Птичка

— Господин! — к юноше кинулся взволнованный Парис. — Господин! Небо, как я счастлив, господин мой! Обхватив Набияра обеими руками, маленький евнух прижался к принцу, шепча слова радости. — Все хорошо, я здесь, — Его Высочество погладил льнувшего к нему мальчишку по смоляным кудрям. — Мы так волновались… господин Нилюфер помчался к предсказателю, а я остался ждать… но почему так долго и… что это?! Неужели?! — Знак кадира, — смущаясь, Его Высочество потупил взор. — Не совсем то, чего мы хотели… видимо, у судьбы у меня свои планы… — Небо, — ахнул Парис, с трепетом касаясь сверкающего полумесяца. — О, янтарный господин мой! Ты, действительно, само совершенство, раз повелитель наш так щедр к тебе! Идём же, я подам завтрак, а после пойдем в хамам: нужно омыть тебя, как подобает. — Постой… послушай, Парис… мне нужно, чтобы ты исполнил мою просьбу, не задавая вопросов, хорошо? Вот, возьми! Откинув крышку сундука с украшениями, принц вытащил горсть перстней, браслетов и серег, сверкавших в лучах солнца, что проникали внутрь комнаты сквозь резные окна. — Это твое, носи или продай: как хочешь! Держи! Ссыпав драгоценности в подставленные ладони изумленного мальчишки, Его Высочество настороженно глянул на дверь — не подслушивает ли кто-нибудь их беседу. Убедившись, что в джан они одни, Набияр продолжил, быстро и тихо шепча. — Парис, прошу! Не говори ничего Нилюферу и не спрашивай сам: это опасно для вас. Узнай… узнай, где сейчас альфа по имени Гаяр Хван! — Небо, — украшения со звоном посыпались на пол из ослабевших рук маленького евнуха. — О, господин мой, ты безумен?! Зачем тебе Тень Сына Небес?! Этого имени страшатся все во дворце… и я даже спросить боюсь, откуда тебе о нем известно… — Это сейчас не важно… расскажи о нём, пока не вернулся Нилюфер! Кто такой милорд Хван и почему ты назвал его Тенью?! Пожалуйста, это очень важно для меня, Парис! — Платы я не возьму, — покачал головой тот. — Это дело чести: служить тебе со всем пылом сердца. Садись, господин мой, выпей кофе, а я поведаю все, что знаю. Устроив омегу на оттоманке и налив ему горячего черного напитка, маленький евнух уселся у ног юноши, скорбно вздыхая. — Ну же, — поторопил Его Высочество. — Говори, пока не вернулся Нилюфер! Принц и сам не мог бы сказать, откуда в нем взялась эта храбрость — начать задавать вопросы, но отступать он не желал. Взгляд метнулся к рядам засушенных роз, развешанных над постелью, и ком встал в горле: он должен узнать! — Это случилось пять лет назад, — сдавшись, повёл рассказ Парис. — Я был мал и почти ничего не помню, но во дворце до сих пор болтают об этом, прикрыв рты рукой, чтобы не услышали… В сезон проливных дождей к престолу Сына Небес Дня и Полуночи явилась одна из сестёр ордена Ай-Дагин. Далеко-далеко в горах находится крепость, где сёстры постигают таинства мира… Обычно сёстры не покидают стен обители, но в этот раз всё было иначе. Та, кого ты сейчас видишь в гареме и знаешь, как Советницу повелителя нашего, явилась в Мирьях-Абаль с какой-то вестью, предназначенной лишь для ушей богоподобного. Говорят, повелитель наш пришел в неописуемую ярость, услышав слова госпожи Хонг-Чон-Линь. Собственной рукой он сшиб её с ног, а после приказал заточить в самую сырую и тесную темницу. А через несколько лун пришел он. Тот, о ком ты спрашивал, господин… Он пришел с песчаной бурей, завывавшей, как тысячи злобных духов. Он пришел из Великой Пустыни, ведя за собой тьму и страх. Двери и окна домов тряслись от ветров, что стучали в них, рассыпая всюду песчаную пыль. Город потонул в ней, и на пару шагов нельзя было ничего рассмотреть. Тогда-то Гаяр Хван и показал, на что способен… Говорят, он — порождение шайтанов… Этот человек проник во дворец, обойдя все посты стражи, и никто не заметил, как он вошёл. Кто-то говорит, что он колдун, кто-то считает, что его душа принадлежит тьме, а кто-то рассказывает, будто Гаяр Хван обучался воинскому искусству в монастыре Ай-Дагин, оттого и непобедим в схватке. Но, как бы то ни было, а этот человек без страха и трепета вошел в покои Сына Небес, Дня и