Птичка

— Сегодня ты научишься услаждать чресла повелителя, — Нилюфер поставил перед учеником шкатулку с дилдо. — Но теперь сделаем это, как подобает. Парис, надень на господина фай. — Что это? — насторожился юноша, увидев в руках евнуха кожаную маску с красивым тиснением и яркой росписью. Кажется, маска надевалась на голову, плотно закрывая глаза, оставляя открытыми лишь нос и губы. — Каждый наложник надевает фай перед тем, как пройти по Пути Наслаждений, — Парис с поклоном протянул вперед странный предмет, давая возможность внимательно его рассмотреть. — На богоподобного Сына Небес нельзя поднимать взгляд, а во время удовольствий оскорбить повелителя открытым взором, значит проявить крайнее неуважение и непокорность. — Иными словами, я должен буду отдаваться Императору, даже не видя его лица?! — Никто не имеет права смотреть на повелителя, да будет славным его правление! Никто из вельмож не поднимает взора до тех пор, пока ему не будет позволено! Советница Линь и вовсе незряча, причем ослепили её по приказу Сына Небес! Неужели ты, Набияр, думаешь, что будешь на особом положении?! Нилюфер скрестил руки на груди, глядя на растерянного юношу сверху вниз. — До тех пор, пока ты не станешь имбалем, ты не сможешь узреть лица Императора, — уже тише молвил наставник, совладав с чувствами. — У нас очень мало времени, нужно лучше тебя подготовить. Надевай. Набияр послушно закрыл глаза, позволяя маленькому евнуху надеть на него повязку и затянуть на затылке ремешки. Маска сидела плотно, не позволяя увидеть ничего, кроме светлого края, касавшегося щеки. — И как же омеги в этом ходят? — Их ведут за руки старшие евнухи, — Парис проверил застежку на прочность. — Стража распахивает дверь и наложник, сделав первый шаг внутрь, сбрасывает с плеч халат, оставаясь в одеянии радости. Затем опускается на колени, склоняется ниц и ждет позволения подняться. — А дальше? — Лирой пытался разговором отогнать неприятное чувство ослепления. — А дальше нужно подняться и пройти вперед, на голос повелителя ровно десять шагов. Мы это отрепетируем, не нужно волноваться. Сейчас сосредоточься на дилдо. Покажи, как будешь касаться, и объясняй, что делаешь и зачем. Судя по шелесту одежд, Нилюфер устроился напротив, наблюдая за действиями ученика. — Для начала я должен пройтись рукой по всему стержню жизни, как будто изучая, — омега скользнул пальцами по дилдо раз, другой, практически не сжимая. — Затем чуть обвести узел, это нравится альфам, это их возбуждает… Дальше необходимо усилить нажатие, а через пару мгновений ослабить, дразня и обещая. Ладонью прижать навершие стержня жизни, там есть чувствительное место: вот здесь… А еще можно… Не договорив, юноша подался вперед, намереваясь показать, чему научился дома, на тайных свиданиях с Марселем, однако окрик наставника заставил замереть на полпути с приоткрытым ртом. — Что ты творишь, о, сын погибели?! Хочешь, чтобы тебе вырвали язык?! Парис, сними с него фай! Лирой поморгал, привыкая вновь видеть без помех, а затем поднял взгляд на побледневшего от испуга учителя. — Вырвут язык за минет? — недоверчиво переспросил он. — Ты шутишь?! Вместо ответа Нилюфер сжал пальцами виски, не зная, как сформулировать ответ. На выручку пришел Парис, все еще бледный от испуга. — Господин, молю, не делайте никогда так! Это строжайше запрещено! Касаться грязными устами стержня жизни: немыслимый грех! Нас всех казнят за такое! — За минет? — повторил Лирой. — Вы, правда, серьезно? — Мой принц, послушай, — голос Нилюфера был тих. — У нас на родине искусство любви другое, не такое, как здесь. Наши альфы с радостью и восторгом ласкают своих омег ртом, а омеги с наслаждением отвечают им тем же, но в Суль-Мирьяхе искусство минета под строжайшим запретом! За подобную дерзость тебя накажут, нас всех накажут! Молю, никогда не повторяй подобных попыток и не говори никому, что вообще о таком знаешь. В гареме повсюду уши, помни об этом! Перед мысленным взором Лироя