***
Молодая воспитательница, та, наименее противная из работников приюта, потянула кончик белой ткани на тонком запястье. — Ты этой своей... этим своим поведением слишком привлекаешь внимание, — укоряюще произнесла она, покачав головой. Различимое в мягком голосе отвращение причинило Дазаю боль. — Моя кожа привлекает больше внимания, — ответил он, довольно дерзко одернув руку. Дазаю одиннадцать, в его голове уже начала постепенно складываться цельная картина того, как он относится к остальным сиротам и воспиталкам. — Ха! — ввинтился в уши визгливый подростковый голос. — Да если бы тебя регулярно не находили в луже собственной крови, и с какой-нибудь поеботой в руке, ты бы вообще внимания не привлекал, фрик. Дазай не помнил ни его имени, ни лица. Этого сквернослова забирали из приюта несколько раз, но, как можно заметить, надолго он нигде не задерживался. — Следи за языком, дрянной мальчишка! — возмутилась воспитательница. — Тебя здесь быть вообще не должно! Почему бы тебе не уйти отсюда, наконец?! Сквернослов продолжил торчать в дверях, пропуская ее слова мимо ушей. — Безумие какое-то, — вздохнула воспитательница, — просто кошмар. Ни капли манер. — По-моему в этом здании нет не-фриков, — спокойно ответил Дазай, не глядя ни на кого из них. Через мгновение он почувствовал приближение к себе. — Повтори, идиот. Он перевел взгляд на перекошенное от ярости лицо, открыл было рот, чтобы повторить фразу, но не смог издать ни звука. Чужие руки легли на его шею и... ...надавили. На следующий день Осаму проснулся в «изоляторе», куда сажали детей с соплями и прочей ерундой. В горло саднило, при каждом вдохе внутри что-то хрипело. Он ходил по комнате, нервно сглатывая каждые двадцать секунд, морщился от боли и кое-что искал. Когда наконец-то открылась дверь, мягкий, но уже лишенный сочувствия голос произнес: — О боже, ты и шею обмотал этой дрянью...***
Сам Дазай со своими шрамами вполне уживался, он просто не хотел вновь слышать наитупейшие вопросы, ловить взгляды, полные страха, отвращения и непонимания, да и в целом видеть какую-то реакцию на это. Помывшись без происшествий, он нацепил любимые домашние брюки — синие в клеточку, какую-то старинную футболку с полустершимся принтом и, конечно, свою «вторую кожу». Все нормальные носки, видимо, были грязными, босиком не особо прилично, пришлось взять тонкие, похожие на колготки Кое-сан, капроновые носки. «Откуда они у меня? — Дазай напрягся, пытаясь вспомнить. — А, Мори притащил. Вроде он говорил, что в них не потеют ноги, не будет грибка и бла-бла-бла. Странно, я же их вроде выкинул». На кухне обнаружил Мори с кружкой кофе в одной руке, и телефоном во второй. Напротив него стояла ещё одна кружка с кофе. «Что, с утра пораньше решил накачаться кофеином по самые брови?» — Утречка, Мори-сан. Не оторвавшись от мобильника, Огай кивнул и указал взглядом на стул напротив себя и на кофе. — Утро, — коротко отозвался он. — Ты сегодня рано. Садись. В сознании, склонном сегодня к болезненным воспоминаниям, возник образ Одасаку, и Дазай с трудом подавил желание опрокинуть кружку прямо на опекуна. Вместо этого он выглянул в гостиную, чтоб убедится, что ничего не перепутал. Потупив на стрелки — спросонья математические вычисления давались непросто — он понял, что сейчас действительно 9:21. — Обычно мы сидим тут в десять, почему ты налил кофе и мне? — поинтересовался он, хотя сам понимал, насколько глупо такое спрашивать. Это же Мори. — Я почти твой отец, думаешь, не знаю когда тебе кофе варить? — ухмыльнулся тот с загадочным видом, от чего Дазая передернуло. — Не говори такого, — буркнул он, усаживаясь, затем отхлебнул напиток, и вздохнул. Мори выждал немного и, наконец, сказал: — Дазай, ты под моим опекунством уже два года, и мне могут оформить отцовство... Ты не считаешь, что это будет неплохо? Дазай резко поставил кружку обратно. — Нет. Не считаю, Мори-сан, — закончил он, натянув свою привычную беззаботную улыбку, которая совсем не обнадеживала Огая. — Ладно... — протянул он слегка разочарованно. — Тогда рассказывай, что вчера успели наши гости учинить. «Почему он говорит как какая-то старушка?..» — Потрахаться они успели. Брови Огая взлетели вверх с рекордной скоростью. Кофе он тоже подавился. — Что-что?! Ты говоришь о... Поле и Рембо? Несмотря на удивление, спросил он тихо, не повышая голоса. Дазай решил, что это логично: мало ли кто услышит. А вот уточняющий вопрос его смутил. — Конечно, о них! О ком еще?! — Ну