Азавак

Просыпаться задолго до будильника и прижимать к себе горячего, полуголого, липкого от сонного пота под общим одеялом — странно. Арчи все ещё не привык. Арчи все ещё каждый раз слегка охуевает, продирая глаза и чувствуя вжатый в шею идеальный профиль первостатейного придурка. Матвей по ночам — тот ещё сраный торнадо. Шов на бедре его не сильно, видать, беспокоит. Он успевает сделать несколько полных оборотов вокруг своей оси, пока уснет, а уже спящий шароебится по всей кровати и по Арчи, только успевай отлавливать в сантиметре от края и подтаскивать к себе вплотную. Чаще всего рыжий спит, почти взобравшись на соседа по койке. Закинув на него руку-ногу, не особо считаясь с тем, что колено на чужих яйцах равноценно объявлению войны и приглашению к ебле. Арчи частенько просыпался посреди ночи со стояком и пялился в черный потолок, пережидая, пока спадет напряжение и опять навалится спасительная дрема. Сейчас вот док впервые осознает, что можно не только лежать и изображать монашку в обмороке. Можно гораздо больше: уложить лапу на подтянутую упругую задницу, ткнуться носом в багровые волосы. Матвей ещё спит и от того обманчиво податливый. В объятиях он совсем не похож ни на кого, с кем раньше спал Арчибальд. Длинная шпала почти с него ростом. Тело — сплошные мышцы и охуенно выточенный рельеф. Пахнет хвойным шампунем, табаком и его любимым чаем. Где-то на самом краешке мускусным, терпким потом. От того, что Матвей тесно прилип щекой к его шее, ее покалывает рыжей щетиной, которую Арчи будет потом аккуратно скоблить, когда они проснутся. Никогда еще бритье не было таким возбуждающим и эстетичным. То, как Матвей вскидывает голову, подставляясь под лезвие, — отдельный вид наслаждения. Это утро точно особенное. Этим утром можно с чистым сердцем запустить лапу под черные плавки спящего парня и помять там все, погладить, едва уловимо задевая кожу короткими ногтями. Есть, конечно, шанс, что рыжий с сонных глаз двинет ему гипсом в зубы, но соблазн слишком велик и стоит некоторого риска. В ответ на непрошенную ласку Матвей, не разлепив даже глаз, вместо попытки отпиздить дока, лениво трётся пахом о его бедро, повыше закинув ногу на татуированную тушу сожителя, ворчит сонно, но без лишней агрессии: — Арчи, блядь, а можно меня не доебывать в такую рань? При этом утренний стояк приветливо тыкается головкой в тазовую кость и явно с хозяином не согласен. — Можно, детка. Но нам через пятнадцать минут все равно подниматься, гулять с Анубисом. Заодно тебя кислородом надышим. Вчера вечером после ужина, старательно игнорируя все произошедшее за день, кроме факта наличия щенка в квартире, они договорились погулять с азаваком вместе. Идея казалась отличной. Вчера. В без пятнадцати шесть утра, когда за окнами ещё сонно моргали желтыми зенками фонари и сквозь глухую темень липы царапали скрюченными ветками стеклопакет, энтузиазм из рыжего улетучился, слёзно обещая вернуться к обеду. Если, конечно, пирсингованная красота проснется к тому времени. Арчи уже интенсивнее пожамкал теплое полупопие, вполне логично предполагая, что все мыслимые и немыслимые порывы у Матвея зарождаются именно там. Был шанс стимулировать активность парня. — То-очно… — страдальчески простонал рыжий, старательно пытаясь зарыться в шею мужчины поглубже, поддев макушкой бородатый подбородок и стиснув загипсованными ручищами необъятно широкую грудь своей постельной грелки. — Ёбаный пёс и ёбаная прогулка. Вот нахуя такое дарить, а? Колечки с бриллиантами и шампанское с букетом надувных шаров уже не в моде? Как твоя содержанка, я требую классических подгонов. Нахуй всякую экзотику вроде бедуинских гончих псов и отжимания любимых байков. Сонный Матвей оказался прелесть каким ворчливым и