Мафия — значит интернационализм

Узнавать человека по голосу — очень полезная способность, которой Дазай научился еще в приюте. Слушал по ночам переговоры тех, кто постарше, выясняя, не собираются ли над ним поиздеваться. Слушал голоса воспитателей, которые часто обсуждали обитателей психбольницы. Сейчас, лежа на диване, Дазай вслушивался в разговор на кухне. Иногда сквозь диалоги просачивались французская речь, но ничего занятного подросток не услышал. Однако при упоминании Дазая Чуя фыркнул «малявка», что в его исполнении звучало довольно иронично. После этого сразу же раздался звонкий звук подзатыльника и сдавленное «ой». «Рембо, скорее всего», — решил Дазай. — Знаешь, Мори-сан, я благодарен тебе за то, что ты согласился вести с нами переговоры и разрешил остановиться у тебя. Нотки чего-то вроде надменности иногда проскакивали в тоне Верлена, но тот старался притвориться доброжелательным. — О, пустяки. Я пойду на уступку. Представляешь, только хотел разобраться наконец с твоей шайкой... — Мори прокашлялся и, кажется, выпил что-то, только потом продолжив: — Я хотел сказать: группировкой. Так вот, только хотел я с ней разобраться, как пришло письмо от тебя, с просьбой заключить перемирие и пойти на компромисс. Ну как я могу отказать старому другу? Мафия Франции же помогала Японии. Например, когда... Ох, нет, что-то не припомню! Ха-ха. Забавно. Я уверен, что такое было! В тоне Мори не было ни нотки доброжелательности. Осаму даже усмехнулся, стебать людей — в этом его опекун был хорош. Рембо иногда вклинивался в разговор, пытался перевести его на какую-то более безобидную тему, говоря, что они смогут обсудить все в кабинете Огая, но его постоянно перебивали. Рыжего Дазай услышал один раз, после чего тот, видимо, жевал не прекращая и молчал. — Эй, чудик. Дазай чуть не свалился с дивана, услышав голос, о котором только что успел подумать. «Бля, он ебаный телепат? Сейчас предъявит за то, что я подумать о нем посмел? И кто его научил так тихо ходить... — Дазай приподнялся, опершись на локти. — Хоть подниматься высоко не надо, ха-ха...» — Какой чудик? — огрызнулся он. — Можешь поговорить с зеркалом, в ванной, например, висит одно. Чуя выглядел как тот, кто смело даст люлей, если скажешь что-то не то, однако сейчас он лишь сжал кулаки и сказал совсем не то, чего Осаму ожидал: — Кстати о ванной, она такая белая, я чуть не ослеп к чертям... От неожиданности фразы Дазай слегка рассмеялся. — О, так мне не одному не нравится, — он потер левый глаз. — Я сказал Мори, что он, должно быть, озабоченный, и сделал ванну под цвет спермы... Тут уж и Чуя не выдержал: вылупив глаза от такого заявления, он засмеялся, хотя было видно, что он намеревался стоять с серьезной миной. — Придурок! А он тебе что? — спросил он, расслабляясь и опираясь на подлокотник красного диванчика. — В его книжках «Как говорить с подростками» о таком не пишут, ну он взял и ушел... Из собственного кабинета. Подростки рассмеялись еще раз. Они оба были удивлены внезапному, похожему на дружеский, диалогу, но открыто возражать не спешили. — Я бы на месте Мори-сана тебя даже из приюта не забирал, бомжара. «На месте Мори-сана я и сам бы себя забирать не стал..» — подумал, но не стал говорить вслух Дазай. — Я бы на месте твоего братца взял себе кого-то повыше, карлик. Ладно, на дружеский диалог уже похоже не было. Дазай потянулся, хрустнув спиной, и вспомнил о своих наблюдениях о Чуе. — Ты же японец, почему тебя называют по имени? Вообще-то, вопрос был странный, ведь по имени его называли родственники, а внутри семьи логично обращаться по имени. — О, как наблюдательно ты заметил, что это обращение не слишком похоже на фамилию, Дазай-кун, — с неприкрытым сарказмом заявил парень, удивив Дазая тем, что запомнил его фамилию. — Потому что мне так нравится, придурок. — Ну да, ты же живёшь во Франции... «Там же по имени обращаются?..» — чужой голос в голове стал громче и раздражённее. — Да не в этом дело... — Чуя, где тебя носит!? Услышав голос своего брата-опекуна, рыжий отстранился от дивана так быстро, словно собирался куда-то рвануть. Дазай заметил нотку страха в чужих глазах, но она сразу растворилась в карей радужке. Кухонная дверь приоткрылась, из за нее показался Верлен. Рукава чёрной рубашки были закатаны до локтя, а глаза выражали гнев, пока не встретились с взглядом Дазая. — Я уже иду. — М-м-м... Знакомишься