Полуденное солнце

Когда он коснулся холодной груди, свет вокруг мгновенно померк. Бесконечное, полное сумрака пространство — вынырнуть так тяжело, тут и там продолжают мелькать цветные пятна, каждое из которых ударяет в грудь. Иван чувствует это так отчетливо, будто проживает за мгновение сам — свернутые, предельно плотно утрамбованные в самые темные глубины чувства, растекающиеся одновременно пламенем и льдом. — Ты слышишь меня?! — из этой пелены его вырывает знакомый низкий голос с хрипотцой и холодные руки, бьющие по щекам. Захрипев, он медленно раскрывает глаза, обнаруживая что почти висит на руках Бессмертного. — Что с тобой происходит? Тебе больно? — поджав губы, тот опускает его на постель, касаясь лба рукой. Стоило юношеской руке коснуться его груди, определенно произошло нечто — пусть и трудно сказать, что именно. Воздух на долю секунды зазвенел, и Кощей ощутил небывалое тепло, пронзающее с головы до пят, что почти сразу рассеялось, стоило побледневшему как снег Ивану обухом рухнуть на пол. — Это… — тот не без труда фокусирует размытый взгляд над нависающим сверху лицом, — это ведь тебе больно?.. — оторопело, заторможено произносит Иван, поднимая глаза на Кощея и касаясь рукой своей влажной щеки. Слезы со всей очевидностью текут из его глаз, но чьи они на самом деле? Ибо сам Иван за всю свою недолгую жизнь едва ли мог когда-то ощутить такую пугающую совокупность чувств, притом разом. Боль — среди Тьмы ее было так много, что казалось, она сама и есть тьма. Пульсирующая, горячая, отливающая бурыми всполохами ярость, наполненная черными мазками горечи, поблескивающая серебряными, ледяными отголосками одиночества, полыхающая сизой ненавистью. В ней так много оттенков, она — ужасающий многогранный самоцвет, от взгляда на который слепнешь. Он видит, как лицо Князя Тьмы впервые на его памяти искажается в невиданной ранее пленником эмоции — смятении, до странного похожем на растерянность. Но почти сразу Кощей берет себя в руки, не позволяя более дрогнуть ни одному лишнему мускулу в уголках глаз. «Да что он мог ощутить там?!», — с раздражением, смешанным с тревогой, думает он, всматриваясь в ошалелое выражение юноши, — «Так, немного досады и недовольства, не более!». Сам же Иван делает весьма опрометчивый, даже опасный жест — вновь тянет ладонь к груди мужчины, но это касание тут же прерывают, до отрезвляющей боли смыкая когти на коже. — Да почему ты никогда не внемлешь предупреждениям?! — сквозь зубы холодно цедит Кощей, выпрямляясь и разжимая мертвую хватку на юношеском запястье. Иван, все еще не избавившийся от ощущения мрачного безместия, растерянно пожимает плечами. Омут чувств, в который он погрузился совсем ненадолго, раскрылся пред ним в пугающей глубине, ощущался таким реальным, и так сильно контрастировал с холодным, надменным выражением лица. Но ведь он чувствовал все это как свое, словно сам на мгновение утоп в чреве мглы, могло ли такое показаться? Раздраженно клацнув клыками, Кощей обхватывает лицо Ивана ладонями, разворачивая сначала в одну, затем в другую — бледный, с расширенными зрачками, выступившей на лбу испариной, но скорее отделавшийся легким испугом. «Какого черта это вообще произошло?!», — злобно оскалившись, Бессмертный сам того не замечая обдает омегу в своих руках волной холода. Князь Тьмы надежно запирал демонов своей души далеко, так что едва ли кто-то мог обнаружить, а иным из них и сам в глаза предпочитал не смотреть. Чувства свои он не выказывал, за исключением тех случаев, когда подданным со всей очевидностью нужно было продемонстрировать тонкую ноту недовольства, грозящую перейти в господский гнев, или легкое удовлетворение, дарующее благосклонность. Все иное было надежно сокрыто, и от того, что ярких