***
Чонгук похож на бешеную фурию, пока летает от шаткого заборчика к входной двери Джинова дома: его пока туда не пускают, потому что Чимин всё ещё отдыхает и восстанавливается. Тэхён, стоя рядом с сердитым Джином, потерянно завис, не понимая, на чью лучше сторону встать: к переживающему до сумасшествия лучшему другу или на сторону Сокджина, который прав, что Чимину требуется покой на какое-то время. — Бестолковый! — разоряется, сердится он, грозя Чонгуку, затравленно на него глядящему, пальцем, но не спускаясь с крыльца на слякотную землю с подтаявшим снегом. Родившийся с испытаниями, но крепкий и здоровый, щенок Чимина и Чонгука привёл за собой следом весну. Такие дети особенно сильно ценятся в стае: те, что появились на свет на стыке двух сезонов и рождения весны. Сокджин уверен, что Луноликая как следует Ынхо расцеловала перед рождением. Чонгук жалобно глядит на Тэхёна, прижимает уши к голове и приоткрывает пасть, скуля, надеется на друга, что тот пустит его к паре, но Тэ, постепенно принимая факт, что скоро он станет вожаком и ему придётся отбросить такое понятие, как уступки только из-за близости, чтобы не принести ущерба стае, опускает взгляд. Чонгук зло воет, раздражается, его бурый мех грязный от земли во дворе, смешавшейся с подтаявшим снегом. Сокджин даже бровью не ведёт, стоя на своём и требуя, чтобы Чон ушёл и дал отдохнуть омеге после тяжёлой для него ночи. И альфа подчиняется под пристальным Джиновым взглядом, поджимает хвост и трусит к калитке. — Спасибо, — выдыхает он, несомненно, уставший после того, что им пришлось пережить. Тэхён не понимает благодарности Сокджина, но отлично видит следы измотанности в омежьей фигуре, его поникшие плечи и покрасневшие из-за отсутствия сна белки глаз. — Тебе бы поспать, — тихо предлагает он, когда оба возвращаются в дом, — ты устал. — Чимин отдыхает, кто за щенком будет присматривать? — отмахивается, проходя в кухню, чтобы выпить хоть стакан воды: после восхода солнца в глотку ничего не лезет. — Я присмотрю. — Тебе нужно идти и заниматься подготовкой к передаче, — Джин искренне не хочет, чтобы Тэхён уходил, но никогда ему в том не признается, не попросит остаться. Они борются взглядами, и Сокджин побеждает, заставляя Тэхёна покорно кивнуть, после чего тот разворачивается к входной двери. Джин видел появление Тэхёна на свет. Будучи ещё маленьким щенком, он последовал за отцом в дом их вожака, когда его омега тяжело переносил роды. Каюн был бледен, слаб, его грудь едва поднималась, выдавая почти пропавшее дыхание. Сокджин подглядывал сквозь щель приоткрытой двери, как папа передавал крошечный свёрток в руки молодого Намджуна, каким бледным было его лицо, но слов никак не мог вспомнить. Из отчётливых воспоминаний был только страх, похожий на тот, что испытал несколько часов назад он сам, когда помог появиться на свет Ынхо. Родитель Тэхёна погиб, не перенеся тяжёлой беременности и сложных родов, оставил щенка на руках альфы, у которого уже был старший сын, на плечи того свалилась ответственность по уходу за младенцем, потому что больше было некому. Сидя в кресле у камина, куда недавно подкинул новую порцию дров, Сокджин вспоминал о том дне, о бледном, как снег отеческом лице, о немых словах, переполненных сожалением и страхом. Каюн умер через считанные минуты после появления Тэхёна, даже не успев подержать своего малыша на руках, Намджун был раздавлен, стая ещё долго слышала вой из леса, когда альфа оплакивал потерю своей пары. Джин видел, как папа долго, надрывно плакал в углу кухни, зажав ладонями рот, чтобы не пробивались всхлипы и вскрики от горя. Теперь Джин мог понять его чувства: ощущение, что ты не выполнил своё предназначение, не спас того, кого должен был. Папа горевал долго, оплакивал Каюна, стараясь как можно больше заботиться о маленьком Тэхёне, старательнее, чем о других щенках, словно всегда ощущал незримую вину за то, что не смог спасти его папу. Сокджину было десять, когда он впервые увидел маленькие, но до ужаса пронзительные карие глаза. С тех пор, пока не умер папа, они с Тэхёном почти не расставались. У него получилось выполнить свой долг, омега не погиб, родился здоровый младенец, что сейчас оглядывал держащего его на руках Джина пока подслеповатыми глазами, дул губы и кряхтел. Джин провёл пальцами по мягкой щеке, ускользая в собственные переживания и усталость. И совершенно пропустил момент, когда ребёнок пропал из его рук. Джин, перестав ощущать его в своих объятиях, не сумев унюхать неповторимый детский запах, вздрагивает, выныривает из дрёмы, пугаясь, хватает пальцами воздух. В комнате светло от солнечного света, в ноздри бьёт медовый, знакомый запах, сонные глаза целителя едва в состоянии различать предметы после пробуждения. Руки натыкаются на тёплую кожу, нос неосознанно утыкается в изгиб шеи, Сокджин почти не соображает, только ощущает, что его подхватили на руки. От отсутствия сна он дуреет, слышит голоса, но не может различить слов. Его уносят, а он только может спрашивать, что с Ынхо. — Всё хорошо, я позвал Лиана, он поможет тебе, — шепчут в Джиново ухо, на что тот вздрагивает, жмётся теснее, чтобы были не так заметны мурашки, проскакавшие табуном от уха до самого копчика. Голос у Тэхёна такой низкий, словно мурчание большого кота, запах без горечи заставляет Сокджина принюхиваться, прижиматься, он трёт носом чувствительную часть на шее, заставляя альфу напрячься. Под Джином кровать, рядом Тэ, присевший на самый край, он укутывает Джина в тонкое одеяло и велит поспать, как следует. Джин подчиняется, смыкает веки, чтобы скорее погрузиться в дремоту. Сквозь сон ему кажется, будто что-то невесомо прикоснулось к его щекам и губам, но мозг, уставший и почти отключившийся, не акцентирует на том внимания, только язык ощущает лёгкий медовый привкус, когда омега неосознанно облизывает пересохшие губы. Джину очень, очень нравится вкус мёда.***