податливым. Лип, сопел, неосознанно подмахивал задницей на поглаживания. Послушно терся утренней эрекцией о разукрашенное татуировками бедро. И пытался избежать неизбежного с энтузиазмом нерадивого школьника, желающего откосить от занятий. — Он же тебе понравился, — журит сонного парня док. Медленно тянет с него трусы вниз, задумчиво так. Как-то даже с сомнением. Словно взвешивая в голове все за и против. Стоит ли все доводить до очередной взаимной дрочки? Или отложить на потом? Хотя на самом деле просто осторожничает, чтобы не спугнуть сонную негу со своего партнёра. — Это было вчера. А сейчас мне нравятся подушка и одеялко. Су-ука! Почему в такую рань! Блядь! Грабли убрал! Если мы сейчас начнём, хуй тебе, а не прогулка. Я тогда точно вырублюсь, и будешь сам гулять с этим лысым уебищем. Ворчащий Матвей все-таки отодрал себя от того, что ему так нравилось: от подушки, от одеяла, от теплого Арчи, позволяющего на себе спать, будто родился только для этой цели — чтобы быть удобной эргономически-идеальной прослойкой между Матвеем и матрасом. Вместо чего-то приятного, на что уже настроился док, они тащатся в ванную. Рыжий явно мстит за раннюю побудку и выебывается больше обычного. Кривит рот, фырчит, отворачивается от попыток попробовать его горьковатые сухие губы. Позволяет себя отмыть и побрить сразу после того, как зубы были тщательно вычищены. Для этого рыжий разевает пасть, чтобы Арчи забрался в нее щеткой, отполировал набор металлокерамических имплантов. Только после этого док умудряется притиснуть вредного ублюдка к умывальнику, поймать пальцами за подбородок и поцеловать, проверяя языком качество проделанной работы. Рыжий стал первым человеком, зубную карту которого Арчи изучал так близко и тщательно — каждый день по паре раз, следя за гигиеной чужого рта и в него же забираясь языком, чтобы ласкать всегда прохладную бусину пирсинга и задабривать сучий нрав. Чтобы привыкнуть его целовать, прихватив пыхтящего от недовольства придурка за затылок, дабы тот не свинтил до того, как старательный ветеринар скажет ему «Доброе утро» привычным для них способом, понадобилось совсем немного времени. Теперь уже так естественно прижимать его к себе и гладить по напряженной спине. Оказывается, мир меняет все законы своего существования так легко, стоит встретить именно того человека. Они гуляют с Анубисом. Сонный Матвей тоскливо смотрит на каждую закрытую кофейню и токсичит сквозь зубы. Сутулый, в отличие от горделиво вышагивающего на тонком поводке пса. Нахохлившийся, как разбуженный среди дня сыч. Он плюется прицельно в белую полосу тротуарного бордюра, выдавая многолетнюю практику, наработанную по приморским подворотням, пинает носками ботинок опавшие за ночь листья как своих кровных врагов. Следит краем глаза за попытками щенка намотать поводок вокруг ближайшего столба и удавиться в пылу собственного энтузиазма. Сам Матвей может удавиться только рукой Арчи, которую док время от времени укладывает на его плечи и подтаскивает комок сонного недовольства к себе поближе. Под бок. Вплотную. Чтобы целовать в бледно-белую скулу и тереться носом о влажные от тумана волосы. Так теперь будет всегда, — блаженно понимает Арчи, наслаждаясь хмурым совместным брожением по улочкам-коматозникам, улыбается широко и радостно. Ему нравится идти по пустым тротуарам сонного осеннего города с сонным осенним Матвеем, обнимая его за опущенные плечи и щекоча бородой гладковыбритую щеку, в частых попытках поцеловать недовольное всем миром чудо хоть куда-то на ходу и вскользь игнорируя процеженные сквозь зубы маты и попытки пересчитать себе ребра острым локтем. Арчи оказался прав. С того первого раза все становится иначе. Они так похожи на настоящую семью, что временами окатывает иррациональным