Полуночи, чтобы говорить с ним. И как только за Гаяром Хваном закрылись двери, песчаные вихри стихли, улеглись у его ног, словно стая прирученных шакалов. Наби улыбнулся, представив себе милорда Гаяра, шагавшего сквозь бурю и мглу. Он шел бы легко и стремительно, закрыв нижнюю часть лица черной тканью, над которой сверкали бы решимостью его удивительные глаза, а позади плащом бы стелились бескрайние пески… Не удивительно, что этот альфа рискнул бросить вызов превосходной охране Императорского дворца, показав им своё искусство: появляться и исчезать совершенно бесшумно, словно бестелесный дух. — И что дальше? Он говорил с Императором? — Говорил, — ответил Парис, теребя в пальцах кисточку своего пояса. — Говорил, и никто не посмел приблизиться к покоям повелителя, пока там раздавались их голоса… А затем Сын Небес велел привести к нему госпожу Линь. Спустя час было объявлено следующее: Хонг-Чон-Линь понесёт наказание — ей выколют глаза за оскорбление богоподобного открытым взором. Но повелитель отдает должное мудрости сестры Ай-Дагин и жалует ей должность Советницы при своем престоле. Гаяр Хван же сделался Тенью господина нашего: теперь лишь он один ведает безопасностью дворца, он набрал и обучил всех воинов, что несут службу внутри и снаружи этих стен. Кому больше всех доверяет повелитель? Своей незрячей-видящей Советнице и Тени, в чьих руках всегда два остро заточенных клинка-дагина. Наби едва удержался от утвердительного кивка — это с головой бы выдало его тайну. Никто, даже Парис, не должен узнать, что он подсмотрел за тренировкой серванов и видел, каковы они в бою. Значит, именно милорд Гаяр обучил этих людей воинскому искусству… значит, Гаяр Хван ближе всех стоит к Сыну Небес… и значит, он точно больше никогда не придёт к заветному окошку… Поняв, что Птичка побывала в опочивальне властелина Суль-Мирьяха, он не станет требовать новых свиданий… Но отчего же так больно? Неужели глупый омежка, действительно, успел безумно влюбиться себе на горе? Прав был прорицатель… Наложник по имени Набияр уже стал кадиром Императора, станет и имбалем, вот только счастья ему это не принесёт. — Вот почему я испугался, услышав имя Тени из твоих уст, господин. Даже совет визирей слушается слов Тени Повелителя… Гаяр Хван стал правой рукой Сына Небес, карающей от его имени. Уверен ли ты в своей просьбе? — Уверен, — кивнул Его Высочество. — Мне нужно знать, где он теперь… — Я узнаю, господин, — Парис тяжко вздохнул, понимая, что ничего не может сделать, лишь подчиниться. — Если это важно для тебя. — Подарки для кадира Полуночи, — возвестил голос от дверей. — Повелитель наш шлет тебе свою любовь, о прекраснейший из прекрасных! Маленький евнух вскочил, чтобы впустить в джан процессию из четырех слуг: двое несли сундучки с золотыми мирьяхами, еще один — шкатулку с украшениями, а последний держал в руках тяжелый поднос с фруктами. Небольшие, размером с яблоко, плоды, отливали глянцевой алой кожурой с темно-лиловыми пятнышками. Оставив дары, слуги Императора, кланяясь, покинули покои Золотого Мака, оставляя наложника с его евнухом наедине. — О, господин, это же пиманы, — всплеснул руками Парис. — Что? — не понял принц. — Фрукты? — Именно, — мальчонка с поклоном поднёс омеге один из уже очищенных плодов: те лежали особняком на отдельной золотой тарелке, и в каждый была вставлена изумительной красоты двузубая вилочка. — Они растут на другом краю света и подают их лишь на стол повелителя — настолько они дороги. Попробуй, господин, и скажи, приятны ли они? Сочная розовая мякоть пимана походила на спелую клубнику, вот только послевкусие было пряным и словно бы даже хвойным. — О, как это вкусно, Парис! — воскликнул Наби, облизывая губы. — Иди, возьми себе тоже! — Нет, что ты, господин! Это слишком дорого для такого, как я! Один лишь плод стоит в разы больше мальчшки-евнуха, купленного на невольничьем рынке! — Ты мой мальчишка-евнух, — тепло улыбнулся Его Высочество. — И достоин всего самого лучшего. Бери и пробуй. Это приказ кадира Полуночи, ясно? — Да, господин, — звонко рассмеялся Парис, сверкая