Вся стая буквально стоит на ушах, когда, пробираясь через грязь, что оставил за собой растаявший снег, Соджин сопровождает домой Чимина, гордо держащего на руках закутанного волчонка. Он всё ещё бледный, ему довольно трудно пока передвигаться быстро, но Чимин светится, глядя на Ынхо, бредёт, придерживаемый Джином под локоть к дому. В доме вожака шумно, много собралось оборотней, желающих взглянуть на первенца в семье. Чонгук нервно топает ногой по полу, пока Джин передаёт ему сына, держит осторожно, почти не дыша от страха и волнения, сопровождающих знакомство. Чимин, сияя будто начищенная монетка, гордо наблюдает за восхищением на лице своего альфы, когда он любопытно ощупывает детское личико, раскутывает из многочисленных пелёнок, чтобы взяться за крошечную ручку, не в силах отвести глаз. Тэхён усмехается, проходя глубже в дом, Сокджин следует за ним, чтобы проверить состояние Намджуна. — Могу поздравить, ты официально стал дедом, — смеётся целитель, убирая с глаз того бинты и осматривая зажившие шрамы, а альфа хрипло хохочет, мешая Джину обрабатывать слепые глаза в последний раз. — Только благодаря тебе, — комментирует волк, заставляя Сокджина испытывать снова вину за то, что Ынхо родился чуть раньше, а Чимин испытал стресс, когда ему нагрубили. Но не только поэтому волки гудят, как стая трудолюбивых пчёл. Март наступил неожиданно, сбросил с себя морозное покрывало, что означало совсем близкую передачу власти, сопровождавшуюся ритуалом принятия нового вожака. Это несло в себе много трудов, подготовки и нервозности среди них. Тэхён, на удивление, вёл себя спокойно, словно это не на него ляжет колоссальная ответственность. Джин вызывается помогать с подготовкой, пока Чимин отдыхает и наслаждается временем со своим ребёнком, в такие моменты стае не помешают лишние руки. Кроме того, Намджун заявил, что обсуждение всех вопросов по поводу изменений Джин может вести с Тэ, чтобы тот постепенно привыкал к обязанностям, так что омега решил незамедлительно пристать к нему с требованиями. — Нет, Джин, — слова отказа заставляют его скривить обиженно губы, потому что он надеялся на понимание со стороны альфы, что скоро возглавит их. — Это было бы умно, Тэхён! — начинает заводиться целитель, стоит на своём. — В тот момент, когда альфы покинули поселение, мы остались беззащитны! Разве на моём примере не показано, что нужно быть натренированным, смелым? Тогда есть хоть какой-то шанс отбиться. Тэхён смотрит на него спокойно, Джин даже не ожидал, что стоит им снова немного привыкнуть друг к другу, как нрав альфы станет иным: уравновешенным, тихим, но в определённых ситуациях взрывным. И сейчас видит, как Тэхён сохраняет самообладание, когда сам он, до того спокойный, начинает его терять. — Это неправильно, мы не должны учить омег бою. — Неправильно было ставить их в патруль, когда те даже не могут постоять за себя! Тэхён прожёвывает кусочек мяса, пока Джин сжимает от нервов свою чашку с травяным чаем, прожигая глазами невозмутимое лицо. — Хорошо. Как ты себе представляешь, что мы начнём обучать омег тому, чему альфы учатся с малого возраста? Это множество тяжёлых физических нагрузок, психологическое давление. Я, допустим, не смогу причинить вред кому-то из них, а на тренировках подобного не избежать. — Ты считаешь нас слишком слабыми, — фыркает Джин, отводит взгляд, ощущая себя не в своей тарелке, — но ты даже не спрашивал мнения: хотят ли они себя защищать. На самом деле, начав обучение молодых волков целительскому делу, Сокджин не раз слышал разговоры о том, как было страшно остаться без защиты. Лиан вообще чувствовал себя ужасно на пару с Тэмином, который, в силу своей юности и мягкости характера, не смог броситься на защиту друга, когда на них напали волки из другой стаи. Сокджин медленно и осторожно подводил разговоры к тому, что омеги тоже не прочь уметь драться, как следует. Тэмин постоянно восхищался тем, как Сокджин бросился на здоровенного альфу, чтобы отбить Лиана и защитить Юнги. Потому-то целитель и решил поговорить с будущим вожаком, чтобы обсудить идею. — Давай устроим показательный бой. Я буду драться с альфой, и тогда посмотрим, сколько омег решит проголосовать за то, чтобы их обучили. Тэхён давится едой, поднимая глаза на Джина, смотрит долго, словно хочет надавить авторитетом, но раздумывает — а стоит ли? Ковыряется в тарелке, молчит, вызывая у омеги приступы раздражения. Джин задумывается о том, что может приближаться его лунный цикл, а в обществе стало слишком много альф за последние недели, так что цикл мог и сбиться. Он прикусывает губы, ждёт вердикта Тэхёна, потому что ему так или иначе в скором времени придётся подчиняться новому вождю, но он не хочет делать этого беспрекословно, хочет спорить, обсуждать, приходить к компромиссам. Тэхён же тянет резину, запивает вставший в горле кусок водой, смакуя и слова, что собирается произнести. — Хорошо, будь по-твоему, — Сокджин даже подбирается весь, взволнованный тем, что Тэхён решил в этот раз уступить ему, — но я сам выберу альфу для твоего поединка. Кивая часто, Джин выпивает весь чай без остатка и выпархивает из кухни, окрылённый сегодняшней удачей. Его несёт по поселению будто на крыльях, так хорошо: от прихода весны после зимних стуж, от того, что к нему прислушались, позволив вставить свою монетку в жизнь и развитие стаи. Ему нравится всё больше и больше снова сближаться с Тэхёном, по крупицам восстанавливать отношения и удивляться тому, насколько тот вырос, приобрёл новые витки мышления и открыл ему свой характер для знакомства. Они условились устроить бой перед тем, как все окончательно утонут в подготовке к передаче и обряду, который требует большой затраты