Помяни заколдованную принцессу — так она и появится! Эта была заколдована хоть и дилетантом, но на славу. Выяснилось, что ведьмак, который был здесь за некоторое время до Геральта, вовсе не сбежал — она его убила. И съела некоторые его внутренние органы. Стрыга есть стрыга — ею правит только голод и ярость. Ну и что, что формально она дочь короля, ничего человеческого в этой форме жизни не могло проявиться, так что битва предстояла нешуточная. Вон, даже просто убить её оказалось сложно, а уж расколдовать, вернуть в человеческую форму — в разы сложнее. Но шанс был.
И шанс этот Геральту удалось заполучить только расследованием предыстории и умелым давлением на тех, на кого обычно давить нельзя — на короля и его советника.
Но, по крайней мере, был тот, кто оказался заинтересован в деле настолько, чтобы заплатить. Вернее, была — Трисс Меригольд, придворная чародейка. Геральт взялся.
Да кого он обманывает — взялся он! Можно подумать, что одолжение сделал! Да он влип в эту историю по уши ещё до того, как узнал, сможет ли заработать! Когда гнали, уходил с тяжёлым сердцем, ждал, что окликнет кто-нибудь. Он ведь знал, что именно он — тот, кто сможет разобраться, найти и наказать виновника, понять, что делать, и вызволить девочку из-под проклятия, из состояния, которое ощущается ею как бесконечный кошмарный сон.
Хорошо, что Трисс Меригольд окликнула.
Геральт потратил несколько дней на подготовку и вызнал всё необходимое. В итоге можно сказать, что предприятие закончилось успехом, ведь Геральт, в отличие от предшественника, вышел из схватки, сохранив свои сердце и печень на привычных местах. Но почти расколдованная уже девчонка впилась ему в шею ядовитыми зубами, не дожидаясь завершения своей трансформации.
Геральт, отползая, успел только подумать: «Сам дурак, полез глянуть, как она…» И провалился в небытие.
[1-3-59.30]
После густой вязкой черноты Геральту, медленно и трудно приходящему в себя, показалось, что он слышит голос погибшей любимой.
«Лесная дева будет с тобой всегда…» — доносился её нежный шёпот. Звал, манил, вытягивал из чёрного ничто обратно в жизнь. Сквозь муть отравленного ядом стрыги сознания Геральту казалось, что дева его спасает, не даёт исчезнуть совсем.
Геральт вздрагивал и бормотал в бреду:
— Ренфри…
Зрачки метались под веками. Трисс не отходила от его постели ни на шаг, давая противоядия каждые полчаса и вытирая выступающий у больного пот.
Как только расколдованную девчонку заметили в окне заброшенного замка и поняли, что стрыга обезврежена, чародейка лично нашла Геральта и велела людям короля Фольтеста отнести ведьмака к себе, уложить в постель, специально стоящую в её лаборатории для тех, кто нуждался в магическом лечении. И вот наконец ведьмак пришёл в себя, вскинулся, напрягся, явно ещё в плену своих видений.
— Столько шрамов, — успокаивающе вымолвила Трисс, — и всё заживает.
Геральт посмотрел осмысленно, узнал её.
— Что с принцессой? — спросил он в первую очередь, с трудом приподняв голову и не обращая внимания, как печёт в местах укуса.
— Я отправила её ненадолго к жрицам Мелитэле, — сказала Трисс. Оставлять принцессу при дворе, пока она совсем дикарка, было невозможно, требовалось подлечить её и научить хотя бы тому, что умеют даже маленькие дети.
— Но… Как же… Её шея… — Геральт попытался вспомнить, смертельна ли была её рана. Последнее, что он видел, это текущая по её груди кровь.
— Всё заживёт, — утешила Трисс, и Геральт опустил голову на подушку.
С ироничной улыбкой Трисс рассказала, что славу убийцы чудовища приписали погибшему виновнику — тому самому советнику короля, который наслал проклятие. И что этому ублюдку рудокопы теперь поставят памятник. Геральт спустил ноги с края и тяжело сел. Ему смеяться не хотелось.
Эти короли не могут не врать. И чудовище — не было убито. И справился с ним — не этот мудак. И погиб он вовсе не в схватке со стрыгой, ведьмак сам отдал его на растерзание. Это меньшее, чего тот заслуживал.
Но политика диктовала королям, что и как следует говорить народу. Особенно когда сами короли были замешаны в неприглядных историях. Не то чтобы Геральту так нужна была эта слава. Разве что обидно было за того ведьмака, которого оболгали. Но исправлять молву о ведьмаках Геральт не собирался. Между прочим, он теперь знал человека, которому это нравится. Вот пусть он и займётся.
