Гонец Олимпа

Афродитой невозможно не восхищаться. Изгибами её тела, нежностью кожи, цветом похожей на слоновую кость, алой мягкостью губ и манящим блеском глаз. В каждом жесте, в каждом повороте головы — завораживающее изящество, перед которым не устоит ни один мужчина. Увидев её впервые обнажённой на ложе вместе с Аресом, где поймал их в сеть Гефест, Гермес был пленен этой красотой, да так, что не смог сдержать слов: — Ради такой женщины можно и тысячу раз стерпеть подобный позор! Как жаль, что Арес, а не я делю с ней ложе в это мгновение! Эти фразы, брошенные в чувствах, долетели до слуха Афродиты. И, сколь ни была богиня уязвлена и унижена своим положением, она улыбнулась, принимая восхищение бога-посланца, что видел в ней не гадкую изменницу, но прекраснейшую из женщин. С того дня Гермес влюбился, как мальчишка. Но Афродита, пусть и стала благосклоннее к нему, не спешила сближаться. На каждое предложение, приправленное сладкими речами и хвалами, отвечала уклончиво, прикрывая глаза ресницами в притворной стыдливости: — Муж мой теперь куда ревностнее следит за мной, не стоит давать ему ещё больше поводов. Но знал Гермес, что богиня лукавит, что холодно ложе Гефеста и Афродиты, что проводит она ночи в покоях любовников — и Арес всё так же был первым из их числа. Но сердце трепетало каждый раз, как видел он Киприду, и азарт завоевать пускай не её сердце, но хоть одну ночь любви всё более охватывал душу Гермеса. Он не был воином, не привык действовать напролом. Он поступал куда хитрее. Не мог не видеть, что бросает Афродита на него, вечно юного, заинтересованные взгляды, но медлит, ждёт его действий. Гермесу оставалось лишь действовать. Он хорошо знал повадки зевсова орла, ведь оба они были посланниками громовержца. И однажды, пока богиня купалась в водах реки Ахелой, будто случайно окропил её сандалии свежей кровью. Почуяв знакомый аромат, орёл стремглав спустился с небес и утащил сандалию, а сам Гермес тут же был таков. Явилась Афродита на Олимп босая и стала спрашивать богов, не видел ли кто её похищенную сандалию. Пожимали боги плечами — и лишь один Гермес усмехнулся, перебирая перья на шее орла Зевса. Сытая птица, накормленная свежей дичью, прикрывала глаза и не протестовала против такой ласки. — Я знаю, кто этот вор, недаром ведь я бог воров, — сказал Гермес Афродите. — Но не подумай на меня, о, прекраснейшая. Принес орёл мне чью-то изящную сандалию, и я омыл её, подумывая, как бы вернуть владельцу. Как хорошо, что не пришлось искать долго хозяина. Пойдём со мной, оставил я её в своём чертоге — заодно великой радостью будет для меня перевязать тонкие ремешки вокруг изящной твоей лодыжки. И подмигнул как бы невзначай, так, чтобы только сама Афродита заметила и поняла. Загадочной улыбкой ответила она и пошла за ним в его покои. И прежде, чем вновь обул Гермес ноги богини в сандалии, прошло немало времени. Но ни об одной той секунде никто из них не пожалел.