Desperate Measures

      Сейчас почти четыре часа утра.       Че бездумно перебирает струны своей гитары.       Че знает, что ему пора ложиться спать, но Порш должен приехать домой из аэропорта в течение часа.       Это первый раз, когда Порш вылетел из города с тех пор, как… Когда в последний раз.       Так что вместо этого Че сидит в темноте на своей кровати и смотрит на уличные фонари, мерцающие в густом предрассветном тумане.       Че не может уснуть, поэтому играет.       Че думает, что Ким, возможно, тоже не спит. Шаги Кима раздались в коридоре почти час назад и вернулись со звуком бумажных пакетов с едой навынос.       Так что теперь Че не может перестать думать о Киме.       Про Кима, мягкого и взъерошенного в своей огромной пижаме. Про Кима с его волосами, сонными волнами ниспадающими на плечи.       Про Кима, разбивающего костяшки пальцев в кровь под полуночным дождем.       Они не разговаривали со вчерашнего утра.       Пальцы Че напрягаются и спотыкаются о лады, металлический звон эхом разносится по комнате.       Че стонет, откидываясь на спинку кровати.       Ким должен съехать завтра.       Ну, или сегодня, предполагает Че.       Че ненавидит то, как сильно эта мысль беспокоит, каким пустым кажется пол без осознания зловещего, нечитаемого присутствия Кима, нависающего над Че подобно грозовой туче.       Че чувствует это как темную, зияющую пропасть в своей груди, одна часть Че — пытается ухватиться за ее край, другая часть — угрожает соскользнуть.       Че крепче прижимает гитару к себе.       Ты здесь сегодня вечером,       Я так боюсь, что ты уйдешь, как только рассветет.       Все тело Че напряжено, что-то вроде нервов пробегает по кончикам его пальцев, когда они блуждают вверх и вниз по ладам.       — Мне жаль, — однажды сказал Ким, стойкий и расфокусированный от слез Че, у входа в здание.       Возможно, тогда Ким действительно так думал. Че не знает. Но с тех пор Че не слышал от него этих слов.       До вчерашнего дня — нет.       Извини, мне не следовало повышать голос.       Извини… Я оставлю тебя в покое.       Итак, размышляет Че, Ким, в конце концов, вполне способен извиниться.       Ким просто не потрудился сделать это ради чего-то важного.       Че начинает второй куплет с начала, но едва может закончить первую половину, не напортачив.       Однажды я крепко прижал тебя к себе,       Сердце, пришитое к моему рукаву.       Думал, у меня есть все,       Потом я наблюдал, как все мои друзья уходят.       Слова кажутся грубыми, хрупкими и отчасти несправедливыми. Че хочет отбросить их в тот момент, когда они слетают с его губ.       Че вздрагивает, когда раздается стук в его дверь. Он инстинктивно крепче прижимает к себе гитару, будто это каким-то образом скроет ее от посторонних глаз.       Это странно — внезапно почувствовать смущение от того, что тебя застукали за игрой. Раньше Че никогда себя так не чувствовал. Теперь в его музыке чувствуется что-то личное и нежное, что не очень подходит для ушей незнакомцев.       Че опускает гитару на пол рядом с собой, прислоняя ее к кровати.       — Открыто, — кричит Че.       Макао проскальзывает в дверной проем из темноты за дверью.       Че подавляет ту ноющую часть себя, которая хотела, чтобы это был Ким, даже несмотря на то, что Че провел прошлый день, прячась в своей комнате, чтобы избежать встречи с Кимом.       — Привет, — говорит Че, — что ты здесь делаешь?       — Пи и Пи’Пит едут с Армом, чтобы забрать парней, — отвечает Макао. — Думаю, что все немного на взводе. Я подумал, что ты, возможно, тоже не спишь.       — Ага, — соглашается Че.       Че задается вопросом, кто управляет камерами, когда Арма нет дома.       Наблюдал ли за Че Арм все те ночи, когда он пробирался в залитый неоновым светом внутренний двор, чтобы играть свою музыку для небоскребов?       Наблюдает ли Арм за тем, как Ким лежит там, в тени, вцепившись в свою сигарету, будто клубы дыма могут сжечь пятна крови на его одежде?       Че хотел бы перестать думать о Киме.       Взгляд Макао останавливается на гитаре Че, серо-голубой и бледной в сумрачном городском сиянии снаружи. Макао сбрасывает ботинки и забирается на кровать, чтобы сесть рядом с Че, прислонившись к изголовью.       — Что ты играл? — спрашивает Макао. — Мне показалось, что я вроде как что-то слышал через дверь.       — Мне просто нужно было чем-то занять время, — отвечает Че.       — Я могу послушать?       Че колеблется.       — Раньше ты все время играл, да? — спрашивает Макао. Он скрещивает ноги, — Ом говорил об этом. Он говорит, что ты хорош.       Че немного паникует.       — А, нет, — говорит Че, — определенно нет. У меня такое чувство, будто мои пальцы сделаны из пудинга. Это смущает.       — Ну что ж, принимайся за игру своими пальчиками из пудинга, — бодро командует Макао, — я здесь не для того, чтобы прерывать твою тренировку. Ты можешь поиграть для нас, пока мы ждем.       — Вообще-то, я как раз заканчивал. Так что мы можем заняться чем-нибудь другим.       — Чушь. Сыграй мне песню, ты, трус.       Че вздыхает.       Че поднимает гитару, прислоняется подбородком к полированному дереву и берет аккорд «G».       — Я не знаю, что тебе сыграть, — скулит Че.       — Сыграй то, что только что играл, — предлагает Макао. — Да ладно, разве ты не хотел зарабатывать музыкой на жизнь? Ты не можешь сделать карьеру на том, что слишком стесняешься делать в присутствии других. Я же не должен умолять тебя об этом, да?       Че поджимает губы и подозрительно смотрит на Макао.       Че никогда не рассказывал Макао об этой песне. Макао никак не мог услышать текст и узнать мелодию.       Че думает, что Макао, возможно, просто искренне хочет услышать то, над чем Че работал.       — Хорошо, — наконец смягчается Че. В его голосе слышится нервная дрожь, — но если это отстой… Ты можешь просто… Не говорить мне? В любом случае, это не совсем то, чем я планирую делиться с кем-то.       Макао наклоняет голову и рассматривает Че более внимательно.       Че ненавидит этот взгляд. Обычно это означает, что Макао делает выводы, которые Че не хочет, чтобы он делал.       — Хорошо, — с сомнением соглашается Макао, — конечно, могу. Ты же в порядке?       У Че начали трястись руки. Че игнорирует тремор, играя несколько аккордов, чтобы напомнить себе о формах, будто не играл их сотню раз до этого.       Че по-прежнему путает «B» минор. Он ничем не отличается от любого другого такт-аккорда. Че не понимает, почему именно его так тяжело играть.       — Да, — отвечает Че, — я просто на самом деле не привык играть перед кем-то. Прошло уже некоторое время. И это была долгая ночь.       — Хорошо, — отвечает Макао, — это прекрасно.       Че хмуро смотрит на свою гитару.       Че начинает просто перебирать аккорды.       Через несколько минут, когда Че снова чувствует себя комфортно и начинает расслабляться под музыку, он начинает петь — тихо, стараясь не слишком сильно нарушать тяжелую тишину, которая пронизывает ранние утренние часы.       Че внезапно осознает, как легко его могут услышать в коридорах и как поздно уже.       Ким все еще не спит, обдумывая заказ на уже остывший кофе в три часа ночи? Ким писал новые тексты для песен? Неужели Ким тоже проигрывает одни и те же песни снова и снова, день за днем, пока его руки не узнают ничего, кроме скромной коллекции спотыкающихся, усталых последовательностей аккордов, мимо которых Ким, кажется, никогда не сможет пройти?       Че поет второй куплет, над которым он работал, пальцы натыкаются друг на друга во время игры.       Однажды я крепко прижал тебя к себе,       Сердце, пришитое к моему рукаву.       Думал, у меня есть все,       Потом я наблюдал, как все мои друзья уходят.       Рвущийся по швам,       Просишь меня остаться,       Будто это был не ты       Всегда отстраняюсь.       Че ненавидит, как металлически звучит каждый аккорд, сплошная сталь и напряжение вместо красного дерева и бархата, как пел Ким.       Че напевает первую часть предварительного припева, затем добавляет слова, с которыми играл непосредственно перед тем, как к нему присоединился Макао.       Ты здесь сегодня вечером.       Я так боюсь, что ты уйдешь, как только рассветет.       Однако это первый раз, когда Че исполняет этот куплет. Че чувствует мягкость в груди, но не тяжесть. Как только что построенный дом, врастающий в землю.       Че все еще ненавидит эти слова — ненавидит то, каким уязвимым они заставляют его чувствовать себя.       Но Че думает, что сохранит их.       Че продолжает играть, напевая все еще нетронутый припев. Голос срывается на высоких нотах без поддержки громкости, чтобы усилить их.       Че все равно едва попадает в них. Не так, как Ким. Навязчиво, с разбитым сердцем и прекрасно.       Дойдя до конца песни, Че снова опускает подбородок на корпус гитары.       