Трисс смотрела на Геральта с теплотой и любопытством.
— Любой на твоём месте убил бы принцессу. Но ты не стал, — промолвила она, как будто раздумывая вслух, стоит ли начать его уважать, или у него был свой скрытый резон.
И ведь была у Геральта одна действительно корыстная причина, рискуя собой, распутать эту вонючую историю. Одну княжну ему пришлось убить. В Блавикене. Так спасёт теперь хотя бы другую. Но об этой причине он и сам предпочитал не думать. Чувствовал, что искупление вины так не работает.
Хорошо хоть Лютик не узнал об этой истории. В песне он из естественных чувств Геральта, из нормального человеческого сочувствия несчастной девчонке и желания помочь ей раздул бы всё до абсурда. Возвышенные рыцарские мотивы, самоотверженный порыв благородного сердца!.. А сам ходил бы и посмеивался, что Геральт впрягся вытягивать на свет и распутывать грязные придворные тайны. Да к тому же намекал бы ему, что такая привычка не вяжется с неприступным мрачным видом ведьмака, да и в задачи его не входит, но, по скромному мнению барда, это даже трогательно.
А Трисс, похоже, всерьёз придавала излишнее значение поступку Геральта, вон какой заботой окружила. Тоже, поди, наслушалась кое-чьих восторженных баллад. Геральту вдруг резко захотелось разрушить её пиетет.
— Где мои монеты? Мне надо выкупить лошадь.
Вышло излишне грубо. Трисс отвернулась, чтобы скрыть расстроенный взгляд, взяла со стола плотный мешочек, подобный кошелю, но слишком большой, чтобы держать в нём деньги. Она подержала его в руке, помолчала, выбирая слова.
— Ренфри — это кто? — наконец спросила она, — Ты всё повторял её имя — снова и снова — во сне.
Теперь, когда это имя было произнесено, Геральт вспомнил. Верно, Ренфри посетила своего ведьмака в бреду, явилась ему там спасительной путеводной ниточкой к жизни. Но это же был просто бред. И руки, которые касались его лица, были не руками мёртвой Ренфри, а руками Трисс, живой темерской чародейки.
Но, может, не так уж и ошибался Стрегобор? Может, Дева, Рождённая под Черным Солнцем, обладала особой силой протянуть свою волю далее, чем её собственная жизнь? Теперь не важно. И рассказывать обо всём Трисс нет смысла, она не поймёт. Такие, как она, те, кто не были сломаны, светлые, прямые и правильные, никогда не поймут, откуда берётся любовь к разбойнице и убийце.
— Монеты, — требовательно буркнул Геральт, отметая все вопросы.
— В этом вся твоя жизнь? — вздохнула чародейка, сжимая свой странный мешочек, и подошла к нему ближе. — Чудовища и монеты?
Ага, а с некоторых пор ещё и Лютик. Трисс явно хотела вызнать, кто у него на сердце. Геральт усмехнулся про себя, но вслух он ответил серьёзно:
— Мне этого хватает.
О, Трисс прекрасно знала, что ведьмаки не бывают богачами, но не удержалась, поддела Геральта, можно сказать попрекнула деньгами. А ведь он их заслужил более чем кто-либо другой! Трисс думала этим спровоцировать у него вспышку эмоций, она так хотела, чтобы треснула эта равнодушная маска, и показался настоящий Геральт. Тот, кого она видела последние дни в поступках. Ох, как она хотела!.. Думала, сможет вытащить из него, есть ли у него любимый человек, есть ли кто на сердце.
Она жила долго, опыта накопила порядочно, ведьмаков на своём веку видала не раз, но в этом — было что-то… сверх обычного. Интуиция подсказывала ей, что не просто так судьба сделала ведьмаком именно его, не просто так получил он свои силы, и характер у него не обычный для ведьмака.
Знала Трисс, кто такая эта Ренфри. И кем она успела стать Геральту, тоже догадывалась. Темерская чародейка имела возможность поинтересоваться его судьбой за последнее время у знающих людей и сделала это. А в ночь, когда ведьмак сражался со стрыгой-принцессой, она не стояла без дела у стен проклятого замка. Она посетила своего коллегу, чародея Стрегобора, поговорила с ним о резне в Блавикене, на всякий случай мысленно деля на три всё услышанное от старого прохвоста, и получила от него одну вещь, которая может оказаться важной для одного ведьмака.
