Гонец Олимпа

Нечасто выпадает свободная минута, особенно ночью. Когда Нюкта укрывает землю темнотой, души громче стенают в отчаянии и мечутся, не зная, куда теперь податься. Каждой нужно коснуться кадуцеем, каждую одарить приободряющим словом, чтобы их, успокоенных, повести за собой на берег Ахерона кратчайшей дорогой. Работа утомительная, но необходимая, и она не так уж тяготит Гермеса. Зато порой, когда не бушуют стихии и не несутся болезни от дома к дому, ему удаётся вознестись из подземного царства раньше, чем Эос отворит небесные врата. Покой тогда царит и на земле, и на Олимпе. И самому Гермесу можно было бы прикорнуть на часок — но зачем бессмертному богу сон? Он выбирает луг с нежной, мягкой травой, на которую так приятно прилечь, но совсем не затем, чтобы поддаться чарам Гипноса. В конце концов, Гермес и сам может управлять сном, в том числе и своим. Нет, он ложится на траву, чтобы охватить взором всю широту ночного неба. В ясную погоду сразу видно группу звёзд. Одна, две… семь сверкающих серебром точек на чёрном полотне. Но одна из них сверкает для Гермеса ярче остальных. Нет, не Алкиона, что сияет в самом центре, и не блистательная Электра. Ничем не выделяется среди своих сестёр Майя. Но её Гермес видит прежде всех. Её ищет каждый раз, обращая взор к звёздам. Только так он способен пускай ненадолго, но свидеться с матерью. Его мысли, вечно куда-то летящие, выдумывающие по сто забав и сто острот в минуту, вдруг останавливаются. Исчезают из памяти образы отца и прочих олимпийцев. Перед внутренним взором вырастают стены пещеры. Тогда, в детстве, ему они казались тюрьмой, сдерживающей его озорной дух. Сейчас он понял — то была единственная пристань, первое и последнее место, где он мог наконец остановиться, куда можно было вернуться. Что он мог сейчас назвать домом? Олимп? Едва ли — пускай и был у Гермеса свой чертог, надолго он там не задерживался. Пропадал то в мире смертных, то в царстве Аида, а то и вовсе где-то на краю земли, ведомый волей Зевса. Олимп он посещал только для того, чтобы тотчас же оттуда улететь. А дом его остался там, в пещере горы Киллена, где стояла колыбель, которую он слишком часто оставлял пустой и холодной. Там всегда ждала его мать — та, кто будет любить безо всяких условий, любым: и послушным мальчиком, и хитрым хулиганом. Теперь Майя уже никогда в эту пещеру не вернётся, не принесёт с собой уют и тепло очага. В пору было бы винить за это Ориона, но Гермес не умел держать зла. В конце концов, неугомонного охотника тоже настигла месть — и пускай свершилась она руками Зевса, никто никогда не узнает, что шептал ему на ухо Гермес в эти мгновения. Тогда всё можно было изменить, и он сделал, что было в его силах. А сейчас оставалось лишь вглядываться в небо. Порой хотелось встрепенуться, до предела напрячь крылья сандалий и долететь туда, выше неба, чтобы заключить мать в объятия, сказать всё, что не было сказано, отдать то тепло, что она вложила в него. Но нельзя соединиться со звёздами, как нельзя живому войти в царство мёртвых — это путь в один конец. Пока Гермес побудет «по эту сторону». Но, быть может, однажды воссоединится с Майей. Когда его работа подойдёт к концу. Когда наконец захочется навсегда остановиться. «Ты ведь тоже видишь меня, мама? Клянусь: однажды твой сын вернётся. Ты обязательно дождёшься».