Птичка

Стража развела в стороны скрещенные алебарды, пропуская в огромный светлый зал Советницу и шагавших следом за нею гостей. — Ваше место здесь, — обернувшись, та указала Лирою и послу Авалорна на шелковый ковер, расстеленный специально для них. Его Высочество остановился там, где было указано, но в душе все вскипело от праведного гнева: кто так?! Ему, принцу Лебрании, указывают, где находиться, где стоять, куда смотреть! Неужели Игнас или Ален стали бы терпеть подобное унижение?! Прикусив губу, Лирой старался держать себя в руках: он все-таки не простой омега, он обучен вести себя подобающе и не уронит чести династии, закатив скандал на собственной, пусть и нежеланной, свадьбе. Словно сквозь толщу воды юноша слышал, как маркиз д’Альбре зачитывает письмо от Его Величества, а Советница переводит сказанное Императору. Помня о требовании не поднимать взгляда на господина Суль-Мирьяха, Лирой смотрел лишь на острые загнутые концы его туфель, что сверкали драгоценными каменьями, ослепляя показной роскошью. Юноша чуть улыбнулся: если у Сына Небес такая обувь, каково же его одеяние? — Вы должны дать согласие, мой принц, — голос маркиза, вторгшийся в мысли юноши, застал того врасплох. Неужели, все? Неужели сейчас, вот сейчас, он скажет «да», распишется в документе, что отправят обратно в Авалорн, дабы подтвердить свершившийся союз, и с прежней жизнью будет покончено навсегда? Перед внутренним взором замелькали картины родного дома: бальные залы дворца и уютные будуары, тайные переходы и секретные двери, кабинет Алена, где Лирой частенько сидел, пока брат работал, библиотека Игнаса, где юноша частенько прятался от надоевшей свиты, и Марсель… прекрасный белокурый альфа, от одного взгляда которого у Лироя подкашивались ноги и к щеками приливал жаркий румянец… Предатель Марсель, так легко отказавшийся от своих клятв в вечной любви… Больше Лирой никогда его не увидит и даже не скажет, как тот оскорбил принца Де Корд своим пренебрежением… — Ваше Высочество? — посол коснулся руки омеги, напоминая о необходимости отвечать. — Я, принц Лирой Лебран Де Корд, согласен стать супругом Императора, в чём и расписываюсь в настоящем соглашении. И да пребудет мир и взаимопомощь между нашими странами. Сделав шаг вперед, к высокому столику, где находился уже подписанный Сыном Небес документ, омега одним росчерком пера поставил точку на собственном будущем. — Вот и все, — пробормотал он, опуская перо в чернильницу. — Теперь я замужем… надеюсь, Игнас будет счастлив, получив, наконец, Соединенный Султанат в союзники… — Сын Небес, Дня и Полуночи выражает радость от обладания столь редким цветком, — голос Советницы наполнил зал. — Вас проводят в покои, принц. Следуйте за евнухами. Сквозь небольшую неприметную дверь вошли двое смуглых плечистых мужчин-бет, одетых в бело-зелёные одежды. Их абсолютно лысые головы украшали узкие золотые обручи с височными кольцами, звеневшими при каждом шаге. Склонившись перед Императором, евнухи дождались взмаха руки Советницы, позволившей им подняться, а затем замереть, словно изваяния, ожидая, пока Лирой приблизится к своим новым слугам. — Пусть моя свита… — Ваша свита не может пойти с Вами, — сочувственно вздохнул маркиз д’Альбре. — Только Вы. И ни один из сундуков с Вашими нарядами, только украшения. — Что же, тогда… Лирой обернулся, надеясь отыскать взглядом Жозефина и прочих, с кем провел столько времени дома и сам того не заметив, крепко сдружился. Однако зал был пуст: здесь не было никого, кроме Императора, его помощницы-беты, двоих евнухов, самого Лироя, маркиза и стражей, молчаливыми изваяниями застывшей у дверей. — Их не впустили, — догадался юноша, и в глазах слегка защипало от слез. — Тогда… передайте им, что… что я благодарю каждого за верную службу и разрешаю разделить мои наряды между собой. Пусть блистают… при дворе Его Величества… о, мой бог, как же тяжело прощаться… — Я все передам, клянусь. Ступайте же, нельзя