Птичка

Наконец, рука омеги снова оказалась в руке Императора. Наби с трепетом встретил поцелуй, которым одарил его мужчина: жадный, полный накопившейся за день страсти, такой упоительно-долгий, что Его Высочество совсем потерял представление о реальности, цепляясь за ворот халата господина. Если бы не золотая луковица в нем, то Наби уже бы тёк, настолько сильным было желание, охватившее принца целиком. — Мне сказали, ты выходил утром на балкон, — теплые сильные ладони скользнули по ягодицам омеги, сжимая их. — Небо… повелитель, — всхлипнул Набияр, когда от этого действа игрушка внутри вжалась в особо-чувствительное местечко, посылая вниз по ногам вспышки удовольствия. — Неужели я провинился? Неужели было нельзя выходить… ах… — Тебе понравился вид на Мирьях-Абаль? — альфа огладил аккуратную омежью грудь, намеренно задевая колечки в зудевших сосках. — Красивый город? — Непривычный для меня, но очень красивый, повелитель, — юноша со стоном подался навстречу ласкам. — Я не прогневил тебя этим? — Идем, — судя по голосу, Сын Небес улыбался. Следовать за ним было легко: альфа вел принца за руку уверенно и властно, вот только куда? — Положи сюда обе ладони. Чувствуешь? — Тепло, — отозвался Его Высочество. — Где мы? — Не смей оборачиваться, — жаркий шепот согрел шею, а кончики клыков предупреждающе прикусили нежную кожу. — Иначе накажу. Не рискуй вызвать мой гнев, Наби. О-о, как это было чувственно… От шеи по всему телу пронеслась толпа жарких мурашек, разбиваясь внутри предвкушением удовольствий. Запах альфы сам тёк в горло, и лишь гордость мешала Его Высочеству начать умолять скорее прекратить это мучение и, наконец, трахнуть его хорошенько. — Смотри только вперёд, — велел господин, и вдруг расстегнул ремни абия. — Нравится тебе ночь, мой цветок? Красив ли мой город и мой дворец? Пару мгновений глаза вновь привыкали видеть, а затем Набияр замер, в изумлении поняв, что случилось: ему позволили увидеть Мирьях-Абаль под полной луной. Город сиял огнями цветных ламп, зажженных на улицах, искрами костров, тянувшихся ввысь из маленьких двориков, а на морских волнах рябила лунная дорожка, такая красивая, что захватывало дух. Внизу, в садах, дорожки и аллеи подсвечивались пламенем, танцевавшим в высоких треногах с чашами, на стенах горели факелы, а в гареме — в большом здании справа, слуги зажигали разноцветные подвесные фонарики. И уж чего Набияр совсем не ожидал, так это прикосновений ласкающих пальцев к своей заднице. Отодвинув в сторону прозрачные ленты шальвар, Император прижал пальцами луковицу, чтобы та сильнее надавила в место, откуда начиналось удовольствие. — О-о-о, повелитель… — Не оборачивайся, — напомнил альфа, чуть вынимая и вновь вталкивая в тело наложника бирай. — Смотри и наслаждайся видом. — Повелитель… о, Небо… Ноги дрожали, отказываясь держать. Наби изо всех сил вцепился в парапет, чувствуя присутствие мужчины за своей спиной и окунаясь в возбуждение, охватившее нутро. Было невозможно мало. Мало всего! Поцелуев, прикосновений, члена… — Я хочу… пожалуйста, — утратив контроль над собой, Его Высочество вновь перешел на родной язык. — Я хочу… вставьте мне… Подаваясь задницей назад, омега чувствовал плотный бугор, явственно проступавший под широкими шароварами Императора, и заводился все сильней. Стоило Сыну Небес обхватить пальцами возбужденный омежий член, Его Высочество со сладким стоном откинул голову назад, на грудь господина, закрывая глаза и падая в яркий, невыносимо-яркий оргазм. — Какой ты нетерпеливый, Наби, — усмехнулся Император, прижав к себе обессиленного наложника. — Тебе же хуже. Обопрись на перила. Золотая луковица покинула тело со влажным всхлипом и тихим стоном, что сорвался с губ принца в миг, когда та прошлась по чувствительным стеночкам. Бедра тут же намокли, так сильно омежка тёк в присутствии доминантного самца, и это понравилось властелину Суль-Мирьяха. А вот теперь игры закончились: ухватив юношу за бёдра, повелитель одним толчком вогнал в