встали тёмные лабиринты дворцового парка, светлая макушка Марселя у омежьих бёдер, прикосновения горячего языка и упоительное чувство разрядки в красивые мужские губы… Да, фактически принц остался девственником, но на невинные утехи всегда смотрели сквозь пальцы: никто не считал минет чем-то предосудительным, особенно, если оба охвачены чувствами, которые просто невозможно держать в узде. Позднее он сам тоже много раз опускался на колени перед Марселем, тая от предвкушения и медленно расстегивая пуговички на его бриджах. А теперь, оказывается, может расплатиться за это собственным языком… Но, судя по бледным испуганным лицам своей новой свиты, угроза была вполне реальна. — Хорошо, я понял, — вздохнул Его Высочество, убирая дилдо обратно в шкатулку. — Пожалуйста, составьте мне список всего того, что в Суль-Мирьяхе категорически неприемлемо, чтобы я по незнанию не оказался в затруднительном положении. — Это правильный подход, — одобрительно кивнул Нилюфер, поднимаясь с места. — На сегодня предлагаю сделать перерыв. Я пойду побеседую со старшими евнухами, предложу им щедрую оплату за возбуждение любопытства Императора в отношении тебя, Набияр. А завтра продолжим изучать искусство любви, нужно отрепетировать твое появление в покоях Сына Небес, дабы ты своей неловкостью не оскорбил его взор. Звонкие монеты перекочевали в поясной кошель, расшитый жемчугом и серебром. Нилюфер затянул шнурок, обернулся к принцу и маленькому евнуху, решая, будет ли безопасно отлучиться на некоторое время и не успеет ли Его Высочество натворить что-то без опытного наставника. — Парис, я думаю, Набияру придется по душе прогулка. — Уверен, это так, господин, — поклонился омеге мальчишка. — Я прослежу за всем. — Надеюсь, — кивнул Нилюфер, распахивая двери. — Скандалы нам сейчас будут совсем не кстати. Действительно, Лирой был очень рад вновь выйти на свежий воздух и простор. Юноша шел первым, неспешно и плавно, любуясь растениями и птицами, сновавшими в ветвях деревьев. Названий этим ярким щебечущим пташкам Его Высочество не знал, но спрашивать сейчас у Париса было вопиющим нарушением правил: слуга должен следовать за господином на два шага позади, поэтому принц шел вперед, наслаждаясь самой возможностью гулять по аллеям, постепенно спускавшимся к морю. А почему бы и нет? Лирой, наконец, увидел, что между зелени начала показываться яркая бирюза воды: море ждало его и звало, манило, торопило помчаться бегом, и только боязнь уронить свой статус и растерять башмачки без пятки останавливали принца от поспешного радостного спуска. Наконец, впереди мелькнул белый мрамор беседки. Широкие ступени вели к самому подножию скалистого берега, и в самом низу, на площадке, выложенной мозаикой, Лироя поджидала конечная цель его маленького путешествия. Но, увы, беседка оказалась занята: внутри уже сидели четверо омег, синхронно повернувших головы к незваному гостю. Лирой узнал одного из юношей — того самого счастливчика, которого вчера призвали к Сыну Небес. — Простите, что побеспокоил, — Его Высочество чуть склонил голову, выказывая уважение. — Я сейчас же уйду. — Постой! — окликнул его Азарий. — Садись к нам! Лирой сперва не поверил, что обращаются к нему, но, когда голубоглазый омега заулыбался и поманил принца рукой, сомнений не осталось. — Я Азарий, а это мои друзья. — Я Махрам. — А я Сибин. — Я Аман, — по очереди называли себя омеги. — Набияр, — представился принц, устраиваясь на сидении. — Мы тут болтаем, — Азарий подал юноше пиалу с щербетом. — Я только начал рассказывать о ночи с повелителем. Хочешь послушать? С одной стороны, отказаться было невежливо, а с другой Лирою нужно было узнать как можно больше обо всем, что ждет его в покоях Императора, так почему бы не послушать? — Разумеется, — улыбнулся юноша. — Как можно не хотеть? — Я так рад, что столь знатный и богатый омега, как ты, относишься с теплотой к тем, кто более низок по рождению, — на щеках Азария появились очаровательные