страхом. Ведь совместные пробуждения, завтраки, прогулки могут оборваться так же внезапно, как начались. Единственная незначительная деталь может изменить все. Появление щенка превратило спокойное существование на одной территории в настоящий перечень ритуалов и обязанностей. Они просыпались теперь на час раньше. Нарезали круги по кварталу, едва поспевая за непрерывно радостными Нубом. Матвей очень быстро перестал выворачиваться из-под руки дока. Док привык брать с собой термос кофе, чтобы отвадить парня тоскливо заглядываться на кофейни. Купленную за кучу бабок цепь на Анубиса никто даже не попытался нацепить. Уже к вечеру того памятного первого дня Арчи заказал специализированный поводок и перевязь к нему, кучу сопроводительного добра для нового обитателя их дома. Ему безумно нравилось просыпаться рядом с Матвеем, которого можно трогать везде и перетаскивать на себя полностью, ещё сонного и горячего ото сна, подхватив под упругую задницу и ткнувшись лицом в пахнущую хвоей шею, ждать пока он очнется до конца. Больше не приходилось стыдливо избегать интимных прикосновений в душе. Больше не нужно соблюдать неписаные правила приличия. Попривыкнув вставать рано, Матвей меньше ерепенился и ворчал только для виду. Арчи казалось, как-то так и должен выглядеть медовый месяц. То, что рыжий — мстительная скотина и никогда не остаётся в долгу, Арчи из виду упустил. Спустя неделю, поднимаясь наверх по лестнице, получив от сожителя орущий стикер в мессенджере, он не ждал ничего дурного. В конечном счете, максимум Матвея — пиздеть матами сквозь зубы и пытаться цапнуть за плечо во время утренних домогательств. Так искренне считал Арчи, открывая дверь, открывая коробку, на которую кивнул башкой ждущий его парень, открывая глаза в свой личный, уже почти забытый ужас. Оглушительный, словно сдетонировавший взрыв-пакет в судорожно стиснутых объятиях. *** В последнее время скучающий почем зря Матвей повадился что-то там тыкать на своем ноуте. Получалось херово и медленно, но вполне достаточно, чтобы послать смешную рожицу в мессенджере или заказать что-то онлайн. Желание ответить Арчибальду на охуенный подарок, ставший причиной каждодневной побудки затемно и брожения под ручку с татуированным амбалом вечерами, стало почти навязчивым. С одной стороны, ему все нравилось. Особенно охуевшие взгляды прохожих на попытки дока приобнять Матвея на приморском бульваре под желтушным фонарями и ощущение невысказанного мата ото всех, кто стал свидетелем этих потуг с жертвой непрошенной нежности включительно. С другой, благодарность — штука обязательная в понимании рыжего, особенно за такой проблемный подгон, как гиперактивный, вечно радостный, постоянно голодный и лезущий лизать рожу щенок. Матвей понимал предъяву Арчи о том, что Нуб и его хозяин похожи. Оба рыжие, оба с придурью, оба требуют внимания и хозяйской руки. Вот только по характеру азавак оказался точной копией Арчибальда. Такой же лезущий со своей неисчерпаемой нежностью, игнорирующий мат и попытки его отпихнуть, счастливый с нихуя и с него же активный. Подобрать что-то под стать этому бедствию оказалось сложно. Но Матвей парень находчивый, он погуглил. Подарок оплатил онлайн. Надиктовал голосовухой инструкцию курьеру о том, что принести посылку нужно к задней двери со двора, а не через парадный вход. Дождался. Открыл, надавив на ручку локтем. Курьер оказался совсем зелёным и перепуганным. В мокрой ветровке кричащего лимонного цвета. В кепке с лого компании. Из-под козырька на Матвея таращились голубые-голубые, полные ужаса блюдца широко распахнутых глаз. Из дощатого ящика с сеткой-рабицей сверху доносилось демоническое рычание, как аккомпанемент к немой сцене. Дивные рулады огласили коридор. Курьер икнул, Матвей охуел. Безымянный