Макао играет с уголком простыни Че. Че нервно наблюдает за Макао.       Примерно через минуту Че начинает думать, что, возможно, это было настолько ужасно, что Макао вообще не может заставить себя это прокомментировать.       Че прислоняется лбом к гитаре и закрывает глаза.       Че не следовало ее играть. Вероятно, ему даже не следовало писать эту песню. Че никогда не разберется в своих чувствах к Киму, если продолжит предаваться подобным нелепым музыкальным фантазиям.       — Ты ужасный лжец, — наконец обвиняет Макао странно мягким тоном.       Че в замешательстве вскидывает голову.       — Я… Что? С чего это?       — Я не очень хорош, — имитирует голос Че Макао, — ты полон дерьма, Че. Это было потрясающе. Ты сам ее написал?       Че краснеет так сильно, что у него на глаза наворачиваются слезы. Че щурится на залитый лунным светом город и благодарит свое прошлое «я» за то, что оно не потрудилось включить свет.       — Я написал куплет и предпевку, — бормочет Че, — не припев.       — А музыку?       — Тоже я.       — Так кто же написал припев?       Че поджимает губы.       Макао пристально смотрит на Че, не прилагая никаких усилий, чтобы скрыть свое зарождающееся осознание.       — А этот супер таинственный неизвестный человек знает, что ты писал для него песню? — давит Макао, и его интерес и удовольствие явно задеты.       — Она не для него, — парирует Че, — она для меня. И я все равно собираюсь переписать припев.       Макао медленно кивает. Че чувствует напряженность его взгляда даже в темноте.       — Между вами что-то произошло, — говорит Макао. Это не вопрос, — ты странно себя ведешь.       — Ничего не произошло, — отвечает Че.       — Я тебе не верю.       — Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?       У Че начинает сдавливать горло.       Образ Кима со вчерашнего утра возвращается к Че, одетый как Вик, такой осторожный, настороженный и неожиданно обнадеживающий.       Че чувствует легкое головокружение. Его руки все еще дрожат.       — Хорошо, — говорит Макао, — на самом деле была еще одна причина, по которой я искал тебя. У меня есть, эм, кое-что для тебя. Если ты хочешь. После всего, что произошло, мне показалось, что может быть…       Макао останавливается.       — Позволь начать сначала. Ты собираешься поужинать завтра… Ну, я полагаю, сегодня вечером?       Внезапная перемена в тоне Макао выводит Че из его мыслей. Че кладет свою гитару на одеяло у их ног.       — Так и есть. С каких это пор ты приносишь мне то, что не является выпивкой или наркотиками? — осторожно спрашивает Че.       — Откуда ты знаешь, что это не так?       — Потому что ты бы не вел себя так подозрительно, если бы это были: выпивка или наркотики.       Макао прищуривается на Че на секунду.       — Это странно, оскорбительно и все же справедливо.       Макао выглядит немного нервным. Он ерзает. Он делает глубокий вдох.       — Ты в порядке? — медленно спрашивает Че.       — Конечно, я рад, не будь дураком, — слишком быстро отвечает Макао.       — Хорошо, — терпеливо говорит Че.       Че кладет гитару обратно на колени, рассеянно проводя кончиками пальцев по шероховатым краям струн, которые торчат вокруг клавиш настройки.       Над горизонтом проносится самолет, красные и зеленые огни окрашивают туман вокруг него. Че задается вопросом, находится ли его брат вместе с Кинном на борту или они все еще где-то там, летят по затянутому облаками небу.       Макао не требуется много времени, чтобы подобрать нужные слова.       — Когда мне было двенадцать, — начал Макао, — папа привел меня на мой первый ужин с дядей. Я просто молча сидел и слушал. Я все еще так делаю в основном. На самом деле я не очень-то участвую во всем этом.       Че кивает. У него сложилось такое впечатление о Макао — что он просто хочет учиться, веселиться и заниматься своими делами вдали от семьи. В этом смысле Макао немного напоминает Че Кима.       Макао просто хочет жить свободно.       Но никто в этой семье никогда по-настоящему не получал такой привилегии, верно?       — Прежде чем мы вышли из дома в тот вечер, — продолжает Макао, — Пи отвел меня в сторону. Он сказал, что каждый, кто сидит за этим столом, становится частью чего-то большего, хотят они этого или нет. Потом он подарил мне фамильное кольцо и сказал, что я никогда не должен его снимать, потому что оно защищает меня.       