Мой любимый официант

      Мemory lane. Сердце быстро стучит, а руки предательски дрожат. Он стоит около двери в спальню родителей и не может заставить себя дёрнуть ручку двери, всё убеждая себя, что ещё рано. Так он убеждал себя уже пару недель: пока собирал вещи, пока ещё раз сравнивал свои баллы с нужными проходными, пока не подавал заявку на поступление и не оплачивал билет со своей карты. Оттягивать было уже поздно. Удивительно, но в душе нет страха или стыда, нет волнения — только жаждующее предвкушение исполнения долгожданной мечты. Он заставит родителей вновь улыбаться, гордясь своим сыном. Он сделает это, исполнив свою мечту, по-другому и быть не может. Он дёргает ручку двери. — Мам, пап, вы не заняты? Было сложно подгадать момент, когда все члены семьи соберутся в квартире и будут более-менее в хорошем расположении духа. После того, как единственный и горячо любимый сын, возлагавший надежды на всё семейство Поповых, провалил экзамен в один из престижнейших экономических вузов страны, атмосфера в доме царила мягко говоря невесёлая. — Нет, Арсюш, проходи, — вздохнула мама, перебирая спицы с нитками из большой корзины. Отец лежал на кровати и лениво щёлкал каналы по телевизору. Парень сглотнул. — А у меня для вас хорошая новость, — как можно радостнее начал он. — Я нашёл экономический институт в Москве, туда берут без дополнительных практически, а по баллам я прохожу, даже на бюджет, — как на духу выдал он. Что ж, пожалуй, это был один из самых сложных монологов, что он учил. Дальше шла только импровизация. Арсений смотрел на лица родителей, ожидая реакции. Желательно правильной, иначе зачем всё это? К удивлению, первым «отмер» отец. — Ты серьёзно сейчас? — недоверчиво спросил он. — Да, — парень снова сглотнул, — это очень хороший московский экономический институт, поверьте, я поступлю туда и получу диплом не хуже, чем выдадут здесь, — имеет в виду он свой город, который наскучил ему. Не перспективно в актерском плане. — От вас мне нужно только разрешение на переезд, не стану же я сбегать, — что была ложь (как и сейчас). Сбежал бы, всё равно бы сбежал. После этого мама посмотрела на сына внимательно, но с какой-то родной теплотой в душе, отчего укольчик совести кольнул в душу, но ради цели Арсений потерпит. — Сынок, это правда? — неверяще спросила она, глядя то на своего ребенка, то на мужа, не смея скрывать слезящихся глаз. — Так это же здорово, Арсюша! Серёж, ну посмотри, он сам! Сам захотел учиться! Нашёл институт! — родительница поднялась с кресла, попадая в объятия Попова-младшего. — Мам, мам, ну ты чего… — смущённо лепечет парнишка, успокаивая. Отец тоже поднялся. Вот с ним было сложнее всего. — Молодец, Арсений, — произнес наконец мужчина, смотря глаза в глаза, положив руку ему на плечо. — Я уж думал, что всё потеряно с тобой, — со смешком произнёс он. «Ещё не всё потеряно» — подумал про себя Арсений, обнимая своих родных. — Я так рада, Арсюш! — всё ещё находясь в восторге, лепетала женщина. — Мы поможем тебе с переездом и жильём на первое время, а там посмотрим, как пойдёт, — Арсений улыбнулся словам отца, ведь всё шло так, как он планировал. И даже лучше.       Мemory lane. Арсений выбрасывает очередную пачку сигарет в мусорное ведро, не желая больше прикасаться к этой дряни. На голодный желудок курить эту гадость — просто кошмар. Единственное, чему он так и не научился, мечтая быть актёром, так это по-киношному страдать: упиваться алкоголем, валяться на полу и без перерыва курить — его вывернуло после второй скуренной сигареты на голодный желудок, поэтому сейчас он чувствовал себя ещё хуже. Он вспоминает родителей, от которых несколько лет ни звонка, ни письма. На самом деле Арсений сам виноват, что так произошло. Он поспособствовал крупной ссоре, а затем сам прекратил общение с родными, сменив номер и банковскую карту на всякий. Тоже ведь хотел, как в кино: начать жизнь в новом городе с чистого листа. Лицо, отёкшее и заплаканное, неприятно щиплет — давно он не чувствовал