монстр в коробке ударил по сетке лапой и зарычал ещё активнее. — Куда поставить? — пропищал курьер в полной панике, моля взглядом пощады у заказчика живой посылки из преисподней. «В центр пентаграммы», — думал уже сказать Матвей, но в последний момент пожалел расшатанные нервны пацана и просто кивнул вглубь коридора. — Вон там, у стеночки. Сейчас придет хозяин этого пушистика Вельзевула и распакует счастье. А то у меня лапки. Рыжий показал гипсы, словно их можно было не заметить, имея в организме работающие глаза. Понаблюдал за тем, как курьер сгружает внушительных размеров ящик куда велено и быстро сваливает. Оставшись наедине с покупкой, Матвей заглянул в коробку Зла. Коробка в ответ уставилась парой отсвечивающих адским пламенем жёлтых огоньков из полумрака дощатой тюрьмы. — А на сайте писали, ты очень контактный и любишь руки. Чудище в ящике зловеще уркнуло басом, недвузначно намекая, что руки оно любит исключительно на завтрак, а на обед и что-то повнушительнее сойдёт. Тяжело вздохнув, рыжий пошел на кухню, вызывать адресата подарка наверх. *** Запах мокрой шерсти забивает нос, едва он переступает порог квартиры, вырывая из привычной реальности, словно щелчок гипнотизёра. — Сюрпри-из! — лучезарно улыбаясь, кричит Матвей и тянет дока поближе к источнику запаха. Арчи втянул воздух сквозь сжатые зубы и все-таки открыл крышку в тупой детской надежде, что это не оно, пытаясь убедить себя, что там, внутри, что-то другое. Енот-куница-собака. Не то, чего он боится. Не то, от мысли о чем ещё на пороге бывшего таким уютным и комфортным жилья колени превратились в обваренные кипящим свинцом болванки. Мокрая шерсть и неторопливое шевеление. В полумраке прорисовывается буро-полосатая морда. Стоило открыть клетку — наружу вырвалось худшее из возможных существ. Мокрый кот. Огромный палевый мейн-кун. Тяжёлый, словно кувалда. Он спружинил от пола, мазнул по ногам Арчи мокрым хвостом и унесся вглубь коридора под заливистый смех Матвея. — Бля! На сайте его описывали как плюшевый комок милоты. А по ходу продали кота Кроули. Ты видел эту тушу? Мутант, а не кошак! Он тоже мне тебя напомнил. Подарок за подарок! Голос парня звучит где-то фоном, глубоко и далеко. За него трудно ухватиться. Арчи отступил на шаг, пытаясь дышать неглубоко, ритмично и часто. Срываться нельзя. Он как-то научился работать с котами в клинике. Но в кабинете все проще. Там животное по-другому пахнет и остаётся сухим. Мокрая кошачья шерсть — ужас, который его преследовал годами. Ужас, с которым не смогли справиться ни специалисты, ни терапия, ни препараты. Забитый в подкорку. Задавленный, как костный стафилококк. Тошнотворный. Ужас вспухает в лёгких гангреной. Жрет изнутри, причмокивая. Чавкает, обрывая жилы и оковы самообладания. Арчи отступает до тех пор, пока не натыкается спиной на стену. Пережимает горло и рот окоченевшими враз руками. Захлебывается немым воплем и сам себя пытается придушить, чтобы наружу не вырвалось то отвратительное, протухшее, вызревшее безумие, которое годами набухало под ребрами. — Арчи? Голос Матвея сквозь тошнотную вату и белый шум. Собственный пульс глушит набатом, и знакомое лицо с токсично-зелеными глазами плывет, теряя фокус. Арчибальд чувствует твердые гипсы на плечах, пытается сфокусироваться на привычном приятном ощущении. Но не срабатывает! Не помогает! Ужас накатывает с новой силой. — Арчи, блядь! Что с тобой!!! Крик совершенно чужой. Сложно его ухватить. Движение в пространстве смазывается и больше напоминает падение. Матвей его куда-то тащит, плюется матом, подныривает под руку, перенимая на себя часть веса. Открытая с ноги дверь. Общая спальня, как размытый акварельный рисунок — контуров почти не различить. Арчибальду остаётся только хрипеть, давясь