его задницу член. Наби вскрикнул от неожиданности и болезненной наполненности. Хотелось вывернуться, оттолкнуть агрессора, но Его Высочество понимал: этой ошибки ему не простят, и потому лишь сильнее впился ногтями в теплый камень перил. Первый толчок выбил из легких все дыхание. Еще. Еще. Снова. Перед глазами все плыло, огни города смазывались, но исподволь в теле расцветало извращенное наслаждение — быть взятым вот так, как простой омежка, не как принц крови… о-о-о, слишком хорошо… и чересчур странно… *** Сын Небес едва дождался, пока желанный ему наложник переступит порог и, грациозно сбросив с плеч халат, останется в почти незримом глазу одеянии радости. Сквозь прозрачную ткань можно было беспрепятственно рассмотреть все омежьи прелести: и тонкий стан, и приятную округлость бёдер, и вызывающе торчащие ягодки сосков, и чресла, выдававшие легкую степень возбуждения юноши… А вот Император уже места себе не находил, настолько сильно его стержень жизни требовал скорее пустить его в ход… Запах возбужденного омежки прокатился по гортани жгучим клубком и рухнул вниз живота, требуя немедленно повалить наложника на постель, искусать шею до алых ран, раз за разом заливая его нутро своим семенем. Набияра хотелось до исступления: он был весь, словно изысканное блюдо для изголодавшегося, словно глоток чистой воды для истомлённого жаждой. И вот теперь Император мог видеть, как его член входит в растянутую задницу юноши, влажно поблёскивая, и снова погружаясь в узкое, горячее, тугое лоно… Наби цеплялся пальцами за парапет, изо всех сил пытаясь сдерживать стоны, ведь внизу, в парке, несли службу молчаливые и бесстрастные серваны, которые, хоть и не поворачивали головы в сторону балкона Импеатора, но были отнюдь не глухи. Смешной мальчишка… Кричи он хоть в голос, ни один из серванов и ухом не поведёт… А может, стоит заставить? За прошлую ночь Сын Небес достаточно изучил своего нового любимца, чтобы понять, как именно ему будет слаще и невыносимее всего. — Прогнись еще, — выдохнул он, подавшись вперед так, чтобы поцеловать, а затем слегка прикусить округлое омежье плечико. — Прими меня целиком, Наби… Вот теперь все идеально: наложник стоял так, что его мягкие ягодицы находились в идеальном для любви положении. Дикий зверь, обычно дремлющий в душе каждого альфы, хищно глянул сквозь очи Императора на покорную добычу. Сын Небес с силой вбивался в омежьи округлости, бубенцы в теле юноши рвано звенели в ответ, а сам Ниби забылся настолько, что жалобно вскрикивал, перемежая звуки плотского наслаждения со словами на своем мурлыкающем наречии. Пошлые влажные шлепки, сладкие стоны наложника и вид его обнаженной спины, такой прекрасной и беззащитной, сводили повелителя с ума. Как же тесно и горячо внутри этого цветка… Как сильно он стискивает член, особенно на самом входе… Как хочется скорее пометить его, излиться, наполнить своим семенем… Одна лишь мысль об этом заставила господина стиснуть зубы и зарычать: теперь этот наложник всегда будет наполнен им до краёв! Как только они закончат, он вернет золотую луковицу-бирай на место, запечатывая прекрасный сосуд. — Мой цветок! Да! Под закрытыми веками рассыпались яркие звезды освобождения. Рывком насадив омежку на себя до упора, Сын Небес кончил, излился в податливое тепло его нежного тела. Накатившая сладкая сытость стала наградой. Подтянув наложника к себе, господин быстро завязал ему глаза широким кушаком от халата, поскольку маска-фай была потеряна где-то на балконе. Набияр едва слышно прошептал что-то, прижимаясь спиной к груди повелителя: обессиленный и удовлетворенный. Белёсые капли на полу у самых перил подсказали альфе, что Наби кончил не менее ярко, чем он сам. — Идём в постель, — властелин Суль-Мирьяха подхватил юношу на руки, и тот прильнул к нему, доверчиво опуская голову на плечо и обвивая руками за шею. — Благодарю, господин мой… мне было очень хорошо… *** Принц обхватил повелителя за шею, прильнул к нему, погружаясь в томное