Полуденное солнце

Драмир ощущает неладное, смутное предчувствие, остро кольнувшее в грудь — и потому стремится скорее закончить разговор, и, ведомый инстинктом, движется к шатру. И когда он распахивает тяжелый, атласный полог, то видит картину, от которой все падает вниз — на тахте, вольготно расположившись, восседает высокая и мрачная фигура. Та самая, что он видел на той стороне реки, что устроила тот пожар и натравила стаи воронов, что украла его жениха. Но больший ужас внушает другое — что на коленях у мужчины безмятежно покоится голова его омеги. Спал он или был очарован мороком, пока трупно-серого цвета руки бесцеремонно бродили по телу? Зарычав, мужчина тянет руки к сабле, висящей на поясе. — Не дергайся, Драмир, — Кощей многозначительно оскаливается, услужливо демонстрируя клыкастую пасть, — Ты же не хочешь, чтобы мой коготь…неосторожно проскользнул по брюшку твоего муженька? И широко, ядовито-сладко улыбнувшись, скользит тем самым когтем вдоль живота — совсем небольшого, но отчетливо виднеющегося на фоне стройной фигуры. — Он ведь твой истинный, верно? — притворно-сочувственно продолжает Бессмертный. Лицо Драмира бледнеет будто похоронный саван, а пальцы дрожат — феромон чужого альфы заполняет все пространство, давит на него, вместе с холодом и мраком, приносимым тьмой. Кощей это чувство прекрасно знал — отчаянная, болезненная ярость, в которой всю сущность альфы выворачивает наизнанку, все стремится к тому, чтобы защитить пару. И нет ничего страшнее в этот момент чем чувствовать свою слабость, бессилие перед более сильным, не оправдать ожидание омеги, которого должен защищать и оберегать. Тот самый омега тем временем морщится от ощущения острых когтей, бродящих по телу. Это — подарок богов, случайная, нечаянная встреча по дороге домой, прочь от сорванной свадьбы и проклятого царства. Тогда они просто остановились на привале. Драмир спешившись с коня, подвел того к реке, а сам, склонившись над водой, растирал лицо руками, пока нечто не заставило его резко замереть, вытянувшись в струну. С шумом вдохнув воздух, он ощущает глубокий и приятно холодящий аромат мяты. Сладковатый, но не приторный, тонкий и нежный. Дурманящий и манящий. Как завороженный, он следует вдоль устья, пока не обнаруживает небольшую фигуру, полощущую какие-то тряпки в воде. И ведомый оголенным, поднявшим голову инстинктом, он подкрадывается к омеге, укладывая ладонь на плечо. Тот в ответ испуганно оборачивается. Темные, почти черные глаза расширяются, маленький, курносый нос нервно втягивает воздух. НинО вздрагивает — не стоило ему идти так далеко к реке, ведь течка едва закончилась, да работа простоя не любит. А сейчас на него дикими глазами смотрит этот чужой, незнакомый альфа, кровей явно не простых, и его ведет до подкосившихся коленей от терпкого запаха любимой ягоды — смородины. Но страх сильнее, и он пытается дернуться в сторону, однако Драмир цепко хватает за талию, не позволяя убежать. Он валит омегу на землю, притягивая к себе, жадно срывая простецкую, залатанную тут и там одежду. Тот, окутанный дурманящим запахом смородины, не сопротивляется под натиском, лишь мелко дрожит, кусая ладонь в стыдливой попытке скрыть стоны. А Драмир остановиться не может — все внутри пылает и клокочет, алчет добраться до кожи, оставить свой запах, покрыть и обладать. — Слугой теперь к себе заберешь? — тихо-тихо произносит омега, когда мужчина, уткнувшись в его шею, наконец замирает, наваливаясь сверху обволакивающей тяжестью. Нино глупым не был — он всего-то крестьянин без роду и племени, пастух, и лицом не шибко красив, на таких знатные альфы в богатых одеждах не женятся. Но быть может, учитывая, как кружится его голова от запаха этого мужчины, и то, как крепко тот сжимает его тело, как жадно вдыхает запах, хоть какое-то место в своей жизни его истинный ему оставит? Драмир в ответ на эту реплику хмурится в ответ, в его голове некстати — а быть может, наоборот, весьма кстати, всплывают лицо холеного царского сына, и его пылкие, дерзкие слова. — Нет, — коротко бросает он, заставляя маленькое сердце омеги упасть — значит и на малое он претендовать не может, и придется вернуться в отчий дом опозоренным, и скорее всего, с ублюдком в животе. Нино, прикрыв глаза, вздрагивает, бледные губы болезненно искривляются, и все силы уходят на то, чтобы задушить рвущийся из груди болезненный всхлип. — Мужем заберу. И дальше происходит то, что Нино не ожидал совсем — запустив руку в жесткие темные кудри, альфа оттягивает его шею и впивается клыками, ставя свою метку, заставляя все тело содрогнуться во вспышке удовольствия, смешанного с болью. Драмир блаженно рычит, вылизывая рану поскуливающего юноши. С точки зрения князя решение дурное — плакал брак с кем-то, кто мог дать силы его землям, укрепить власть и положение. Но внутренний зверь был доволен, заставляя его ощущать, что и не нужно никаких союзов, сдюжит и справится сам и со