ямочки. — Весь гарем судачит о том, каков же иноземный принц, брат могущественного повелителя! — Ты уже удачливее меня, — Его Высочество почувствовал, что этот юноша начинает ему нравиться. — Тебя выбрали. Как оно? Страшно? — Вот! — наложник с гордостью продемонстрировал роскошное ожерелье, в котором рдели крупные рубины. — Сегодня утром прислали подарки от Сына Небес! Украшения, три новых халата, сладости и благовония! Я так счастлив… — Ожерелье великолепно, — похвалил Набияр, прекрасно разбиравшийся в ценности каменьев. — А что это за солнышко на цепочке? Оно похоже на те, что носят имбали, но отчего тогда на шее? — Так он же теперь кадир, — вклинился в беседу Аман. — Простите мое невежество, но я не знаю, что это означает, — Лирою показалось, что признаться в своем незнании не стыдно. — Кадир — означает избранник, — заливаясь румянцем, объяснил Азарий. — Сын Небес призвал меня в Светлый День, потому я помечен сиянием солнца. Теперь я буду призван только в дни, когда повелитель наш озарён божественным светом. — А еще это значит, что наш Азарий теперь сможет родить господину и повелителю нашему сына: сильного альфу или прелестного омегу, — округлив глаза, заговорщически прошептал Сибин. — И стать имбалем. Вот, что это означает! Омеги звонко рассмеялись, хлопая в ладоши. — Но постойте, а… разве этот шанс зачать от Императора, есть не у всех? — изумился Лирой. — Что ты, Набияр, как можно, — теперь за объяснения взялся смуглокожий Махрам. — В этом-то и смысл гаремной иерархии! Простые наложники услаждают повелителя нашего, да не оставит Небо его всякий миг, однако только избранных, кадиров, допускают в его покои в течку. Именно кадирам выпала честь принять семя Императора в лоно свое и подарить ему дитя. — Значит, прочие омеги коротают течку в одиночестве? — совсем растерялся Его Высочество. — У прочих есть дилдо, — пожал плечами Махрам. — Я, например, даже не надеюсь ни на что подобное, ведь у повелителя уже есть имбаль из моего племени, так что… Вай-ме, ты же не знаешь! Сейчас расскажу. Мой народ обитает в Великой Пустыне Бахаб, кочуя от одного оазиса к другому. Раз в пять лет старейшины выбирают самого прекрасного омегу, которого преподносят в дар повелителю, как знак величайшего почтения к Богоподобному Сыну Небес, Дня и Полуночи. Я танцевал до упаду с заката и до самого рассвета, пока пламя костров тянулось к небесам, усыпанным звездами. Я танцевал дольше всех и встретил солнце еще на ногах, хотя прочие претенденты уже лежали без сил на песке. Я был горд и счастлив обойти всех и уже на следующий день меня со всеми почестями проводили, усадив на белого дромедара. Лирой только кивнул, вспомнив, как сам трясся в паланкине, едва сдерживая подступавшую тошноту. — Здесь, в гареме, я узнал, что Михир, которого подарили Сыну Небес пять лет назад, уже стал имбалем. Не думаю, что Император захочет взять себе второго имбаля из того же племени, так что… на свою долю я не ропщу, я счастлив жить здесь и, может, когда-нибудь испытаю как это — пройти по Пути Наслаждений. — Да услышит Небо твои желания, — воздели руки кверху оставшиеся омеги. — И да будет милостиво к тебе, исполнив их! — Теперь пусть расскажет Азарий, — Махрам обернулся к самому счастливому из них. — Мы все ждем с нетерпением! Юноша зарумянился, вздохнул, провел пальцами по ожерелью, словно припоминая подробности своей первой ночи с альфой, а затем тихо заговорил. — Когда я шел, то только благодаря помощи старших евнухов держался на ногах от испуга: что, если я не понравлюсь повелителю? Что, если он отошлёт меня назад, покрыв позором и бесчестием? Но, едва я переступил порог покоев и, как полагается, медленно опустился на колени, приветствуя Императора, как раздался его голос: спокойный, глубокий и обволакивающий, словно мёд… Господин велел мне подняться и пройти вперед положенные десять шагов. Я шел, едва дыша, боясь оступиться, боясь показаться неловким… Рука повелителя пришла мне