показать, как Вы расстроены! Лирой расправил плечи и шагнул навстречу новой жизни, ожидавшей его в этом белоснежном дворце. *** Сын Небес, Дня и Полуночи вошел в свои покои стремительно, в раздражении отбросил назад полы длинного халата, скинул с ног золочёные туфли и, ступая по мягким шелковым коврам и шкурам диких рысей, вышел на балкон. Перед альфой раскинулся пёстрый, многоголосый, яркий и такой любимый город Мирьях-Абаль. Дворец возвышался над ним: он словно бы парил над кварталами, как парит в небесах хищный сокол, и Императору нравилось это чувство — смотреть на свою землю, свой народ, положив обе ладони на белый мрамор широких перил. — Господин? — тихий голос Советницы Линь разбил уединение Императора, вновь вызвав раздражение. — Что ещё? — не оборачиваясь, спросил альфа. — Я уже сказал тебе, что не хочу видеть это чудовище в своей постели. — Мне кажется, Вы просто не разглядели прелесть своего нового наложника. Да, он совершенно не готов, мы займёмся его образованием, научим всему, что положено знать, чтобы доставить Вам удовольствие… — Я обещал вступить в союз с королём Лебрании, я свое слово сдержу, но, что касается этого омеги… умойте его, приведите в порядок, переоденьте, сделайте хоть что-нибудь, чтобы из этого посмешища вышло что-то путное, и, может, через пару лет я изменю свое мнение. А пока пусть не показывается мне на глаза! — Да, повелитель, — Советница склонилась перед Императором, принимая его волю. — Найди и позови ко мне Гаяра, — альфа, наконец, обернулся. — Нам нужно обсудить, что делать с мятежными племенами. Сегодня сокол принес донесение: они снялись со стоянок и собираются в оазисе Джанпур. Думаешь, там, у ночных костров, затевается что-то другое, не сговор против божественной власти?! — У меня свои источники, и они заговорят, — Хонг-Чон-Линь сложила разрисованные золотом пальцы в изящном и очень сложном жесте. — Не беспокойтесь, повелитель: если прикажете, я сама явлюсь к ним, и они пожалеют о задуманной подлости. — Мне нужен Гаяр Хван, — нахмурился Император. — Приведи его прямо сейчас! Тело Советницы подёрнулось дымкой, истаивая из покоев хозяина. Альфа прошел к столику, отщипнул несколько ягод сочного винограда, бросил их в рот, с наслаждением ощутив приторную свежесть. Сегодня, когда омега из рода Де Корд предстал пред его очами, Император с изумлением оглядел белёсое лицо с яркими пятнами краски на щеках, огромную всклокоченную прическу, бестолково торчащие во все стороны юбки… И это его красоту так поэтично воспевал король Игнас в своих письмах?! А впрочем, какая разница, если из трюмов корабля уже выгружают сундуки с приданым — забавная традиция иноземцев, отдавать омегу, да еще приплачивать за это… Хотя, если вспомнить принца, то ситуация становилась вполне очевидной… Пусть евнухи попробуют что-то сделать, но Император прекрасно понимал: чуда не будет. В его гарем попадали самые красивые и утонченные юноши со всего света, но этот… Формально договор с Его Величеством был соблюдён: Соединенный Султанат стал другом Лебрании, а что до принца… гарем велик, пусть себе живет, от Императора не убудет, если к сотням наложников прибавится еще один. *** Лирой только и успевал, что изумляться роскоши Императорского дворца. Шагая следом за евнухами, он любовался высокими резными арками потолков, бирюзовым и золотым кружевом стен, изумительной красоты орнаментами, что покрывали своды длинных коридоров — все это было чуждо его взгляду, привыкшего к совсем иным покоям, но не восхищаться Лирой не мог: дворец Сына Неба поражал даже принца. И всюду стояла стража: чернокожие молчаливые альфы, чей взгляд всегда был устремлен прямо перед собой, как у мраморных статуй, украшавших парк Его Величества. Евнухи вели Лироя сквозь череду залов, где прогуливались, наслаждаясь погожим днём, множество омег. Со ступеней можно было сойти в цветущий и благоухающий сад — юноша успел разглядеть тропинки, петлявшие сквозь густые