Птичка

Кое-как успокоив рыдающего господина, напоив его кофе и впихнув пару жареных пирожков с бараниной, Парис переключился на Нилюфера: тот до сих пор не мог прийти в себя, и ходил из угла в угол, обхватив себя руками за плечи. — Все не так уж плохо, — маленький евнух потянул Нилюфера к столику. — Возможно, повелитель не так уж и разгневан, раз до сих пор не приказал бросить господина в темницу… — Но ведь и даров он не прислал, — возразил Парису омега. — Было бы, за что, — всхлипнул Лирой, утирая слезу, сбежавшую по щеке. — Но и императорской стражи у двери нет, только двое слуг Мухам-оглы, — резонно заметил маленький евнух. — Я пойду, послушаю, о чем говорят в гареме… — Разумно, — согласился Нилюфер. — Ступай, разузнай все, что сумеешь. Поклонившись обоим, Парис выскользнул за дверь, глянул на молчаливых бет, что стояли в коридоре, и поспешил в главное помещение, прекрасно зная, что там можно найти ответы на любые вопросы: все здесь жили слухами и сплетнями, ведь это было единственным доступным развлечением, когда один день похож на другой, словно близнецы. Чувство вины точило маленького евнуха изнутри вязкой горечью. Как мог он так подвести своего господина?! Зачем подал ему дым-дурман?! Из-за него первая ночь с повелителем закончилась так провально… из-за него господина теперь ждет наказание… о, неужели за ним, нежным и прекрасным, придут старшие евнухи, чтобы отдать в не знающие пощады руки палача?! Неужели тот отсечёт язык господина и бросит его на съедение собакам, а самого несчастного омегу выставят на торгу?! Сердце исходило кровью от тревоги: что решит Сын Небес? Что? В главном зале гарема было многолюдно: наложники смеялись, пили щербет и угощались фруктами, расположившись вокруг имбаля Полуночи. Темноокий Гюльдар, одетый сегодня в нежно-розовый халат рассказывал нечто такое, от чего омеги то и дело звонко смеялись, прикрывая рукавами губы. В высокой прическе имбаля покачивались и звенели драгоценные шпильки с подвесками из розового кварца. Парис, тихо переступая, подобрался ближе, оставаясь невидимым для имбаля Полуночи за спинами других наложников. И пусть Небо обрушится на голову Париса, если имбаль сейчас говорит не о его несчастном господине! — А еще рассказывают вот что, — довольная улыбка любимца Полуночи подтвердила правоту маленького евнуха. — Жила-была хвастливая ворона, возомнившая себя ровней лебедю. Навешала на себя цепочек с бубенцами, хвостом вертит — глядите, какая я краса! И увидала ворона, что лебеди собираются лететь через море, подскочила, на камень уселась и говорит вожаку лебединой стаи: я враз тебя обгоню в полёте! Я и вперед лететь могу, и назад, и лапками вверх, и у самой воды, и в самых высоких облаках, и способом дин-джин, и способом лин-лин, и способом ан-ан, а бубенчики звяк-звяк… Посмотрел на хвастливую ворону лебедь, вздохнул и отвечает: ну, что же, полетели. Взмыл ввысь благородный лебедь, махнул крыльями, ровно пошел к горизонту. А хвастливая ворона и так летит, и так, и по-всякому вокруг вьется. И так хочется ей показать, как она хороша да умела… Имбаль умолк, выразительно оглядывая притихших омег. — И что с ней сталось, господин? — не выдержал кто-то. — Долетели лебедь с вороной до середины моря, лебедь по-прежнему ровно крыльями машет, а с вороны уже от натуги перья во все стороны полетели, бубенчики отвалились, сама хрипит, еле дышит. Долго ли лететь еще, спрашивает она лебедя. Тот молчит и все крыльями машет, как и подобает благородной птице. А ворону от усталости ниже и ниже к волнам