Трисс очень хотелось, чтобы этот ведьмак получил у неё из рук не только деньги, но и что-нибудь важное для него лично.
— Ты утверждаешь, что это и есть твоя жизнь, — заговорила она. — Но всех нас окружает круговорот предназначения, Геральт. Он растёт от каждого принятого нами решения, сближает наши дороги с другими.
Она говорила эти возвышенные слова, но Геральт видел по её горячности, что она хочет вложить в свою речь какой-то скрытый смысл. Какое предназначение? С чьими дорогами оно должно его сближать?
Не дождавшись ответа, Трисс протянула ему мешочек. Как только он оказался в руке Геральта, у него болезненно сжалось сердце. Он ещё не знал, что там, но эта форма, этот вес… Что-то до боли знакомое. Геральт достал из мешочка золотую брошь Ренфри — её единственную королевскую реликвию, которую разбойница не снимая носила на груди — и не удивился. Что держит в руках, он понял, ещё не видя, понял, как только дотронулся до края пальцами.
Горло перехватило, он не смог ничего сказать. Трисс и так видела, что подарок вышел непростой, ведь напоминал ещё и о смерти прежней владелицы.
Но теперь в чувствах Геральта преобладала скорбь, и почти больше не было вины. Спасибо Лютику, помог. А скорбь — он знал — со временем становится терпимой, уступает место бурлящей жизни.
— Что-то ждёт тебя в этом круговороте, — добавила Трисс. — Нечто большее.
Геральт поднял на неё взгляд, но не разобрал, хочет она предупредить или утешить.
***
Лютик встретился ему меньше чем через месяц. Весна была в самом разгаре. И вроде бы случайно встретился, но Геральт крепко подозревал здесь инициативу барда.
Выяснить, где промышляет ведьмак с приметной белой головой, при желании не было чем-то невозможным. К тому же теперь каждый встречный-поперечный стал узнавать Белого Волка благодаря песенкам Лютика. Похоже, славы, на этот раз доброй, Геральту было уже не избежать. Лютик воспользовался плодами своих трудов и легко нашёл его. Снова как-то так само вышло, что барду было всё равно, куда идти, а значит, ему было по пути с Геральтом, и они продолжили путь вместе.
***
Геральт несколько раз порывался отдать Лютику долг за тот кров и стол, который получил после памятной охоты на чёрта в день их знакомства. Но прошлым летом в Долине Цветов они оба так хорошо заработали, что Лютик наотрез отказался от каких-либо денег даже перед тем, как они окончательно разъехались.
Теперь положение у обоих было не такое устойчивое, раз на раз не приходился. Иногда из-за заказов Геральта они забирались в такие медвежьи углы, где, несмотря на известность барда, публика у него была практически неплатёжеспособной. Или вовсе не было никакой публики на несколько дней пути. В первый из таких случаев Геральт с облегчением и радостью заплатил и за себя, и за барда. Но потом, в городах, Лютик собирал множество слушателей и получал отличные гонорары, а Геральт сидел на мели, и тогда уже Лютик обеспечивал их странный тандем и обеих лошадей. А через несколько дней снова приходила очередь Геральта. В итоге, все их деньги перепутались, хоть какие-то расчёты стали невозможны и бессмысленны. И Геральт смирился с этим положением. Тем более он видел, что Лютика всё более чем устраивает.
***
Весна подходила к концу, близился Беллетэйн. На сам праздник они остановились в большом кметском селении. В этот день пили, пели и плясали буквально все, и Лютик не отставал. Геральт проявил должное уважение сидру и вину, с некой снисходительностью глядя на сельских музыкантов и веселящуюся молодёжь со стороны. Но когда понял, что то и дело среди танцующих выцепляет взглядом Лютика, то тихо встал и пошёл прочь, куда глаза глядят.
Он не знал, что Лютик специально попадался ему на глаза.
Выйдя за край селения, Геральт направился в сторону леса от греха. У этого праздника слишком уж особый дух: кочка на кочку лезет, щепка на щепку. Люди из сёл ходят мало того, что пьяные, так ещё и словно слегка одурманенные. Спрятаться от них не удалось. Геральта, задумчиво сидящего в лесу на корнях под могучим дубом, отыскали две незнакомые девицы, беспардонно заласкали, опрокинули в мягкий мох и оприходовали по очереди, законно считая его стояк своей добычей и своей заслугой.
Что делал Лютик, Геральт не спрашивал. Что происходит в Беллетэйн, там и остаётся.
