что именно Виктор знал о сексе между мужчинами, но подозревал, что тот понимает в этом куда больше, чем он сам. Игорю некогда было погружаться в самоанализ, когда Виктор повалил его на кровать, страстно целуя и обхватывая руками, казалось бы, сразу везде. Сначала Игорь подумал, что Виктор пьян, но его глаза были блестящими и ясными, и в движениях не сквозило неуклюжести. Пьяный Виктор был несколько неуравновешенным, в этом же Викторе было достаточно виски, чтобы прийти к тому уровню радости, которого трезвый Виктор, казалось, изо всех сил пытался достичь.