Полуденное солнце

«Сон был…приятный такой, но не помню, какой именно…», — еще не раскрыв глаза, юноша потягивается в постели, ощущая в теле приятное расслабление после крепкого, спокойного сновидения, которого не было уже достаточно давно. Вздохнув, он ощущает тот самый запах — пряный и горячий, и от того умиротворённое настроение сразу улетучивается. «Черт, он что здесь?!», — с тревогой думает Иван, резко садясь в постели и оглядываясь вокруг. Нет, обширное пространство комнаты так же сквозит пустотой — ничто не может выдать юноше присутствие ночного гостя, кроме терпкого запаха, что развеивается с каждой следующей минутой бодрствования. «Показалось, наверное», — растерев лицо ладонями, он поднимается на ноги, раскалывая тишину звоном упавшей на пол цепи. Этот день не обещает ему ничего нового, но мавка, явившаяся вместе с подносом еды, поставив его на стол, не уходит, а подходит к пленнику, протягивая одежду, подходящую для выхода из комнаты -более закрытую и длинную рубаху. И Иван в ответ торопливо, почти суетно поднимается с места, с готовностью кивая. Прерывание растянутого в недели молчания порождало волнение — откликнулся ли князь на его просьбу, озвученную в надежде прояснить положение дел, или имеет свои, ему одному ясные мотивы? Если раньше на него ушатами выливалось злорадство и насмешки Кощея, и можно было предположить, что он держит пленника для забавы и услады свой темной душонки, то спустя многие дни юноша едва ли понимал, почему все происходит так а не иначе. Его приводят в ту часть замка, где бывать еще не приходилось — помещение, похожее не то на библиотеку, не то просто на залу для отдыха. — Я уже и не надеялся, что удостоюсь такой чести, — хмыкает Иван, скрывая за легкой иронией неловкость и волнение. Вид восседающего в кресле Князя Тьмы заставляет его вспоминать последний, далеко не самый приятный разговор, и что хуже того — все, что этому разговору предшествовало. Дискомфортное, зудящее чувство, которое будто вереница муравьев, бегущих по коже и щекочущих стыдом. «Что-то не так», -мелькает в голове Ивана, когда служанка, провожавшая его, покидает комнату. В воздухе висит напряжение — и не сверкающее искрами гневливых реплик, а давящее и тревожное. «Как-то иначе смотрит даже», — он всматривается в лиловые глаза, пытаясь прочесть эмоции на отстраненном лице, но чувствует только то, что вопреки разожженному в комнате камину, ему холодно. — Подумал, что все же невежливо отказывать в беседе своему истинному, — криво усмехнувшись, наконец произносит в ответ Кощей. Иван нахмуривается, сперва и не сразу понимая смысл сказанного: «И…истинному?». — Это…твоя очередная жестокая шутка? — медленно произносит он, разводя губы в неловкой, нервной улыбке. Повисает тяжелая и тягучая пауза, каждая секунда которой заставляет сердце биться чаще в ритме нарастающей тревоги, — Верно? Он бы многое отдал, чтобы увидеть сейчас знакомый насмешливый оскал, надменный прищур глаз. Но вместо этого Князь Тьмы смотрит на него ровным, но при том пронзительным и холодным, пробирающим мраком взглядом. В нем нет колкой иронии или насмешки — и Иван с ужасом понимает, что говорят с ним серьезно. — Что, хочешь сказать, не почувствовал тогда? — поджав губы, произносит Кощей, поднимаясь из кресла, подходя ближе к пленнику. Сглотнув, тот невольно отступает на шаг назад. Ему казалось, что это, как и многие другие воспоминания дней, проведенных в течном угаре, осталось лишь размытым, скрывающим все детали его позора пятном. Но сейчас в голове отчетливо всплывает необходимая картина: Его обволакивает сильный, крепкий запах раскаленных пряностей — сладкое, горькое, острое, горячее — одновременно, так полно и глубоко, и с каждым вздохом хочется еще и еще. Но альфа, что так приятно дразнит его поцелуями в шею, чью твердую плоть он отчетливо ощущает своим сжимающимся в нетерпении животом, почему-то хочет отстраниться от него, уйти. И он чувствует это сомнительное желание самой своей сущностью — слов никаких не нужно. Нет, он не может уйти, как он может оставить его сейчас? Нахмурившись, Иван переводит свои ладони с его шеи на холодное лицо — обхватывая, слабо притягивая к