степным ханом, и с другими вражинами, если на то будет необходимость. Но сейчас его маленький, хрупкий Нино, казалось бы, безмятежно дремал в руках сущего зла, не зная, что быть может, балансирует на волосок от смерти. — На нем не было метки, — сглотнув ком в горле, медленно произносит Драмир, прекрасно осознающий, отчего это мрачная фигура явилась на порог, — Его семья сватала его свободным омегой! Кощей в ответ раздраженно скалится — альфа напротив бил метко, в то неоспоримое, что до сих пор зудело в нем осознанием совершенной ошибки. — И это повод заявится к омеге, еще не опутанному брачными узами, беззащитному в своем положении, в течку? — коготь продолжает блуждать по животу погруженного в беспамятство юноши, медленно поднимаясь через грудь к шее, многозначительно скользя вдоль горла, — Совсем не благородный поступок, не княжеский… — голос Бессмертного опускается до вкрадчивого леденящего ужасом шепотом. — Чего ты хочешь?! — Драмир, раскалываясь от бессилия, в отчаянии падает на колени. С удовлетворением втянув воздух Кощей ощущает исходящий от альфы букет горечи — покорность, отчаяние, безысходность, что за прелестное сочетание. — А по мне не видно? — почти скучающее хмыкает Бессмертный, по- хозяйский протягивая руку к столику и наполняя себе кубок вина. «Мстить пришел», — оледенев, думает Драмир, и каждая минута повисшего молчания ощущается им мучительной, агонизирующей пыткой. — Тебе повезло, что ты не успел зайти слишком далеко… И что у меня враги, досадившие куда сильнее, — наконец, снисходительно роняет Бессмертный, и Драмир ощущает поразительное сочетание унижения и облегчения. Но все это неважно — лишь бы когтистое чудовище отринуло ладони от супруга. — Что думают нынче о Мстиславе Старом? — Кощей поднимается с тахты, покачивая бокал в ладони. — После того случая многие считают, что его благословение от светлых богов себя исчерпало, — голос мужчины вздрагивает, и он силятся понять, куда клонит говорящее с ним существо, — И что теперь наоборот, он проклят и его земли вместе с ними. Другие говорят, что ты забрал его сына как жертву… — Поверишь, если я скажу, что его никогда и не было, благословения этого? — скалится Кощей, отпивая вино и морщась — слишком сладкое, но восточные все такие. — Спорить не берусь, — кротко бросает альфа, кося взгляд на тахту. — А сам что думаешь о великом царе, собравшем под себя столько княжеств? — Дорогу ему лучше не переходить, — Драмир пытается разглядеть в насмешливом и ледяном взгляде верное направление, желаемый от него ответ, — Да больно все же засиделся на своем месте. — Он не только лишь из властолюбия никак не отдает свой трон старшему — в день, когда это произойдет, и это будет совсем скоро, ничто больше не сохранит его царства от нападения нави. Но…не хотелось бы, чтобы по ходу пришлось пройтись косой по всем прочим землям, например в том числе по твоим, верно? Разумеется, не было в нем никакой особенной жалости к роду людскому. Кощей лишь знал, что как бы близкие не ранили его возлюбленного, мучительной смерти в когтях нежити и нечисти он все равно им не желал, и тем паче не желал гибели простого люда, мора и голода. А значит действовать нужно было тонко — всякое большое царство при смене правителя начинает шататься и коситься, а за чересчур долгую жизнь Мстислав врагов нажил немало, и Драмир был не единственным, к кому Бессмертный наведался. Все должно было выглядеть естественно, так, будто он и не прикладывал к этому упадку своей когтистой длани. Да и действительно, вновь марать руки большой войной не хотелось, были у жителей нави дела поважнее, чем топтать людские земли. Пусть те погрузятся в распри, кровопролитие и сумрак сами, позволив Князю Тьмы остаться в сладостной роли наблюдателя. — Так что, когда наш дражайший царь испустит дух — ты пойдешь на его земли войной. Ведь и у тебя есть повод, верно? — Ага, — сдавлено кивает князь, не решаясь ни возражать, ни спорить. Уязвленное царем самолюбие, конечно, было покороблено попыткой навязать брак, но не настолько чтобы подводить под меч свои земли. Но теперь уже выбора не было. — Вот и славно. Ты будешь не единственным, кто позарится на эти земли, так что заварушка обещает быть интересной. Постарайся не разочаровать меня, Драмир, — роняет Бессмертный, окидывая мужчину леденящим взглядом и одаривая глубокой и мрачной усмешкой и с выразительным стуком приземляя кубок на стол, — Я не приемлю разочарований. В таком случае придется выбирать — оставить вдовцом тебя, или твоего безродного омегу, что лишившись твоего покровительства окажется в положении весьма незавидном. «Твоим братьям сполна воздастся, свет мой. К тому же, это царство, построенное на лжи, и так существовало слишком долго». Он выходит из шатра с удовлетворенной, глубокой и мрачной улыбкой, оставляя за спиной альфу с лицом, перекошенным в отчаянии и тревоге — все же, о прощании с прошлым у Князя Тьмы были свои представления.