на выручку, удерживая и не позволяя упасть. Омеги слушали, затаив дыхание и не сводя взгляда с рассказчика, а тот, казалось, мыслями перенесся в ту самую ночь, когда Император призвал его на свое ложе. — И каков он, Сын Небес? — первым не выдержал Лирой. — Сильный, — румянец ярче вспыхнул на щеках Азария. — Плечи его широки и надёжны, а руки повелителя — руки воина, но они знают, как касаться нежной кожи омеги, не причиняя боли. Было так странно гладить ладонями его тело, ощущая живое тепло… а стержень жизни его… он горячий, твердый, как дилдо, но это совсем-совсем по-другому! Я следовал всей науке, которую постиг здесь: использовал собственное тело как инструмент наслаждений, но повелитель был так… так искусен, что я обронил жемчуг трижды, и только после этого Сын Неба насытился удовольствиями… Не веди Его Высочество долгих бесед с Нилюфером и Парисом, он бы и не понял, что означает это «обронил жемчуг», ведь здесь о постельных утехах говорили весьма иносказательно, подбирая для простых и откровенных вещей самые витиеватые названия. — Было больно? В самый первый миг? — Аман стиснул ладони, взволнованный рассказом. — Повелитель не был груб со мной, — тихо вздохнул наложник. — Он понимал, что я испуган, что смущен, но полон желания доставить ему удовольствие… Пальцы его были нежны, когда касались моего тела, губы его обжигали мою грудь, и вскоре я почувствовал, что бедра мои изнутри стали влажными, а в животе вспыхнул сладкий огонь. Каждое прикосновение повелителя стало хворостом для этого костра. Сын Небес сказал, что стоны мои сладки, как патока, а тело нежно, как бархат… Когда ствол жизни господина нашего был во мне… это… это не сравнится ни с чем… И я желал лишь одного, чтобы он продолжал терзать меня наслаждением снова и снова… Избранник Императора помолчал немного, пригубил из пиалы согревшийся щербет, чуть поморщился от того, что питье на жаре стало теплым, а затем продолжил, скромно опустив длинные ресницы. — Когда же повелитель утомился, он еще раз похвалил меня и сказал, что я угодил ему в эту ночь. Затем раздался перезвон, видимо, на ложе Императора есть шнурок, которым Сын Небес дает старшим евнухам понять: господин желает спать и омегу можно увести из его покоев. Меня подняли с ложа, завернули в халат, оброненный по пути, и понесли к выходу. Я был слаб и полон неги, глаза мои закрывались, но я услышал, как повелитель обращается к евнухам. «С этой ночи Азарий — мой кадир, — так сказал Император. — Позаботьтесь о нем, как подобает!» Да, так он сказал, и сердце мое зашлось от счастья. — Ты, действительно, избранник Богоподобного, — заулыбались омеги, обнимая смущенного юношу. — Да будет Небо щедро к тебе и позволит зачать сыновей! Между тем даже у моря становилось жарко. Легкий бриз уже не спасал, зато солнце припекало вовсю, да и щербет больше не освежал, став приторным и тёплым. — Пора возвращаться, — решительно поднялся с места Махрам. — Иначе наш белокожий Набияр обгорит до смугла, а это будет плохо. — В следующий раз пусть твой слуга захватит абий, — Азарий последовал примеру наперсника. — Ты ведь придешь еще к нам сюда посидеть? Обещаешь? Лирой улыбнулся, с благодарностью принимая предложенную ему дружбу. Снаружи беседки евнухи, сидевшие прямо на мраморных плитах, играли в какую-то игру, с азартом переставляя красные и белые камушки по доске, разделенной на белые и алые ромбы. — Как это называется? — Его Высочество с любопытством заглянул через плечо Париса. — Простите, господин, мы увлеклись, — ахнул маленький евнух, оглядываясь на омег. Остальные слуги тоже выглядели смущенными и испуганными, ведь их застали за бездельем, а это весьма плачевно. Если только омеги вздумают пожаловаться… — Ничего, мы тоже болтали, — упокоил их принц. — Так что это за игра? — Баш-май, — ответил Парис, собирая камушки в шкатулку. — На первый взгляд ничего сложного, но тут нужно думать и просчитывать каждый ход. — Научишь меня? Мы тоже можем