энергии. Чимин огорошил Джина новостью, что, так как в их семье нет омеги, кроме него, обряд будет проводить сам Сокджин. — Почему это должен делать я?! — встрепенулся он, но достаточно тихо, не хотел разбудить щенка, только задремавшего в его руках. В последние дни Джин не может отлипнуть от Ынхо, словно тот — его родной ребёнок, постоянно торчит в доме вожака, ловя на себе взгляды Тэхёна. — Я не могу, я нечистый сейчас, — Чимин сдувает со лба прядь, занятый тем, что отскребает чан, что необходим для приготовления ужина на их большую ораву, к которой присоединяются холостые друзья Тэхёна, те приноровились почти заселиться в дом Намджуна, где начинает снова хозяйничать Чимин. — Да знаю, — ворчит он, удерживая мягкое детское тельце в руках, легко покачиваясь на стуле. Их отношения с Чимином становятся другими. Они так и не поговорили обо всём, но Джин смирил свой гнев, поменял его на спокойное отношение: точно так же, как узнаёт заново выросшего Тэ, начинает знакомиться с иной стороной омеги, которого терпеть не мог. Чимин оказывается ласковым, прилипчивым и смешливым. Он до одури трудолюбив и неусидчив, что заставляет Сокджина молчаливо восхищаться силой духа и упорством омеги. Совмещая уход за новорождённым с обилием работы по дому и подготовкой к ритуалу, Чимин ещё и планирует разные мероприятия, помогая младшим омегам. Сокджин поглаживает свисающие с его предплечья ножки Ынхо, пока родитель утирает пот со лба. — Тебе придётся взять это на себя, прости, Джин. Папы нет, я только недавно разродился. Это должен быть чистый омега. Сокджин и так знает, что оказался в безвыходном положении. Он тот, кто знает Тэхёна с самого рождения, ближайший омега к семье вожака, что ещё не пережил течку в этом году. Подозревает, что она решит прийти к нему после ритуала, Джин может понять, почему именно его Чимин просит о таком. Цикл — таинственная вещь. Мгновения омежьей жизни, когда те могут понести, когда ближе всего к природе и своему внутреннему волку. Таинство это от альф хранится в секрете, не рассказывают о том, как молодые члены их общины переживают такие события, пока у них ещё нет пары. В Цитадели с этим было проще: он запирался в своей келье, жевал определённые травы, чтобы снизить боль на время эструса, а потом выходил, как ни в чём не бывало. Здесь же, дома, он переживал о том, как пройдут эти несколько дней. Его организм мог начать сходить с ума от близкого соседства с альфами, свободными, в период весны разбрасывающими свои феромоны везде, где только можно. И то, что цикл выпадал близко к ритуалу, пугало ещё пуще. Но отказать Чимину он не мог. — Хорошо, я подготовлю Тэхёна, — Чимин благодарно улыбается, хлопает его мокрой ладонью по бедру в знак признательности.***
— Почему? — почти взрывается от ярости Сокджин, стоя напротив Тэхёна, скрестившего руки на груди. — Ты сам позволил мне выбрать твоего соперника. Я решил, что одного для тебя будет маловато, — прыскает альфа тихо, смотря на то, как Джин не смеет выступить против открыто. Тэхён схитрил, позвав с собой Хосока, что давно хочет размяться и побеситься в волчьей шкуре, куда не влезал, пока восстанавливался. — Я с тобой драться не буду, — фырчит Сокджин, стараясь удержать нормальное выражение лица. — Или с нами, или ни с кем, — стоит на своём упёрто, на Тэхёне и Хо нет верхней одежды, босые ступни тонут в мягкой почве, пока собравшаяся кружком на площади стая выжидающе ждёт начала зрелища. — Ладно, ты об этом пожалеешь, — делает непринуждённый вид Сокджин, цепляет пальцами завязки собственной рубахи, чтобы та распахнулась, обнажая грудь и живот. Кто-то из толпы присвистывает, видя, как омега раздевается без особого смущения, но Тэхён предупреждающе рычит, хотя сам не может отвести взгляда. Рубаху Джин бросает хохочущему Лиану, что в первых рядах собрался наблюдать за поединком. Брюки соскальзывают с ног, Джин замечает дёрнувшийся Тэхёнов кадык, усмехается, бросая те в сторону, чтобы со свистом молодой омега приберёг одежду у себя, пока Джин будет развлекаться тренировочным боем. Хосок хихикает, шлёпая молодого альфу по голому плечу, пока Тэхён не может оторвать зрачков от широких плеч и узкой талии Сокджина. Превращение в животное — часть их испостаси, но имеет свою прелесть, когда в считанные секунды, так что даже глаз оборотня не может уловить этого, из высокого, поджарого мужчины, Сокджин становится массивным белым волком. Тэхён отмирает, сбрасывает одежду, перекидываясь в прыжке, он даже не ждёт, пока это сделает Хоби, тут же бросаясь на Джина, клацает зубами у белоснежного пушистого уха, показывает: в реальной стычке никто тянуть время, раздеваясь, не будет. Джин ловко уворачивается, отпрыгивает от Тэхёна, тут же натыкаясь взглядом на рыжую морду Хосока, что хитро щурит свои янтарные глаза, собираясь легко прикусить ляжку Джина. Но получает крупной лапой по носу, пока омега юрко ускользает от двух альф сразу, бегая по кругу и проезжаясь белым брюхом по свежей грязи. Тэхён прыгает на него, но Джин, пригнувшись к земле, подскакивает, ловит альфу в прыжке, тут же опрокидывая на землю, так что они оба валяются, перекатываясь чёрно-белым клубком. Чувствует, как сзади подбирается Хо, прикусывает волчье горло, но не сильно, не пуская Тэхёну крови, тут же валит с ног второго, чуть уступающего размерами ему самому. Альфы начинают нападать вдвоём, Джин психует от того, как хорошо они взаимодействуют, игнорирует на фоне улюлюканье толпы и подбадривающие крики других омег. Хорошо начавший против них, Сокджин начинает выдыхаться даже от слегка шуточной борьбы, его бесит то пренебрежение, с каким к нему относится Тэхён: бьёт слабо, прикусывает хвост, словно играется. Омега выходит из себя, лупит младшего со всех сил и кусает за шею, на этот раз вызывая болезненное рычание. Они