Извилистой тропой

Они гуляли по густому, шепчущему на тысячу голосов птиц и зверей лесу. Нежная молодь травы вперемешку с прошлогодним опадом приятно хрустела под ногами. В стерильно-чистом воздухе витали насыщенные, остро-сладкие ароматы весны: свежей зелени, влажной почвы, древесной коры и распускающихся цветов. Шли неторопливо, без конкретного направления, но долго и в тишине, лишь держась за руки. Обычно молчание совсем не тяготило, они могли не общаться часами, а то и целыми днями, в том и не было необходимости для тех, кто существует в одном теле. Теперь Михаил практически постоянно присутствовал рядом с ним в виде проекции, ибо укоренившаяся тревожность больше не позволяла Адаму довольствоваться только знанием и внутренним ощущением, что Михаил здесь, с ним. Необходимо было видеть его, слышать, прикасаться. Михаил не возражал. И Адам чувствовал, что это не просто уступка. Часто ощущал, как усики благодати украдкой касаются его души, проверяя, перепроверяя, заново убеждаясь, что всё по-настоящему. Здесь? Всё ещё здесь? А сейчас? Улавливал, какие взгляды Михаил исподволь бросал на него, когда думал, что Адам не заметит. Замечал. Каждый раз. Будто оба они вели друг за другом слежку, ожидая, когда же всё полетит к чертям. Эта мысль, неоформленная, но явная, теперь всегда витала где-то на периферии их общего сознания, и не замечать её обычно получалось в силу привычки, но в последние дни Адам чувствовал, что со стороны Михаила она зудела как-то более явно, и это не давало покоя. Несмотря на эпизод в примерочной, интригующее напряжение довольно быстро сменилось на менее приятное. Михаил казался погружённым в себя, каким-то отрешённым, и Адам не мог больше мучиться догадками в одиночку. Он сжал пальцы Михаила чуть крепче, безмолвно призывая остановиться. Архангел вопросительно поднял взгляд, и Адам собрался с духом, чтобы наконец-то спросить: — Что-то не так? Михаил отвёл глаза чуть в сторону. — Почему ты так решил? — Чувствую, — натянуто улыбнулся Адам, стараясь не выдать, насколько его на самом деле съедала тревога. — Я же в твоей голове. По губам Михаила скользнула тень улыбки в ответ на эту их личную шутку. — Тебе не о чем волноваться. — Да как я могу, если… — Адам осёкся, настигнутый внезапной догадкой. — Снова болит? Крылья не беспокоили Михаила вот уже несколько месяцев. Со дня их воссоединения дело постепенно пошло на лад, фантомные боли всё реже напоминали о себе, за последнее время Адам уже почти забыл это приглушённое жужжание на периферии сознания, и хотя на сей раз Михаил по какой-то причине старательно его подавлял, спутать прорывающиеся отголоски этого ощущения невозможно было ни с чем. Михаил как-то скованно повёл плечами. — Не стоит беспокойства. — Конечно стоит, — вздохнул Адам. — Всё, что тебя касается, это и моя забота тоже, — он развернулся к Михаилу лицом, мягко положил руки на плечи, наклоняя голову набок, чтобы поймать его взгляд. — Я хочу помочь. Пожалуйста. Михаил прикрыл веки, немного помолчав, и в конце концов ответил: — Хорошо. Мысленно вздохнув с облегчением, Адам развернулся к нему спиной, не дожидаясь дальнейших указаний. Схема отработанная, они проделывали это уже много раз. Мгновение спустя Адам уже смотрел в спину Михаилу, который поменял их местами, заняв позицию главного в их теле, а Адаму предоставив роль проекции. Когда дело доходило до физических манипуляций с крыльями, именно такое распределение было наиболее оптимальным. Они уселись на траву. Адам мягко провёл ладонью между лопаток Михаила, чуть оттягивая хлопковую ткань, и вдруг спросил, поддавшись непонятному порыву: — Снимешь? Архангел застыл, глядя вперёд. Адам мысленно отвесил себе подзатыльник и собирался уже дать заднюю, однако Михаил, всё ещё не произнося ни слова и не оборачиваясь, в два счёта разделался с пуговицами на рубашке и приспустил её до локтей, прежде чем расправить плечи, и несколько мгновений спустя материализовал свои крылья. Адам замер перед этим зрелищем, словно в первый раз. Каждый раз. К этому, кажется, невозможно привыкнуть. Белоснежный перьевой покров серебром отливал на свету, искрясь от пробивающихся сквозь кроны лучиков солнца, подобно солончаковой равнине. И тёмные, грифельно-серые вкрапления совсем не портили этот вид. Адам позволил себе позалипать ещё несколько секунд, прежде чем взять себя в руки и взглянуть на рабочее поле беспристрастным взглядом врача. За прошедшие месяцы проплешины окончательно заросли. Обломанные и оборванные перья сменились новыми. Оперение в целом выглядело куда более живым, нездоровая матовость ушла, отдельные пёрышки лежали относительно друг друга почти ровно, почти так, как надо. С эстетической точки зрения всё было в порядке, но Адам-то знал, что проблема таилась глубже. Он принялся легонько водить ладонями от основания крыльев и выше, пока что просто обозначая прикосновение, слегка прощупывая в тех зонах, где располагались сросшиеся переломы. В этом не было особой необходимости, он мог бы с закрытыми глазами безошибочно найти каждый травмированный участок, но сейчас почему-то ощущалась необходимость действовать особенно осторожно, заходя издалека. К своему удивлению, на всей протяжённости крыльев Адам выявил с десяток узлов — пучков сжатых от напряжения мышц. Далеко не столько, сколько их было после Клетки, но тем не менее, это