тянет. Из последних сил замахала она потрепанными крыльями, да все-таки в воду упала. Барахтается, а сил взлететь нет. Лебедь круг над ней сделал, спрашивает: это ж каким способом ты сейчас летишь, радость очей моих? А ворона что? Каркнула напоследок и ко дну пошла. Так-то. Не задирай носа, коли не ровня тому, с кем споришь. В толпе раздались смешки, видать, все уже знали о ночном происшествии в покоях Сына Небес и о его утреннем гневе. Только что же теперь делать? Может, подкупить кого-то из стражи: пусть расскажут, что слышали… А, может… — Дорогу! — раздалось в гареме. — Дорогу слугам господина и повелителя Суль-Мирьяха! Дорогу! Вся толпа обернулась к старшим евнухам: те семенили впереди процессии, несущей несколько сундуков и подносов с фруктами и сладостями. Что это?! Кому?! Отчего так поздно?! Обычно дары для наложников приносили с самого утра… И почему так много всего? Неужели Сын Небес возжелал наградить кого-то из своих имбалей? — Кому несут все эти вещи? — Гюльдар, сойдя с возвышения, поспешил наперерез процессии. — Отвечайте! — Наложнику, что вчера прошел по Пути Наслаждений, — молвил один из слуг. Нужно было видеть, как побледнел и закусил губу гордый и себялюбивый ибмаль. Запахнув халат, Гюльдар в раздражении поспешил удалиться, а толпа любопытных до новостей наложников и не подумала расступиться, спеша следом за процессией: неужели нашелся тот, кто еще полюбился повелителю в час Полуночи? Неужели Набияр заслужил благосклонность Сына Небес, раз ему одному досталось столько подарков?! Вот это новость! — О, Небо, — ахнул Парис, увидев, как сундуки вносят в джан его господина. — Воистину великий день! Сердце мое ликует и цветёт, как пустыня весной! Вай-мэ! Ах, янтарный господин мой! Ах, будешь счастлив! *** Парис помчался к распахнутым дверям, сияя торжествующей улыбкой и радуясь вздохам наложников за спиной. — О, счастливец наш Золотой Мак! — Во время Полуночи угодить повелителю… — Ах, сколько даров! Повелитель даже во время Дня к любимым имбалям своим бывает не столь щедр! Маленький евнух хотел было войти внутрь покоев, но его перехватил Дияр-оглы: пальцы, унизанные перстнями, сильно стиснули локоть Париса, удерживая мальчишку на пороге. — Подожди, — велел старший евнух. — Хочу говорить с тобой. — О чём, господин? — изумился Парис. Обычно его держали за подмастерье, и обличенные властью евнухи смотрели на него едва ли не с презрением: оттого и послали служить иноземному принцу, едва по гарему прошел слух, что тот некрасив и не приглянулся Сыну Небес. А теперь, выходит, его начали воспринимать всерьез… — Не знаю, что делал Набияр и чем сумел завлечь господина и повелителя нашего, но я буду пристально наблюдать за ним. Я не допущу, чтобы в гареме зрела смута. Имбаль Полуночи крайне недоволен удачей Золотого Мака. — А разве ты не чтишь волю Сына Небес выше всего, о многомудрый Дияр-оглы? — тут же нашелся Парис. — Разве не повелитель наш выделил господина моего из всех прочих? Разве не наградил его щедрее обычного? Тебе бы холить и лелеять отраду Сына Небес, сдувая с него пылинки! А вдруг янтарный господин мой родит повелителю сыновей? Вдруг один из них наследует престол Суль-Мирьяха? Что тогда? Не пожалеешь ли, что поставил не на того наложника? — Дерзки твои речи, — покачал головой старший евнух и височные кольца тихо зазвенели, откликаясь на движение. — Но, возможно, довольно правдивы, если думать о будущем… Ладно, ступай. Но помни: малейшая оплошность, и Золотому Маку с радостью подставят подножку. А кто — ты и сам знаешь. Но