я же не знаю, что вы делали с Чуей... Дазай резко вскочил со стула. — Мори-сан, блять! У Огая сделалось такое выражение лица, что Дазай внес это в мысленный список самых смешных лиц опекуна. — Выражения, Дазай, выражения! Садись обратно. Медленно и нехотя подросток всё же сел обратно. — Нет, Мори-сан, я девственник. И менять этот факт из-за него не собираюсь. Огай ухмыльнулся, и Дазай более серьезно обдумал желание облить его кофе. — И как, боюсь спросить, ты это про них узнал? — Услышал. — Поймав озадаченный взгляд опекуна, Дазай, не дожидаясь вопроса, незамедлительно продолжил: — В этом доме стены картонные, ты никогда не замечал?! — К нам раньше такие особы интересные не ходили, видимо, как-то в уши не бросалось. Чуя знает, что ты понимаешь французский? Подросток пожал плечами. — Нет, вроде. Скрываю, как могу. Скажи же, их иногда забавно слушать. — О, да, — кивнул Мори, наконец-то откладывая телефон. — Поль назвал меня козлом посреди разговора о том, что оскорбления провоцируют наши конфликты. Дазай хмыкнул, а телефон показал экран блокировки, оповещая о новом уведомлении. Огай спешно посмотрел на гаджет и сразу выдал: — Элис приедет завтра. Дазай уже допивал кофе, и ему внезапно показалось, что оно просится обратно. — Прекрасно... — Ладно тебе, все не так плохо. Подросток не ответил. Он успел подглядеть на телефоне опекуна время: 9:40. «И что мне делать?..» — Завтрак когда будет? — Часов в одиннадцать. — Отстой. Дазай покачнулся на стуле и встал, направляясь к лестнице. Внезапно его, что называется, атаковали с двух сторон: по лестнице спускался сонный Накахара, с распущенными волосами, в спортивных брюках и красной футболке, а из двери вылетел Поль, и, едва увидев брата, сходу заявил: — Чуя, раз уж ты встал, иди сюда, нужно поговорить. Даже через едва раскрытые веки рыжего Дазай разглядел в его глазах что-то вроде: «Да бля-я-ять». Ему показалось, что Чуя вовсе сейчас развернется и поднимется обратно, но он продолжил спускаться, выглядя при этом еще более подавленным. «Наверняка хотел просто попить воды, или что-то такое. А попался на крючок». Дазай моментально выкинул это из головы — его это и в самом деле не касалось, — и пошёл прямо к лестнице, намереваясь подняться к себе и спокойно дождаться завтрака, но стоило расстоянию между братьями сократиться до трех метров, как рот открылся сам собой: — О! Точно! Извините, Верлен-сан, Чуя обещал мне показать упражнения, которые надо делать до завтрака. Мы ненадолго и далеко уходить не будем. Может, поговорите потом? У вас еще вся-я жизнь впереди. Мори на кухне чихнул, чем привлек внимание блондина, бросившего взгляд в ту сторону, а затем медленно переведшего взгляд на Дазая. — Ладно уж. Поговорим попозже, frère. Накахара уже не выглядел таким сонным, он брезгливо поморщился после фразы брата и посмотрел на Дазая с недоумением. — Идём, Чуя-кун, — торопливо позвал Дазай. Уже по пути к двери Осаму сто раз пожалел о том, что именно сегодня довел ситуацию с носками до катастрофы: на полке в прихожей стояли лишь конверсы, а времени искать более подходящую обувь у него не было. Верлен не сдвигался с места, он краснел пятнами, и было видно, как напряжена его шея. Полторашка молча обошёл его, подошёл с Дазаем к двери. Всё время, пока они обувались, француз сверлил их пристальным взглядом, словно надеясь, что они остановятся и передумают. Дазай закрыл дверь на ключ и глянул на Чую. Тот уже с недовольным видом открыл рот, явно чтобы сказать что-то оскорбительное, но Дазай резко прижал ладонь к его лицу, и пользуясь эффектом неожиданности, сжал челюсть Чуи, и, стараясь идти максимально прямо, оттащил своего «друга» настолько далеко от двери, насколько это было возможно. Чуя первые метров пять позволил себя вести, но когда до ворот оставалось всего ничего, пришёл в себя и вырвался. Но прежде чем он успел возмутиться, Дазай хорошенько его встряхнул и быстро прошептал: — Слушай, твой братец сто процентов стоял в гостиной, когда мы вышли, и, возможно, стоит там даже сейчас, так что давай ты осыпешь меня оскорблениями подальше от этого дома, ладно?! Чуя в ответ нахмурился, но рот закрыл. — Ты опять весь красный, — заметил Дазай. — У тебя болезнь кожи какая-то?! — У тебя, блять, мозга болезнь... — пробормотал коротышка, поравнявшись с Дазаем. Они почти вышли из двора, и Дазай, уже не так боявшийся, что их обман разоблачат, позволил себе почти что вышвырнуть Чую за ворота, из-за чего тот ударился о