такого раздражения на коже, — желудок резко свело неприятной болью, отчего приходится упасть на пол, что бы унять боль. Ему так плохо, посмотрите — он мечтал, но испортил всё сам. Рядом слышится вибрация мобильника — Попов тянется к нему, а там до боли знакомое радостное лицо, только что с утра проснувшееся, ещё лохматое такое, что не поймёшь, где края подушки и лоб — это Арсений успел сфотографировать его, пока мужчина просыпался. Красная трубка вверх — и звонок отклоняется, затем ещё один, затем пару смс. Арсений пересиливает себя и, что бы от него наконец отстали все, отправляет извиняющееся сообщение начальнику с красным сердечком, что бы тот ещё раз убедился, что всё хорошо. После отключает телефон и пропадает из сети окончательно, а бесполезный кирпич летит в гору подушек. Не нужен ему никто, он в своём горе один. Плавает в этом дерьме и никого втягивать за собой не собирается.       Мemory lane. Москва встречает его прохладным ветром, но ярким солнцем. Много трудов ему стоило, чтобы добраться сюда. Осталось только доехать до съёмной квартиры и расположиться там — после завтра у него вступительный экзамен в театральный вуз — ему нужно быть в форме. Да, он соврал своим родителям, что едет поступать в экономический. Да, ему практически не стыдно за свой ужасный поступок. Выучиться на актёра и служить в театре — это его мечта, его смысл, его призвание. Это жизнь восемнадцатилетнего парня, который просто не может отказаться от неё. Самое сложное — это пройти вступительный экзамен. Он есть во всех актёрских вузах, это банальная проба. Там он должен показать себя на все сто, потому что помнит ещё, как первый экзамен провалил, пускай и не театральный, и не в Москве. Нет. Тут всё точно будет иначе. *** Час дня. Брюнет с колющимся в груди сердцем открывает большую дубовую дверь в просторное помещение — зал. Зал, похожий на тот, в котором в девятнадцатом веке проводили балы: толстые белые колонны, высокие потолки, картины на стенах и солнце откуда-то сверху. Арсений влюбился в это здание с первого взгляда. Прикрыв за собой дверь, он остановился рядом с неполным педагогическим составом вуза, а именно ректором, заместителем и ещё одной преподавательницей, которая выглядела довольно угрожающе. Одним взглядом она пугала и приковывала к стене. По телу пробежали мурашки. Арсений старался на неё не смотреть. — Здравствуйте, — сказал он, после улыбнувшись. Продиктовал своё имя и фамилию, баллы, номер паспорта, всё, как просили. Это в общем-то сплошные формальности, в экономическом институте его спрашивали так же. — И так, Арсений, — начал мужчина в возрасте — это был ректор. — Вы изначально хотели поступить на театральный или идея пришла внезапно? — спокойным, ровным тоном спрашивал он, пока сердечко парнишки билось в несуществующем ритме. Надо же, он действительно сейчас здесь, исполняет свою мечту. — С самого детства, — четко ответил он. — У меня за спиной много ролей из детского сада, десять лет в театральном пришкольном кружке, а так же знание русской и зарубежной литературы. — У вас аттестат со сдачей истории и обществознания, а так же профильной математики. Уверены, что хотели учиться на актера? — спросила серьёзно уже женщина — это зам. Та, что пугала одним лишь видом — молчала, но продолжала убивать взглядом. Арсений замялся на пару секунд, не зная, что ответить. — Так получилось… Планы поменялись в последний момент, но это лишь доказывает, что я силён в разных сферах, не только творческих, — попытался поднять себя в глазах других абитуриент. Отчего-то сердечко начало биться загнаннее, уже не так восторженно, стоило допустить мысль, что что-то может пойти не так. — Это не так важно, — ответил ректор после просмотра бумаг. — Что ж, Арсений, давайте посмотрим на вас в деле, — он откинулся на спинку стула. — Прочитайте нам басню. Парень кивнул. Встал на своих двух поудобнее, расслабился максимально. Он сможет. Он готовился. Это его мечта. — Иван Андреевич Крылов басня «Скворец». Ещё один вздох. — У