перестают играть, толпа взволнованно стихает, когда альфы, злясь, начинают давить на Сокджина, выпускают волчий дух. Запах мёда и калины смешивается, путает голову, но Джин достаточно силён, чтобы противостоять им, даже не позволяя своему феромону скользнуть из цепких когтей контроля. Хосок обходит сзади, загоняя Сокджина в ловушку, чтобы кроме того, что бить в лобовую Тэ, ему ничего не осталось. Тот надвигается, тёмный мех отливает красным в солнечных лучах. Хо сзади не позволяет Сокджину совершить манёвр и ускользнуть, Тэхён ускоряется, ныряет влево, обманывая омегу, и валит на землю, удерживая за холку. Обычно Джин начал бы активно сопротивляться, даже если бы его ухватили за чувствительное место, но не сейчас. Один из плюсов быть омегой: хитрость и обман. Сокджин хочет, чтобы волки научились использовать природные качества в свою сторону, чтобы сущность только помогала им в определённые моменты. Джин непокорный, нет, потому тихий скулёж привлекает внимание Тэхёна, вдруг замершего над ним, но не выпустившего шкуру из зубов. Сокджин прижимает уши к голове, оттопыривает зад, чуть приподнимая хвост и этим заставляет Тэ впасть в ступор. Он ведёт себя по-омежьи, заставляя альфу вспомнить, кто сейчас перед ним. Покорность Джина взбудораживает альфу, дав лишние секунды противнику, а виляющий хвост заставляет игнорировать предупреждающее тявканье Хосока. Тэхён теряет ориентацию в пространстве, когда Сокджин переворачивается, сбрасывает альфу с себя на землю и давит лапой на глотку. Он смотрит красными глазами на альфу перед собой, что скалит зубы, показывая — я тебя положил на лопатки, признай поражение. Толпа ропочет, омеги, особенно верещащий Лиан, что искренне радуется победе Джина, сияют от восхищения, что заставляет Сокджина опомниться, смутиться. Тэхён вспыхивает, в его запахе переливаются новые нотки, с которыми до того Джин был незнаком: мёд становится более тягучим в воздухе, к нему что-то примешивается, немного резкое, но такое же сладкое. Альфа рычит на него, вырывается, а потом срывается с места, исчезая с площади, чем немало всех удивляет, особенно Сокджина. — Что это с ним? — спрашивает он у хмурого Хосока, что натягивает брюки, уже перекинувшись. — Не играй так с ним, — впервые на памяти тот так обеспокоен, сразу же бросается вслед за Тэхёном, ускакавшим в неизвестном направлении. Сокджин хмуро смотрит в окно: уже темнеет, а Тэхён так и не вернулся с момента, когда, разъярённый, умчал с площади. Чимин поглядывает на него, смалывающего в ступке травы уже добрых минут двадцать. — Не переживай ты так сильно! — старается приободрить он, возится с тем, что поручил ему Джин — перемывает ёмкости для настоек, оттирая от тех, что были там раньше, — он просто молод, а у тебя скоро эструс, вот и реагирует. Джину хочется сгореть со стыда, что осознание — Тэхён альфа и может среагировать на его запах, вылетело из головы, заменяясь в голове на моменты их игривых детских поединков. Чем он думал, когда провоцировал? На что надеялся, когда использовал омежьи приёмы на нём? После того, как все настойки разлиты по бутылочкам, Джин и Чимин садятся за подготовку к ритуалу. Одной из самых важных вещей для грядущей ночи является полотно, которым Сокджин будет покрывать голову нового вождя. Ярко-красное, сотканное бережными руками старших омег, оно блестит шёлковыми краями в руках омеги. Чимин помогает вдеть золотистую нить в ушко иглы, чтобы Джин продолжил вышивку с одного края: узоры папоротника, что начали пересекать край длинной ткани, нужно завершить до рождения новой Луны. Они оба знают, что процедура подготовки достаточно интимная, потому зачастую для неё выбирают кого-то из круга родных, но в семье Тэхёна не осталось омег, каких можно взять для исполнения ритуала: его отец давно на покое, а брат помечен. Они могли бы выбрать кого-то из стаи, но Чимин принял решение в пользу Сокджина. Оно и понятно, святость целительского дела, чистый, никем не меченый, он подходит на данную роль ещё и близостью, что раньше была между ним и Тэ, так что отказать не смог. Да и дело достаточно почётное, Сокджин понимал, что выбранный на эту ночь омега приравнивается едва ли не к божеству, открывает Луноликой свою суть, на несколько часов впуская в своё тело и позволяя осветить собственным таинственным сиянием фигуру рождённого лидера, что принимает свою стаю, а та признаёт его в ответ. Джину приятно, с одной стороны, что его выбрали для исполнения процедуры подготовки и венчания ритуала, но с иной — до одури страшно.***
Все приготовления заканчиваются только через неделю. Полотно, осторожно сложенное, с блестящим золотым краем, лежит перед Джином, странно глядящим на вышивку. Он своими руками, как положено, приготовил своеобразный венец для Тэхёна, который станет незримой короной вожака, а потом устелет его постель, когда Тэ выберет себе омегу, а он обязан кого-то поймать в Лунную ночь, закрепиться в статусе, обретя пару. Глядит на красный шёлк, склонив голову, а внутри раздирает от нехорошего предчувствия. Сегодня ночью родится новая Луна и встанет новый вождь, он должен радоваться, что такое случится на его веку, что он непосредственно будет в подобном участвовать, но тревога не оставляет. Встав с рассветом, Сокджин понял, что сегодняшняя ночь будет особенной. Учитывая то, что симптомы течки становятся всё ярче, живот сводило лёгкими спазмами, и Сокджин стал слишком чувствительным к запахам, от того Лиан отгоняет любого приблизившегося к дому альфу. Он неприкосновенен, никто из сильной половины стаи не имеет права сейчас прикасаться к омеге. Лиан и Сохи — самый старший омега в поселении, чьи волосы уже полностью седы, ведут Сокджина в сторону бань, где должны помочь ему вымыться перед началом долгого ритуала. — Это прекрасно, — почти мурлычет