себе и заглядывая в лиловую глубину. Они сталкиваются взглядами, и в этот момент словно бы весь мир на долю секунды не то замирает, не то перестает существовать вовсе. И когда — наконец, наконец! — они сливаются в поцелуе, он глухо и протяжно стонет, ощущая происходящее как единственно верным, единственно возможным. Вкус этого мужчины, его запах, его взгляд, руки которые он смыкает на его теле, обещая наконец утолить сжигающую его жажду, все это — лучшее, что он когда либо ощущал. — Нет… — сипло, едва слышно произносит Иван, поднимая на возвышающуюся рядом с фигурой шокированный взгляд. «Этого…не может быть, нет… Только не он!», — с отчаянием думает он, ощущая как сердце не то, что ушло в пятки — рухнуло в бесконечную пропасть. Кощей же, не меняясь в лице, наклоняется чуть ниже и в ответ Иван инстинктивно дергается, поджимая плечи к шее, скрывая тонкое место, в которое могли бы вгрызться клыки альфы, отмечая его унизительное положение принадлежности. «Делать мне больше нечего», — внутреннее фыркает Бессмертный, скользя глазами по напрягшемуся юношескому лицу. — Есть сорт фактов, которые признавать весьма неприятно, царевич, прекрасно понимаю. Но не признавать еще глупее, — хмыкает Кощей, и Ивану в этой интонации чудится нота искренней горечи, которая почти сразу скрывается за холодным отстранением, — Могу разжевать детали, если до тебя еще не дошло. — Не надо! — торопливо перебивает Иван, ощущая в кончиках пальцев леденящее волнение. Еще совсем недавно его положение казалось почти беспроглядным, но не зря говорят не стоит гневить богов жалобами: «Я…я не буду с ним! Никогда! Не важно истинный или нет это…», — Но что тогда… — Как что? — поднимает бровь Бессмертный, перебив, — То, что и полагается — подождем пока отрастут волосы, заплетем тебе косу замужнего, как принято… — ядовито протягивает он, ощущая как от близости юноши безразличное спокойствие в нем начинает колыхаться, а в нос упрямо бьет запах горячих трав, — Только уж не обессудь, за благословением к батюшке не пойдем, обойдется. «Все это ни к чему», — одергивает он сам себя, наблюдая за тем, как лицо юноши вытягивается, а рот вот-вот раскроется чтобы выдать возражения, — «Он не за этим тут стоит, нужно лишь объяснить главное». — Полно, царевич, не утруждай свое смазливое личико столь мучительными мыслительными процессами, — вновь ровно и холодно произносит Кощей, отстраняясь, — Ты мне не нужен, — жестко отрезая, резюмирует он, отходя к столу, на котором стоит пузырек из мутного стекла, — Я предпочитаю держаться подальше от подобного сорта обуз, так что ты покинешь мой замок. — Сейчас? — ошалело уточняет Иван, который едва успевает улавливать смысл происходящего, ощущая себя человеком, которого второй раз подряд окунают в ушат ледяной воды. Реакция пленника предсказуема и весьма закономерна, чего-то подобного Кощей и ожидал, но это выражение лица, на котором радость смешивается с недоумением и недоверием, отчего-то вызывает нарастающее раздражение. Разумеется, этот омега отвергает его, ровно так же, как и он — потому что это действительно ошибка, и множить взаимное отвращение ни к чему. — Нет. — А что мне мешает покинуть его сейчас? — неугомонно уточняет Иван. — То, что твой альфа не разрешает тебе, — язвительно хмыкает Кощей, и от этой формулировки юноша передергивается. Но глубина иронии в совокупности с мрачным и пронзительным взглядом подсказывают ему, что подобный статус отвращает собеседника не меньше его самого, — Пока эта связь…существует, я, даже при всем своем желании едва ли могу позволить тебе свободно расхаживать по землям нави, а уж тем более яви. Да и ты при следующей течке будешь на стенку лезть в поисках именно меня. Так что сначала придется исправить это маленькое недоразумение. — А потом?.. — А потом ты отправишься на все четыре стороны и, надеюсь, навсегда забудешь дорогу сюда. «Что ж это…даже лучше, чем могло было быть!», — думает Иван, впервые за долгие дни ощущая как в груди начинает теплиться искренняя радость. — Что мне нужно будет сделать? — решительно вопрошает он, но эта твердость только множит хорошо скрываемое раздражение его собеседника. — Как будто ты, — и