воздухом, и путаться в собственных ногах, балансируя на грани припадка. — Давай. Давай еще чуть-чуть. Голос Матвея полон паники и сострадания. Его можно прикладывать к ранам, как целебную припарку. Можно наматывать на кончики пальцев шелковыми нитками тепла и впитывать в себя, чтобы не сойти с ума окончательно. — Норм, — глухо рычит док. — Сейчас пройдет. Лгать любимому неприятно, но это лучше, чем окончательно расклеиться. Арчи позволяет засунуть себя головой под кран в рукомойнике. Шипит от ударившей по загривку холодной струи. Мокрое пятно расползается по спине и плечам. Вода течет за шиворот, и мужчина покорно терпит, пока действительность не становится отчётливо слышимой. Только после этого он разрешает себе сползти на пол, наконец-то умудрившись вдохнуть достаточно глубоко. Во рту горьким налетом горит желчь. Матвей мгновенно прижимается вплотную. Едва док успевает усесться на коврик, привалившись спиной к шкафчику под умывальником, как парень седлает его ноги, заглядывает в лицо. — Арчи, что это было, сука? Матвея трясет, и он совсем не старается это скрыть. Сложился в три погибели, уперевшись коленями в пол. Ссутулился, прижавшись лбом к мокрой ключице, и говорит, едва ворочая языком. Отвечать ему, такому разбитому, сложно. Даже если молчание душит не хуже собственной пятерни поверх кадыка. — Я плохо реагирую на котов. Особенно мокрых. Особенно на своей территории. В работе как-то уже попривык, но не дома. Сразу же накрывает. Наверное, следовало сказать о своей особенности раньше? Наверное, подробности своего прошлого не стоило скрывать. Но шанс подобного стечения обстоятельств казался мизерным. Кто мог догадаться, что рыжий притащит кота? Откуда он его взял? Почему именно кот? Да ещё мокрый. Арчибальд сжал в объятиях неподатливое долговязое тело. Привычные перекаты мышц на широкой спине под пальцами успокаивают. Гладить напряжённые лопатки и плечи, коротко прихватывать ладонями узкую талию. Матвей концептуально прекрасен. Настолько идеально скроен, что наслаждение этим перекрывает даже остатки панической атаки. Или, может быть, дышать легче, потому что нос забит запахом его кожи и привкусом огненных волос на языке. Арчи сам не заметил, когда и как начал целовать прохладный влажный висок и успевшие заметно отрасти пряди насыщенно красного цвета. — С-сука! Плохо реагирую, это: «Фу, какая мерзость, убери!», а не тот пиздец, что ты тут исполнял. Арчи, дорогой, тебе никто не говорил, что ты мудак? Значит, буду первым. Ебал я в рот такие секретики! Живо мне все объяснил, тварина припадочная, пока я тебя в умывальнике не утопил из чистого сострадания! Сечешь? Матвей испугался, и это ощущалось до сих пор. В нервном дыхании и чудовищно цепкой хватке, которой парень обнял бычью шею татуированного до кончиков пальцев ветеринара. За Арчи так никто никогда не цеплялся. Ощущение этих удушающих объятий исцеляло получше всех многих часов у психотерапевта и горстей таблеток, призванных примирить Арчибальда с собственным прошлым. — Ну все. Не психуй, детка. Все под контролем. Все уже прошло. Я рад, что ты обо мне так беспокоишься. Прости, что не предупредил. Кто ж знал, что у нас дома появится кот. Откуда ты его выкопал? Руки в тяжёлых кольцах давно заползли под футболку Матвея и теперь во всю хозяйничают там, выглаживая и сминая упругую плоть. В кои-то веки рыжий никак не реагирует на ласку. Не выгибается под ладонями, не стремится подставиться и притереться грудью в ответ. Словно появилось что-то важнее удовольствия здесь и сейчас. Вместо этого парень ворчит, не поднимая лица: — Купил на сайте. Думал, тебе понравится. Ты ведь любишь животных, — такой виноватый, полный сожаления голос у Матвея бывает редко. Арчи вот ни разу до этого не слышал. Наверное, поэтому