Макао засовывает правую руку в карман, затем протягивает ее Че.       На ладони Макао покоится золотой перстень Терапаньякун, узор на котором потемнел от времени и износа.       — Я думаю, сейчас тебе тоже нужна такая защита, — говорит Макао, — оно должно быть у тебя.       У Че холодеют уши, пульс учащенный и неконтролируемый. Его взгляд скользит по безымянному пальцу Макао, где все еще покоится его обычный золотой перстень.       Че делает глубокий вдох.       — У тебя их несколько? — спрашивает Че, немного сбитый с толку.       — Да, — отвечает Макао, — мы — младшее поколение, поэтому мы оба унаследовали перстни от нескольких родственников. У меня есть два. У Пи тоже два, теперь, когда папы не стало. Эти немного менее декоративны, чем перстень главы, который носит Порш.       — Ой, — Че смотрит на перстень в руке Макао. Че протягивает руку и дотрагивается до его края. На удивление тепло.       Че задается вопросом, кто должен был умереть, чтобы это закончилось здесь.       Че не уверен, стоит ли ему спрашивать.       — Ты уверен? — тихо спрашивает Че.       — Это я должен спрашивать тебя об этом, — отвечает Макао. — Надеть его на ужин будет таким же заявлением, как и не иметь его вовсе. Дядя в любом случае заметит. Это зависит от тебя.       — Я… Не знаю, — тихо говорит Че.       Че думает о тех случаях, когда ему хотелось обладать таким же авторитетом, как и Макао, когда они ходили по заведениям семьи Терапаньякун. То, как Макао, как и все остальные члены семьи, может мгновенно менять выражение лица, управлять настроением целой комнаты людей с помощью едва заметной вспышки золота или серебра и пристального взгляда.       Че раньше верил, что это исходит от самих колец, из глубоко укоренившегося уважения к гербу, который простирается по всему городу и за его пределами.       Че больше в это не верит.       Че считает, что это репутация, которую заслужили сами люди.       Че не считает себя достойным носить герб, который символизирует это.       — Тогда прими его пока, — говорит Макао, — подумай об этом. И если ты решишь не надевать его, верни мне сегодня после ужина.       Осторожно, будто перстень может рассыпаться в пыль под его пальцами, Че берет его. Че поднимает его, изучая темные расщелины и углы герба.       Он старый.       Кажется почти кощунственным так небрежно держать перстень в руке.       — Спасибо, — бормочет Че.       — Ты был рядом со мной после смерти папы, Че, — тихо говорит Макао, — это значит больше, чем ты думаешь. Я не скажу, что папа хотел бы, чтобы перстень был у тебя, потому что он был мудаком. Но я хочу этого, а это гораздо важнее.       Че молча кивает. Че помнит, каким был Макао в самом начале. Макао был мрачнее тучи, более склонен к внезапным вспышкам гнева. Макао было больно.       Макао просто нужно было, чтобы кто-то заботился о нем. Кто-то, кто уже не тонул в горе, как было с Вегасом.       Че помнит, как забирал у Макао алкоголь и заменял их водой, как он обычно делал с дядей Атти, застенчиво улыбаясь, когда его ловили. Че помнит эхо дождя в глухом переулке, когда усаживал едва приходящего в сознание Макао на заднее сиденье одной из машин Вегаса, а телохранитель второй семьи приподнял бровь в зеркале заднего вида.       Капли дождя на ветровом стекле отсвечивали зеленым и желтым в свете городских огней. Че до сих пор вспоминает эти цвета каждый раз, когда думает о Макао.       — И все же, — говорит Че, — спасибо.       Макао кивает. Затем его мрачное выражение лица сменяется яркой, обаятельной улыбкой.       — Итак, есть еще какие-нибудь песни, которые ты можешь сыграть для меня, пока мы ждем?       Че морщится.       Че спасает тихий звук его телефона, единственное текстовое сообщение, на котором не стоит настройка «Не беспокоить».       Порш: Приземлились. Иди спать. Увидимся утром.

~*~