белоснежными зубами. — Добрее и щедрее тебя нет никого на свете! Теперь они оба ели спелые фрукты, утирая сок и обмениваясь восхищенными вздохами: вкус был великолепен, балансируя на грани яркой сладости и терпкой горчинки. — Небо, как мы волновались! — Нилюфер ворвался в джан вихрем в строгом сером халате, расшитым серебряными журавлями. — Неужто ты, действительно… — Кадир, — утерев щеки тыльной стороной руки, подтвердил маленький евнух. — Все так! Повелитель даровал господину священный полумесяц! — Великий день, — облегчение отразилось на лице наставника. — Мы и подумать не могли, что нашего Наби так скоро настигнет удача, но, глядите, каков наш принц! Ах, каков! — Садись, отведай с нами этих чудных плодов, — юноша похлопал ладонью по подушкам. — Никогда не ел ничего вкуснее! — Судя по подаркам, ты не просто угодил Сыну Небес, ты поистине очаровал его, — Нилюфер устроился напротив Наби, любуясь зардевшимися щеками омеги. — Каждый спелый пиман — на вес золота! Теперь рассказывай, как прошла эта ночь? Я пришел утром и застал лишь бледного от волнения Париса, а в гареме только и разговоров было, что о падении Гюльдара и о возвышении Золотого Мака. Неужели за тобой, действительно, явились в ночи оба старших евнуха? Ну, говори же, молю, не томи! Под сочное сладкое угощение и рассказывать было легче лёгкого. Наби говорил, временами прикрывая глаза и словно бы окунаясь в воспоминания о ночи, которую провел в объятиях властелина Суль-Мирьяха. Кутаясь в халат, до сих пор хранивший запах альфы, юноша вновь краснел, переживая самые приятные мгновения близости. Однако, он умолчал о двух вещах: о том, как ласкал чресла повелителя губами и языком, а еще о своих терзаниях, когда думал о милорде Гаяре, и сердце противно ныло от того, что едва начавшийся роман мог завершиться вот так — пустотой. Что, если Гаяр Хван больше никогда не придёт? Не назовет Наби Птичкой? Не коснется его руки, лаская кончиками пальцев? Нет, нельзя даже думать об этом… Парис должен узнать, где же тот, по кому страдает душа Его Высочества… — Мне нужно выйти на минутку, — принц набросил на голову тонкий фай, чтобы спрятать лицо от солнца. — Не ходите следом, я сейчас. И прежде, чем Нилюфер с Парисом успели что-то сказать, Наби выскочил в свой крошечный садик, поднырнул под виноградные ветви, быстро вскарабкался по обвалившейся кладке и выглянул наружу. Пуговка лежала там же, где он её оставил. Что же, этого следовало ожидать… Но, может, милорд Хван просто куда-то уехал и не смог прийти? Небо, пусть это окажется правдой! Пусть… — Господин, нам нужно в хамам, — напомнил принцу маленький евнух, выглянув в сад. — Необходимо омыть тебя после ночи любви. — Да, конечно, — вздохнул Набияр, выбираясь из своего убежища. — Я готов. *** Теперь-то Его Высочество осознал, что его статус в иерархии гарема изменился: наложники кланялись ему, выражая уважение кадиру — избраннику Сына Небес, которому однажды посчастливится родить повелителю сыновей. Даже царственные имбали Дня улыбнулись и приветственно кивнули ему, когда Наби в сопровождении Нилюфера и Париса прошел мимо их возвышения, направляясь в бани. — Мой янтарный господин в блеске своей славы, — маленький евнух помог принцу снять подаренный Императором халат. — А заметил ли ты, что Гюльдар сегодня не покидал своих покоев? — Боюсь, теперь его ненависть ко мне станет поистине смертоносной, — вздохнул Его Высочество. — Теперь пора вспомнить все придворные хитрости, принц Де Корд, — Нилюфер с наслаждением вытянулся на нагретой паром каменной скамье. — Полуночный имбаль захочет тебя уничтожить. Ты украл у него любовь Императора и опозорил перед всем гаремом. Парис, нужно, чтобы еду Наби дегустировали прежде, чем он вкусит её сам. — Я уже позаботился об этом, господин, — мальчонка, скинув курточку, взялся за ароматное масло и скребок, чтобы размять и очистить тело омеги. — Ты многому научился, радость жизни моей, — улыбнулся в клубах пара Нилюфер. — Молодец. Скребок мягко скользил по коже, погружая принца в вязкое состояние дремоты. Он мало спал прошлой ночью, отдаваясь страсти