чувств, пленяющих разум, Кощей стремился избегать, и от того, что не позволял никому подобраться ни к чему хоть сколь-нибудь значимому и настоящему внутри себя. И эту броню едва ли можно было пробить — ни магией, ни иными способами. Но как бы Бессмертному не хотелось, этому юноше явно удалось ощутить то, что ему ощущать не следовало, и это поднимало со дна злость, порожденную давно забытой уязвимостью перед тем, что Князь Тьмы контролировать не в силах. Иван же, вздрогнув, кончиками пальцев осторожно касается холодных рук, что с силой сдавливают его лицо, поеживаясь от пронзительного и мрачного взгляда, которым его одаривают сверху-вниз. — Слуги приведут тебя в порядок, — коротко бросает Кощей, отнимая руки от щек пленника и разворачиваясь к двери, — И, надеюсь, впредь тебе хватит благоразумия не лезть куда не следует. «Это такое сильное чувство… Не удивительно, что он хочет разорвать связь, скорее удивительно, что он вообще может касаться меня, если чувствует рядом со мной такое», — Иван, прикусив губу, всматривается в спину уходящего мужчины, — «Связь так сильна? Тогда ему наверняка ведь не меньше моего тошно, когда все заканчивается… Но почему?» — Слушай, я…я знаю, — уже у самой двери мелодичный голос заставляет Бессмертного обернуться, — что на самом деле ты меня презираешь, и что я не нужен тебе как омега, но… За что ты так меня ненавидишь? — тихо произносит Иван, невольно касаясь ладонью груди, покрытой следами от цепких поцелуев, что сейчас отдаются особенной горечью. В этом безумном сплетении чувств ее было так много, этого ярко-алого, рябящего кровавыми всполохами пламени ненависти. Безудержной, яростной, скованной во льды спокойного хладнокровия и от того еще более неистовой. И оскал, которым одарил его альфа, все в его голосе, жестах, говорило о том, что это пламя, быть может, буквально чудом не выливается полностью на его незадачливую голову, а так, лишь обжигающе щекочет кожу всполохами надменных колкостей. — Я ведь… — «Ты ведь совсем меня не знаешь», — мысленно продолжает он, ощущая сдавливающее грудь смятение, — Это лишь от того, что я человек, а не нечисть?.. «И что же ты сделаешь со мной, когда связь разорвется, когда инстинкт больше не будет тебя удерживать?», — с нарастающей внутри тревогой размышляет Иван, невольно поёживаясь. Растерянное, полное искреннего недоумения лицо юноши, взгляд бездонных голубых глаз, что вопрошал и без слов, заставляют нечто внутри Бессмертного дернуться. Словно по туго натянутой струне бренькнули, а она, в свою очередь, порезав плоть посягнувшего, осталась окропленной кровью. — Не совсем тебя, — спустя паузу отвечает- таки Кощей, и эта короткая реплика проходится по хребту Ивана леденящими мурашками. Но все что связанно с тобой. Ты- самая жестокая из насмешек, что подкидывала мне судьба, а ведь их немало было, ох как немало. — Послушай, — со вздохом Кощей в два коротких шага вновь оказывается у постели, касаясь ладонью влажной щеки замершего юноши. Воздух рябит целой охапкой неоднозначных чувств, и мужчина ощущает невольный, нежеланный, но вполне отчетливый позыв унять поднявшиеся в паре тревоги, — ты весьма пригожий омега, и даже твой скверный характер добавляет тебе толику очарования. Ты — самое лучше, что когда-либо было в моих руках, разве я могу признать это? Я даже мысль об этом едва ли могу позволить — и если бы его животная, давно признавшая пару сущность альфы могла бы подать голос, она бы выдала безысходность с оттенком отчаяния, а не прохладную снисходительность. Но этот голос Кощеем хоронился, как и многие прочие. — Многие альфы почтили бы за большую радость иметь тебя подле, — медленно продолжает Бессмертный, всматриваясь в распахнутый, открытый васильковый взгляд, — Но не я. Все это…мне не