не мои уста тебе об этом сказали. Парис, сложив ладони на груди, поклонился, выражая немую благодарность за откровенность. Значит, имбаль Полуночи объявил войну его господину… и лучше пока ему этого не знать… Парис за всем приглядит сам: война наложников всегда начинается с прислуги. Теперь Парис будет начеку. Для начала нужно осыпать золотом повара, чтобы тот дегустировал еду господина прежде, чем её подадут на стол, а еще… Еще нужно купить клетку с певчими чами-чами: эти яркие птички падают с жердочки замертво, если только почуют в джан яд. Этих птичек крайне тяжело достать, но, если знать на торгу нужного ловца пернатых и посулить ему щедрое вознаграждение, то скоро безопасность господина будет почти абсолютной. Все это мгновенно пронеслось в голове маленького евнуха, когда он посторонился, выпуская из джан посланцев Императора. Слуги Сына Небес вышли из покоев Набияра с поклонами, оставив обомлевшему наложнику три тяжелых сундучка и подносы с угощением. *** Его Высочество вжался спиной в подушки, увидав на своем пороге чужаков, явно пришедших с Императорской половины дворца. Неужели все?! Неужели это за ним?! Перед мысленным взором замелькали мрачные сырые подземелья, палачи в маска и мешок, наполненный камнями, что в мгновение ока утянет казнимого на дно морское… — Наложник Набияр, встань и прими дары от Сына Небес, — провозгласил идущий первым. — Ты утешил повелителя в час Полуночи, за что будешь щедро награжден. Принц не сразу поверил себе, думая, что ослышался, а Нилюфер, напротив, расцвёл в улыбке и поспешил навстречу процессии, чтобы показать, куда поставить сундуки. — Набияр, — воскликнул он, воздев ввысь руки. — О, счастливейший из счастливых! Радуйся, ибо щедрость повелителя велика! Радуйся и ликуй! -Это… это. Его Высочество все еще не решался произнести догадку вслух. — Повелитель доволен тобой, наложник Полуночи, — обратился к омеге Мухам-оглы. — Ты более не стеснён в передвижениях, все обвинения с тебя сняты. Слуги Императора, поклонившись, вышли прочь, за ними последовал и старший евнух, оставляя омег в одиночестве. — Нилюфер, мне это снится? — Я не знаю, что случилось и почему, но повелитель, действительно, доволен тобой. О, ты только взгляни! Наби только теперь понял, насколько его парализовал страх: поднявшись с места, он чуть не упал — ослабевшие ноги отказались держать и лишь благодаря подскочившему к омеге Парису, тот не растянулся во весь рост на полу. Неужели Император все-таки его помиловал? Но почему?! И награда… разве за такое можно наградить?! Все еще недоумевая, принц опустился на колени рядом со своим наставником. Откинув крышку сундучка, Нилюфер всплеснул руками: тот оказался полон украшений на любой вкус — яркой зеленью искрились изумруды, спелыми ягодами рдели рубины, сверкали переливчатые опалы… — А здесь, — крышка второго сундука откинулась следом. — О, Наби, это же… это меха! Любопытный Парис заглядывал через плечо Нилюфера: еще бы, он впервые присутствовал при открытии любовных даров! Его Высочество с недоумением и восхищением рассматривал длинное облачение, похожее на халат без рукавов, изнутри подбитый золотистым мехом, а снаружи расшитый белыми цветами и цаплями. — Но ведь в Суль-Мирьяхе так жарко… Зачем? — О мой глупый ученик, — рассмеялся Нилюфер. — Зимой здесь начинается сезон проливных дождей и сильных ветров. Да, снега не будет, но стылая морось пробирается повсюду, и ты будешь несказанно рад закутаться в этот щедрый дар повелителя. Ведомо ли тебе, что меха здесь редки и дороги? Только имбали