створку локтем. Только увидев как Чуя болезненно потирает руку, Дазай осознал что почему-то злится. «Что за нахуй?!» — О-ой... извини, Чуя-кун, — с наигранно соболезнованием протянул он. — Да ты!!! Ты...! Аргх! — Чуя взмахнул руками в воздухе, делая вид, будто кого-то душит. — Да пошёл ты нахуй! Забинтованная рука вновь схватила рыжего за плечо и подтолкнула к повороту. — Идем, — сказал Дазай. — Не будем же мы тут час торчать, раз уж я сказал что будем заниматься упражнениями, то давай хотя бы пройдемся. А ты пока можешь закидывать меня проклятиями, сильвупле. Накахара дернул плечом, хотя рука Дазая там уже не лежала. Пробормотав что-то себе под нос, возможно даже на французском, он последовал-таки за врагом-приятелем. — Вот нахера ты это сделал?! Ты понимаешь, что чем больше он злится на тебя, тем больше злится и на меня?! — Да с какого перепугу то?! Он совсем конченый? — Да. Представь себе! Дазай нахмурился. — Слушай, ты хочешь знать, зачем я это сделал? А я сам не знаю, понял? Просто мне показалось что тебя... Ну, блин... Он замялся. «Мне как будто страшно сказать это, но почему? Это не то же чувство, что в приюте, я не боюсь быть побитым... Но что тогда?!» — О, да, что меня пиздят, — догадался Чуя. — Ты уже упоминал. Сначала ты делал вид, что весь такой на похуе, а теперь прикопался, суешь нос не в свое дело. Дазай поморщился — но не от услышанного: ему начали натирать кеды. Твердая поверхность ему натирала всегда, но когда между обувью и кожей есть хотя бы плотная ткань — это терпимо, а когда капронки с швом на пальцах... Возможно, в них даже хуже, чем совсем без носков. — Да щас. Если бы он отлупил тебя вне дома Мори, я бы даже посмотрел на это. Внезапно он почувствовал, как Чуя сжал его запястье и резко дернул на себя, заставив развернуться. Дазай удивленно посмотрел в глаза Чуи и напоролся на злой взгляд. — Во-первых, меня, блять, не бьют! Во-вторых, ты лгун! И я почти уверен что в твоём домишке люди погибали в мучениях, а ты, неженка, якобы ссышься, как бы какого-то левого чела в нем не избили. Только Осаму успел зацепиться за блеск в чужих глазах, как почувствовал что бинт на руке начинает ослабевать — наверное, Чуя случайно сорвал клипсу. Он впился ногтями свободной руки в запястье Накахары, и как только тот разжал пальцы, прижал руку к себе и затянул повязку обратно. Жизнь научила его цеплять запасные клипсы на бинт и рассовывать по всем карманам. — Впился своими когтями, блин, животное! — Да кто бы говорил! Сцена была комичная: идут подростки, каждый прижимает к себе одну руку, при этом оба обсыпают друг друга оскорблениями. — И куда мы идём? — буркнул Чуя вполголоса, возможно, рассчитывая на то, что Дазай не услышит. — Город тебе показывать идем. Дазай, чуть обогнавший Накахару, специально оглянулся, чтобы увидеть реакцию на еще одну «цитату» из украденного письма. Не зря — во взгляде смешались удивление с подозрением, а еще он явно силился понять, действительно ли Дазай такая мразь, или это паранойя. — М-м-м, класс, — кисло протянул он, когда молчание слишком уж затянулось. Кеды натирали все сильней, и как только предместья сменились цивилизованной городской застройкой, Дазай стал искать глазами лавочку. «Сейчас около десяти часов, — прикинул Дазай, — завтрак в одиннадцать...» Он увидел пустующую лавку и пошёл туда, ведя за собой своего компаньона. — Хочу посидеть. — В морду получить не хочешь? В ответ Осаму лишь похныкал, и усевшись, согнулся к своим многострадальным ногам и погладил пальцами поверхность обуви, хоть это и не могло ему помочь. Накахара, какое-то время стоявший, всё-таки решил сесть рядом. — Эх, пиздец какой-то, — пожаловался вслух Дазай. — Приехали какие-то чмони из своей Франции, и моя жизнь пошла под откос... Если я не поступлю никуда и сторчусь, это будет твоя вина. — О-о, у нас тут драма-квин. Конечно, у тебя жизнь под откос пошла, ты же конверсы носишь с капроновыми носками, еблан. Где ты спер это дерьмо? Любовница Мори забыла? Слова про Огая — неплохая тема для манипуляций — пришлось пока пропустить мимо ушей. — О, то есть, ты был сонный, спускался с лестницы по каким-то своим делам, после чего тебя наверняка неплохо так напряг старший брат, потом в это ввязался я, который вызывает у тебя не лучшие эмоции, но при этом всем ты успел рассмотреть, какие на мне носки? — Дазай выждал несколько секунд, и, не дождавшись ответа, заключил: — Ты фетишист. — Что?! Дазай расхохотался. «Кажется, такое уже было».