это местоимение Кощей роняет со всем пренебрежением к слабости рода людского, — можешь по-настоящему сделать что-то, царевич. Разрыв связи между истинными — дело не простое, требующее сильной магии, это займет определенное время, к сожалению, — роняет Кощей, и эта реплика немного убавляет энтузиазм, что зажегся в васильковых глазах, — Поэтому… — и его рука указывает на стоящую на столе небольшую бутылку из темного стекла. — Что это такое? Хочешь отравить меня и делу конец? — хмыкает юноша, осторожно подходя ближе и касаясь пальцами предмета. — Это специальный отвар. Снизит чувствительность к запахам, подавит и отсрочит течку. Сегодня выпьешь полностью, а дальше слуги будут приносить нужное количество. «Не хотелось бы снова проснуться поутру и обнаружить, что куча времени утекла на беспамятное валяние с ним по постели», — думает Кощей, наблюдая за тем, как пленник осторожно берет в руки отвар. Иван, склонив голову, внимательно всматривается в бутылек. О подобном он слышал, но мельком — такие травы могли получить от лекаря омеги- вдовы, а замужние или холостые — только с позволения супруга или родителей. — Хорошо, — коротко кивает он спустя небольшую паузу, испытывая смущение, смешанное с облегчением, — Сколько времени займет этот…разрыв связи? — Еще пару птичек вышить точно успеешь, — усмехается Бессмертный, кивая слугам, стоящим у дверей, — Уведите. Иван в ответ передергивается плечами, бросая напоследок злой и смущенный взгляд на Кощея через плечо. «Выглядит он так себе, слишком бледный», — размышляет Кощей, едва замечая, как при этом барабанит когтями по краю стола в жесте своего привычного размышления и задумчивости. Иван же возвращается в свои покои в состоянии взбудораженного волнения. Общение с Князем Тьмы вообще оставляло странный след — будто он трогал морозный, прозрачный лед и одновременно болезненно обжигался о пламя огня. Пройдясь несколько раз по комнате, он натыкается глазами на свою вышивку, брошенную на краю кровати и ощущает неприятный, досадливый укол. Не от большой радости он занял свои руки этим, действительно по традиции омежьим делом. И в отсутствии каких-либо привычных занятий это смогло стать небольшим утешением, хоть на толику отвлекающим от невеселых дум, нагнетаемых каменными сводами. Но эта короткая, насмешливая фраза словно окутала ядом, и смотреть на результат труда теперь было неприятно и отчего-то стыдно, будто бы Кощей уличил его в чем-то откровенно предосудительном. «И как узнал вообще», — вздыхает Иван, переворачивая вышивку рисунком вниз, — «Не уж то приходил? Хотя зачем…слуги небось просто передали». И после вновь в волнении начинает мерить шагами комнату — за все время пребывания он уже наизусть знает, что от стены до двери двадцать шагов, а от окна до стены — пятнадцать. Теперь молчание, взятое Князем Тьмы обретает новый оттенок — значит, он понял все еще тогда и… размышлял, принимая решение? Или принял его сразу и лишь сейчас удосужился донести до него? «Это…очень неприятно как факт, но слава богу, он не собирается пытаться оставить меня при себе и приручать, убеждая в том, что быть при истинном альфе- самое большое омежье счастье», — и при одной лишь мысли об этом юноша морщится в отвращении и переводит взгляд на бутылку в своих руках. Откровенно говоря, доверия к Князю Тьмы было немного, но возможность не изнемогать от жара в теле, превращающего в алчущую случки сучку, была весьма заманчива. «А точно ли это… просто поможет от течки, от запахов этих? Хотя, если он хотел избавиться от меня, мог бы найти способ попроще…», — вздохнув, Иван проходит к подоконнику, и забравшись на него, снимает с емкости восковую пробку. «В любом случае пока я здесь, я все равно завишу от него», — размышляет он, принюхиваясь к горьковатому запаху, — «Вынужден есть и пить, то, что он прикажет, спать там, где велит, выслушивать все его гадости… Мерзко. Но мне…повезло?», — пленник не удерживается от откровенного горького смешка, — «Что наши с ним взгляды на эту дурацкую истинность совпадают». Коротко выдохнув, он в несколько глубоких глотков осушает пузырек до дна. «Да, на вкус не очень», — думает Иван, поморщившись, — «Но это