и пара кадиров владеют такой роскошью… — Здесь есть еще, — принц вытащил из сундука второе одеяние, сшитое из серо-голубого меха. — Небо, как красиво… Это лилии, Нилюфер! Вышивка! Держи, пусть согревает тебя в непогоду. Судя по округлившимся от изумления глазам омеги, подобной щедрости он не ожидал. — Нет, не возьму! Наби, это слишком! Даже не уговаривай: нет. — Я хочу, чтобы эта вещь была у моего наставника, — Его Высочество положил мягкую красоту на колени омеге. — Ты обучил меня всему, ты мой друг и это лишь малая часть моей благодарности. Не отказывай, прошу! Нилюфер всхлипнул и вдруг, разрыдавшись, подался навстречу, обнимая Наби изо всех сил. — Спасибо, Ваше Высочество… Я бесконечно счастлив быть Вашим другом, Лирой Лебран Де Корд… — Набияр, — с улыбкой поправил омегу принц. — Я тоже счастлив отыскать здесь тебя. В сундуке нашлась обновка и для Париса: короткая курточка с меховым подбоем, которую маленький евнух, смущаясь, все-таки принял. Наби сам вдел в ухо мальчишки новую серьгу со звенящими подвесками, горстью выгреб кольца и браслеты, с радостью одаривая украшениями своего маленького хранителя. Нилюферу досталось несколько ожерелий и витых поясов с пряжками, ладно сидевших на его тонкой талии. — А что в третьем? — Наби заглянул внутрь. — О-о-о… золотые мирьяхи! — Повелитель, действительно, щедр к тебе, мой прекрасный ученик. Видимо, зря мы боялись: такие дары не присылают просто так. Теперь тебе надо одеться и отправиться в хамам, но непременно в новых украшениях. Пусть все видят, как сильно ты понравился Сыну Небес! Парис, собери нашего Наби, как подобает! — Мыться в украшениях? — изумился Его Высочество. — Мыться можешь без них, а дойти до хамама нужно так, чтобы наложники еще неделю об этом сплетничали, — улыбнулся юноше наставник. — Уверен, все ждут твоего появления, так не будем никого разочаровывать. Парис тут же принялся за дело: собрать господина к первому торжественному выходу в статусе наложника Полуночи — это ли не дело чести евнуха? Спустя час Наби был готов: его расшитый золотыми звездами халат струился по земле роскошной мантией, в ушах сверкали подаренные Императором серьги-кисти, собранные из золотых цепочек и янтарных бусин, а голову украшал венец с золотым полумесяцем и искрами созвездий из ярко-желтых топазов. — Ожерелье, браслеты и перстни, — Нилюфер протягивал Парису подходящие драгоценности, отыскивая их в недрах сундука. — Великолепно! Пусть все узрят, каков новый наложник Полуночи: Золотой Мак, да будет жизнь его долгой и сладкой! Путь до хамама оказался долгим: каждый встречный омега норовил остановиться и поздравить Наби с успехом, а подоспевшие Азарий, Махрам, Сибин и Аман заобнимали юношу едва ли не до смерти. — О, Набияр, быть тебе кадиром, — вдохновенно воскликнул Азарий, любуясь украшениями. — Ты прекрасен и совершенен, как звезда в ночном небе. Конечно, повелитель возлюбил тебя, иначе и быть не могло! Но, кроме добрых и приветливых, нашлось в гареме и много ревнивых взглядов: некоторые наложники жили здесь гораздо дольше, но их имени до сих пор не назвали, а были и те, кто уже проходил по Пути Наслаждений, но их дары оказались куда скромнее… Теплая вода, ароматный пар и массаж совсем расслабили Его Высочество: омега почти задремал, отдаваясь на волю умелых рук своего евнуха. Правда, немного саднило между ног, особенно, когда туда попадала вода, но Парис пообещал после омовения принести особую мазь, от которой сразу же станет легче. Перед мысленным взором снова и снова вставали мгновения, проведенные