оцепенение — пусть несёт, куда вздумается, лишь бы не отпускал… — Подожди немного, мой цветок, — велел Император, устроив юношу среди подушек. — Дай мне раздеться. Судя по шелесту одежд, Сын Небес скидывал на пол собственное облачение, чтобы прийти на ложе к омеге полностью обнаженным. — Открой рот, Наби. Губ коснулся кусочек прохладного пимана, такого спелого и сочного, что жажда, терзавшая Его Высочество, тут же утихла, стоило лишь проглотить угощение. — Нравятся тебе эти фрукты? — Да, повелитель, — юноша понял, чего от него ждут. — Они так вкусны и приятны… Кончик языка скользнул по пальцам Сына Небес, собирая весь сок до капли. А затем Его Высочество продолжил, будто вместо пальцев альфы сейчас во рту находился его член: медленно, томно и вызывающе-чувственно. Судя по судорожному вздоху, Императору это действо понравилось. — Ты наложник или коварный шайтан? — глухое рычание рокотало в горле мужчины. — Как будет угодно господину моему, — Наби облизнулся, улыбаясь: легко быть смелым, когда весь горишь от возбуждения. — Тогда тебе придется ответить за содеянное… В губы ткнулось что-то гораздо большее, чем пальцы. Вот как? Принца до самых пят прошибло эротическим уколом — теперь он точно знал, что Сыну Небес нравятся эти запретные ласки, о которых здесь не упоминают под страхом смерти. — Я вылижу его весь, от основания до головки, — прошептал Набияр, лаская детородный орган Императора горячим дыханием. — А потом заставлю тебя кончить мне в рот, господин… Желаешь ли этого? — О-о, твои уста — уста грешника! Что ты говоришь?! Как смеешь быть столь порочным?! Вместо ответа принц насадился ртом на член, пленяя повелителя. Видимо, он, действительно, порочное создание, раз ему так нравится услаждать альфу минетом. Но как можно от этого отказаться: облизывать, забирать глубже, до самого горла, мягко дразнить кончиком языка, отступать, снова насаживаться, не забывая при этом дрочить себе — разве это не прекрасно? — Наби, ты… ты меня убиваешь, цветок наслаждений… — Кончай, повелитель, — потребовал принц, выпуская мужское естество из плена лишь затем, чтобы влажными пальцами пройтись по всему стволу, слегка прокручивая. — Я проглочу все до капли… Теперь уже рука Императора подтолкнула голову Наби к цели. Глубже! Еще! Да! Солоновато-терпкая струя ударила в горло, и омега с покорностью принял её, сам кончая в собственную ладонь. — Ночь с тобой горячее сотни костров, — выдохнул альфа, с трудом выровняв дыхание. Вытянувшись подле Его Высочества, Сын Небес привлёк наложника объятия, а затем вдруг, вспомнив собственное желание, пошарил рукой по постели, отыскивая золотую луковицу. — Ах, господин мой, — всхлипнул юноша, когда та скользнула в его покорное тело с пошлым влажным всхлипом. — Зачем снова? — Затем, что мое семя должно оставаться в тебе, — Император вновь улегся рядом. — Ты — сосуд для моих удовольствий. Наконец-то все встало на свои места. В голове Набияра прояснилось до кристального звона: вот и ответ на его метания. Властелин Суль-Мирьяха никогда не узнает, каков он, принц Лирой Лебран Де Корд, никогда не увидит в нем что-то еще, кроме любовника на одну или тысячу ночей — не важно. Он сам — никто для повелителя и останется никем, просто очередная красивая игрушка, с которой так приятно удовлетворять желания. А как наскучит, заменят новой: моложе, привлекательней, той, что стонет слаще и отдается покорней… как он сам заменил сейчас Гюльдара… И, пока можно, нужно пользоваться всем, что дает милость Императора, прав, тысячу раз прав был Нилюфер… И если Наби нравится трахаться с этим альфой, то он с удовольствием воспользуется его телом и его членом, чтобы получить удовольствие от ночных встреч. А что до милорда Гаяра… При одной лишь мысли об этом воине пустыни на сердце стало тепло и приятно. Все сложилось самым естественным образом, доведенным традициями этой жаркой страны до абсолюта: если томные вздохи сердца и желания плоти могут быть удовлетворены с разными альфами, то так