подходит. Ни с любым другим, ни тем более с тобой. Иван едва ощутимо вздрагивает, ощущая прилив странного чувства в груди — не то огорчения, не то печали. Слова Кощея, который, казалось бы, едва ли не впервые снизошел хоть до какого-то объяснения сложившегося положения дел, царапают ребра, неожиданно отдаваясь прогорклой горечью на кончике языка. Значит, дело лишь в том, что я недостаточно хорош для тебя? – но ощущать по этому поводу печаль просто нелепо. Нет, ничего в том, что этот мужчина из раза в раз отторгает его, не должно огорчать. Откуда тогда эти мурашки по коже? — Пусть, как бы забавно это не звучало, это влечение к тебе не истинное, ибо возникает лишь по капризу природы, но в любом случае… — «У Князя Тьмы не может быть слабого места», — в повисшей ненадолго паузе думает он, всматриваясь в сведенные к переносице белесые брови, — «Тем более такого…», — Это лишнее. Иван в ответ коротко дергает кончиком губ, одаривая мужчину, взирающего на него сверху-вниз, кривой улыбкой. Истинный, к которому нет истинных чувств, омега, с которым все не так. Это лишнее — и ты сам лишний, ничего тебе не напоминает? Кощей, осторожно отняв ладонь от юношеской щеки, коротко кивает и развернувшись, покидает покои, теперь уже не задерживаемый никакими вопросами. «Всегда ухожу… Что ж, в этом он прав», — внутренне усмехается он, неслышно затворяя за собой тяжелую дверь, наконец оставив своего пленника за спиной, и от того облегченно выдыхая, — «Это произошло лишь от того, что он мой истинный и силы его намерения было достаточно?», — размышляет он, проскальзывая кончиками пальцев по рубцу на груди, — «Или дело в том, что только что закончилась его течка?». Забытое, действительно забытое чувство — ощущать себя обнаженным, позволить кому-то подобраться столь близко. Поморщившись, Бессмертный быстрым шагом преодолевает коридор за коридором, пока не оказывается в кабинете: «Все это пора заканчивать». — Отправьте весточку нашей Темной Матери, — сверкнув глазами, роняет он, когда на пороге с поклоном появляется верный слуга, — о том, что мое терпение подходит к концу. Иван тем временем медленно опускает голову обратно на подушку, резко ощущая во всем теле каменную, придавливающую усталость, смешанную с рассеянной словно туман, неопределенной печалью. Пред тем он невидящим взглядом проскальзывает по комнате, натыкаясь в том числе и на лежащий на столике гребень с черными волосами, но в данный момент юноше совсем не до ведьминых поручений — будто бы с головы до ног обмазали чем-то вязким, темным, спирающим грудь. «Это…это все еще его эмоции? Или уже мои?», — думает он, сглатывая поднимающийся в горле комок, — «Так странно, неужели он чувствует подобное все время? Если это так…». Хмыкнув, Иван утыкается лицом в подушку — что ж, если это действительно было так, едва ли кто-то хотел бы оказаться на месте Бессмертного. В воздухе все еще стоит терпкий и глубокий запах трав и пряностей, что слились в неразделимое, и невольно вдохнув его, юноша только умножает и так обезоруживающе просто давящую на сердце тягостную растерянность. «Не совсем меня ненавидит…а кого? Или что?», — после размышляет он, медленно бредя в сторону своей позолоченной клетки, обстановка в которой стала столь привычной, что почти воспринималась как должное, — «С другой стороны, он же Князь Тьмы, может для него это и нормально, такой мрак внутри…». Но эти вялые рассуждения натыкаются на отчетливое, интуитивное ощущение ненормальности того, что он ощутил — слишком много всего таилось под толстой кромкой льда, что покрывала внутренний мир его альфы. «Такую усталость чувствую», — думает юноша, еле переставляя ноги до широкой кровати, краем глаза подмечая, что из резного сундука все еще торчат темные перья — а