в опочивальне Сына Небес, правда, Наби до сих пор не мог отличить, где видения были реальными, а где иллюзорными, навеянными одурманивающим действием кальяна. Воспоминания приходили яркими вспышками: вот он идет по светящемуся песку бескрайней пустыни, вот целует чужие теплые губы, стонет от удовольствия, когда получает ласку в ответ… Кажется, было больно, но совсем недолго… А еще Наби велел продолжать… Ох, неужели он что-то требовал у Сына Небес, да еще во время Полуночи?! Действительно, он родился под счастливой звездой, как не устаёт повторять Нилюфер: и как только повелитель не выставил его за дерзость прочь из покоев, да еще с позором… А ведь не выставил, да к тому же наградил… Может, и не было вчера ничего такого? Может, принц, перепутавший Императора с Гаяром, и не касался губами мужского стержня жизни? Может, ему лишь привиделось? Воспоминания рассеивались дымом, стоило только попытаться сосредоточиться на них… Если бы натертая и растянутая членом альфы задница не давала о себе знать легкой болью, то можно было подумать, что все было просто сном… Так ничего и не решив, Наби подумал о Гаяре. Наверняка, милорд Хван ждал до самой темноты, глядя в забранное решеткой окно. Ждал и гадал, отчего же Птичка сегодня не встречает его, как заведено? Отчего клетка опустела? Отчего за стеной царит густая тишина, нарушаемая лишь стрёкотом цикад? И что сказать сегодня, когда они встретятся? Поначалу принц думал, что после ночи с Императором, между ним и милордом Хваном ничего не изменится, ведь это был всего лишь супружеский долг, а сердце — оно уже принадлежит темноволосому альфе с разноцветными глазами, но теперь… Что, если Гаяр более не захочет иметь ничего общего с омегой, что возлёг с Сыном Небес? Что, если теперь командующий над серванами сочтёт Птичку падшим, пользованным омегой, и попросту от него отвернётся? Под закрытыми веками защипало от навернувшихся слёз горечи. В Суль-Мирьяхе законы строги, а традиции и того строже… Омегам и так запрещено показываться на людях без абия, а уж, чтобы Императорский наложник посмел открыто встречаться с чужим альфой… ох, немыслимое преступление… И хоть Гаяр Хван говорил на языке Лебрании, хоть и стремился познать иноземные устои, а все-таки до кончиков ногтей оставался жителем Суль-Мирьяха, которому никак не понять Лироя с его достаточно вольным воспитанием: долг есть долг, а любить можно того, к кому сердце тянется даже сквозь высокие стены. Вдруг, пройдя по Пути Наслаждений, Птичка окажется не нужен альфе, который ему не повелитель и не супруг… Печальные размышления прервал голос маленького евнуха. — Я закончил, господин, — Парис подал юноше руку, чтобы тот поднялся со скамьи. — Хочешь поплавать сегодня? — Да, пожалуй, — кивнул Набияр, радуясь возможности нырнуть в прохладную воду бассейна. — А потом обедать… я ужасно проголодался! Вдоволь наплававшись, омега позволил Парису досуха растереть себя полотенцем, а затем отдал должное трапезе, пока маленький евнух расчесывал и сушил его роскошные волосы. Сейчас хамам принадлежал исключительно одному Набияру: этому правилу в гареме тоже следовали неукоснительно — наложник, разделивший ночь с Императором, имел право насладиться уходом за собой в покое и неге, и никто не смел ему в этом мешать. Наконец, настало время покинуть бани. Парис вновь облачил господина в его звездное одеяние и распахнул двери, с поклоном провожая омегу в общие помещения гарема. Как выяснилось, вышли они вовремя: гулкий удар в диск возвестил о приходе Советницы. — Время