пожилой омега, но сейчас Джин не ощущает никакой прелести, боясь любого взгляда или прикосновения, потому что эструс непредсказуем и может сводить с ума, — то что предречённый потек именно в ночь передачи. — Почему? — любопытный Лиан стягивает с Джина одежду, помогая распутать множество завязок на рубашке. — Это значит, что Луноликая будет благосклонна к новому вожаку, раз выбранный удостоился чести ещё и приблизиться к природе в этот день. Сохи доволен укладом, а вот Джин не очень. Он никогда не проводил течек в компании омег, что для остальных членов стаи стало привычным делом, никогда не приближался к альфе, что тоже будет, возможно, не в себе из-за того, как на будущего вождя будет действовать Луна. Ему страшно, по коже бегут мурашки от прохладного воздуха предбанника. В парилке уже собралась добрая половина омег стаи. Они, обнаженные, мокрые от пота, плескают друг дружку прохладной водой, хлещут ароматными вениками по телам, хохочут. Пышные волосы Джина сразу же начинают липнуть к шее, завиваться от жары и влажности, Лиан подталкивает его в спину, заставляя присоединиться к братьям, насладиться теплом бани. Это станет новизной для Джина, как омеги касаются его рук, притягивая ближе к воде, как гладят лицо и голову, шепча приободряющие слова. Это вызывало тревогу, потому что Джин со всем этим был незнаком. В голове всплывали воспоминания о том, как прошло последнее такое сборище, как он оказался опозорен и с комом в горле возвращался домой с поляны, откуда не должен был уходить один. Перед ним мелькает Чимин, касается широких, влажных от пара плеч, Джин уставляется на его живот: всё ещё мягкий после беременности, расчерченный шрамом, который оставил на нём целитель. Чимин тянет его на себя, обнимает, шепчет на уши слова, в которых просит прощения за то, что случилось много лет назад, обещает — в этот раз всё пройдёт замечательно, Джин справится. Дыхание учащается от количества волков в бане, возле зрачков копится голубизна, пока старательно сдерживаемая, потому что Джин не может позволить волку выбраться так рано, оголяя сущность. Не время. Сохи обливает целителя тёплой жидкостью из ковша, призывая остальных омег начать баловаться, молодые, тонкие, как тросточки Лиан и Тэмин плескают в Сокджина водой, пахнущей чем-то приятным, заставляют расслабляться. Первый смешок срывается с губ, Джин хватает в руки ковшик, зачерпывая из больших бочек нагревшуюся воду, плещется вместе с ними, пока Сохи не начинает останавливать разошедшихся омег. Длинные волосы Лиана намокают, липнут к коже, когда тот лезет к Джину обниматься, такой маленький и трогательный, что, расслабленный течкой, он не может отказать. Си, самый младший из всех, распутывает волосы Сокджина, намыливает бруском мыла, пропахшего хвоей, перебирает пряди. Он сидит на верхней полке, наслаждаясь жаром бани, волосы цвета вороного крыла липнут ко лбу, на них омега фырчит и пытаетсы сдуть. Младшие не позволяют Сокджину прикасаться к себе, пенят воду в тазу мочалками, оттирают тело, заставляя чувствительную кожу гореть, Чимин сидит в ногах на деревянном полу, по его шее стекают капли пота, так что Джин, шаловливо хихикнув, плещет в омегу холодной воды из ближайшей бочки. Чимин взвизгивает от контраста с горячим воздухом, и начинает плескаться в ответ, вызывая новые взрывы хохота среди омег, что даже Сохи не в состоянии остановить нашедшее на тех веселье. Уставшие, они лежат почти друг на друге. От обилия запахов, успокаивающих и терпких, у Джина кружится голова. Тянущая боль в животе усиливается, он морщится, но кто-то из младших ласково гладит его над пупком, успокаивая боль. Джин же так расслаблен, что совсем перестаëт различать где чьи ладони и бёдра, отдаëтся на волю омег, затащивших его в баню. И даже ни разу не шипит ни на кого, кто рискует прикоснуться к нему: эструс меняет Джина, заставляя становиться более мягким, податливым и опьянённым. Волк внутри довольно урчит, когда его перестают сдерживать, а давление цепи, какой Джин приковывает омегу внутри себя к костям, ослабевает. Мытьё оканчивается на закате, разморённые омеги тянут расслабленного Джина к дому Лиана. Тот, являясь одним из не помеченных, берёт на себя тяжесть приготовления Джина к тому, чтобы прийти к Тэхёну. Чимин, Сохи и остальные замужние прощаются с ними у ворот, оставляя Джина на молодняк. У Лиана в доме приятно пахнет выпечкой, сам омега — свежим хлебом, что только достали из печи, он сажает Джина на мягкое покрывало, вытирает после пробежки от бани до дома, растирая кожу почти до красноты. Уже одетые Тэмин и Си валятся у них в ногах, перебирая пальцами пушистый ковёр. — Ты так вкусно пахнешь, — утыкается в коленку Джина Тэмин, безумно начиная смущать омегу, что раньше не показывал своих феромонов. — Полынь всегда пахнет вкусно! — шлёпает его по бедру Си, заставляя хихикать. Трава действительно имеет прекрасный аромат, Джин знает не понаслышке. В обычном своём состоянии немного горьковатая, но, если её перемолоть в кашицу, отдаёт нотами цитруса, едва уловимыми, перекликающимися с хвоей. Так пахнет сам Сокджин. Когда злится — словно ходячий лимон, кислый. В спокойствии пахнет свежей летней целебной травой, а сейчас, в течку, отдаёт всем и сразу, напоминая рождественский коктейль. И родился, к тому же, зимой. Омеги дурачатся на полу, путаясь в высоком ворсе ковра, к ним подоспевают те, кто переодевался в другой комнате, падают в большую кучку, кусаются и щипают за ноги и бока, пока Лиан на них не шипит, призывая успокоиться. Растерев руки и ноги Джина, он достаëт из большого сундука длинную рубаху. — Джин-хён, мы сами её шили, — влезает Тэмин, лёжа на Юки и стискивая того руками, — для тебя. Щёки Джина рдеют от смущения, он принимает осторожно сложенную одежду, рассматривая нежный цвет ткани и красную вышивку на вороте и подоле. Лиан помогает ему натянуть рубашку: она почти прикрывает пальцы на ногах, алые узоры струятся по разрезу сбоку, что идёт от бедра до самого конца. Омеги постарались на славу, сотворив ему рубашку. В горле Джина стоит комок, его растрогали, а течка сделала совсем мягким, как речную глину — лепи, что хочешь. Общество младших заставляет его таять. — Спасибо, — давит он почти шёпотом, а потом младшие окружают его, севшего на кровати Лиана, чтобы они вплели ленты в короткие волосы. Разноцветные, блестящие в свете свечей, они переливались в руках волчат, что осторожно завязывали ленты на отдельных прядях, заправляли их за Джиновы уши. Почти готово. Лиан вручает Джину полотно, что тот собственноручно расшивал для Тэхёна, а это значит, что пришло время идти к будущему вожаку.Green Apelsin — Мёртвые розы
