Нежданное путешествие. Часть 3. "Здесь, там и везде"

«Когда любишь, никого не жаль. Когда любишь — тебе плевать на весь мир. Пусть провалится хоть в тартарары и останется там на веки вечные. Когда любишь — имеешь право убить. А если твой злейший враг по несчастливому стечению обстоятельств — отец твоей любимой? Убьёшь? Или понадеешься на несчастный случай? Понадеешься, что шерифа Ноттингемского убьёт не твоя стрела, а стрела одного из твоих товарищей? А, может быть, ты тоже убийца и повёл Вольных стрелков на убой? Вспомни слова Брата Тука. Если этот монашек говорит, то он, как правило, говорит разумные вещи. Вспомни и подумай ещё раз. И ещё. Твоя любовь? Или жизни твоих товарищей? Когда любишь, никого не жаль. А себя — меньше всего» Робин хмуро смотрит на алый, как кровь, рассвет с высоты небольшого холма у опушки леса. Ветра нет. Это хорошо. Стрелы будут лететь прямо в цель и ни одна не пройдёт мимо. Может быть, уже этим вечером, живая и свободная Марион будет сидеть рядом с ним у веселого костра в лесной чаще. «Когда любишь…» Робин поправляет капюшон, рука стискивает ростовой лук. Пора. На площади не протолкнуться. Глазеют отовсюду. Ещё бы! Такое зрелище! Вот толпа расступается, отгоняемая стражей, и становится видна скрипящая и подпрыгивающая на неровной мостовой повозка. В повозке сидят осуждённые на казнь. — Туэ! Туэ! — из толпы доносятся гневные голоса. Те, кто ещё недавно помыкал ими, забирал нажитое, гнобил и унижал теперь сами унижены. Брошены в грязь. Отовсюду слышится ропот. Ненависть — она, как любовь, — безгранична. Толпа будет смотреть на твои страдания и улюлюкать. Бросать в тебя гнильё и навоз. А потом спляшет весёлую джигу на твоём пепле. Эти идиоты не понимают, что следующий шериф будет на порядок жёстче и жаднее, так их скрутит и свяжет, что каждый глоток воздуха покажется великой милостью. Глупцы! Директор Кренник улыбается. Шоу, определённо удалось на славу, но это ещё только начало действа. Повозка скрипит, из толпы доносятся проклятия. — Зачем ты это затеял? — шепчет жена. Дочки тихо дрожат рядом, тесно прижавшись друг к другу и матери. Сыновья глядят исподлобья молодыми волками. — Дети должны знать, кем им придётся править. Пусть прощаются с иллюзиями о добрых правителях сейчас, а не тогда, когда за ними придут с вилами и дрекольем. — Это жестоко, Вильям. — Это правда, которую необходимо принять. — возражает Орсон, уклоняясь от летящего в лицо помёта. Жена молчит. Её старое лицо некрасиво морщится, когда брошенный каким-то злобным налогоплательщиком камень ударяет её в плечо. — Мне страшно. — шепчет она одними губами. — Бояться нечего. Гисборн привёл в город своих лучших воинов. — Одними губами отвечает Орсон, скользя взглядом по собравшейся на площади толпе. — Они где-то здесь, переодетые в гражданское. А под помостом сидят мои люди. — он улыбается краешком рта. — Не хотел бы я сейчас оказаться на месте Робина и его шайки. — Думаешь, он поверит в сплетню, которую вы запустили с Томом? — Люди верят и в меньшее. — Директор поудобнее устроился на жёсткой скамье. — Особенно учитывая, что он смертельно влюблён в нашу красавицу Марион. Брови жены ползут вверх, придавая её лицу удивлённо-недовольное выражение. — Откуда ты знаешь… — Работа такая. — пожимает плечами Орсон и оглядывается. — Всё, приехали. Перед глазами маячит заваленный соломой и ветками помост. Повозка останавливается и пара ломовых лошадей облегчённо выдыхают горячий пар из мохнатых ноздрей. Дочки поднимаются по лесенке, путаясь в длинных платьях, мальчишки — степенно, как взрослые. И что-то подсказывает Директору, что они уже никогда не будут донимать преподавателей шалостями. В руке у младшего сына — как там его — Брента, тряпичный штурмовик в одёжке из белой холстины. Стража нарочито грубо толкает шерифа к ближайшему столбу и наматывает цепи, как будто приковывает на совесть. Клинья впиваются в сырое дерево, глухой стук тяжёлых молотков на мгновение оглушает. Лица детей испуганы, а ропот толпы становится всё громче. Орсон топает разношенным сапогом по деревянным доскам. Это условленный знак. — Чё топаешь? Сплясать не терпится? Ща попляшешь, еретик! — Кровопийца! Туда вам всем и дорога! Под помостом — тишина. Палач с помощниками заботливо укутывает соломой ноги шерифа, его благоверную и детей. Солома щекочется. Малыш Брент хихикает. Орсон снова бьёт сапогом по настилу. Ответа нет и шерифа прошибает ледяной пот. Это что здесь происходит? Он вскидывает глаза на балкон замка и видит невозмутимое лицо епископа Херефордского, Тома, мать его, друга с пелёнок. Чужой друг насмешливо смотрит в ответ и отворачивается к Гаю, второму их общему другу, как раз подносящему к губам чеканный кубок, полный вина. — Вильям, что происходит? — голос жены заметно дрожит. — Хотел бы я знать… — Бормочет Орсон, с ужасом осознавая, какую ошибку допустил. Здесь не только ловушка на шайку Робин Гуда, здесь ещё одна ловушка — на него самого. Друзья припишут поимку разбойника себе в заслугу, шагнут выше по карьерной лестнице, а от конкурента останется только пепел. Гай глухо кашляет. Кубок падает на пол и катится под ноги. О, так тут не две ловушки, а три! Рыцарь валится следом за кубком с синим, перекошенным судорогой лицом. Среди знати шок и паника и только епископ невозмутимо возвышается над бушующим человеческим морем, как айсберг. Он доволен. Он почти счастлив. Теперь у него нет конкурентов и все почести достанутся только ему одному. Принц Джон воздаст должное верному слуге. Может быть, даже призовёт к себе в столицу. Орсон в ярости. Да что там — он в бешенстве, но старается он зря. На планете Англия нет Силы и разнести тут всё в клочья и по камушкам не получится. — In nomine patris et filii et spiritus sancti…* Крестное знамение ложится на толпу и приговорённых. — Amen! ** — почти поёт епископ. Палач спускается с помоста, подходит к жаровне и зажигает первый факел. В мыслях Орсона — мрак и ужас. Жена и дочки в глубоком обмороке, обвисли на сковавших их цепях. Сыновья смотрят на отца. — Больно будет только первые минуты, а страшно — и того меньше. — Подбадривает их и себя Директор и смотрит, как палач торжественно шествует к помосту. — Да свершится правосудие Божье! — Радостно восклицает Том с балкона. Слуги оттаскивают в сторону тело Гисборна, чтоб не мешало, а толпа под балконом одобрительно орёт. Дебилы. А потом из толпы начинают лететь стрелы. Первым гостинец получает палач — и растягивается перед помостом мордой вниз. — Марион! — кричит какой-то бойкий малый, неистово прорываясь сквозь толпу. — Марион! Епископ машет кому-то рукой. Отовсюду выбегают воины и на площади завязывается драка. Стрелы продолжают сыпаться и публика бросается, кто куда. В мгновение ока воцаряется хаос. «Вы хотели шоу? Вы его получили!» — злорадствует Орсон, которого бьёт нервная дрожь. На помост запрыгивают крепкие ребята с луками и несколькими ударами сбивают с Марион оковы. Дочка открывает глаза. — Робин… Ты всё-таки пришёл… — по её лицу блуждает мечтательная улыбка. — Я так боялась, что ты не придёшь. — Марион, любимая… Орсону хочется заткнуть уши, чтобы не слышать этого разговора. — Эй, голубки, хватит ворковать! Надо валить отсюда! — рычит он, дёргая цепи. — Робин, или как там тебя, шевелись уже! Иначе епископ Херефорд станет властителем Ноттингема прямо сейчас. Робин отлипает от дочки и волком смотрит на папашу. — Шериф, у меня к вам длинный счёт. — Я в курсе. Дебет с кредитом позже будем сводить! В ушах звенит от топота копыт и звяканья доспехов. На площадь врывается кавалерия. Епископ переманил на свою сторону местных рыцарей? — Робин, я не оставлю здесь родных! — Ласково просит Марион и Орсон готов расцеловать её обветренные щёчки. — Помоги нам, пожалуйста! Робин смотрит так, что у Орсона в голове возникает целое предложение на обсценном староанглийском. Со всеми междометиями, запятыми и звёздочками. — Залп. — Коротко командует Робин и туча стрел летит в кавалерию. Истыканные стрелами кони истошно ржут, бесятся и не слушаются седоков. — Залп! Робин безжалостен и Директор Кренник думает, что такой зять его вполне устраивает. В этот миг кто-то из рыцарей, когда взбесившийся от боли конь проносит его мимо жаровни, выхватывает оттуда факел и бросает на помост. Солома занимается мгновенно, но не зря про Вольных стрелков ходят легенды. Они освобождают семью шерифа и вытаскивают их из пламени. Густой дым валит в серое небо, довершая картину полного разгрома. — Где епископ? — рычит Директор, запрыгивая на повозку следом за семьёй. Робин хватает кнут и бьёт лошадей по спинам, но те и сами рады побыстрее ускакать из опасного места, поэтому сразу переходят в галоп. — Ребята его и с того света достанут. — Отрывисто бросает Робин, умело правя на узких извилистых улицах. Директор недовольно морщится. Его не устраивает ни формулировка, ни откладывание важного дела «на потом». Мстить надо по свежим следам. Повозка вырывается из городских стен и несётся по дороге. Крестьяне, возвращающиеся в окрестные деревни после удачного торгового дня, в панике разбегаются, а Орсон некстати вспоминает о своем корусантском аэроспидере с сиреной и мигалкой. И давит воспоминания. Он — имперский офицер, а воспоминания только мешают делу.