Птичка

Дорога до закрытого двора, где обитал прорицатель, показалась взвинченному Лирою до смешного короткой. Впереди шагал Нилюфер, указывая путь. Его Высочество прекрасно понял, что имел в виду учитель, когда говорил о высоком рождении — аристократ с детства учится держать свои мысли и чувства под контролем, а уж в королевской семье не владеть собой в минуты душевного смятения и вовсе непростительно. Какие чувства бушуют под маской ледяного спокойствия, можно только догадываться… Игнас в совершенстве освоил это, и никто не мог сказать, разгневан государь или же умиротворен. Ален же всегда был более вспыльчив, чем старший брат, и чувства изредка прорывались из-за щита сдержанности, однако Его Высочество быстро гасил их, полностью беря под контроль. Интересно, братья хоть немножечко скучают по нему? Расписные ажурные арки сводов мелькали над головой, синие переходы сменялись белыми, алыми и золотыми. Лирой старался идти плавно и текуче, тем самым шагом, который он с Парисом репетировал сотню раз в небольшом джан, проходясь от стены к стене со стопкой подушек на голове. Получалось неплохо: сама одежда, легкая и приятная к телу, подсказывала, как лучше шагать, а перезвон бубенцов словно задавал ритм, в котором было удобно ступать по мозаичным полам. — Кто же это ко мне пожаловал? — старец, сидевший на ковре, скрестивши ноги, подслеповато сощурился, пытаясь разглядеть, кого же принесла судьба в его отдаленный закрытый дворик. — А-а-а, Хрустальная Лилия… Входи скорее, порадуй старика рассказами о своей жизни! Вот оно что! До Лироя только теперь дошло, что означает имя его наставника: нилю-фер, хрусталь и водяная лилия. Действительно, Нилюфер походил на этот цветок, такой же безупречный, светлый, холодный, но безмерно притягательный… Лирой привык к этому омеге и даже полюбил его, радуясь всякий раз, как поутру распахивались двери в джан и на пороге появлялся он: невозмутимый и сияющий, преломляющий свет — хрусталь… Двое слуг тут же кинулись навстречу гостям с поклонами. Принца и его спутников усадили на мягкие подушки и тут же принесли угощение: пиалы с холодным шербетом, отдававшим мятным послевкусием на губах, мисочки со сладким инжиром, финиками и пряными лепёшками, которые полагалось вкушать, отламывая по маленькому кусочку. Нилюфер повел беседу с прорицателем плавно и витиевато, восхваляя его мастерство, подарившее наложникам Сына Небес столько прекрасных имён. Старик кивал, улыбался, отчего лицо его покрывалось сетью добрых морщинок, а густо подведенные сурьмой глаза сияли ярче. — Теперь я готов уйти на покой… меня сменит ученик, отмеченный даром Неба. Подойди ближе, Сардар, дай дорогим гостям моим полюбоваться твоим умением! Ты ведь за этим пришел, Нилюфер? — От тебя ничего не скроешь, Фарханг-ага: верны речи твои и по-прежнему остер взор. Нового наложника привел я, чтобы узнать, какова воля Небес на его судьбу. — Пусть Сардар предскажет, — прорицатель плотнее закутался в черный покров, словно ему было зябко. — Для меня великая честь служить повелителю нашему и радости его, — мягкий голос Сардара окутал небольшое помещение, словно дымкой. А, может, это, действительно, был дым от курильниц, что возвышались по углам комнаты на высоких кованых треногах? Лирой моргнул, когда Парис ловко снял с его головы абий, позволяя Сардару взглянуть в лицо Его Высочества. Зрачки молодого прорицателя расширились, заполняя всю радужку, а затем резко вертикально сузились, как бывает у кошек. Испугаться омега не успел, ему сунули под нос плошку с дымившимся угольком, требуя вдохнуть. Лирой думал, что закашляется, но дым тёк по горлу горьковатой ноткой, ничуть не беспокоя дыхания и не вызывая слёз на глазах. — Хорошо, — тихо пробормотал молодой прорицатель, окуривая тем же дымом медный чеканный поднос. — Хорошо… закрой глаза, о, не имеющий имени… и протяни руки… Юноша почувствовал, как ему в ладони вложили какие-то палочки, а затем снова окурили их дымом. — Бросай! Палочки со звоном рассыпались по блестящей поверхности, и Лирой рискнул глянуть сквозь ресницы. Прорицатель пал ниц, склонился над рисунком из маленьких дощечек, изучая нанесенные на них символы. — Мак, — наконец, произнес он, скользя подушечками пальцев по краю подноса. — Твой цветок мак, наложник… Теперь можешь взять одну танири, но только одну, слышишь! Его Высочество протянул руку к дощечкам, что были отполированы до блеска множеством прикосновений. Которую? Символов он не понимал, это были не буквы, а, скорее, рисунки, поэтому можно взять любую, все едино… Выудив из россыпи одну танири, Лирой протянул ту прорицателю. Разрисованные цветами и травами пальцы Сардару сжались, забирая из рук омеги его выбор. — Золото, — молвил он, бросив взгляд на символ. — Отныне ты будешь зваться Набияр, наложник повелителя нашего! И да будет к тебе благосклонно Небо! — Нет! — вскинул морщинистые руки старик. — Плохой выбор! Плохой! Уведи этого несчастного, Нилюфер! Уведи с глаз моих! Никогда не бывать ему наложником! — Старость замутила разум твой, Фарханг-ага! — рявкнул Нилюфер, обрывая причитания. — Подумай сам, разве не добрый то знак?! Если повелитель наш полюбит наложника своего, как Хетрир Великий, да будет прославлено его имя в веках, возлюбил прекрасного Набияра Аль Рахбад, то сколько власти окажется в этих нежных руках?! И тот, кто поможет ему обрести счастье с Сыном Небес, станет купаться в роскоши и почёте! — Или же Суль-Мирьях вновь утонет в крови, — старик колебался, не зная, что предпочесть. — Смута и борьба за императорский трон раздерут династию на части… Ты этого хочешь, Нилюфер? — Я хочу вырваться со Двора Стареющих омег! Он хочет обрести свободу! Парис жаждет получить признание и должность старшего евнуха! А ты? Чего хочешь ты? Яростный взгляд Нилюфера прожигал насквозь. — Покоя, — без затей ответил старик. — А я желаю новый двор, больше этого, желаю содержание, больше того, что имею, желаю право входить в гарем, когда вздумается, — выпалил младший прорицатель. — Ты услышал? — Нилюфер обернулся к Лирою. — Даю слово, что все получат, чего желают, если я стану шестым имбалем Императора, — юноша расправил плечи и оглядел собравшихся. — Станешь, — устало вздохнул Фарханг-ага, набрасывая на поднос край своего покрывала. — Но не всё тебе в этом понравится, Золотой Мак. Уходите, мне нужно отдохнуть. Дворик они покидали в молчании, думая каждый о своем. — Постой, Набияр! Подожди! Лирой не сразу понял, что окликают именно его. Обернувшись, омега увидел, что молодой прорицатель спешит за ним, протягивая вперед обе ладони. — Сердце твое полно тоски, — удивительные глаза с вертикальными зрачками поймали внимание принца, окуная его в странное оцепенение. — По родным краям… по двум кровным родичам… ты еще увидишь золотого льва… у вас одинаковые янтарные очи… так ты тоже львёнок, Нибияр! Борись и никогда не отступайся от задуманного… и вот… возьми амулет… он тебя сбережет… Сардар вложил в ладонь юноши кольцо, целиком выточенное из голубоватого прозрачного камня. — Оно потемнеет, если поблизости окажется яд, — прорицатель моргнул, и его зрачки вновь стали человеческими. — Не забудь свое обещание, Мак пустыни. И приходи, если нужно будет заглянуть в зыбкое изменчивое будущее: я всегда буду здесь. Завернувшись в черный покров, прорицатель попятился, поклонился, а затем поспешил назад, в резную арку, за которой остался маленький внутренний двор с несколькими пальмами и едва шелестящим фонтаном. — Вот ты и шагнул на первую ступень, о гордость моего сердца, — Нилюфер смотрел на Лироя с явным уважением. — Тебя признал новый провидец, это дорогого стоит. Теперь идем в гарем, нужно объявить всем: новый наложник Императора наконец-то получил свое имя. — Прежде расскажи, что за кровавые ужасы наобещал старик? — Его Высочество упрямо скрестил руки на груди, отказываясь сделать хоть шаг. — Ты же читал о великом горе, охватившем династию Сынов Небес, когда Хетрир Великий бросился в море со скалы, не назвав имени наследника. Все двенадцать сыновей его боролись за власть: Суль-Мирьях погрузился во мрак междоусобной войны, и только последний оставшийся в живых юный альфа сумел прекратить это, силой примирив рассорившиеся племена. Кто-то поддерживал старшего сына, кто-то среднего… — Я помню, — кивнул Лирой. — Я читал: триста лет назад обычай называть имя наследника прервался, что едва не привело к крушению всей императорской власти над этими жаркими землями. Но причина? Омега? Которого звали, как меня? Парис кивнул, подтверждая слова господина. — Тот наложник был истинным своему повелителю и был отравлен из ревности, из зависти, из желания устранить соперника, — теперь голос Нилюфера упал до едва слышного шепота. — Император приказал казнить весь гарем, а сам, обезумев от горя, бросился со скалы в объятия моря, прижимая к себе бездыханное тело своей пары. С тех пор истинность в Суль-Мирьяхе — преступна. — А кто вообще это