играть, верно? — Верно, — закивали наложники. — Но только это должен быть секрет: омегам нельзя даже думать о таком! — Значит, будем учиться и играть только здесь, — подвел итог Лирой. — А теперь идемте, становится ужасно жарко. Пока омеги и их слуги неспешно шагали по тенистым аллеям парка, Его Высочество успел узнать кое-что о своих новых знакомых. Как оказалось, Сибин и Аман выросли вместе, ведь отцы их были дружны между собой. Оба богатые торговцы пряностями, владели общим маленьким флотом из пяти кораблей, что возили ароматный товар по всему миру. Вот и их дети сызмальства играли вместе, а как подросли, отец Сибина решил преподнести очаровательного сынишку-омегу в дар Богоподобному Императору. Аман бросился в ноги своему родителю, умоляя того отдать и его в гарем Сына Небес, дабы они с Сибином не разлучились, и оба альфы пришли к согласию: не будет меж ними спора, чей сын красивее и достойнее. Оба равны, оба прекрасны и обоих с почетом проводили во дворец, усадив каждого на белоснежного верблюда. Азарий же происходил из скромной семьи: у его отца было всего два супруга и всего четверо сыновей от них. Старшие братья-альфы поступили на службу в армию Императора, а сам Азарий даже не мечтал, что когда-нибудь вообще увидит подобную роскошь воочию. Однако, судьба распорядилась так, что юного омегу заметил евнух, служивший в гареме Императора. После краткой беседы с отцом Азария в кошель главы семейства упало немало звонких монет, а жизнь омеги круто поменялась: его призвали во дворец, где обучили всему, что следует знать наложнику, а дальше… Дальше его ждала любовь повелителя, почёт и уважение, как кадира и будущего имбаля. Об изменившемся статусе Азария запросто можно было судить: все, кто попадался навстречу компании омег, ниже всего кланялись именно ему — избраннику Светлого Дня, счастливчику и любимому сыну удачи. Лирой тоже успел коротко пересказать свою историю, деликатно умолчав о Марселе и своем разбитом сердце, оставшемся далеко на родных берегах. Наложники слушали, раскрыв от изумления рты: еще бы, иноземный принц запросто общался с альфами, служившими при дворе его царственного брата! — И что, так может каждый омега? — недоверчиво переспросил Аман, когда Его Высочество вскользь упомянул о прощальном бале в честь его обручения с Императором. — Наби, ты шутишь?! — Вовсе нет, — рассмеялся Лирой. — В следующий раз расскажу вам про королевскую охоту, это очень увлекательно и, клянусь, все до последнего словечка — истинная правда! Однако разговор пришлось завершить раньше, чем вся честная компания возвратилась в гарем: навстречу юношам вышел один из имбалей Сына Небес в сопровождении свиты из десятка омег, слуг и евнухов. — А, наш счастливый избранник Дня, поздравляю, — улыбнулся черноокий Гюльдар в ответ на низкий поклон Азария. Лирой последовал примеру прочих: имбаль повелителя находился на вершине иерархии гарема и самое глубокое почтение следовало выказать именно ему. Гюльдар бросил взгляд на остальных спутников Азария, а затем вновь сосредоточился на новом фаворите Императора. Густо подведенные раскосые глаза имбаля придавали его лицу какое-то кошачье выражение, словно бы омега лишь играл с новичком, будто с мышкой, то втягивая, то выпуская коготки. — Приходи завтра в мои покои, мой солнечный, — приглашение от Гюльдара прозвучало как гром среди ясного неба. — Скоро ты тоже станешь имбалем, а значит, мы будем дружить. Наши дети будут расти вместе. Можешь захватить и своих друзей, если желаешь. — Благодарю от всего сердца, — зарделся Азарий. — Я и помыслить не мог о такой чести, господин! — Завтра, после того как Советница объявит волю повелителя: кому выпадет черёд пройти по Пути Наслаждений. Я буду ждать тебя, солнечный кадир. — Вы видели?! — Азарий обернулся вслед уходившему омеге, изумленный и растерянный. — Почему он меня позвал?! Гюльдар никогда и ни с кем не заговаривает, кроме равных себе по положению… все, что он хочет сказать, передаёт