переползает губами с виска на проколотое ухо, целует теплый хрящик перед тем, как заговорить. — Люблю. Просто был неприятный инцидент. И после него на мокрых котов я вот так реагирую. Постепенно становится легче. Тремор отпускает, и остаётся только нервная дрожь, живущая в теле, которое док не может перестать обнимать и гладить. Они так тесно сплелись, что каждый вдох Матвея откликается в ребрах Арчи. Это была бы дохуя эротичная поза, если бы хоть кто-то из них мог сейчас думать о ебле. Но док лишь старательно наглаживает своего сожителя по спине, прижимается к нему совсем не с теми намерениями. И так хорошо, что сейчас они вместе. Хорошо ощущать чужой нервяк, вызванный странной реакцией на обычные вещи. Значит, не похуй. Значит, Матвей тоже беспокоится. — То есть мокрые киски тебе сильно не по душе. Запомнил. Тупая шутка на грани фола с почти истерическим смешком куда-то в его бороду. Рыжий достаточно оклемался, чтобы поднять голову после этой фразы и посмотреть на произведенный эффект. Мокрое лицо Арчи непривычно бледное, всё еще зеленоватое после пережитого приступа, но уже расцветающее улыбкой, которая отражается в хвойной глубине Матвеевых глаз, словно это химическая реакция или безусловный рефлекс. Док кивает деревянно и осторожно. Соглашаясь. — Точно. Никаких мокрых кисок. Бурого медведя, которого ты мне соизволил в отместку подарить, купаешь сам. Твои проблемы, как. Пока он не высохнет, я не выйду из ванной. Ебитесь теперь вдвоем, как хотите. Странно сейчас пытаться шутить, но парень на его коленях улыбается ещё шире, и это все спасает. — Ну вот капец. Не думал, что ты настолько широких взглядов! Разрешаешь мне ебаться на стороне? И как, по-твоему, я должен стирать это косматое чудовище со своими руками? Затолкать в унитаз, полить шампунькой и спустить воду пять раз? Не покоситься в сторону обозначенной ёмкости стоит явных усилий. Арчи только скалится более явно, запускает пятерню в багровые волосы на затылке своего сожителя. Гладит и ерошит, поощряя за дурное чувство юмора и прекрасную близость. — Детка, будем реалистами, оно не поместится в наш унитаз, а если поместится, нам придется срочно менять сантехнику. И кошак — единственная конкуренция, которую я готов терпеть. Отвлечённый разговор помогает вернуться в сознание окончательно. Арчи выдыхает весь воздух из легких, улыбается измученно, стукнувшись затылком о глянцевый белый шкафчик. — Ладно, уговорил, будем сдавать это уебище грумеру. Пусть специально обученные люди ставят на кон свои конечности. У меня не осталось лишних, чтобы ими рисковать. Напоминание о руках Матвея бьёт по нервам болезненным острым возбуждением. Сходу и наотмашь. Эти руки… Кажется, единственное фото лежащей на его пятерне ладони любимого жжется в памяти, горит, режет остротой идеальных линий, вынуждая мечтать о моменте, когда можно будет прикоснуться к чутким пальцам и провести по костяшкам кончиком языка. — Мы что-то придумаем, — басит враз загустевшим голосом, а сам в большей мере мечтает о пальцах Матвея в своих волосах, чем о возможности сплавить незапланированный хвостато-усатый подарок куда подальше. Рыжий перемену настроения сразу считывает. Пододвигается повыше по ногам дока, притираясь промежностью к паху. Чуткий и отзывчивый, как сейсмический датчик. Сразу же отклоняется корпусом немного назад, чтобы видеть лицо собеседника детально. — Может, все-таки расскажешь, что это было? Мягко и вкрадчиво спрашивает, давит гипсами на плечи и пытливым взглядом на совесть. Объяснять придется, — понимает Арчибальд. Даже если сильно не хочется, и опять где-то под кадыком саднит почти проглоченная тошнота. — Паничка. Паническая мать ее атака. Скажи спасибо, что не обблевал тебя и не вырубился. Смешно, правда? Здоровый