Младшие провожают Сокджина до половины, куда ушли альфы на время подготовки. Они тоже, вероятно, веселились, пока не село солнце, а теперь направились к площади разжигать костры и готовить угощения вместе со старшими омегами. Тэхён ждал его в другой бане, оттуда несло альфьими запахами ещё на подходе, заставляя Джина нервничать, но ласковые поглаживания Тэмина по пояснице, немного успокаивали разошедшегося внутри волка. Они сняли с Сокджина накидку перед тем, как он войдёт в предбанник, стягивают ботинки, потому что дальше — только босиком. Тело, разморенное после тепла, мёрзнет в одной рубахе, красная вышивка блестит в свете фонариков со свечками в них, что повесили перед баней. — Удачи, хён, — шептали ему младшие, покрывая щёки легкими, порхающими поцелуями, гладили волосы с лентами, трогали пальцы и плечи. У Джина кружилась голова из-за усиливающейся течки, волк внутри урчал, чувствуя медовый запах ещё из предбанника. Осторожно ступая по прохладному дереву пола, он оставил полотно на полке, подальше от расставленных на скамье красок, те подготовили Юнги и Чонгук, заботливо перемоловшие порошки в мисочках. Тэхён стоит к нему спиной, всё ещё одетый, а в парилке душно, так что ткань липнет к телу. Он не оборачивается, пока омега подходит к нему со спины — один из верных признаков слепого доверия, сегодня будущий вожак в руках Сокджина, будет безропотно его слушаться, отчего зверь внутри облизывается. Джин на мгновение замирает, утыкается лбом в затылок Тэ, живот тянет, альфа чувствует это, напрягаясь. Джин протягивает руки, распахивая кофту Тэхёна, стягивает с плеч, оставляя на скамье. Тот не открывает глаз, только слегка склоняет голову вбок. Щёки Сокджина горят, когда он, обойдя Тэхёна, тянет шнурок на поясе, позволяя лёгким брюкам отпустить талию. Тащит штанины вниз, присев перед Тэ на корточки, раздевает самостоятельно, как это положено по ритуалу. А когда поднимает голову, натыкается на красные тэхёновы глаза, что наблюдают за переливами ярких лент в его волосах. Джин сглатывает, выпрямляется, оставляя штаны рядом с кофтой. Их пальцы переплетаются, когда Сокджин ведёт Тэхёна ближе к бочкам с водой, что безумно смущает, заставляет волка внутри потянуться, разминая мощное тело, Джин начинает дуреть от собственного запаха, в который приятно вплетаются медовые нотки, его глаза голубеют, привлекая внимание альфы. Джин, чтобы отвлечься, выливает на Тэхёна целый тазик воды, волосы закрывают глаза, тот отплёвывается от капель и струй, глядит на Сокджина, а у него сердце спотыкается от такого взгляда. Это всё не он, это волк внутри, проснувшийся с течкой. Не отрывая смущённого взгляда, Джин хватается за мочалку, как за спасение, вспенивает мыло, прикасается к коже Тэ на груди. У него тоже колотится сердце, разрывается, так что он утыкается носом в висок омеги, вдыхает запах, выпуская горячий воздух между зубов. Джина слегка ведёт, так что Тэ обхватывает его, помогает устоять на ногах. С приближением Луны эструс усиливается, состояние размякшей тушки приближается, а близость Тэхёна волнует волка в груди, что приближается, принюхивается. Джин повторяет манипуляции, что и с омегами в бане: трёт руки, распределяя пену по выступающим под кожей венам, намыливает смуглую кожу на груди, плавно спускаясь к животу, замирает, боясь отчего-то опустить взгляд. Решает, что сперва закончит с верхней половиной тела, потому обходит Тэхёна, следящего за каждым его движением, растирает мочалкой широкую прямую спину. Стоять позади комфортнее, ведь так альфа не следит за каждым взмахом Джиновых ресниц, он бережно моет крепкие ягодцы и мускулистые, натренированные пробежками по лесу ноги. Но придётся снова вернуться в прежнее положение: Джин присаживается перед Тэхёном, старается не смотреть в глаза, проходится мочалкой, снова смоченной и натёртой мылом, по паху, по напряжённым бёдрам до самых пальцев на ногах. Дыхание как назло сбивается, Джин чувствует, как, стоит ему выпрямиться, по бедру стекает капля естественной смазки, скользит по коже, смешиваясь с потом от духоты парилки. Рубаха прилипла к коже, заставляя Джина смущаться. Намокла от воды, которой он смывал пену с тела альфы. Тэхён шлёпает мокрыми ногами по дереву, пока Джин молча ведёт его в предбанник. С волос и пальцев всё ещё капает вода, когда омега принимается вытирать Тэхёна, промакивать его кожу, собирая капли. Глаза Тэхёна красные, как и шёлк, которым Сокджин его укроет в конце ритуала, он смотрит, крепко стиснув челюсти, не касается омеги, отбрасывающего полотенце в сторонку. Джин буравит глазами мисочки с красками, а потом погружает в красный пальцы, чтобы очертить глаза, раскрасить веки альфы, как самые составляющие части, как раз то, чего лишился Намджун. Белым скользит по носу, от кончика до самой переносицы, чтобы обоняние никогда не подводило. Жёлтыми подушечками прикасается, расчерчивая едва различимые руны на шее для силы духа и звонкости