Полуночи, — произнесла она, стоя на возвышении. — Сын Небес желает видеть своего имбаля. Темноокий Гюльдар поднялся с места, сияя торжествующей улыбкой: любовь Императора к нему неизменна. Что там какой-то Золотой Мак? Не ровня этот выскочка имбалю Полуночи! — Я буду счастлив вновь узреть лик нашего повелителя и готов служить ему, как он того пожелает. — Достойный ответ, — кивнула Советница Линь. — Да будет так. Старшие евнухи поспешили увести счастливого избранника в хамам, и тот, проходя мимо Набияра, ехидно ухмыльнулся, смерив соперника взглядом, красноречивее любых слов говорившим: меня и только меня желает повелитель наш. Его Высочество лишь плечами пожал — пусть себе думает, что хочет. Однако, спокойно уйти к себе юноше не дали: наложники окружили его, наперебой спрашивая, как Наби удалось угодить Императору и нет ли тут какого секрета. Принц лишь рассмеялся в ответ, хотя на самом деле сердце в пятки ушло от испуга: вдруг кто-то прознал о его навыках в минете, а теперь только и ждет, чтобы погубить… Положение спас Нилюфер: цыкнув на особо настойчивых, наставник подхватил омегу под руку, увлекая прочь из толпы. — Слетелись, трещётки! Разве не знаете: после Пути Наслаждений полагается только отдыхать! Кыш, любопытные! Потом все спросите, как Золотой Мак в себя придёт! Кыш! Принц с благодарностью взглянул на Нилюфера, которого послушались тут же — наложники расступились, смутившись собственного напора. Джан встретил Его Высочество знакомым уютом. Наби и сам не заметил, как привык к этим покоям, внутренне воспринимая их как собственный дом, пусть маленький, но зато свой. Избавившись от украшений, юноша переоделся в менее роскошный, но гораздо более удобный халат и, прихватив книгу, устремился в сад: вот-вот должен был наступить вечер, а это значит, то тот, кого он ждет и желает скорее увидеть, придет к его окну. «Если ты все еще ему нужен, — подначил голос здравого смысла. — Пользованный наложник, в чьем теле еще осталось семя другого альфы: сомнительное сокровище…» Отмахнувшись от навязчивой тревоги, Наби взобрался вдоль стены на окно и счастливо улыбнулся, заметив между прутьев вчерашнюю и уже повядшую розу. — Он ждал! — принц прижал цветок к губам, покрыв лепестки поцелуями. — О, милорд Гаяр… я так соскучился… Минуты ожидания текли мучительно-медленно. Наби пытался сосредоточиться на чтении, но династические перипетии правителей Суль-Миряха ускользали от внимания, рассеиваясь в тумане тревоги. Где же он? Может, задержался в казармах серванов? Интересно, есть ли у них тут казармы? А, может, милорд Хван отбыл куда-то по приказу Императора? Или же… или же об их свиданиях стало известно… нет, нельзя позволять страху брать верх над разумом… все хорошо, просто мало ли у военачальника дел? Закат догорел. На Мирьях-Абаль опустилась густая жаркая ночь. Наби ждал, изо всех сил вцепившись в решетку: ну, пожалуйста… приди… не бросай меня… умоляю… Кажется, где-то вдали зазвучали голоса, но вскоре все стихло, оставляя несчастного омежку один на один с его одиночеством. Ладно, пусть… может, сегодня Гаяр Хван на службе и просто не смог? Нашарив на своей короткой жилетке резную позолоченную пуговку, Его Высочество дёрнул изо всех сил, срывая её с ткани. Пусть безделушка останется здесь в знак того, что он ждал, что милорд Гаяр важен для него по-прежнему… Если пуговку отыщет кто-то другой, то даже не подумает, что это знак любви — пуговка могла оторваться сама, а вот Гаяр Хван непременно догадается… Должен догадаться. Лирой на это надеялся всей душой.