      Че слишком долго готовится к тому, что должно быть простым семейным ужином.       Солнце только начинает садиться за горизонт Бангкока. Макао растянулся поперек кровати Че, где они провели почти весь день, играя в глупые игры и крича друг на друга.       Это приятная смена темпа.       Теперь Че снова превратился в комок нервов.       Че знает, что это не должно иметь большого значения, но он никогда раньше не был ни на чем подобном.       Самое близкое, что когда-либо было у Че, — это когда он сам, Порш и дядя Атти умудрялись оказаться дома в одно и то же время, собравшись за кофейным столиком с включенным телевизором после долгих напряженных дней.       Даже тогда это было утомительное занятие — обычно включавшее пижаму, замороженную пиццу и выпуск местных новостей, которые помогали заполнить утомительную тишину между ежедневно повторяющимися вопросами «Как дела в школе?» и «Как дела в баре?».       Они были словно на автопилоте, просто пытаясь выжить.       — Ты прекрасно выглядишь, — стонет Макао, — мы не на красную дорожку идем. Просто будет несколько часов скучной беседы, в ходе которой члены семьи, которые действительно имеют значение, по очереди подвергаются перекрестному допросу со стороны дяди.       Че расстегивает две верхние пуговицы своей шелковой серой рубашки, пытаясь сбалансировать формальный замысел одежды с предположительно более непринужденным контекстом.       — Я думаю, что появление за столом в футболке и шортах для сна все равно вызвало бы неодобрение, — рассеянно отвечает Че.       Че завершает свой образ ниткой таитянского жемчуга, которую подарил ему Танкхун. Смешанные серебристо-серые тона ожерелья хорошо сочетаются с монотонной тематикой его рубашки и угольно-черных брюк.       Шесть месяцев назад Че даже не знал, что существуют разные виды жемчуга. Теперь Че носит нить, которая стоит больше, чем арендованный «Porsche», за который они когда-то с таким трудом платили.       Многое изменилось с тех пор, как мы ужинали за кофейным столиком.       — Хорошо, — разрешает Макао, — конечно, да, давай не пойдем в пижамах.       — Угу, — отвечает Че.       Че думает, что он готов.       Оставим только один заключительный и очень важный штрих.       — Мы куда-нибудь пойдем после? — спрашивает Макао, — отпразднуешь свой первый взрослый ужин?       — Конечно, — соглашается Че. Затем он добавляет:       — Я уже знаю, что мне нужно выпить.       Глубоко вздохнув, Че достает фамильный перстень второй семьи, куда тем утром спрятал его в самом потайном уголке своей шкатулки с драгоценностями.       Че запоздало осознает, что, поскольку он одет полностью в серебристые тона, кольцо из желтого золота будет резко контрастировать с его нарядом, привлекая внимание любого, чей взгляд задержится на Че достаточно долго.       Че смотрит на перстень, теплый и сияющий в его ладони.       — Тебе нужно, чтобы я встал на одно колено и надел перстень тебе на палец? — раздается голос Макао слишком близко у Че за спиной.       Че вскрикивает, испуганно оглядываясь по сторонам.       — Заткнись, — шипит Че, — мне позволено нервничать, ясно? Обещаешь, что не дашь мне сказать какую-нибудь глупость?       Макао ухмыляется.       — Просто делай то, что делаю я, или вообще не разговаривай. Давай, Золушка. Мы не хотим опоздать.       Глубоко вздохнув, Че выходит из своей спальни после Макао. Че заходит в лифт и надевает золотой перстень на безымянный палец правой руки.       Все в порядке.       Все хорошо.       Двери лифта уже почти полностью закрылись, когда пара накрашенных черным ногтей просовывается между ними, серебряные кольца звякают о металлическую поверхность.       Че застывает, сцепив руки за спиной. Двери снова открываются.       Че сознательно удерживает свою челюсть от отвисания.       Даже Макао издает негромкий возглас удивления.       Ким выставляет себя напоказ.       У него подводка для глаз с небольшими стрелками и немного бирюзовых теней для век.       В глазах Кима появился непривычный блеск, обусловленный не только косметикой. Че требуется секунда, чтобы осознать, что он надел бледно-серые контактные линзы, которые делают ярче его обычно темные радужки.       Не говоря ни слова, Ким заходит в лифт и поворачивается, чтобы встать рядом с правым плечом Че, напротив Макао.       Двери закрываются.       Лифт медленно поднимается вверх.       Ким одет в тонкий серый пиджак от костюма. Не похоже, чтобы под ним была надета рубашка.       Еще тяжелый серебряный чокер.       Че изо всех сил пытается отдышаться.       Что за хрень происходит?       Ким, стоящий рядом с Че, смотрит вперед, на зеркальные золотые двери. Его взгляд тревожно пронзителен, даже в позолоченном отражении.       — Порче, — вежливо здоровается Ким.       Из-за макияжа трудно разобрать выражение его лица. Че задается вопросом, сделал ли Ким это нарочно.       — Пи’Ким, — отвечает Че напряженным голосом.       