стало неожиданным и огорчающим открытием. Казалось, после их воссоединения Михаил пошёл на поправку, и за последние пару месяцев мануальная помощь ему потребовалась всего лишь два или три раза. Что же случилось? В голове толпились несколько неприятных догадок, но спросить Адам не решался. Вдруг Михаил не захочет это обсуждать и не позволит себе помочь? Однако чем дальше, тем сильнее эта молчаливая неопределённость давила на психику, чего раньше между ними никогда не случалось. Поговорить всё-таки придётся, потому что если не сейчас, то возможно, уже никогда. Скрупулёзно разминая уже седьмой или восьмой зажим, Адам наконец нарушил тишину: — Михаил… что тебя гложет? Только не говори, что меня это не касается и мне не стоит волноваться. Я же чувствую, что ты сам не свой после того, как мы… — сердце неприятно ёкнуло в груди, и он даже остановился. — Жалеешь о том, что между нами произошло недавно? Тебе неприятно? Михаил поднял голову, но не обернулся. — Вовсе нет. Адам вдруг понял, что тупо пялится ему куда-то в сгиб правого крыла, ничего не делая, и возобновил работу. — Тогда в чём дело? Прошу тебя, не уходи от ответа. Мы ведь договорились обсуждать любые вопросы, всегда. Я же всё равно не смогу делать вид, будто ничего не происходит. Михаил тихо, почти беззвучно выдохнул сквозь зубы, левое крыло непроизвольно дёрнулось, когда Адам принялся массировать особенно сильный зажим. Больше ничьи руки на свете не действовали бы столь же бережно и внимательно, но в таком деле невозможно проскочить безболезненно. — Я… боюсь, перешёл черту. Я считал, что так помогу тебе, а на самом деле воспользовался твоим уязвимым состоянием, — Михаил опустил подбородок ниже. — Это было недопустимо, я приношу свои извинения. Адам замер, невольно приоткрыв рот. — "Воспользовался"? О чём ты говоришь, я ведь сам этого хотел! — Ты был не в себе. Я должен был это понять и найти более приемлемый способ-… — Снова пытаешься решить всё за меня? — руки соскользнули с крыльев, и Адам упёрся ими в свои колени. Сейчас от него всё равно мало толку. — Я прекрасно осознавал, что происходит и чего я хочу. И сожалеть могу лишь о том, что это тебя так расстроило. Крылья Михаила опустились ниже, он всё ещё не поворачивал головы, уставившись куда-то перед поджатыми под себя ногами. — Прости. Я не хотел смутить тебя и всё испортить. Адам сверлил взглядом его затылок и не мог поверить в то, что слышал. Михаил действительно вот так воспринимал ситуацию? И настолько переживал, что старые раны напомнили о себе. В глазах подозрительно защипало, но Адам яростно проморгался, отмахиваясь от собственных переживаний, как от назойливой мухи. Пострадавшая сторона тут вовсе не он. Злость на себя и потрясение от неожиданной развязки этого разговора, которого он так трусливо избегал, придали новых сил, и Адам решительно возложил руки Михаилу на плечи, начиная массировать. Все зажимы в крыльях он уже размял, так что как минимум сегодня не стоит больше их мучить. — Ничего ты не испортил. Мне понравилось то, что ты сделал. Михаил вскинул голову и повернул чуть в сторону, ловя его взгляд краем глаза. — Давно не было так хорошо, — руки переместились по направлению к шее, походя оглаживая ключицы кончиками пальцев, затем обратно на спину, пробегая вдоль лопаток. Рёбра ладоней с нажимом провели вдоль хребта, подушечки больших пальцев прокатились по волне позвонков. — И я был бы совсем не против, — Адам внезапно обхватил основания крыльев снизу, в самых чувствительных зонах, плавно оглаживая по линии роста мягкой подпушки, и Михаил охнул, выгибаясь назад, — если ты воспользуешься моим состоянием снова, — почти прошептал Адам ему на ухо, прильнув к спине. — Адам, прошу тебя… — Михаил сбивчиво дышал, впившись дрожащими пальцами себе в колени. Крылья его с тихим перешелестом мелко подёргивались в воздухе, задевая концами землю. — Не продолжай. Иначе, боюсь, я не смогу себя сдерживать. Губы сами собой растянулись в улыбке, и Адам практически вплотную приблизился к его уху, согревая сорванным дыханием и не переставая ласкать трепещущие крылья. — А может… я как раз не хочу, чтобы ты сдерживался. Он и глазом моргнуть не успел, как распластался спиной на траве, а Михаил навис над ним сверху, заслоняя крыльями солнце, деревья, весь остальной мир, и Адам наконец-то, наконец-то увидел его глаза. Боже… о Боже. Губы пылали до зуда, тело изнывало от предвкушения, он выгнулся в спине, простирая руки к Михаилу, его плечам, его лицу, Адам возносился и умирал под этим ошалевшим взглядом, горящим так ярко, как две новорождённые звезды. Михаил схватил его под бедро, рванув к себе, и Адам чуть не взвыл от того, насколько много-мало оказалось этого прикосновения, из горла вырвался сдавленный хрип, он не выдержал, привставая на локтях, желая сократить это ничтожное, но такое бесконечно огромное расстояние между ними… И вдруг Михаил исчез. Испарился во мгновение ока, скрываясь в недрах их общего разума, а сам Адам вместо него рухнул на четвереньки, шокированно уставившись в поросль молодой травы. Правая ладонь наткнулась на опавший сучок, локоть подкосился, и он завалился набок, затем перекатившись на спину и ошарашенно пялясь в навес густых крон живущего своей размеренной жизнью леса. — Михаил… Михаил! Но архангел скрылся слишком глубоко, не оставив возможности до себя достучаться.