зеленые заросли, приметил фонтаны странной формы: вода с журчанием стекала из одной чаши в другую, и уже потом скапливалась в небольшом бассейне, радуя обитателей гарема своей прохладой. Омеги оборачивались вслед принцу Де Корд и, кажется, смеялись… Да, как они смеют?! Гнев вспыхнул под кожей белой яростью: он принц крови! И какие-то наложники смеют тыкать в него пальцем и перешёптываться?! Расправив плечи, Лирой выше поднял голову — принцы не обращают внимания на подобные мелочи, любая особа монаршей крови и вида не подаст, что её волнует мнение плебеев. Далее путь пролегал сквозь огромное помещение, в центре которого находился пруд с розовыми и желтыми лилиями. Здесь повсюду лежали ковры, стояли оттоманки, чтобы омегам Императора можно было проводить время в прохладе и неге. В изящных золотых клетках распевали песенки яркие птички, откуда-то доносилась музыка, слышались голоса — гарем жил своей собственной жизнью, и юноше стало очень тоскливо, ведь он отчетливо ощущал себя здесь чужим. Наконец, евнухи остановились в узком коридоре, миновав около трех десятков одинаковых с виду дверей. Распахнув перед Лироем самую последнюю, оба чуть склонили головы, ожидая, пока их подопечный перешагнет порог отведенных ему покоев. И, едва только тот решился, двери позади захлопнулись, отсекая Лироя от остального мира. — Очаровательно, — пробормотал тот. — Значит, тут я и буду жить… Времени на осмотр покоев ушло совсем немного. С каждым мгновением настроение царственного омеги все ухудшалось, ведь эта клетушка не шла ни в какое сравнение с его покоями, оставшимися на родине. — Всего одна комната, — растерянно протянул Лирой. Действительно, комната была одна: деревянные панели на стенах радовали глаз искусной резьбой, ковры под ногами были не самыми новыми, но все еще мягкими и яркими, постель под легким балдахином выглядела изящно, а низенький столик с кувшином и пиалами у окна так и манил присесть подле на подушки, отдохнуть с дороги, попивая ароматный щербет… Но все-таки, это была всего одна комната, и принц вновь испытал гнев: да как они тут смеют обходиться с ним, как с каким-то простолюдином?! Толкнув ажурные двери, омега вышел в крошечный садик, отгороженный от смежного с ним участка высокой оградой из колючих плетистых роз. Посреди дворика журчал фонтан, роняя звонкие струи в мраморную чашу. Три пальмы, куст цветущего жасмина, ветви винограда, сплошь затянувшего три высокие каменные стены, замкнувшие его личную тюрьму. Не выдержав, Лирой рванулся назад, к дверям, но те оказались предусмотрительно заперты. — Откройте! Слышите?! Я принц Де Корд! Вы не смеете так оскорблять омегу королевских кровей! Слышите?! Лирой сбил руки в кровь, безуспешно обрушивая свою ярость, обиду и страх на запертую дверь, и, когда сил уже совсем не осталось, пронзительно щелкнул замок. Все тот же лысый евнух смерил взглядом дрожащего от гнева юношу, а затем с размаху отвесил омеге пощечину, отчего тот рухнул на пол, в ворох цветных подушек. — Ар-ррай тоол! — грозно нахмурил брови евнух. — Ша-ар тоол! Найт! Впервые Лирой ощутил себя настолько ничтожным, что даже какой-то слуга может вот так с ним обойтись… — Как ты смеешь, ничтожество?! Мой брат-король узнает о том, ЧТО ты сделал! И поверь, тебя казнят самым изощренным способом! Игнас этого так не оставит! Я напишу ему! Я… стой! Найди мне переводчика! Стой! Вернись! Двери снова захлопнулись, оставляя омегу в его ажурной темнице. Схватившись за голову, Лирой взвыл, понимая: никто и никогда ему не поможет. Игнас продал его Императору, а Ален не сможет пойти против воли старшего брата… — Лучше бы я родился в семье угольщика, — всхлипнул Лирой. — Будь проклята эта варварская страна с её бесчеловечным отношением к омегам! До самого вечера юноша метался по темнице, надеясь отыскать выход из сложившейся ситуации. Напрасно, выхода не нашлось. Для начала он попытался перебраться через заграждение из роз, но только напрасно