всяко лучше, чем с ума сходить… Интересно, я ведь смогу находить такие травы дальше сам? Если пить их все время, быть может, я смогу вернуться домой? Нужно как выберусь найти знахарку какую-нибудь толковую!». И при этой мысли в сердце загорается огонек былой, почти потерянной надежды. Но вместе с ним приходит следующая мысль — что полностью скрыть его позорное положение дел едва ли удастся. «А это все равно врать всем, ненавижу врать… И, если всплывет наружу, будет еще хуже», — оставив пузырек в сторону, он обхватывает ноги руками, уложив подбородок на колени, — «Но самое главное, что я выберусь отсюда, а дальше обязательно что-нибудь придумаю». Иван улыбается, погружаясь в согревающие душу мечты о том дне, когда все останется позади — каким сладким ощутится простое дуновение ветра в тот миг! «Ничего, даже если не возвращаться домой можно…найти любое другое место, начать с чистого листа», — размышляет он, ощущая как в груди волнительное предвкушение смешивается с вязкой тоской. «Но значит, никогда никого не увижу больше? Так себе выбор…», -хмыкает Иван. И вздохнув, он на долю секунды прикрывает глаза, обращаясь к воспоминаниям о доме, друзьях, что он перебирал как драгоценные камни, бережно согреваясь о то, что никакие цепкие и холодные руки отобрать не могли. «Примут ли меня таким? Омегой, еще и…», — даже думать в таком ключе неприятно, будто теперь всякий станет судить о нем не по заслугам, поступкам или сотворенным трудом достижениям, а по тому, с кем и как ему посчастливилось даже не по свой воле делить ложе, — «Надеюсь, запах его тоже сойдет полностью. Истинный…но разве это не должен быть тот, в кого я влюбился бы с первого взгляда?», — хмурится он, упираясь лбом в стекло, — «Как это вообще возможно? Он же нежить!». Ему все еще не вполне верилось в это — истинных пар он видел немного, но те, что встречались составляли единое целое, две подходящие друг другу половинки, стремящееся разделять и радости, и горести. При мысли же о Кощее Бессмертном он ощущал лишь тревожное беспокойство — нет, это действительно ошибка, все в этом ощущается чужеродным и неправильным. Воспоминания образа почти сразу приносят воспоминания запаха- ему чудится обволакивающий, глубокий аромат пряностей, холодное тело, к которому так приятно прижиматься в горячке. «Да, в те моменты это меня вообще не отвращало», — вздыхает он, растирая лицо руками, подмечая странное чувство, давящее на горло, — «Надо запить наверное…». С этой мыслью Иван спрыгивает с подоконника, чувствуя, что комната подозрительным образом видится ему размыто. «Это…странно», — он пытается сделать вдох, но грудь сдавливает, а голова становится тяжелой. — Ты слышишь меня? — из небытия его вызывает хриплый и низкий голос, а по щекам похлопывают холодные руки. — Да…- едва шевеля губами отвечает он, с трудом осознавая, где находится, — Что это было вообще? Чем ты меня опоил? — хрипит юноша, наконец фокусируя взгляд на говорящим с ним. «Боже, ну какой я дурак, почему я так просто поверил ему!», — с отчаянием думает Иван, ощущая тело слабым и ватным. Кощей в ответ на это раздраженно клацает клыками. Несколько десятков минут назад он, ощутив резкий, пронзающий пустую грудь укол, молча поднялся и к удивлению окружающей его нечисти и нежити вышел из приемной залы прочь с лицом, не выражающим никаких эмоций. Предчувствие вело его точно — и войдя в комнату пленника, он обнаружил того на полу посиневшим, почти задыхающимся. — Как я и говорил, обычный отвар, подавляющий запахи и течку, — почти что шипит Кощей, и обхватив ладонями лицо Ивана, вопреки всему раздражению в голосе осторожно поворачивает его в сторону, убеждаясь, что отек с шеи юноши спал окончательно, — У тебя есть сенная лихоманка от каких-то трав? Темная бузина, ландыш, полынь? — Не знаю…я и не пил их толком никогда, самые простые только… — рассеяно произносит Иван. Ему раньше и помощь лекаря толком не нужна была — так, разве что, если порезался о меч, болезни и хвори всегда удачно обходили младшего царевича стороной. «Похоже, какие-то из компонентов совсем не подходят ему», — нахмурившись, думает Кощей, растирая пальцем бледную, почти зеленого цвета