Че не уверен, что еще сказать. Че не знает, как разговаривать с Кимом, не вызывая в своих словах боли. Че думает, что, возможно, сейчас им следовало бы перерасти это, но он не знает как.       Они втроем стоят в тишине, все смотрят вперед. Воздух вокруг них кажется тяжелым, липнущим к плечам и груди Че, как влажность перед дождем.       — Ты чувствуешь себя лучше? — в конце концов спрашивает Ким, пока пролетают этажи.       Краем глаза Че видит, что Ким смотрит точно на него. Че не может заставить себя оглянуться назад.       Его сердце бешено колотится о грудную клетку.       Мне нужно, чтобы ты ответил мне, детка.       Че дрожит. Обида скапливается у него в животе, скручиваясь там, где она смешивается с теплым, как мед, воспоминанием о Киме в пижаме.       Наконец Че снова смотрит на Кима. Их взгляды встречаются, этот сверхъестественно яркий взгляд проникает в Че, как свет проникает в тень.       Ким наблюдает за Че с завуалированным, прилежным любопытством. Ким наклоняет голову с неизменным выражением лица, неотрывно глядя в глаза Че.       Ким великолепен. Это сбивает с толку. Взгляд Че задерживается на толстом серебряном чокере, затем опускается ниже, чтобы проследить за гладкой обнаженной грудью Кима до лацканов его пиджака.       Медово-теплые воспоминания кипят от жара в животе и превращаются в расплавленное желание.       К удивлению Че, это гораздо приятнее сочетается с его непрекращающимся гневом. Че чувствует, как это приливает к его щекам розовым румянцем, упрямым, разочарованным и нуждающимся.       Губы Кима приоткрываются. Его пристальный взгляд блуждает по лицу Че, надежда зажигает огонь в его взгляде.       Ким нерешительно поднимает руку, задумчиво задерживаясь над темными жемчужинами, которые украшают ключицы Че, явно выражая свое желание прикоснуться.       Че отдергивается и снова обращает свое внимание на позолоченные двери лифта.       — Я в порядке, Пи’Ким, — быстро отвечает Че.       Ким вздыхает. Он опускает руку.       — Хорошо, — тихо говорит Ким, — это хорошо.       Че закрывает глаза. Суматоха в его желудке снова становится кислой. Это немного похоже на панику. Че делает глубокий, медленный вдох и засовывает руки в карманы.       Слева от Че Макао тихо кашляет.       Они, должно быть, уже почти приехали.       Че презирает этот лифт.       Че открывает глаза и медленно поворачивает голову влево, чтобы увидеть, что Макао уже смотрит в его сторону. Взгляд Макао подозрительно перебегает с Че на Кима.       — Что за хрень? — спрашивает Макао.       Че сжимает челюсти, жалея, что не знает никакого способа сдержать румянец. Че начинает испытывать легкую клаустрофобию.       Звон.       Наконец-то, блядь.       Че выскакивает из лифта, как только двери открываются, едва не сталкиваясь с Поршем.       — Вот ты где, — говорит Порш, поддерживая его. Затем выражение его лица меняется на озабоченное, — что не так? Все в порядке?       — Хм? — щебечет Че. Че чувствует легкое головокружение. Костюм Порша правда хорош — бархатный, темно-зеленый, с золотыми вставками, которые идеально сочетаются с его фамильным перстнем. Че беспокойно теребит свой собственный перстень в кармане, все еще украдкой спрятанный от посторонних глаз, — да. Все хорошо.       — Все здесь, — замечает Порш глядя мимо него, — все хорошо рассчитали время. Давай пойдем. Я уверен, что большой человек будет здесь с минуты на минуту, а он не любит, когда его заставляют ждать.       Че идет за Поршем в столовую, не оглядываясь, чтобы посмотреть, идут ли за ними Ким с Макао.       В итоге Че оказывается между Поршем и Макао. В конце стола слева от них Кинн сидит по правую руку от Корна, а Ким сидит напротив, его мраморная маска прочно закреплена на месте. Танкхун, Пит и Вегас сидят по другую сторону стола.       Че рад, что напротив него сидит Пит. Сидеть прямо напротив непрекращающейся болтовни Танкхуна или угрожающих взглядов Вегаса — и то, и другое выводило Че из себя.       По крайней мере, с Че никто не разговаривает, если не считать случайных кивков и ухмылок от Макао. Остальные члены семьи заняты обсуждением квартальных продаж травяных ингаляторов, а Че не настолько храбр или глуп, чтобы спросить, обсуждают ли они что-то еще.       Че складывает руки под столом и слушает.       Че сидит так до тех пор, пока не подают первое блюдо, прежде чем он поймает пару глаз, исподтишка рассматривающих издалека его перстень.       К удивлению, это Танкхун.       