расцарапал руки, а, когда достаточно подтянулся, то увидел еще один дворик, точно такой же, как его собственный, а дальше еще и еще… Значит, вот так содержится не только он один, а и все прочие… Как же было больно и отвратительно сознавать, что его, принца Де Корд приравняли к обычным наложникам, отняв все положенные по рождению права. Затем Лирой обследовал неприступные стены. Оторвав несколько побегов, юноша обнаружил небольшую приступку и окошко, забранное плотной ажурной решеткой. — Все-таки это тюрьма, — горько бросил юноша, подергав для верности за прутья. — Крепко… Прильнув лицом, омега попытался рассмотреть, куда выходит это окно: вдруг выбраться все же удастся? За окном находилась лестница, что спускалась как раз вдоль стены: мозаичная, расписная, с колоннадой и садом сразу за ней… И она была пуста: ни евнухов, ни других наложников, ни стражи… Отчаяние стиснуло горло до боли. Хотелось рыдать навзрыд, оплакивая себя, свою судьбу, превратившую принца Де Корд в жалкого, никому ненужного омегу, запертого в чужой стране без права вернуться. А ведь дома, наверняка, сейчас хорошо и весело: Констанс точно затеял бал, в салонах омеги болтают о всякой милой чепухе, галантные альфы дарят внимание достоянию короны, рассыпаясь в комплиментах… Ален, наверняка, танцует с Рикаром, тот кокетничает, томно опуская ресницы… Как же хочется вернуться! Ворваться в зал, согласиться на тур паваны, отыскать взглядом Марселя, усмехнуться, мол, смотри, кого ты потерял… Разрыдавшись, Лирой побрёл в комнату, желая лишь одного: лечь в постель, и пусть утром все это окажется просто кошмарным сном. Однако, отдохнуть ему не дали. В дверях стоял мальчишка, на вид лет двенадцати: смуглый и черноволосый, в ярко-бирюзовых шароварах и короткой курточке-безрукавке, стоял и не знал, что сказать вытаращившемуся на него Лирою. — Кто ты? Отвечай! — Имар аль салин, — мальчишка сложил ладони и поклонился Его Высочеству. — Салин мэрьях. Комо лур. — Понятно, ты не говоришь на моем языке, — вздохнул принц, теряя надежду. У Констанса по началу было аж три переводчика, чтобы общаться, а ему даже одного не предложили… — Кто же ты? Слуга? Мальчишка обрадованно закивал, улыбаясь во весь рот. — Сльюга, сльюга! Парис! — Это твое имя? Парис? Лирой коснулся плеча собеседника, проверяя догадку. — Парис? — Парис! Сльюга! — Хорошо, — обрадованно вздохнул омега. — Ты так молод… Почему ко мне прислали такого… Не придумав ничего лучше, Лирой показал ладонью низкий рост, а затем развел руками. Мальчишка вновь затараторил на своем, сконфуженно пряча взгляд и кланяясь, и Лирой тут же догадался, что произошло: никто из евнухов с положением при дворе не захотел служить новому супругу Императора, вот и прислали подмастерье… Что же, это может быть и не так плохо… обличенного властью придворного сложно подкупить и уговорить помочь, а с мальчишкой все может быть гораздо проще. — Я рад знакомству, Парис, — улыбнулся Его Высочество. — Что же мы с тобой будем делать? *** Как выяснилось, у Париса уже имелся план действий, который он с рвением принялся выполнять. Для начала мальчишка распахнул двери и поманил нового господина за собой, всем своим видом показывая: идти можно, это совсем-совсем не опасно. В коридорах им попадались только слуги, да и те оборачивались на Лироя, не пряча недоумения, проступавшего на лицах. Обитатели гарема наслаждались прогулкой по саду, поэтому большой зал они миновали без приключений и насмешек, хотя, признаться честно, Его Высочество внутренне готовился именно к такой реакции. Парис спешил проскочить общее для всех наложников пространство, поэтому постоянно торопил Лироя, видя, что тот отстает, рассматривая клетки с певчими птицами, музыкальные инструменты, оставленные на коврах, сброшенные в спешке туфли с загнутыми носиками… — Марри тол, — умолял евнух, простирая к Лирою руки. — Иду, — ускорил шаг принц. — Успею еще наглядеться. О знаменитых банях Суль-Мирьяха Лирой читал