щеку. Если бы не быстрая целительная магия, это тело уже было бы бездыханным. — Так не должно быть, верно? — едва слышно уточняет он, с недоверием всматриваясь в лицо Князя Тьмы, который совсем не выглядит довольным отравителем. — Да, — поджав губы, коротко бросает Кощей, вновь проводя ладонью по его лбу, — Ты не сможешь пить это больше. «Не смогу…пить. Но это же значит!», — заторможено думает Иван, наблюдая за тем, как осторожно опустивший его в подушки мужчина отходит к окну. — Ничего страшного, это не так уж и плохо! — торопливо, притворно бодро произносит царевич, резко подаваясь вперед, к краю постели — Я готов, перетерплю! «Все лучше, чем…чем снова», — думает он, в тревоге всматриваясь в оскаливающегося в раздражении Кощея, что в задумчивости принюхивается к пустому пузырьку, слизывая с горлышка каплю. — Нет, — жестко произносит он, обернувшись через плечо, — Слабые отвары на тебя не действуют, не знаю, в чем тут дело, но я также ощущаю твой запах. А сильный просто убьет, судя по всему. «Что было бы не самым плохим решением, если бы я не дергался всякий раз, когда ему что-то угрожает», — и лицо Бессмертного на мгновение лишается отстраненной мрачности, передергиваясь в злобном оскале, ибо казалось, что навсегда минули те дни его жизни, когда все тревоги вольно или нет обращались к какому-то одному человеку, — «Почему эта чертова связь такая сильная?! На нем же метки даже нет!». Ведь он видел в своей жизни немало альф, относившихся к своим омегам с пренебрежением, хотя, то больше относилось к обычным, сведенным по расчету или нужде парам. — Да какая тебе разница, убьет или нет! — тем временем зло произносит Иван, — Ты…да ты вообще не имеешь права решать! Сначала приказываешь мне пить что-то, потом запрещаешь! Это мое тело, я выдержу! Может просто с непривычки так! Я не хочу течку, я не хочу снова…этого! И ты тоже не хочешь! — Именно, — холодно произносит Кощей, — И я стремлюсь обойтись малой кровью, но с тобой все время что-то не так, все время все не слава богу… Тысячи омег принимают подобные травы и все в порядке. «Как будто я это специально! Да я все бы отдал, чтобы не…не быть таким! Не быть омегой в принципе!», — с поднимающейся в груди яростью, злостью и на себя, и на говорящего с ним думает Иван, ощущая как в горле встает тяжелый ком. — В любом случае, ты не сможешь принимать отвар, который действует на тебя как яд, — твердо, давяще повторяет Кощей, видя в побледневших, мутных голубых глазах неумолимое желание оспорить это решение. — О, как же мне повезло иметь такого заботливого альфу, — криво улыбается юноша, поднимаясь-таки из постели и делая шаг к собеседнику, — Ты лицемер! Делаешь все так, как удобно тебе! Может я лучше вообще ум… Но фразу закончить не получается — голова вновь начинает кружиться, а в глазах темнеет. Однако рухнуть на пол Кощей ему не дает — с нечеловеческой быстротой оказывается рядом, подхватывая оседающее тело на руки. «Что же за тварь такая неугомонная», — рычит он, клацая клыками и понукая омегу к покорности, — «Будь проклят тот день, когда я вообще его увидел!». Иван, быть может, и хотел бы выпутаться из рук, но сил на это нет, сил нет даже слабо отбиваться и злобный рык словно придавливает, заставляет замереть. Бессмертный вновь опускает его в постель, и нависнув сверху всматривается в каждую черту лица. Несколько минут, пока Иван тяжело, но сипло дышит длится это столкновение взглядом, в котором ненависть ударяется о ненависть. — Я не хочу снова терять над собой контроль, ложиться под альфу! — в бессилие шипит юноша, — А тем более под тебя, лучше уж умереть! — Слушай внимательно, царевич, — низким, хриплым тоном начинает Кощей, сжимая его подбородок когтями, — Меня самого тошнит от того, что я просто не могу свернуть твою цыплячью шею, и от того, что мне вообще есть дело до такого убогого ничтожества, как ты. Меня отвращает быть заложником этих низменных инстинктов, и быть может, это единственная вещь, в которой мы схожи. И поэтому я сделаю все, чтобы исправить эту ошибку как можно скорее, в идеале — до того, как придет твоя следующая течка. Отстранившись от юноши, Кощей выходит из комнаты, напоследок не отказав