Танкхуну хватает самообладания, чтобы снова опустить взгляд на свою еду, когда Че ловит его. Он прячет застенчивую, понимающую улыбку в салфетку.       Затем Че бросает взгляд направо, на Кима.       Ким, который беззастенчиво смотрит на руку Че с пустым выражением лица. Когда Ким замечает, что Че смотрит в ответ, его взгляд поднимается, чтобы встретиться с взглядом, темный и расчетливый, будто Ким уже прикидывает, откуда у Че могло взяться кольцо.       Че снова отводит взгляд.       Танкхун громко фыркает.       За столом воцаряется тишина, все взгляды устремляются на старшего брата Терапаньякуна.       — Не смотрите на меня, — усмехается Танкхун, глядя мимо Пита туда, где сидит Вегас, — это вон тот кретин, который только что позволил такой глупости сорваться с его губ. Почему его вообще до сих пор приглашают? Он пытался убить нас, говорю на случай, если вы все забыли.       Вегас закатывает глаза.       — Опять? — стонет Макао.       Следующие пять минут Танкхун затевает со всем столом спор о присутствии Вегаса, пока все до единого не забывают, что Танкхун вообще смеялся.       Или что Вегас вообще ничего не говорил.       Че недоверчиво наблюдает за тем, как все происходит.       Он знает, осознает Че.       Танкхун смеялся над Кимом или, может быть, над Че, но определенно не над Вегасом.       Он смеялся над ними.       Че смотрит мимо Танкхуна на Кима. Ким пристально смотрит на Танкхуна прищуренными глазами. Ким выглядит так же, как чувствует себя Че, — возмущенным.       Итак, Ким знает, что Танкхун знает.       Все остальные сейчас говорят о доставке хлеба. Че не знал, что семья даже хлеб продавала. Че снова думает, что это может быть какое-то общее кодовое слово.       Че оглядывает сидящих за столом.       Все ли знают?       Нет, Порш определенно не знает. Порш немедленно заявил бы Че о подобных слухах.       А это значит, что Кинн, вероятно, тоже не знает.       Вегас знает, а это значит, что Пит, вероятно, тоже знает.       Остается только Корн.       — Порче, — голос Корна выводит Че из его мыслей, — я так понимаю, вы с Кимом живете на одном этаже уже несколько недель. У вас наладились отношения?       Пульс в теле Че с ледяным скрежетом замирает.       Че поднимает глаза.       У Че кружится голова.       Они просто говорили о хлебе. Какое это имеет отношение к тому, что Че и Ким живут на одном этаже комплекса?       Выглядит так, если бы Корн читал мысли Че.       Че не думает, что у него пока есть хоть какое-то представление обо всем этом.       Что Че знает, так это то, что напряженность между ним и Кимом определенно не касается Корна.       Че бросает взгляд на Кима. Глаза Кима устремлены в потолок, его челюсть напряжена. Ким внезапно выглядит… Очень раздраженным.       — Папа, — вмешивается Ким, — в самом деле, в этом нет необходимости…       — А-а-а, — шикает Корн, — я спрашиваю Порче.       Жар приливает к щекам Че. Ему не нравится быть вот так в центре внимания.       Ким демонстративно больше не смотрит на него. Вместо этого он смотрит вниз, на стол, зациклившись на своей нетронутой еде.       Че бросает взгляд на Порша, который просто ободряюще улыбается ему, совершенно не обращая внимания на дико неудобное положение, в котором оказался Че.       — Пи’Ким — он… Очень скрытный человек, — говорит Че, с болью осознавая, что по крайней мере половина сидящих за столом прекрасно осознает его уклончивость, — у нас не было возможности часто видеться друг с другом. Хотя мне очень нравится его музыка.       — А, — признает Корн, — значит, ты знаком с тайной личностью моего сына. Поклонник?       — Папа, — стонет Ким, — это не секретная личность. Оставь его в покое.       Танкхун, сидящий напротив, издает тихий воркующий звук.       Че хочет умереть. Че задается вопросом, не стоит ли ему начать пользоваться тональным кремом, чтобы скрыть свой постоянный румянец. Че надеется, что, по крайней мере, для Порша и Корна это покажется не более чем заиканием давнего поклонника, пораженного звездой.       — Фанат, — слабым голосом повторяет Че, — да, я думаю, что так.       Порш успокаивающе похлопывает Че по колену под столом.       — Если бы он только знал, — думает про себя Че в полубреду.       — Значит, ты не будешь возражать, если Ким останется еще на несколько дней, правильно? — спрашивает Корн с дружелюбной улыбкой.       По какой-то причине волосы на затылке Че встают дыбом.       