в трактате путешественника, обогнувшего весь свет и написавшего об этом целое повествование. Некое подобие древних терм по приказу Игнаса создали во и дворце, поэтому Лирой прекрасно понимал, куда они с Парисом пришли: много часов он провел в омежьих купальнях, наслаждаясь влажным паром и теплой водой, а вот теперь настало время отведать, каковы же омовения в Императорском гареме. Маленький евнух с глубоким и полным почтения поклоном приступил к раздеванию господина, складывая детали его свадебного облачения. Поначалу Лирой смутился, ведь обычно этим занимались омеги из свиты, но выбор был невелик, поэтому юноша сдался, позволяя проворным рукам евнуха справляться с завязками корсета, крючками платья и застежками бриджей. Как же было хорошо, наконец, освободиться, вдохнуть полной грудью ароматный воздух парной. — Хамам, — объяснил Парис, обводя рукой помещение. — Хамам! — Хамам, — подтвердил Лирой, покорно усаживаясь на теплую мраморную скамью. — Я понял, так называется это место… Блаженный вздох сорвался с губ принца, когда евнух, взяв в руки губку и ковшик с теплой водой, облил господина и принялся смывать с тела Его Высочества пот, пудру, румяна и шелковые мушки, приклеенные, по настоянию Жозефина, над губой и на левой щеке. Лирой закрыл глаза, позволяя Парису ухаживать за собой, как тот посчитает нужным. Когда первое омовение было закончено, маленький евнух отвел господина в полутёмное помещение, где было еще жарче, а пар клубился столь плотно, что Лирой не мог ничего рассмотреть на расстоянии вытянутой руки. Здесь нужно было лечь на нагретую скамью и просто лежать, наслаждаясь теплом, от которого плавилась каждая жилка и косточка измученного дорогой тела. Подогретое ароматное масло скользило по коже, растираемое умелыми руками Париса. Кажется, маленькому евнуху вызвались помочь две женщины-беты, но тот прогнал банщиц, и те безропотно вышли, оставляя Париса наедине с его господином. Лирой и сам не заметил, как задремал, а пробудился лишь тогда, когда Парис потряс омегу за плечо, знаком показав, что нужно перевернуться на живот. После массажа стало совсем хорошо, но это был еще не конец омовений. Далее следовало пройти в следующую комнату, где из стены текла горячая вода, скапливаясь в мраморных чашах. Здесь Парис скинул курточку, остался в одних шароварах и, взявшись за мочалку и скребок, принялся за чистоту господина всерьез. А еще Парис теперь улыбался, одобрительно кивая и цокая языком. Лирой махнул рукой на странности маленького евнуха, предпочитая отдыхать телом и душой, пока мысли текли неспешно из дворца Сына Неба к оставшейся за морем родине. Наконец, Парис вывел Лироя в последнюю комнату, где сперва насухо вытер юношу, затем нанес на кожу ароматный состав, сделавший её мягкой и слегка сияющей, затем помог облачиться в длинную свободную рубаху, а после, усадив на подушки у низенького столика с едой и напитками, занялся волосами: вытирал, расчесывал редким гребнем, наносил какие-то эликсиры на всю длину, затем снова чесал, разбирая на пряди. Сам Лирой, как оказалось, настолько проголодался, что уплетал иноземные блюда за обе щеки, восторженно вздыхая от изобилия вкусов и не мешая Парису в это время распутывать и расчесывать его влажную шевелюру. Обычно прическами Его Высочества занимался Жозефин и еще парочка омег, поскольку справиться с густыми каштановыми волосами принца в одиночку никому было не под силу, а Парис, казалось, находил в этом удовольствие, напевая что-то себе под нос и без конца расчесывая один локон за другим. Как Лирой добрался до постели, он и сам не понял: глаза слипались от приятной сытости и банной неги. Кажется, Парис вёл его за руки, набросив на голову омеге тонкий прозрачный покров, чтобы нескромные взгляды наложников Императора не беспокоили едва живого от усталости принца. Свернувшись калачиком на постели, Лирой натянул повыше одеяло и провалился в сон без сновидений. *** — Господин