себе в громком хлопке двери. «Ненавижу!» — со злостью Иван вгрызается зубами в край подушки, чувствуя, как в глазах предательски щиплет. Но он не хочет давать подступающим слезам скатиться из глаз, и от того переворачивается на спину, задирая голову кверху. Отвращает все — собственное тело, что сейчас ощущается таким немощным и убогим, вновь предавшее его, отказавшее даже в малой лазейке, в малом шансе на спокойствие. Отвращает бессилие, неспособность защитить себя, невозможность самому решать судьбу. Но больше всего отвращает то, что пока Кощей держал его на руках, болезненные ощущения отступали. «Исправить ошибку… Хах, как будто бы он первый, кто…», — Иван до боли прикусывает губу, желая переключиться на ощущения в теле. Но напрашивающееся продолжение этой мысли он от себя гонит, запрещая ощущать жалость, желая изгнать яд отчаяния, что помимо воли растекается по жилам. Чувств в груди становится слишком много — и вполне ясных, и каких-то смутных, неопределённых и отвращающих в своей горечи — злость и ярость альфы, колкий холод сказанных слов, в глубинных недрах отзывается хрупкой обидой, и это ощущение он от себя гонит как самое жалкое, унижающее достоинство просто по факту существования. Бессмертный, покинув пленника, глубоко выдыхает — даже через дверь, через каменные своды он чувствует запах, ощущает отчаяние, грызущее грудь, и весь клубок эмоций, что испытывает его — как отвратительно даже думать об этом так — ослабший омега. «Я и так прервал совет ради него», — одергивает себя он, уходя прочь в глубины замка. Уходя, чтобы вновь вернуться — снова под покровом ночи, решив, что легче удовлетворить эту тревогу, чем бороться с ней. «Это становится дурной привычкой», — мрачно думает он, проходя вглубь комнаты, сразу к кровати. «Я делаю это для себя», — вздыхает он, сбрасывая плащ с плеч и устраиваясь рядом с свернувшимся клубком юношей, — «Чтобы не думать об этом больше». Для верности когтистая рука касается бледного лба, погружая в еще более глубокий сон, но сегодня в том нет большой необходимости — ослабленный отравлением и придавленный горечью чувств Иван спит крепко. Но Князь Тьмы предпочитает не рисковать. Объясняться не хочется — хотя, юноша, наверное, и так знает об этих чудесных особенностях, составляющих природу истинных. Они — не столь частое, и от того еще более восхваляемое сочетание. Идеально подходящие друг другу телесно, душевно, способные зачать и выносить лучшее потомство, нашедших такую пару считали благословленными светлыми богами Не даром в дружине выше всего ценились альфы с парой — те имели куда больше мотивации вернуться домой, и даже с самыми сложными ранениями быстро восстанавливались рядом со своим омегой. И если того что-то тревожило, пугало, именно присутствие альфы успокаивало как нельзя лучше, даровало обещание, что о нем или о ней позаботятся, сохранят как самое ценное и любимое. Кощей не удерживается от громкого хмыка, размышляя о том, что светлые боги ему никогда не благоволили, и все дары, что так жаждут получить в поисках истинного, для него ценности не имеют никакой. «Мало того, что бессмысленно, так еще и жестоко», — усмехается он, притягивая юношу в свое объятье, — «Моему царству не нужен наследник, его у меня никогда и не будет, мне ни к чему идеальная пара, и пара вообще — лишь слабое место, обременение, которым могут воспользоваться враги…». Иван тем временем, принюхавшись, сам прислоняется плотнее, укладывая голову на мужскую грудь и обнимая в ответ. «Ладно…я смогу с этим разобраться», — Кощей глубоко выдыхает, запуская пальцы в кудрявую копну и размерено, перебирая пряди, — «А твоя задача, царевич», — и он опускает взгляд вниз, на осунувшееся бледное лицо, — «Просто не мешать мне, сможешь справиться с этим?..», — вторая рука медленно спускается по спине, ощущая под собой острые лопатки. «И почему мне кажется, что нет…», — усмехается Бессмертный, переводя взгляд вверх, к высокому балдахину кровати. Иван, тихо засопев, начинает ворочаться, пока не поднимается чуть выше, утыкаясь носом в шею мужчины. Кощей устало выдыхает, прикрывая глаза, пока когтистые руки поглаживают спину прильнувшего к нему омеги.