воя, обмакивает ладони целиком в красную миску, оставляет отпечатки своих рук на широкой, тяжело вздымающейся груди, полностью уходя в раскрашивание чужого тела, чувствует, как температура в теле от эструса нарастает с каждым прикосновением к Тэ. Синие мазки слов древнего языка на косых мышцах живота, линии жизни от солнечного сплетения для глубокого, свободного дыхания. На спине очертания крыльев для того, чтобы альфа всегда был быстр, чтобы вёл их вперёд, Джин рисует лёгкие перья белыми линиями, спускается к позвонкам, окрашивает серым, чтобы его стан всегда был крепок, как стержень, чтобы держать ответственность, что на него обрушится с приходом власти. Вновь обходит Тэхёна кругом, обводит его ноги жёлтым для силы и уверенности первых шагов, спускается к коленям, рисуя руну, чтобы никогда ни перед кем не склонил их, не встал, уступая. Тэхён тяжело дышит от каждого прикосновения, Джин знает — его запах заполнил помещение целиком, забиваясь в ноздри, от того, как те раздуваются, у него по ноге стекает новая капля смазки, заставляя закусить от неловкости губу. Красной ладонью, перепачканной в краске, касается паха, для успехов, для крепкого наследника, что подарит он стае, обретя пару, альфа задерживает дыхание, прикрывает глаза, стараясь себя контролировать, Джин дёргано оглаживает его, смущённый, пунцовый от стыда, старается убрать пальцы как можно быстрее, потому что чувствует. Последний мазок — по собственным губам. Угольная краска стягивает кожу, пахнет чем-то резким, Джин, опустив глаза, хотя не должен, он обязан смотреть на Альфу, на вождя, но не может, медовый аромат заполняет лёгкие, когда он становится к Тэхёну впритык, почти пачкая светлую ткань рубахи о не засохшую краску на чужом теле. Он оставляет поцелуй только на губах, целомудренный, перемешанный с чёрной краской, чтобы все слова альфы были произнесены, чтобы слово было его сильным, мудрым и властным. Джин дрожит, Тэхён почти опрокидывает миски с красками, опасно качнувшиеся от резкого движения, когда прижимает омегу к стенке предбанника, вдавливает свои губы в Джиновы, заставляя судорожно выдохнуть. Это не так, Тэхён не должен его целовать, выдыхая через ноздри скопившийся феромон, заставляя ноги омеги дрожать от желания подогнуться. Краски остаются на ткани рубашки Сокджина, он спешит отстранить от себя альфу, чтобы не смазать старательно нанесённый рисунок, хотя волк внутри велит прижаться сильнее, ощутить мощь рук и сладость почти случившегося поцелуя. Но целитель держится, отстраняет Тэ вздрагивающими руками, шепчет «нельзя». Вообще-то ему можно, в эту ночь Тэхён может взять любого омегу, но только по окончанию обряда. Джин от этих мыслей застывает изнутри, омега под рёбрами воет, а тот терпеливо его глушит, заставляет замолчать. Тэхён проскальзывает руками по его бокам, прежде чем те исчезают с тела, а Сокджин ощущает неприятный холод помещения. Один взмах, алый шёлк струится по Сокджиновой голове, скрывая от чужих глаз, Тэхён, обнажённый, следует за ним, шагающим прочь из бани. Ноги путаются в высохшей, прохладной земле, они выпускают жар из помещения, покидают деревянные стены. Джин пропускает альфу вперёд, скрытый алой тканью, следует за ним по пятам, а в глазах уже двоится. Члены стаи встречают их едва слышным ропотом: идущего впереди Тэхёна и скользящего за ним омегу под расшитым полотном, сокрытого от глаз других. Их провожают, не касаясь, потому что не положено, нельзя трогать их до пробуждения Луноликой. Ноги мёрзнут, бёдра влажные, Джину так стыдно шагать среди соплеменников, которые знают, в каком он сейчас положении. Сквозь красную призму чувствует, как к нему принюхиваются, как шепчутся между собой. Всё это до одури напоминает последнюю Лунную ночь в поселении, да только течка заставляет отпустить разум, наслаждаться вниманием, скоплением запахов и количеством людей. Даже сквозь полупрозрачный шёлк Сокджин видит Тэхёна в свете огромных костров, что зажгли его собратья, освещая путь вожака к ним, зовя поскорее добраться. У костров стоит Намджун, его придерживает Юнги, что ведёт носом от приближающихся к ним Тэ и Джина, жмурится от того, насколько сильно те разошлись под влиянием ритуала. Джин пошатывается, с трудом удерживает себя на ногах, знает, что ему даже подняться не помогут — не имеют права, как бы ни хотели. Тэхён приближается к отцу, застывает перед слепым альфой, что, протянув руку, нащупывает лоб сына, касается согнутыми указательным и средним пальцами, после тихо произнося слова обета, передающего власть от одного вожака к следующему. — Наш мудрый Альфа отрёкся от своей власти в пользу сына! — голос Юнги наполнен силой, его слышат все, а он, осторожно передав Намджуна в руки Чимина, продолжает. — А какой вердикт вынесет Луноликая? Примет его, как собственного щенка, поможет встать на все лапы и повести нас дальше или отвергнет? Стая молчит, взрослые омеги тихонько заводят мелодичную песню, когда Джин шагает вперёд, чуть не наступает на длинную ткань, приближаясь к Тэхёну. Они теперь стоят лицом к лицу: Тэхён наблюдает, как вздрагивает шёлк от дыхания Джина, омега же, сдёрнув с себя ткань, тут же укрывает ею альфу с головы до ног вместе с собой, позволяя алому мелькнуть в свете костров, прежде чем скрыть их ото всех. — Я принимаю тебя, а вместе со мной и Матерь принимает. Я дарую тебе силу, о которой ты просишь, я благословляю тебя на продолжение рода, — шепчет он Тэхёну, уткнувшись носом в нос и позволив обхватить себя руками. — Будь справедлив и силён, будь покорен и властен, будь сыном и отцом, — ноги едва его держат, когда Тэхён прижимает омегу крепче к себе, дыхание сбивается, он едва может говорить от близости к горячей коже и страха, ждущего за пределами полотна. Сокджин оставляет короткий поцелуй на лбу Тэ, ускользает