Нилюфер! Господин! Взволнованный Парис промчался по саду, остановился у фонтана, почтительно склоняясь перед омегой, что сидел на бортике, опустив в воду пальцы. — Услада души моей, ты решил меня навестить? — улыбнулся тот, поднимаясь с места. — Ах, господин, я принес весть, от которой сердце твое должно взволноваться, — перейдя на шепот, Парис увлек омегу прочь от любопытных ушей, в тень аллей, где зеленая листва смыкается над головой, образуя живой полог. — Говори, радость моих дней, — поторопил евнуха Нилюфер. — Что за весть ты принес? Отчего красны твои щеки, а дыхание сбилось? — С сегодняшнего дня я служу новому наложнику повелителя, тому самому, что прибыл с твоей родины! — Ах, этот уродливый мальчишка? Вести разносятся по дворцу мгновенно, ты сам знаешь это. Сочувствую, Парис… Ты не сыщешь ни славы, ни богатства: Сын Небес отказался призывать нового наложника по Пути Наслаждений. Он проживёт свой век один — печально, но… — Это все наговоры злых языков! Мой господин прекраснее, чем любимцы Императора: светлоликий Джайдра, златокудрый Иман и черноокий Гюльдар! Лицо моего господина светом подобно луне, глаза — янтари, стан, что тростник у воды! Стопы его узки и малы, щиколотки тонки, бедра округлы настолько, чтобы любоваться ими всякий раз, как господин мой пройдет мимо, ступая плавно и невесомо. А волосы, господин Нилюфер! Касался ли ты ладонью лучших шелковых ковров от великих мастеров Мунирны? Пристыженными уйдут те мастера, ежели позволено им будет дотронуться до его волос! Ни у кого во всем гареме нет таких роскошных и длинных кос! Я обучен знать цену наложникам, господин, потому верно тебе говорю: он один стоит всех прочих, и повелитель возжелает его, как никого иного, если только увидит! — Стало быть, и правда, настоящее сокровище, — рассмеялся омега, глядя на раскрасневшиеся щеки евнуха. — Но мне-то зачем о нем знать? — Разве это не шанс воплотить твои мечты? — голос Париса стал еще тише: теперь он остановился, взял Нилюфера за обе руки, требуя полного внимания. — Ты должен обучить моего господина, рассказать ему все, что положено, и он возвысится, став возлюбленным наложником Сына Неба, а вместе с ним и Вы, как его наставник и помощник во всех делах. Вы вырветесь отсюда, Вы займёте подобающее место во дворце… — Мой смешной мальчик, — вздохнул Нилюфер, глядя на взволнованного собеседника. — Я многое повидал, чтобы крепко усвоить: простолюдин, получивший могущество, сумеет употребить его лишь во зло — власть развращает и, чтобы противостоять искушениям, требуется благородное рождение. По соседней аллее прошли двое омег, поэтому разговор пришлось прекратить и двинуться дальше, изображая чинную прогулку опекуна и его воспитанника. — Мой господин потомок знатного рода, — наконец, вновь заговорил Парис. — Де Корд. Льебран Де Корд, кажется, я верно произношу. — Вот как? — изумился Нилюфер, задумчиво постукивая пальцем по подбородку. — Неужели сын короля?! Как же его звали… я помню, как в Авалорне гремели торжества в честь дня рождения младшего принца… Нет, забыл… вот видишь, отрада души моей, я уже стар для подобного… — Ты, господин?! — ахнул евнух. — Ты по-прежнему молод и прекрасен! На лице твоем нет ни единой морщины, а что до пары седых волос: просто добавляйте в воду для омовения тот настой, что я принес. Кто, если не ты, способен изменить расстановку сил в гареме повелителя?! Прошу тебя, приходи к моему господину! Он будет рад услышать речь своей родины, а я стану понимать, чего он желает и как я могу лучше ему услужить… — Хорошо, — сдался неизбежному Нилюфер. — Но ничего не обещаю, прежде взгляну, стоит ли вообще браться за это. — Ты самый лучший, — расцвел в улыбке Парис. — Не устану благодарить Небо, что попал в твои добрые руки! — Беги уже, — рассмеялся омега, плотнее запахивая халат: постепенно наступал вечер и стало значительно холоднее. — Завтра утром я приду. Надеюсь, принц Де Корд стоит того, чтобы поставить на него всё.