всякого талант есть свой; Но часто, на успех прельщаяся чужой, Хватается за то иной, В чем он совсем не годен. А мой совет такой: Берись за то, к чему ты сроден, Коль хочешь, чтоб в делах успешный был конец. Арсений рассказывал, стараясь не закрывать глаза и смотреть прямо, не теряться в собственном удовольствии от выступления перед людьми, а сосредоточиться на важных для актёра деталях. — Какой-то смолоду Скворец Так петь щеглёнком научился, Как будто бы щеглёнком сам родился. Игривым голоском весь лес он веселил, И всякий Скворушку хвалил. Иной бы был такой доволен частью; Но Скворушка услышь, что хвалят соловья, - А Скворушка завистлив был, к несчастью, - И думает: «Постойте же, друзья, Спою не хуже я И соловьиным ладом». И подлинно запел, Да только лишь совсем особым складом: То он пищал, то он хрипел, То верещал козленком, То непутем Мяукал он котенком; И, словом, разогнал всех птиц своим пеньем. Слова давались просто, однако не замечать пронзительного взгляда жюри было невозможно. Как бы Арсений не держал себя, он понимал — вот-вот сорвётся, но старался продолжать увереннее, как может только он. Мой милый Скворушка, ну что за прибыль в том? Пой лучше ты прилично щегленком, Чем дурно — соловьем. Выдох. Смог. Красиво, без запинки, с явным удовольствием. После первого произведения тело охватил легкий мандраж — это адреналин выработался в крови, но ещё совсем рано уходить. — Неплохо, — высказал своё мнение ректор, за что брюнет ему учтиво кивнул, как бы благодаря. — Я хочу посмотреть на вас в деле. Как насчёт эмоций, Арсений? Можете зачитать что-нибудь из Пастернака? Попов внутренне возликовал. Пастернак — один из его любимых советских поэтов, и он выучил парочку ему понравившихся стихов, поэтому начал: — Борис Пастернак «Монолог Гамлета». Гул затих. Я вышел на подмостки. Прислонясь к дверному косяку, Я ловлю в далеком отголоске, Что случится на моем веку. На меня наставлен сумрак ночи Тысячью биноклей на оси. Если только можно, Авва Отче, Чашу эту мимо пронеси. Парень замечает внимательно обращенный к нему взгляд. Слишком внимательный. Это смотрела та женщина, что пугала лишь видом. Она пронзала, явно добиваясь чего-то, но Арсения так просто не сломить, он старался не обращать внимания на неё, продолжал: — Я люблю твой замысел упрямый И играть согласен эту роль. Но сейчас идет другая драма, И на этот раз меня уволь. Но продуман распорядок действий, И неотвратим конец пути. Я один, все тонет в фарисействе. Жизнь прожить — не поле перейти. Выдох. Было бы проще, если бы не взгляд той тётки. Это вообще человек? Тогда почему смотрит так хищно? Хорошо, что не запнулся. — Давайте что-нибудь из классики, — вдруг произнесла она, отчего парень непроизвольно дрогнул. — Пьеса Чехова «Чайка» — она моя любимая. Прочитайте нам. Арсений сглатывает вставший в горле ком, чувствуя, как слабо держат ноги. Он один перед своей мечтой, он конечно же волнуется. От голоса женщины хочется закрыть уши - настолько он был противен, но ничего сделать прямо сейчас было нельзя — строго запрещено, нет. Только читать «Чайку». — Д-да, конечно, — запинка. Это плохо. Арсений и сам объяснить не может, что за дикий страх сковывает шею, мешая полной грудью вдохнуть. Так хочется почувствовать или вспомнить поддержку родных, но он всегда был один, и вспоминать ему нечего, разве что бесконечные ссоры и скандалы на эту тему. Нет. Чайка. Арс, соберись, тряпка. — Антон Павлович Чехов. «Чайка». Монолог Кости Треплева — сцена разговора с дядей перед спектаклем, — слабым и тихим голосом начал он. Давай же, это ведь про любовь, почему бы и нет? — Любит — не любит, любит — не любит, любит — не любит… Видишь, дядя, моя мать меня не любит. Еще бы! Ей хочется жить, любить, носить светлые кофточки, а мне уже двадцать пять лет, и я постоянно напоминаю ей, что она уже не молода. Когда меня нет, ей только тридцать два года, при мне же сорок три, и за это она меня ненавидит. Она знает также, что я не признаю театра. Она любит театр, ей кажется, что она служит человечеству, святому искусству, а по-моему, современный театр — это рутина, предрассудок. Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль — маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе; когда в тысяче вариаций мне подносят все одно и то же, одно и то же, одно и то же, — то я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своей пошлостью. Слишком сильные чувства играют сейчас внешне и такие же сильные, но совсем не нужные торжествуют внутри. Арсения потряхивает, его голос быстро затухал, его приходилось контролировать, как в принципе и всё тело. Он рассказывал не просто про любовь. Он рассказывал про любовь матери, про театр, про ненависть и не понимание: почему люди с разным мнением должны ненавидеть друг друга? Или это только причина, чтобы ненавидеть не просто так? Было тяжело, но ведь это не всё. Когда Арсений продолжил, его перебили: — Можете сыграть весело? Будто в словах нет смысла, вам важно передать положительную эмоцию, каким глубоким бы не был смысл ваших слов? Радостнее, позитивнее. Будто нету мандража перед выходом на сцену. И тут началось. Парня просто проверяли, давали сложные задания, с которыми он справлялся в несколько раз хуже, чем мог бы. Всё то время, пока длился экзамен, тётка не отрываясь косилась на него, нагло перебивая своим голосом его речь. Было невозможно. Арсений устал. Он с дороги, один, в огромном большом городе, в столице. Видимо, плохо отдохнул и поэтому силы его кончались так быстро. Но он держался как мог. Не подавал виду даже, как ему физически плохо и тяжело, как настоящий актёр. — Что ж, неплохо, Арсений. Пройдите в фойе и ждите результатов. Мы объявим их через пару часов, — проговорил ректор. Арсений поблагодарил жюри и удалился. За дубовой дверью сразу же направился в туалет. Там он выдохнул. Что ж, возможно, всё прошло не так плохо, он же не упал в обморок и не начал кричать на людей, как это делали некоторые абитуриенты, хотя скорее всего это было именно их задание. Актёрские пробы это вам не шутки. Сейчас остаётся только ждать. В конце прослушивания выберут самых лучших для поступления в вуз. Остальным, как правило, скажут короткое «спасибо» и им придётся ждать ещё год, до нового экзамена. И жизнь актёров сурова и трудна. Арсений и не думал, что настолько. Очень хотелось пить, и есть, и просто прилечь где-нибудь. Эмоции явно его умотали. Больше всего хотелось позвонить родителям, сказать, что он уже выступил, услышать поддержку от родных, но нельзя. Почему-то именно сейчас парень чувствует себя не на восемнадцать, а на пять лет. Всё-таки он в этом огромном городе как никогда одинок, его дом и семья за тысячи километров. Сейчас решается его судьба. Надо ждать. Сидеть вместе со всеми и ждать решения жюри.       Мemory lane. Слёзы катятся из глаз. Арсения тошнит от самого себя, он уже чувствует, как скоро блеванёт. Такой молодой, наивный, глупый, но вместе с этим решительный и уверенный в себе: мечты не разобьются о реальность, всё получится, стоит лишь захотеть. Ему плохо от самого себя. Где-то в закромах шкафа находится бутылка вина, купленная то ли Антоном, то ли для Антона — он не помнит. В любом случае, Попов будет распивать её один. И зачем он только такой нужен? Бесполезный, нереализованный человек. Что начальник нашёл в нём? Может быть, тоже был слеп? Арсений не уверен уже ни в чём, знает лишь, что он ни на что не годен в этом мире. Пальцы небрежно открывают бутылку, парень пьёт из горла. Его душит обида, что он по итогу оказался никому не нужен. По итогу оказался не нужен даже самому себе. Распивая, замечает своё отражение в зеркале и становится только хуже: мешки под глазами, дорожки от слез заставили кожу покраснеть и потрескаться в нескольких местах, голубые глаза казались серыми, а волосы небрежно растрепаны на голове. Жалкий, больной, ничтожный. Больше нету Арсения, которого когда-то кто-то любил. Парень ложится на пол в комнате и продолжает пить и вторгаться в воспоминания. Не может уже быть хуже.