шкаф, а хуярю обмороки, словно чахоточная гимназистка, стоит мне увидеть мокрого кота. — Обхохочешься, блядь, как смешно! Ща уссусь, какая умора, — цедит Матвей неожиданно зло и приходится опять старательно гладить его по волосам и спине, успокаивать, пока всерьез не взбеленился. — Ладно тебе, не бузи. Такое бывает не часто, и теперь проходит уже полегче, чем в самом начале. Я думаю, мы можем попробовать оставить кота, просто нужно постепенно привыкнуть. Я после того случая работать с кошачьими полгода не мог. Но ничего, втянулся. Теперь в кабинете коты меня не стремают. Только в моем доме. История мутная и неприятная. Матвей это понимает, но не перестает в ней колупаться. Выпытывает с дотошностью экзекутора на допросе. — После какого случая? Давай, выкладывай! Мне нужно знать, что за ебанат со мной в одной постели спит. — Не переживай, это воздушно-капельным не передается. — А половым? — Вроде бы тоже, но я думаю, стоит проверить? — А я смотрю, тебе совсем полегчало, — выдыхает сквозь усталую улыбку Матвей и тянется за поцелуем, чтобы вознаградить допрашиваемого за сговорчивость. У дока прохладные влажные губы. Мокрая борода щекочет кожу. Поцелуй получается коротким и слишком нежно-трепетным для них двоих. Матвей даже не пытается цапнуть мужчину за нижнюю губу перед тем, как отстраниться. — Да, спасибо тебе! Отвлекаешь от хуевых мыслей просто мастерски. В голосе Арчи нежности больше, чем благодарности. В голосе Арчи плещется разбавленное обожанием тепло. В голосе Арчи признание, которое Матвей слышать не готов и потому упрямо игнорирует. Психотерапевт из рыжего никудышный, но он все равно спасает. Вытаскивает из тошнотворного прошлого в откровенно-тактильное сейчас. — Всегда пожалуйста! Так что там за херня у тебя произошла? Допытываться рыжий не перестает, и Арчи сдается, поближе подтаскивает фактурное сильное тело к себе опять вплотную, чтобы обнять и исповедоваться в теплый висок, почти прилипнув губами к коже. — Помнишь, я рассказывал про Андрея? Тупой вопрос. Плечи парня под руками дока тут же каменеют, и он шипит разъяренной гадюкой. — Ещё бы не помнить! Уебан, который тебя кинул во всех смыслах этого слова. — Ну да. Он самый. Я в тот период был не то чтобы в порядке. Бухать и заниматься хуйней перестал, но смерть матери все равно переебала мне мозги. В итоге начал спасать котов. Сначала пара штук прибилась к нашему бару рядом с мастерской. Потом я принес выводок спасенных из коллектора котят в клуб. По итогу на всех наших точках этих котов жило пятьдесят восемь штук. И когда меня выперли с должности главы, устроив голосование за моей спиной, всех моих котов собрали в зале клуба и утопили в бочках из-под машинного масла. Устроили котохолокост. Собственно, котов Андрей и использовал как предлог смены руководства. Не всем нравилось, что глава байкерского клуба ведёт себя как бабка-кошатница. Так что, когда я пришел в основной зал, нихуя не подозревая, мне под ноги вывернули бочки, полные кошачьих трупов. Рассказывать оказалось не сложно. Эту историю он столько раз повторял на сеансах психотерапии, что она успела набить оскомину. Арчи продолжил, отпечатав короткий поцелуй на виске Матвея вместо запятой. — Андрей всегда был сообразительным гондоном. Он знал, как меня выбить из колеи достаточно, чтобы не спохватился сразу и не начал оспаривать дарственные на все помещения, оформленные в черную от моего имени. Как ты и сказал, я люблю животных. А этот табун котов был для меня чем-то вроде лекарства от чувства утраты. Мама всегда держала кошек. Одну или две. Они менялись, но коты были неизменно рядом с ней. И, обложив себя мурлыками, я словно возвращал ее частичку. Было спокойнее под урчание этих хвостатых ушлепков заниматься своими делами