ненасытного альфы, а теперь веки вдруг отяжелели и в голове стало пронзительно-пусто. Кажется, он задремал и пробудился лишь когда Парис попросил его перевернуться. Омовение в пустом хамаме — привилегия наложника, прошедшего по Пути Наслаждений, а значит, грех им не воспользоваться. — Теперь нужно позаботиться о твоих медовых вратах, — Парис потянулся за флаконом из голубого стекла. — Повелитель, наверняка, любил тебя много раз, а значит, там все покраснело и болит. Разведи ноги, я омою тебя там и нанесу мазь. — Небо, Парис, — юношу бросило в краску. — Я сам! — Нет, господин! Это моя работа! — А это моё тело! — Позволь ему, — вмешался в спор Нилюфер. — Твой евнух — твой самый верный и самый лучший друг, если он предан тебе. Евнух знает все о своем господине, исполняет все его поручения, лечит и ухаживает — это его служение и его честь. Отказав сейчас Парису, ты обидишь его. Понимаешь? — Да, учитель, — выдохнул Наби, пряча лицо в ладонях. — Лежи смирно, господин, — велел Парис, нанося на лоскуток ткани густой состав из флакона. — Будет щипать, но быстро пройдет. Закусив губу, Набияр не сдержал болезненного вздоха. Действительно, колечко мышц саднило: еще бы, властелин Суль-Мирьяха поимел его несколько раз за ночь, всякий раз оставляя внутри свое горячее семя. — Вот и все, можешь свести ноги, — маленький евнух с улыбкой помог юноше подняться со скамьи. — Теперь идем, я омою тебя и расчешу волосы. Все эти процедуры наведения красоты стали для Наби уже совсем привычными: он полюбил густой пар хамама, расслабляющий массаж и долгие омовения, купание в бассейне, а затем приятный сытный обед — все, что составляло утреннюю жизнь императорского наложника. Наконец, настало время появиться перед всеми обитателями гарема в полном блеске и великолепии. Стараниями Париса длинный халат повелителя был красиво подхвачен витым поясом, рукава изящно спущены по плечам, оставляя оголённой спину, чтобы все видели, как роскошные волосы Золотого Мака сбегают по ней густым каштановым водопадом. Сапфиры ярко сверкали и переливались на ткани, и с блеском их соперничали такие же ярко-синие камни в длинных звенящих серьгах, доставленных нынче утром. Голову Набияра украшал венец с эмалью, с которого свисали ряды синих и золотых бусин, издававших при каждом шаге омеги мелодичный звон — он вторил звону бубенцов в его волосах и теле. — Восхитительно, — одобрил Нилюфер, хлопнув в ладоши. — Ты само совершенство, мой прелестный ученик. Я верю, что ты сможешь завладеть мыслями и сердцем Сына Небес, Дня и Полуночи. — Пусть Парис сходит в библиотеку и принесет мне новых книг на вечер, — велел Его Высочество, надеясь, что намёк будет понятен. — Ты знаешь, что мне сейчас особенно интересно. — Слушаю и повинуюсь, — поклонился маленький евнух, сложив на груди руки. — Я отыщу все, что нужно, о господин. День вернулся в свою колею: Наби вышел в парк, спустился к беседке, где отыскал Азария и всю честную компанию. Омеги бросились к нему с объятиями и поздравлениями, требуя подробностей. Пришлось пересказывать все сначала, старательно обходя самые интимные и отчего-то дорогие мгновения. Юноша с изумлением открыл в себе нечто, отдаленно напоминавшее ревность… Странно, почему так?! Он же даже лица своего мужа не видел, какие тут вообще могут быть чувства?! — Среди нас теперь целых два кадира, — воскликнул Махрам. — Солнечный и Полуночный! Вай-мэ, как мы богаты! — Воистину, — усмехнулся Нилюфер. — Только постарайтесь не растерять вашу дружбу. Принц едва сдерживал волнение, ожидая вестей от Париса. Когда уже? Когда настанет время вернуться в гарем?! Что же маленький евнух сумел разузнать за это время и сумел ли вообще? Наконец, солнце вышло в зенит, и омеги поспешили вернуться в прохладу дворца. Все, попадавшиеся им навстречу наложники, кланялись обоим кадирам, и Наби постепенно начал чувствовать себя почти как дома: он больше не был одним из многих — его расположения теперь будут добиваться, а гнева страшиться. Что же, разве не этого он совсем недавно так яростно желал? Но отчего же так беспокойно сделалось на сердце?