значит служанки не избавили его от необходимости разбираться с этим вопросом, — «От течки или от того что его эмоций наглотался, будто воды болотной…». Ему снятся дом, отец и братья, но воспоминания, приходящие во снах, тревожат также, как и реальность — карие глаза взирают на него с недовольством, он снова не то сболтнул лишнего при сборе дружины, не то слишком долго говорил с простым людом на объезде, не то сделал еще нечто, в очередной раз подчеркнувшее его несуразное и неопределенное положение в тереме. Чувство придавленности преследует его еще несколько дней, размываясь постепенно. Этому способствует то, что пленнику снова позволяют выйти за стены, к роще. Стрельба из лука привычным образом успокаивает, пока юношу не отвлекает шуршание за спиной. — Что ж ты, добрый молодец, упустил такую возможность? — досадливо цокает скрипящий несмазанным колесом тихий голос. — Какую? — рассеяно переспрашивает Иван, оборачиваясь в поисках источника звука. — Забрать волосы, — отстранившись от дерева, ведьма являет ему свой лик, — Руку протянул бы — и все. — Да, точно…волосы, — поморщившись, он растирает переносицу пальцами: «Совсем забыл об этом…А она как-то следит за всем». Яга, быстро облизнувшись, тем временем окидывает его пристальным взглядом: «Да уж, царевич, у тебя то ни толики продвижения, то с места в омут». — Вижу, ты сомневаешься, — роняет ведьма, — Но я знала, что это случится. — Что случится? — с недоумением произносит Иван. — То, что ты поддашься влиянию истинности и растаешь от своего альфы как лед из проруби, что протащили в баню, — с вздохом, лишенным глубинного осуждения или злости, продолжает она — Со всеми омегами это случается, — почти сочувственно добавляет ведьма, взирая на юношу так, как смотрят на человека, совершающего глупость, но едва ли имеющего возможность поступить иначе, — Это ведь был вопрос времени, когда ты влюбишься в него. «Лучше действовать на опережение», — думает она, давя ехидную усмешку. Не то чтобы ее нерадивый сообщник действительно воспылал чувствами или уже начал сомневаться в заключенной сделке, но соприкосновение с эмоциями истинного могло натолкнуть его на думы, которые стоило бы предупредить — там, где есть стремление понять, легко появиться сочувствию, а там и до всего остального недалеко. — Я не… — Иван, на мгновение опешив, ощущает как все прочие эмоции, блуждающие в груди, вытесняет захлестнувшее возмущение, но собеседница не дает и секунды для оправданий, лишь коротко, незаметно усмехается, удовлетворенная его реакцией. — Не влюбляешься в него? Тут нет ничего удивительного, царевич, это самое естественное что могло бы с тобой произойти, пока связь не разорвана. Надеялась лишь, что это не случится так быстро. В таком случае, предлагаю… — Это не так! Нет, я не, — Иван отрицательно мотает головой, неосторожно повышая тон голоса, и после оглядываясь, нет ли на горизонте следящей за ним нечисти, — Боги, я не собираюсь влюбляться в него! «Еще чего не хватало!», — думает он, одаривая собеседницу равно разозленным и обескураженным взглядом, — «Он даже серьезно меня не воспринимает, быть может, чудо что со свету еще не сжил!». — А ты думаешь, у тебя больно выбор есть? - хмыкает ведьма, выразительно постукивая когтями по стволу дерева. — Мы разорвем связь, и все это пройдет как страшный сон, разве не так? — хмурится он. — И напомнить тебе, в каком положении ты останешься, когда это случится? — приподнимает брови Яга. — Я помню, — поджав губы, выдыхает Иван, крепче сжимая лук в руках. — Тебе не просто, я понимаю, — она обходит юношу кругом, и голос ее звучит мягко и обволакивающе, — Но подумай о том, что он первый отторг все возможное меж вами, и…какая бы близость не возникала между ним и тобой как между омегой и