тому и быть. — А скажи мне, Наби, — голос Императора звучал как-то по-особому вкрадчиво. — Что ты такое мурлыкал на своем языке, когда я был в тебе? Юноша возблагодарил судьбу за то, что завязанные глаза не дают ему возможность видеть лица своего мужа и господина, иначе так можно и со стыда сгореть… Кровь прилила к щекам, окрашивая их ярким румянцем, стоило Сыну Небес с чудовищным акцентом повторить слова, сорвавшиеся с губ омеги на самом пике удовольствия. — Повелитель, — не сдержавшись, рассмеялся Наби. — Это… это… это очень пошло, и я не осмелюсь тебе перевести… — Отказываешь Императору, наложник? Может, приказать тебя выпороть? Нет, лучше выпорю сам… Альфа подмял Его Высочество под себя, прикусил зубами плечо, а затем коленом развел ноги принца, отчего тот захлебнулся чувственным стоном — это было так возбуждающе, что хотелось гораздо большего… — Так что ты говорил, Наби? Я жду ответа. — Я просил не останавливаться, — едва слышно отозвался тот, пунцовый от стыда. — Я сказал: «еще, умоляю, глубже! Трахните меня сильнее! Я хочу кончить!» — Язык твоей страны столь порочен, — Император надавил коленом сильнее, так, чтобы луковица, скрытая в теле омежки, ткнулась в нужное место, вызывая сладкое тянущее чувство внутри. — Научи меня: я хочу понимать, что ты говоришь во время наших ночей. Сейчас: что бы ты сказал, Наби? Со стоном обвив шею альфы руками, Набияр заговорил, а после, чуть переведя дух, произнёс то же самое, но на плавно-певучем языке Суль-Мирьяха. — Вставь мне, господин мой… я хочу трахаться, я хочу снова кончить, хочу кричать от удовольствия так громко, чтобы покраснели даже евнухи, стоящие за дверями. Вот чего я хочу. — Твое желание будет исполнено, наложник, — голос Императора звучал хрипло от похоти. — Посмотрим, сколько раз за эту ночь ты будешь кричать подо мной. *** Заснуть Наби смог лишь под утро, обессиленный настолько, что даже не пошевелился, когда золотая луковка вновь заполнила его нутро. Если Императору так хочется, пусть… Альфа обнял юношу, провел носом вдоль его шеи, улыбнулся, находя на коже собственный запах. — Мой порочный цветок, — Сын Небес притянул омежку в объятия. — Сегодня я снова очень доволен тобой. И, разумеется, когда явились слуги покоев, то они с огромным трудом добудились крепко спящего наложника. Наконец, покачиваясь, тот уселся на краю ложа, и едва сдержал стон: бирай внутри давил на припухшие стеночки очень приятно, даже слишком… С трудом развязав шелковый кушак, оставшийся на его лице с ночи, Наби поморгал, привыкая к свету. Ему тут же подали халат, изумрудно-зеленый с синими цветами и павлиньими перьями — еще один дар от повелителя. Завернувшись в плотный шелк, юноша мелкими шажками добрался до носилок, устроился в кресле и снова задремал, подперев щеку рукой. Наверняка, в гареме его утреннее появление обсуждали, но он все пропустил, а очнулся уже у самых дверей джан, когда Парис, Нилюфер и Мехмед выскочили его встречать. — О, Небо, — ахнул наставник, увидев, что принц едва жив от усталости. — Помогите же ему! Мехмед с почтительным поклоном приблизился, а затем подхватил зевающего Набияра на руки. Парис бросил на соперника гневный взор, но смолчал, понимая: сейчас янтарному господину его необходим отдых, а не свара среди слуг. — Можно я немного посплю, — пробормотал Наби, оказавшись на собственной постели. — И Парис… убери из меня это… — Да, господин, — маленький евнух осторожно извлёк игрушку, стараясь не причинить омеге ни мгновения неприятных ощущений. — Теперь спи, никто тебя не потревожит. Махнув рукой, Парис велел Мехмеду затворить окна и завесить их плотными покрывалами, чтобы солнечный свет не мешал Набияру отдыхать. Осталось позаботиться о том, чтобы дары от повелителя принесли тихо и незаметно: со слуг станется голосить во всеуслышанье… Его Высочество свернулся калачиком на постели, закутавшись в халат Сына Небес, Дня и Полуночи: ему было до странности спокойно и хорошо, а затем принц провалился в глубокий сон.