его свита… да к тому же он имбаль Полуночи… не понимаю… как думаете, зачем я ему? — Это игра, — тихо отозвался принц. — На выживание. Возможно, Гюльдар чувствует в тебе соперника и поэтому желает держать ближе к себе. В любом случае, лучше не наживать в его лице врага. Пусть думает, что ты наивный дурачок, верящий в дружбу между имбалями, ведь еще неизвестно, чей сын наследует Императорский престол: твой или его. — Я еще никого не родил, — рассмеялся Азарий. — Но в твоих словах есть истина, Наби. Я буду признателен, если ты и остальные пойдёте со мной. — Мы пойдем, — пообещал за всех Сибин. — При нас Гюльдару будет сложнее строить козни, что бы он там не замыслил против тебя. *** Имбаль Полуночи жестом подозвал к себе одного из омег, составлявших его свиту. Юноша приблизился, поклонился, всем видом выражая уважение господину. Гюльдар помедлил, глядя на омегу, принадлежавшего к тому же народу, что и он сам. Что же, этот — один из самых надёжных… — Дирьян, мне нужно, чтобы ты начал пристально наблюдать за этим выскочкой. — За новым кадиром, господин? — Небо, сдался мне этот цветок?! Я говорю о Набияре! Видел ты его одежды и украшения?! Почему простой наложник столь богат?! Разве это не сеет смуту среди гарема?! Подобными благами может обладать имбаль или кадир, но только не безвестный мальчишка, ни разу не призванный по Пути Наслаждений! — Простите мне мою дерзость, но он принц… Сын Небес не отнял у него имущество, привезенное с родины, и эта мудрость повелителя нашего… — Молчи! — властно вскинул руку Гюльдар. — Этот Набияр слишком дерзок! Я вижу это в его взгляде, в осанке, в том, как он движется и говорит! Требуется поставить его на место! Все знали: если Гюльдар гневается, то добра не жди, поэтому собеседник его умолк, покорно потупив взгляд. — Позови мне Джамаля! Усевшись на скамью, омега задумался, глядя на журчащий ручей, что сбегал по мшистым камням и уносился вниз, к морю. Появление в гареме новенького поначалу совершенно не взволновало Гюльдара, тем более слухи о позорном провале иноземца позволили вдоволь над ним посмеяться. Первые несколько дней наложники только и делали, что передавали из уст в уста рассказ о потешном наряде, в котором принц Лебрании явился пред очи повелителя. Однако, вскоре по гарему поползли слухи о потрясающей красоте новенького, до поры скрытой под уродливой одеждой, нелепым разрисованным лицом и громоздкой прической. А когда Набияр явился в гарем, окутанный перезвоном бубенчиков и изысканными тканями новых одежд, смеяться расхотелось всем. В том числе и имбалям. Пусть этот Азарий становится кадиром, пусть родит Сыну Небес дитя и вознесётся еще выше — он не опасен, Гюльдар слишком хорошо знал такую породу наложников: они милы, нежны, скромны и пугливы. А вот Набияр — это проблема. Проблема огромная, если учесть, какое имя ему подобрал прорицатель… Нельзя допустить, чтобы этот Золотой Мак приблизился к Императору, иначе последствия могут быть поистине катастрофичными для всех. Гюльдар слишком хорошо понимал, что стоит на кону: власть. Власть, влияние на Сына Небес и вложение в будущее, когда повелитель, наконец, назовет имя своего преемника. Черноокий Гюльдар всегда знал: это будет один из его сыновей, похожих на отца, как две капли воды. — Джамаль, я хочу поручить тебе одно дело, — омега кивнул подошедшему наложнику. — Ты ведь хочешь скорее попасть в опочивальню Сына Небес, верно? Высокий юноша очаровательно улыбнулся в ответ, демонстрируя явное желание услужить. — Я замолвлю за тебя словечко перед старшими евнухами, а ты поможешь мне устранить новенького. Набияра. — Этого зазнайку? — в голосе наложника послышалась злая ревность: принц был гораздо красивее и шансов очаровать Императора у него было явно больше. — Все, что угодно, господин. — Я рад, что не разочаровался в тебе, — имбаль снял с пальца кольцо с ярким изумрудом и протянул его наложнику. — Вот, это подарок. Носи. А теперь слушай, что нужно делать.