альфой, это не значит для него ничего. Так почему должно начинать значить для тебя? И хотя юноша молчит, ведьма видит, по лицу, что слова ее имеют должный эффект. — Принеси мне его волосы, — добавляет Яга, отступая на шаг назад и медленно растворяясь в сумраке, — И не робей — когда Игла будет у меня, я гарантирую, что он уже не сможет тебе навредить. Иван, поджав губы, так же молча кивает. И уже следующей ночью, пока решимость ещё при нем, он, рассчитывая застать Бессмертного в покоях, распахивает сундук. Окинув его содержимое взглядом тяжелым и задумчивым, Иван вытягивает тяжелый черный плащ наружу. Несколько уже почти незаметных и засохших белесых пятен юноша, краснея щеками, оттирает используя воду из кувшина. Со стоящими за дверьми слугами разобраться несложно — те, опустив голову. с легкостью соглашаются проводить омегу в требуемое место, а после оставляют одного. «Ладно, нужно собраться», — думает он, упираясь лбом в высокие резные двери, — «Повод есть, а там…завяжу как-нибудь разговор». Выдохнув, он стучит несколько раз. Сперва кажется, что в аудиенции ему откажут, или он прогадал со временем, но все же двери распахиваются. — Эм… Я пришел отдать тебе плащ, — на выдохе произносит Иван, всматриваясь в возвышающегося на пороге Бессмертного. И по блеснувшему взгляду сразу становится ясно, что мужчина считает повод надуманным — всегда можно передать вещь через слуг, а значит, неугомонный пленник от чего-то решил лишний раз столкнуться с Князем Тьмы. — Что, нужен другой, с еще не выветрившимся запахом? — спустя небольшую паузу усмехается Кощей. — Н-нет! — торопливо произносит Иван, вытягивая вперед руки и почти впихивая тяжелую ткань обратно хозяину, — Просто решил вернуть. В ответ Бессмертный коротко хмыкает, коротко морща нос. — Теперь он скорее пахнет тобой, видимо, пригодился. Омега мгновенно смущается, борясь с желанием отвести взгляд. Хотя и пятен на ткани, выдающих его внезапно и отчаянно нахлынувшее желание, не осталось, Ивана не покидало покалывающее ощущение, что Кощею откуда-то прекрасно известно, как он использовал оставленное ему подношение. — Хочешь что-то сказать? — Кощей вопросительно приподнимает бровь, окидывая стоящего на пороге пристальным взглядом. Иван замирает, чувствуя себя до ужаса неловко и растерянно — весь вид взирающего на него с леденящим равнодушием Бессмертного говорит о том, что общаться тот едва ли расположен, и придумать следующую реплику к и так не клеящемуся разговору было непросто. — Ты обронил как-то, что омеги не в твоем вкусе, и вообще…не кажется, что ты ищешь подобного, так зачем ты вообще похитил мою сестру? — срывается с его уст к делу не относящийся, но давно мучающий вопрос. «Хм…», — склонив голову, Бессмертный всматривается во взволнованное лицо явно ощущающего себя смущенно юноши, — «Интересно, насколько бы его расстроила правда?». — Чистое злорадное баловство, — пожимает плечами Кощей с видом почти скучающим, — Показалось, что явь больно спокойно и размеренно живет, и стоит встряхнуть царьков и да князьков. — Сейчас уже жалеешь об этом? — О да, — Бессмертный выразительно оскаливается, — Все вопросы исчерпал? Из тех, что благоразумно задавать? — выразительно подняв бровь, продолжает он тоном таким, что с абсолютной очевидностью становиться ясно, что лучше никаких вопросов более не задавать. В ответ Иван коротко кивает, и ощущая в теле покалывающую одеревенелость, молча разворачивается чтобы уйти. «Это… было ужасно!», — внутренне резюмирует он, ощущая меж своих лопаток цепкий взгляд Князя Тьмы, — «Полный провал, но что делать? Броситься ему на шею с жаркими поцелуями в надежде, что феромоны сделают свое дело? И как бы это выглядело?», — с алых уст стекает тяжелый вздох, — «Может, попробовать