Ким снова уставился в потолок, выглядя раздраженным, будто он уже сотни раз заводил этот разговор. Ким скрещивает руки на груди.       — Сначала это был его дом, — политически говорит Че, — мне бы и в голову не пришло вытеснять его оттуда. Что-то не так?       Это кажется правильным ответом, по крайней мере, с точки зрения Корна. Ким громко вздыхает. У Че такое чувство, что его только что невольно использовали как пешку в споре, к которому он не имеет никакого отношения.       — Видишь, Ким? — тепло говорит Корн, — не о чем беспокоиться. Порче не возражает. Тогда все улажено.       Ким потирает виски.       — Папа, — жалуется Ким, — я скучаю по своей собственной постели. И я уже собрал свои вещи.       Ким говорит как плаксивый подросток. Это та сторона Кима, которую Че никогда раньше не видел.       Че почти улыбается.       — У тебя есть своя кровать, — твердо отвечает Корн, — прямо здесь, в этом доме. Если ты так решительно настроен, можешь послать кого-нибудь за своим матрасом.       Ким закатывает глаза.       — Тебе не кажется, что это немного драматично?       — Да, я знаю, — отвечает Корн, — я рад, что ты согласен.       Ким изучает свою еду с таким вниманием, будто никогда раньше не видел лосося. Через мгновение его взгляд поднимается и встречается с взглядом Че через стол. Ким тут же снова отводит взгляд, снова сосредоточившись на том, чтобы разложить содержимое своей тарелки на маленькие кучки.       Ким похож на отруганного ребенка, которого застукали за истерикой.       Ким даже немного надулся.       Это довольно мило.       По крайней мере, Че подумал бы так, если бы он все еще не кипел от неразрешенного разочарования из-за горячего и холодного характера Кима и хронической неспособности извиниться за что-либо, что имеет большое значение.       Корн переключает свое внимание через стол на Вегаса.       — Расскажи мне о том, что происходит с твоими маршрутами. Я слышал, там были какие-то проблемы.       — Произошел скачок несанкционированных продаж метамфетамина, — начинает Вегас, — мы думаем, что дистрибьютором может быть та же самая команда, которая продолжает вмешиваться в наш импорт. У нас есть несколько агентов в штатском, которые этим занимаются.        Метамфетамины, размышляет Че. Это определенно не код.       После этого разговор продолжается. Че ничего не говорит до конца вечера, вместо этого теряясь в бесконечном хороводе Корна и Кима, разбирая их слова по частям, будто пытается разобрать песню.       Че чувствует только облегчение, когда наконец убирают последнюю тарелку. Че выскальзывает в коридор вместе с Макао и всеми остальными, оставляя Корна наедине с Кинном и Поршем, как, по-видимому, принято.       — Порче.       Че замирает, услышав свое имя у себя за спиной.       Макао оглядывается назад и закатывает глаза.       — Пять. Минут, — четко говорит Макао, — я собираюсь найти Бига и попросить подвезти меня. Я знал, что мне нужно было взять мотоцикл.       — Скоро увидимся, — бормочет Че.       Че медленно поворачивается лицом к Киму.       Они стоят одни в коридоре.       — Что? — спрашивает Че. Вопрос звучит немного более резко, чем он хотел.       Ким вздыхает. Его взгляд блуждает, рассматривая все, кроме Че, пока, наконец, не останавливается на нем и непоколебимо не встает на место.       — Мы можем… Поговорить? — спрашивает Ким.       Че колеблется.       — Сейчас? — спрашивает Че.       Тяжелый чокер на шее Кима поднимается и опускается в такт его дыханию. Че задается вопросом, каково это — скользить кончиками пальцев под ним, задается вопросом, теплая ли кожа в ямочке на шее Кима от тепла его тела или прохладная от серебра.       — Я надеялся, что, может быть… — начинает Ким.       — Кхун Ким.       Кима прерывает глубокий, ровный голос, доносящийся от двери в столовую.       — Что? — огрызается Ким почти тем же тоном, каким Че обращался к нему всего несколько мгновений назад.       — Ваш отец попросил вас встретиться с ним в его кабинете после ужина, — спокойно говорит Чан.       — У меня сегодня вечером шоу, — отмахивается Ким.       — Он настаивает.       Ким поджимает губы. Ким поворачивается и пристально смотрит на Че, игнорируя нетерпеливый хмурый взгляд Чана.       — Могу я встретиться с тобой завтра? — спрашивает Ким.       — Я не знаю, — хочет сказать Че.       С бьющимся в горле сердцем и трясущимися руками в карманах Че кивает.