из его рук, покидает пределы алого шатра из ткани, оставляя там одного. — Луна приняла тебя, стая приняла тебя, я тебя принял. Прими и ты нас, Альфа. Сердце Джина вздрагивает, когда Тэхён укутывается в шёлк, оборачивает вокруг себя, как плащ, в знак согласия. Юнги ловит его за руку, когда омега почти падает, но тот шипит на него, заставляя убрать руки: чего не хватало ещё! Ритуал окончен, новое Солнце над ними взойдёт уже с новым вождём, а сейчас стая окунётся в безумства празднования. Каждый старается коснуться Тэхёна, дотронуться до мягкого, гладкого полотна, пока Хосок спешит к нему с брюками, чтобы скрыть наготу на время праздника. Он что-то шепчет Тэхёну, глядя при этом на Сокджина, а у того всё тело горит, но, когда отходит от альфы, становится гораздо чище разум. Чимин накидывает ему на плечи плащ, потому что мартовская ночь ещё холодна, предлагает уйти, проводить до дома, но они оба знают: Сокджин не имеет права уйти с праздника. Костры бросают сноп искр в небо, Луна поднялась над ними, заставляя глаза ярче сиять, клыки белеть. Юнги хватается за свирель, начинающую мелодию ночи, мечты, Тэхён старается отбиться от омег, его окруживших, смотрит на то, как Чимин помогает целителю просунуть замёрзшие ступни в башмаки. — Танец, — выпаливает он, привлекая внимание омег к себе, Чимин странно смотрит на брата, Сокджин, сидя на бревне, часто моргает, он уже оделся, натянув тёплые брюки, во рту тает трава, сбивающая симптомы течки. Первый танец в положении главы Тэхён хочет подарить… ему? Это может многое значить для омег из общины, которые надеются на шанс стать парой для Тэхёна, Сокджин не может так поступить, видя, какими глазами провожал силуэт альфы Тэмин. Потому отрицательно качает головой, но Чимин больно щипает его за бедро, округлив глаза: отказываться невежливо. — Станцуй со мной, — громче повторяет Тэхён, так чтобы вокруг его услышали, и Сокджин не смог избежать участи, — Омега. После такого приглашения он не имеет права отказаться, потому что вожаку в эту ночь от ворот поворот никто не имеет права дать. Поцелованный Луноликой, он имеет право требовать всё, что его душе угодно, просто альфы не пользуются своим правом уже давно, считаясь с чувствами омег. Тэхён просит о танце, его первом взрослом танце, как главы стаи, Сокджин не может откреститься. Омеги заинтересованно перешёптываются, когда его ведут к центру, к самым большим кострам, взметающимся к небу алыми языками, свирель играет, к ней присоединяются барабаны, заставляя пульс учащаться. Тэ заставляет его крутануться, держа за руку, движения, знакомые с самого детства, простой танец, что знают они все, какой танцуют на праздниках, всплывает в голове, придав смелости. Джин кружится, ленты следуют за ним, сверкая в свете огня, Тэхён соприкасается с ним ладонями, обходя кружком, смотрит прямо в зрачки, подняв одну ладонь над головой, когда омега опускает кисть к своим бедрам. Ноги плавно движутся, Джин отводит стопу назад, чтобы Тэхён шагнул вперёд, руки оказываются на поясе, чтобы альфа смог подхватить его и покружить. Топот становится энергичнее, альфа всё чаще подхватывает Сокджина, а у того кружится голова от количества оборотов. Взмахи руками, прилетевшие по лицу ленты, одна из них, отцепившись, путается в волосах Тэхёна, когда он кружит Джина вокруг себя, они смотрят друг на друга, а мелодия не останавливается, ускоряется, вокруг уже так много танцующих, такая смесь из запахов, что у него начинает подкатывать к горлу тошнота. Пока не раздаётся вскрик, заставляющий всех замереть с опаской. Кричит Лиан. Он несётся с обезумевшим взглядом ближе к центру, ближе к Тэ, падает в руки Сокджина, крепко прижавшего его к себе. Стая начинает волноваться, омеги прячутся за альфами, детей подхватывают на руки, унося подальше, потому что, проходя между расступившимися волками, к вожаку идут чужие. Тэхён напрягается, закрывает собой Сокджина и ревущего от ужаса Лиана, становится перед чужаками. Сокджин узнаёт высокого темноглазого альфу по запаху, а ещё по шраму на щеке от собственных когтей: это тот, кто пытался утащить омег прочь из стаи, и, скорее всего, тот, кто напал на них в прошлый раз, изувечив бывшего вожака. — Как посмели вы ступить на нашу землю в день ритуала? — низко рычит Тэхён, ощериваясь, заострившиеся клыки сверкают, отражая пламя. — Мы пришли с миром, новорождённый вожак, — незнакомец произносит слова бархатным голосом, обманчиво ласковым и нежным, кланяется в знак почтения Сокджину, в чьем образе ещё живет Луноликая, о чем говорят ленты в волосах. Из-за спины чужака выходит альфа помоложе, медленно, склонив голову перед Тэхёном, приближается и оставляет у его ног тушу пойманного оленя. У Джина всё холодеет внутри. Подношение. — Моё имя Хиру. Я претендую на омегу из твоей стаи, вожак. Потому прошу принять мой дар и решение, позволяющее мне участвовать в погоне за своей парой, — чужак склоняется, опускаясь на одно колено, наклоняет голову в знак покорности. Лиан истерично начинает плакать, глядя на альфу, узнаёт того, кто зажал в тисках острых клыков когда-то его шкуру, а теперь претендующего на омегу из чужой стаи по всем традициям. И Тэхён не может отказать, даже несмотря на то, что эти волки напали на стаю, потому что они, соблюдая все необходимые условия, пришли к вожаку официально, принесли дар и склонили головы. Альфа смотрит с хитрецой на Тэхёна, чувствует напряжение волков, зная, о чём они думают и шепчутся. Хиру не откажут, позволяя бежать с ними в Лунную ночь, потому что побоятся разозлить Луноликую. Сокджин крепче стискивает омегу в руках, что плачет так горько и громко, но альфам из другой стаи плевать. Чувство тревоги возрастает, заставляя шкалу напряжения загореться, когда голубые глаза Джина пересекаются с почти чёрными радужками Хиру.