измерял? — фыркнул Лирой, успокаиваясь: ну какая же ерунда! Кто сказал, что эта истинность вообще существует?! Люди часто путают её с любовью, возникшей внезапно, как гром среди ясного неба — так у него случилось с Марселем. И будь Лирой для него истинным, альфа бы перевернул небо и землю, но не позволил бы отнять у него того самого, единственного, необходимого… — Но господин, истинность преступна еще и потому, что она нарушает служение повелителю, — заговорил маленький евнух. — Наложники служат Сыну Небес, именно о нем должны быть все их помыслы, именно ему они должны желать угодить, но как быть, если у наложника есть истинный? Разве сумеет он тогда достойно служить Императору? Нет, нет и нет! Горе тогда ждет преступников! Горе и страшная казнь! — Варварство, — дернул плечом Лирой. — Ладно, не хочу больше об этом… Я понял, что долг всех и вся ублажать Сына Небес, и я буду делать это со всем рвением, лишь бы получить то, что желаю. — Наконец-то уши мои слышат речь, достойную будущего имбаля повелителя, — обрадованно хлопнул в ладоши Нилюфер. — Идем, Набияр, прекраснейший из цветов пустыни: дадим пищу для зависти и сплетен! *** — Наложник Сына Небес, Дня и Полуночи, солнцеликий Набияр, — провозгласил Парис, останавливаясь на пороге. — Да будут согреты счастьем его долгие дни! Лирой вошел под своды гарема, держась так, как привык при дворе Авалорна: царственно и безмятежно, словно не замечая сотен любопытных, жадных, оценивающих, гневных, изумленных взглядов, направленных на него. Каждому омеге было интересно взглянуть на замухрышку, которого, наконец, вывели в свет, и каково же было потрясение, едва только они увидели… Лирой медленно ступал по коврам, давая возможность всем вдоволь налюбоваться на себя. Нилюфер, идущий на шаг позади, тихо рассказывал, кто есть кто среди отдыхающих в беседках и у фонтанов наложников. В самом центре огромного помещения находилось возвышение, где на оттоманках возлежали пятеро имбалей, тех самых счастливцев, что много раз делили с Императором ложе и подарили ему сыновей. Несколько слуг с опахалами пристально следили за комфортом любимцев Сына Небес, спеша исполнить любое их повеление. — Взгляни и запомни: вот твои главные соперники, Набияр. Они сделают все, чтобы не позволить тебе возвыситься… Светлоликий Джайдра, чья кожа белее снега — он родил господину троих альф, златокудрый Иман — у него двое сыновей, оба омеги, черноокий Гюльдар — тоже двое, альфы, у Зедана и Михира по одному сыну, и, кажется, Михир скоро вновь порадует повелителя счастливой вестью. Поклонись им, но не слишком глубоко: ты уважаешь их статус — и этого довольно. Лирой остановился перед возвышением, медленно склонил голову, и все вокруг наполнилось мелодичным перезвоном. В ответ его удостоили лишь взгляда мельком, словно на что-то незначительное, и это задело принца сильнее, чем все остальное. Кровь Де Корд вскипела в его жилах, хотя на лице не отразилось и намёка на чувства: юноше были хорошо знакомы эти придворные игры, и он превосходно умел в них играть. — Хочу выйти в сад, — произнес он, обращаясь к Нилюферу. — Парис, принеси мне пиалу щербета! И еще фиников… Да, фиников! И поскорее! — Как пожелает господин, — почтительно поклонился маленький евнух. От свежего воздуха и простора у Лироя даже закружилась голова. Его Высочество и не предполагал, что настолько устал целыми днями сидеть в крошечном джан, и будет так рад возможности вырываться из заточения, чтобы вдоволь надышаться чистым воздухом, в котором чувствовался солоноватый запах моря. Сады гарема располагались террасами, так, чтобы, прогуливаясь тенистыми аллеями, можно было постепенно спуститься к самому берегу и полюбоваться на лазурный залив, сидя в мраморной беседке у воды. Лирой с восторгом оглядывался вокруг, любуясь сочной зеленью растений, яркостью и пышностью розовых кустов, взгляд то и дело задерживался на переливчатых павлинах и снежно-белых лирохвостах, что мерно расхаживали по лужайкам. Всё огромное пространство сада укрывал ажурный купол, похожий на золочёное кружево, и Лирой долго стоял, задрав голову вверх, рассматривая это творение иноземных мастеров. — Изумительно красиво, — наконец, молвил он, опуская взгляд. — Но это все равно клетка… разве что птицы здесь разумны и могут говорить. — Поразительно точное наблюдение, — усмехнулся Нилюфер, подхватывая омегу под руку и увлекая под сень пышно цветущих деревьев. — Наслаждайся относительной свободой, мой принц.