пробраться в его покои тайно? Опасно, попадусь и оправдание будет найти непросто… И тоже мне — позлорадствовать ему захотелось, скучно стало!», — руки юноши невольно сжимаются в кулаки, — «Зато теперь-то как весело!». Да, Князь Тьмы явно намеривался выдерживать дистанцию — никаких совместных трапез с обменом колкостями, и никаких случайных встреч в длинных каменных коридорах. Однако в мыслях к своему пленнику Бессмертный обращался куда чаще, чем тот бы мог подумать, что в конечном счете и приводит его в покои юноши в одну из следующих ночей. Уложив ладонь на ручку двери, Кощей хмурится в неудовлетворении — эти тайные посещения ничуть не делают чести, обличая до скрежета зубов раздражающую двойственность. От омеги хотелось откреститься, и одновременно к нему же тянуло сильнее с каждым днем. «Истинный…тот единственный, предназначенный, черт бы ее побрал, судьбой, подходящий мне идеально», — размышляет он, опускаясь рядом со спящим юношей на постель, — «Способный почувствовать…даже то, что я сам чувствовать не желаю, что утаиваю от самого себя? И не только чувствовать, но и разделять?». В тот момент, когда теплая ладонь легла на его грудь, он ощутил нечто, что с трудом мог описать словами для самого себя. Будто бы внезапно, на самую долю секунды он смог сделать вдох глубокий и легкий, словно годами лежащий на груди и от того уже совсем не замечаемый булыжник подняли. И сейчас, прижимая к себе ослабшего омегу, Кощей впервые задумался о том, что только лишь ли Ивановы потребности, он, скрипя зубами, стремился удовлетворить, из раза в раз опускаясь на эту постель под укрывающим покровом ночи? «Я оттолкнул тебя сразу…испугавшись? Не желая сталкиваться с прошлым? Значит ли, что я до сих пор бегу от него?», — он поджимает губы, утыкаясь носом в притягательно пахнущий затылок, — «Но могло ли бы все быть иначе?». Бессмертный раздраженно усмехается — с его властью и богатствами он мог позволить бросить под ноги приглянувшегося любовника все, да только оценил бы подобное его строптивый и свободолюбивый истинный, едва ли смирившийся с положением омеги? Иван же, заворочавшись, поворачивается на другой бок, лицом к обнимающему его альфе, и теперь тот может рассмотреть вереницу побледневших веснушек, подрагивающие ресницы. От всего этого внутри перекатывается колючий клубок. «Он в достаточно безвыходном положении. Перспектив в яви немного, связь крепко связывает нас друг с другом, и, если я откажусь от идеи ее разорвать, едва ли он сможет что-то с этим сделать, но этого ли я ищу? Омегу, вся привязанность которого держится лишь на одном инстинкте, и что вне течки едва ли желает меня видеть?», — коготь ложится на щеку, осторожно поглаживая. Палец соскальзывает ниже, к шее, блуждающе бродя по коже, под которой сейчас спокойно пульсировала жизнь. Что ж, он был бы в своем праве — поставить перед фактом, пометив, снисходительно бросив реплику о том, что передумал, что Иван, вообще-то, мог бы быть благодарен, что ему повезло оказаться в руках столь сильного и влиятельного альфы. «Как бы сильно ты ненавидел меня? Или бы подчинился, надломился, понукаемый меткой?..» — уста Кощея расходятся в глубокой усмешке, жесткой и горькой одновременно, пока коготь вновь возвращается на щеку, поглаживая — «И зачем ты пришел тогда? Не плащ же принести, в самом деле…» И погруженный в свои думы он, легкомысленно не позаботившийся об этом заранее, проглядывает момент, когда юноша, поморщившись от щекотки, приоткрывает глаза. — Еще и снишься мне теперь? — хриплым со сна голосом медленно произносит Иван, пытаясь осознать, где находится и кто с ним рядом. — Выходит, что так, — не растерявшись, мягко произносит Кощей, внимательно наблюдая за лицом юноши и незаметным жестом проводя руками по виску — пусть все видится в легкой дымке, и пленник не теряет ощущения иллюзии. — И зачем снишься? — тот садится в постели. — А зачем ты хочешь, чтобы я тебе снился? — вопросом на вопрос отвечает Бессмертный, и Иван окончательно убеждается в том, что действительно спит — в противном случае кончики губ мужчины едва ли бы разошлись в короткой и едва заметной, но все же улыбке. «Да какая разница, все равно его нет здесь», — думает Иван, протягивая руку вперед и зарываясь пальцами в гладкие черные волосы. — А свои почто отрезал? — Кощей косит взор на ладонь, что медленно спускается по темной копне. — Был зол и очень расстроен, — пожимает плечами юноша, едва ли бросая взгляд на ладонь, чтобы проверить, остались в ней волосы или нет, — И…не хотел выглядеть по-омежьи. — А тебе кажется, кудри заставляют тебя выглядеть по-омежьи? — хмыкает Кощей, приходясь кончиком когтя по оголенному задравшийся рубахой бедру. Иван едва ли дергается — ощущения у него сейчас притупленные, действительно как во сне, — По мне, тебе вполне шло. — Вот поэтому и отрезал, — фыркает юноша, вновь опускаясь на подушку рядом и поворачиваясь лицом к Бессмертному, — Мне эта красота не нужна, я не хочу чтобы во мне в первую очередь видели весьма пригожего омегу. «Посмотрите-ка на него», — усмехается Кощей, — «Передразнивает». Повисает молчание, в котором оба лишь пристально рассматривают друг друга — и напряжения это не множит, ибо один полностью уверен в иллюзорности происходящего, а другой совсем не собирается ее рассеивать. — Почему ты ведешь себя так? — прикусывая губу, наконец прерывает молчание Иван. — Как так? — Не так как…как чувствуешь, как на самом деле, — произносит юноша. — Не вполне понимаю, что именно ты, мой любопытный друг, ощутил, запустив свои руки куда не следует…- морщится Бессмертный, — но не думаю, что ты имеешь представления о действительном «на самом деле». — А ты сам имеешь? — хмыкает Иван, прикрывая глаза и сползая головой на плечо мужчины. Если все это не реально, то и сопротивляться этому порыву ни к чему — он отчетливо ощущает успокаивающий и обволакивающий аромат пряностей, что сам собой располагает его к тому, чтобы расслабиться в руках альфы. Этот запах продолжает бессознательно считываться им как синоним безопасности, мнимое, конечно же, в самом деле мнимое, но чувствующееся таким непреклонным заверение в том, что все будет в порядке и о нем позаботятся. Слишком много сил уходит на борьбу в реальности — с собой, с ним, так что хотя бы сейчас, в этом спокойном и размытом сне, хотелось дать себе поблажку. — Что ты почувствовал тогда? — поколебавшись мгновение, Кощей опускает руки на спину, и ладони сами собой оглаживают выпуклый хребет. И этот разговор, и вся разворачивающаяся ситуация ощущаются донельзя странными, и, одновременно, это так пугающе естественно — прижимать к себе это хрупкое, смертное тело еще ближе. — Много всего… — тихо начинает Иван, блуждая кончиком пальца по груди мужчины, надежно укрытой дорогой тканью, — Но ничего хорошего. Ненависть, ярость, одиночество…злость. Неужели ты ничего хорошего не чувствуешь? Радости, счастья? Веселья? Никогда? Кощей всматривается в поднятые на себя глаза, в которых плещется искреннее желание понять, и помимо воли в голове всплывает — мелькающие лопатки петляющего по коридорам юноши, короткий прыжок, и он заключает его в свои объятья — Что это было за чувство? — А почему ты это выспрашиваешь? — сощурив взор, он вновь отвечает вопросом на вопрос. — А почему бы и нет? Ты ведь только во сне мне и ответишь, — пожимает плечами Иван, — Хотя, если это сон, то я, наверное, услышу от тебя лишь то, что могу предположить сам… Кощей, коротко поморщившись, всматривается в спокойные, расслабленные черты. «Да, а ты едва