или просто дремать, — Арчи говорит монотонно, поглаживая Матвея по голове, словно ждет, что он тоже замурлычет. — Первый раз меня переебало прямо там, в клубе. Кто-то из ребят вызвал скорую, и меня увезли. Откапали в больничке, потом провалялся дома больше месяца, неспособный собрать яйца в кулак и пойти разгребать то дерьмо, что наворотил Андрей. А за это время там все окончательно доделали и отсекли мне подступы. К слову, из клуба тогда ушло человек десять, те, кого не прельщало массовое убийство животных. Правда, никто из них так и не предупредил меня, что за каша заваривается за моей спиной. Как-то так, детка. С тех пор у меня плохая реакция на мокрую кошачью шерсть. Матвей, лишенный действующих рук, трётся щекой о висок Арчи, шумно выдыхает и, привстав на коленях, целует влажный лоб. Ему явно не нравится ничего из услышанного. Непривычно чуткий и сострадательный, рыжий даже не язвит и не выебывается, рассыпая искры мягких прикосновений. Поцелуями по коже от виска к кончику носа, старательно отпечатывая свою нежность в непокрытой русой бородой коже. — Вот скажи мне, этот урод заплатил за все? Ты же работал на криминальный истеблишмент. Надеюсь, попросил своих работодателей сломать этому мудаку ноги, ебало и жизнь? Смотреть на парня снизу вверх доку непривычно и увлекательно. Красивое белокожее лицо с пирсингом в брови и ярко-зелеными глазами завораживает, как мигающая лампочка в темноте — оторваться невозможно. — Нет. Не попросил. Потому что такие люди ничего не делают бесплатно. А просьба укатать в бетон кого-то дорого стоит. Я не хотел быть им обязанным ещё больше. Лечить побитых и подстреленных это ещё ничего. В конечном итоге, они тоже люди. Меня не напрягала такая работа, даже если нелегально. Но за просьбу разобраться с Андреем меня бы связали по рукам и ногам. Мне моя свобода и чувство достоинства важнее мести. В общем, сам дурак, что доверял кому-то аж настолько и позволил себя окрутить. Так что Андрей — просто хуевое прошлое. Меня не ебет, где он и что делает. Я наконец-то вырвался, ни от кого не завишу и планирую быть счастливым. И ты в этом очень сильно замешан. Не бери дурного в голову. Не факт, что Матвей был с ним согласен. Рожу он скорчил максимально недовольную. Но не стал дальше копаться в этом. Коротко кивнул, сигнализируя явное «Понял», и встал, протягивая оставшемуся под умывальником Арчи загипсованную культю. — Ладно. Давай переместим тебя в кровать. Я пойду спущусь к девочкам и отменю твои оставшиеся на сегодня приемы. Заодно попрошу их поймать и просушить чудовище. Может, лучше вернуть его? Тебя ж будет коробить с одного вида пушистой жопы на твоей территории… Сомнение в голосе считывается сразу и это греет. Арчи не привык, чтобы о нем заботились. Новое чувство окутывает коконом невесомого волшебства и неуклонно прорастает вглубь широкой груди побегами чистого света. — Нет, пусть остаётся. Твой же подарок. К тому же, мне правда нравятся кошки. Пора привыкать и дома с ними сосуществовать. Не стоит говорить, что монструозный мейн-кун ещё одна ниточка, связывающая их с Матвеем. Не стоит упоминать, что щенка рыжий тоже не ждал и не хотел. Они возвращаются в спальню. Арчи стягивает с себя промокший халат и черную майку под ним. Заваливается в кровать до пояса голый. Провожает взглядом Матвея до самой двери, которую тот старательно запирает, чтобы кот не пробрался к своему хозяину. Все стало слишком сложно. Арчи пялится в потолок, пытаясь собрать внятные мысли из разрозненных кусков. Матвей на его паничку отреагировал неожиданно хорошо. Все настолько удачно складывается, что Арчибальду становится страшно. На подкорке зудит предчувствие пиздеца. Не может все быть настолько охуенно. Что-то произойдет. Что-то обязательно случится.