с ровесником? — словно не слыша Чую, сказал блондин, с непонятным, но неприятным для Дазая оттенком в голосе. Придав лицу выражение спокойствия, он негромко отчеканил: — Vous savez ce que vous ne pouvez pas faire. Я думаю, ты можешь идти наверх. У Чуи был такой вид, словно он хотел ответить, но не решался — и в итоге молча пошел в сторону лестницы. Брат проводил его взглядом и уже собрался было закрыть дверь, как Чуя, уже поднявший ногу на первую ступеньку, крикнул: — Suce ma bite, enculé! Осаму поперхнулся и притворился, что чихает, лишь бы «гости» не прознали о его знании французского. «Мало ли понадобится», — подумал бы он, если бы единственной мыслью в его голове не было: «Ну нихуя себе!» «Он сказал... отсосать... ха... ха-ха-ха...» — Дазай еле сдерживал смех, но услышал резкий удар дерева об дерево и сразу успокоился. Верлен хлопнул дверью так, что она чуть с петель не слетела. «Вот клоуны», — подумал Дазай, решив сесть и дождаться пока все покинут кухню. «Этот Чуя, — начал он коротать время за размышлениями, — забавный коротышка. Вредный, раздражает, но братца на место поставил неплохо... Вот бы и я так Мори сказал. А что, надо попробовать...» Услышав: «Идите в мой кабинет, обсудим дальнейшие действия», подросток подскочил на ноги. Когда Поль и Рембо скрылись за белой дверью, он прошел на кухню. Эта комната была большая. Чёрный стол стоял правее середины, на белых стенах висели шкафы и полки в цвет стола, а пол, что неудивительно, застелен ковром цвета вина. В раковине, у которой сейчас стоял Мори, лежала грязная посуда. Ее обычно мыл Дазай, жалуясь что было бы роскошно приобрести посудомойку, или Коё — сестра Огая, правда она часто уезжала в командировки. Коё пыталась найти с Дазаем общий язык и научить его чему-то, но быстро сдавалась. Она так же работала на группировку Мори, и была в ней вторым по важности лицом. Она была уже на пути во Францию, но Мори, получив от Верлена предложение провести переговоры, сказал ей возвращаться. Сейчас Коё гостила у некой подруги, чье имя раскрывать отказалась. Дазай хрустнул пальцами, выводя себя из размышлений. Его взгляд упал на стол. Опекун, видимо, уже все убрал оттуда, кроме одинокого бокала, с недопитым шампанским. — Пили алкоголь? Без меня? Мори-сан, вы предатель. Мори ухмыльнулся по-доброму. — Если бы ты пришел раньше, кто знает, может я и тебе бы налил. Дазай схватил полупустой бокал. — Что, даже этот мелкий пил? Огай кивнул головой и указал подбородком на бокал в руке подростка. Последний, слегка поколебавшись, влил в себя остатки алкоголя. «Сладко до жути». Мори вскинул брови, но ничего не сказал. — Почему ты так себя ведешь? — в очередной раз спросил Дазай, подойдя к раковине и поставив в нее бокал. — Ты бы с лёгкостью разбил эту их... — «РХБК», — подсказал опекун. — Мне просто хочется с кем-то подружиться... Дазай прыснул от такого заявления. — Скажи мне правду, дедуля. «Дедуля» закатил глаза. — Да, ты прав, вру. Мне хочется чтоб ты с кем-то подружился. Да и зачем мне лишний гемор... Поль мой старый друг, видишь, он даже охрану не привел. Хотя я был к этому готов, учитывая его самомнение... Дазаю не понравилось, что сейчас опекун назвал причину, кардинально отличающуюся от той, которую он назвал до приезда французов. А еще ему не понравился акцент на слово «друг», да и в целом высказанные опекуном намерения. — Хочешь, чтоб я подружился с коротышкой? — не увидев отрицания в глазах Мори он продолжил: — А вот твой друг, кажется, не хочет. Дазай тоже выделил это слово. Что опекун, что подопечный понимали — Верлен Мори таковым не приходился. У него вообще был только один друг, в этом Дазай тоже, к сожалению, походил на своего опекуна. — А какая разница, чего хочет этот французский бульдог? Осаму... — Подросток открыл рот чтобы возразить, но опекун быстро понял в чем дело и опередил его: — Хорошо. Дазай, я просто хочу, чтобы ты с кем-то общался! Ты постоянно один, убегаешь из дома и шатаешься по улицам в одиночестве. Не знаю, каким образом ты постоянно возвращаешься здоровым, учитывая то, как к тебе относились мальчишки в приюте, когда ты оставался один. Сердце Дазая екнуло. Он, к собственному удивлению, моментально разозлился. — И кто виноват в том, что у меня нет друзей, Мори-сан? Удивлен, что меня еще не избили? Правда? А как же твои пешки? Они разве позволят такому случиться?! Не дожидаясь