ли…когда-то говорил со мной так», — кончики когтей бродят по юношеской спине, невесомо поцарапывая кожу через тонкую ткань, — «И был готов спокойно лежать в моих объятьях, если не считать течки». — Чувства в принципе слишком тонкий лед. Любые. Они порождают уязвимость и слабость и не стоят той цены, которая за них платится, — в конце концов произносит он. — И что, значит лучше ничего не чувствовать вообще? — фыркает Иван, ощущающий отчётливое несогласие с прозвучавшим тезисом, — И ты ведь все равно чувствуешь…или нет? Просто подавляешь все это в себе? — А ты сам больно рад всем своим чувствам, свет мой? — хмыкает Кощей, выразительно смыкая ладонь на теплом бедре и предусмотрительно игнорируя вопросы юноши. — Ты сам говорил, что эти чувства не настоящие, — хмурится юноша, отстраняясь от Бессмертного и садясь на постели, — А что до настоящих, — обхватив колени, он бросает задумчивый взгляд в окно, туда, за тридевять земель: «Да, здесь не сахар, но если бы я не помнил о Миле и Сером, о доме, то совсем бы скис…» — Не думаю, что чувства — слабость и не стоят того. — Да? — хмыкает Кощей, и повернувшийся в сторону мужчины Иван обнаруживает лицо того в непосредственной близости от себя, — И те, что ощутил тогда, тоже был бы не против иметь? — и серые пальцы ложатся на теплую кожу, аккурат туда, где бьется сердце. В ответ Иван вздрагивает. Рука на груди ощущается вполне реальной — холодная, пускающая мурашки по телу. — Не знаю, — на выдохе произносит он, на мгновение отводя взгляд в сторону, но вновь возвращая его к глубоким лиловым отблескам. «То-то и оно», — хмыкает Кощей, ощущая порыв соскользнуть ладонью ниже, к впалому животу. Кожа омеги мягкая и теплая, и ненавязчивый аромат полевых трав приятно обволакивал. — Но, если выбирать между тем, чтобы не чувствовать совсем ничего, или чувствовать и боль, и радость, я бы выбрал второе, — медленно произносит Иван, ощущая поднимающееся в груди волнение — сотканный из дымки сна Бессмертный смущает его ничуть не меньше, а быть может, и больше настоящего. — И почему же? — наклонившись еще ближе, хрипло уточняет тот. — Чувства…живыми делают что ли, — замерев, Иван ощущает себя почти что загипнотизированным лиловой бездной. «Так близко», — мелькает в его голове. — О, ну вот мы и разобрались — усмехается Кощей, отстраняясь от юноши в намерении не поддаваться на все неоднозначные, зудящие под когтями искушения, — живость, знаешь ли, не моя стезя. Спи, царевич. — Разве я и так не сплю? — с недоумением произносит Иван, наблюдая за тем, как Бессмертный поднимается с постели. — Да, — кивает Кощей, проскальзывая когтем по лбу юноши, — именно. И прикрывший глаза омега медленно съезжает на подушку, постепенно погружаясь в глубокий сон уже без каких-либо сновидений. Бессмертный же неслышным шагом покидает комнату, не оглядываясь напоследок: «Что ж, чувства, быть может, и делают живыми, но однажды они уже стоили мне жизни, а теперь ставки намного выше, и риск глуп и неоправдан». «Да уж…странные сны», — проснувшись по утру, размышляет Иван, упираясь взглядом в расшитый золотом балдахин, — «Нужно осторожнее быть, не поддаваться на эту…природную расположенность к нему!». Развернувшись на другой бок, он вздыхает, вновь ощущая в груди странное сплетение чувств — тихую тоску, смятение и тревогу от того, что выданное ему поручение так и не выполнено, и неопределенное, смутное ощущение, похожее на то, которое испытываешь в затяжной дождливый день. Внезапно блуждающий по постели васильковый взгляд натыкается на нечто странное, то, чего здесь быть никак не должно. Сглотнув, юноша медленно протягивает руку вперед, касаясь чуть подрагивающими пальцами пары длинных, черных как крыло ворона волос, что более чем различимы на алом покрывале.