ответа он вышел из кухни, с трудом не хлопнув дверью. Дазая взбесила ситуация, взбесил тон опекуна, его лицо, его отношение. Его раздражало упоминание приюта, то, что его воспоминания потревожили. Напомнили, что он всю жизнь был одиночкой, и сбившиеся в стаю приютские мальчишки не боялись его и могли измываться как хотят, а когда Дазай смог давать сдачи, было уже поздновато. Мори так же напомнил ему о том, что его единственный друг мёртв. «И по чьей вине!?» — голос в голове уже рыдал, но на лице самого подростка была лишь нотка раздражения. «По его!» — кричал этот голос, но второй пытался его перекричать. Второй голос тревожил сердце и оно начинало болеть. «По твоей!» Дазай сжал рубашку на груди. Он даже не замечал как горят ноги от подъема по лестнице. Дойдя до своей комнаты, он зачем-то взглянул на соседнюю дверь, опять приоткрытую. «Во Франции дверей нет что-ли!?» Он хотел сам ее закрыть, в назидание хорошенько хлопнув, но увидел спящего в комнате подростка. После разговора с опекуном он выкинул Чую из головы, но взглянув на него сейчас, Дазай внезапно осознал боль в ногах и разжал кулак на собственной груди. Он усмехнулся. — После шампанского вырубило, неженка? В ответ слышалось лишь ровное дыхание. Осаму неосознанно подстроился под него. Он, разумеется не рассчитывал ответа на прошептанную колкость: он хотел лишь подбодрить сам себя, отвлечься от злости, чтобы не волновался из-за мелочи. И — действительно успокоился. Просто не так, как ожидал. Сейчас, уединившись в своей комнате, Дазай надеялся что он спокойно порисует, почитает, поучит что-то, или в крайнем случае поиграет на забытой гитаре, но, увы, не вышло. Стоило сесть за стол, как его снова захватили размышления. После второго сломанного карандаша он попытался вспомнить такт дыхания Чуи — «И какого хрена я пытаюсь успокоится вот так?!» — но отвлечься не получалось. С четырнадцати лет Дазай был окружён работниками Мори. Они временами охраняли дом, иногда сообщали информацию боссу. К пятнадцати Дазай уже знал об основной работе опекуна всё, и это при том, что ему никто толком ничего не объяснил. «Умнее, чем я предполагал», — сказал Огай, когда его подопечный рассказал о его работе чуть ли не больше, чем знал он сам. Тогда Дазая тоже стали запрягать. Ему доверяли мелкие, не дружащие с законом поручения или он, например, передавал срочную информацию опекуну, находя его на улице, когда тот шел с «работы». Прохожие не заметят ничего необычного, если сын поговорит со своим отцом-доктором. Через полгода после своего пятнадцатилетия Дазай впервые сбежал из дома. Ему стало настолько скучно сидеть в одном доме с убийцей, что он взял и сбежал через окно. Его никто не искал. И искать не собирался. Мори знал, что он вернется, знал — и это раздражало. Убежав подальше от дома, Дазай просто сел на асфальт в переулке. Тогда перед ним встал мужчина. Рыжий, с забавной щетиной, полосатой рубашкой, темными брюками, туфлями и бежевым пиджаком. Он постоял и сел рядом. Начал говорить, спрашивать у подростка его имя и что он тут делает, а после перевёл разговор на другую тему. Они долго разговаривали, а в следующий раз, когда подросток сбежал, встретились снова. Они виделись каждый раз, пока не случилось это. Какой-то шпион из группировки, что враждовала с Мори, начал следить за Дазаем. Он не поверил, что мальчишка Мори может просто так бегать к кому-то поговорить, подумал, что тот бегает передавать информацию сообщнику Огая, выяснил его адрес и убил. Дазай, когда узнал об этом, вернулся домой только утром. Он не сказал ни слова. «Ода...» — прошептал Дазай. Нынешний, шестнадцатилетний Дазай, сидящий перед столом и дрожащий от воспоминаний. После смерти Оды он долгое время винил себя. Винил себя в неосторожности и неосмотрительности, но позже гнев на себя перешел к Мори. «Твои люди тоже следят за мной! Я же знаю! Так почему... Зачем ты вообще забрал меня из приюта?! Чтобы я и тут страдал?!» — кричал тогда Дазай, но опекун молчал в ответ. Тогда подросток перестал пытаться что-то выяснить. «Нет, не следят», — застряла в его голове едва различимая фраза, донесшаяся через закрытую дверь, но Дазай так и не понял, произнёс ли её опекун или это почудилось. Дазай заставил себя выровнять дыхание, ритмично подув себе на палец. Вспомнил, что и этому его научил Мори, брезгливо скривился, затем поплелся к кровати и упал на нее.