Азавак

У стола стоял мужик. У мужика выражение лица было приблизительно как у Матвея пару минут назад, когда на спине у него из ниоткуда нарисовался нежеланный пассажир. Тотальный чистый ахуй под лёгким налетом недоверия к происходящему. — Арчибальд? Ты, что ли? Момент узнавания туманился в выпученных карих глазах ноунейма клубами сомнения и замешательства. Кряжистый мужичок с залысинами, с жидким русым хвостиком, в распахнутой кожаной жилетке поверх майки с AC/DC стоял и чего-то ждал. Согласия, возражения, того, что застигнутые врасплох «голубки» убоятся и, курлыкая, упорхнут в заклеенное непрозрачной плёнкой окно. Голубки, естественно, не убоялись. Даже не отодвинулись друг от друга. Максимум, док выпустил кольцо на шее своего строптивого щеночка и вместо этого уложил лапу ему на гипс. Арчи тоже смотрел на пучеглазого товарища, никак не в состоянии понять, кто это и чего от них хочет. — А ты кто? — интересуется осторожно, тихо радуясь, что Матвей сейчас сидит зажатый у стенки, и до него, миновав массивную тушу дока, добраться никому не получится. — Как кто? Тоха! Карась! Помнишь? Ну? Вместе же клуб с колен поднимали. Ну? Айболит! Вспомнил?! Плюс, затрагивать тему интересных отношений с рыжим придурком Карась не собирается. Минус, Карась — это Карась, и Арчи его наконец-то вспомнил. Неплохой, по сути своей, мужичок. Основной его минус в том, что он часть той жизни, забыть которую Арчибальд очень хотел. Но вот же за сотни километров в новом городе без предупреждения и объявления войны нарисовался этот. Анатолий Карасенко. С которым они поднимали клуб с колен. Да так поднимали, что в итоге на коленях оказался сам Арчи. К чести Тохи стоило признать: он был из тех немногих, кто ушел из клуба, когда Андрей начал затевать свою гнусную возню с массовой казнью кошек. По всему выходило, предъявить Карасю Арчи нечего. Он и сейчас вел себя более чем адекватно. На Матвея не пялился, по поводу гейства не говнился, даже за стол свою грузную жопу не посадил, потому что пока не пригласили. — Тох! Помню, — соглашается, за неимением других вариантов Арчи, стараясь улыбаться не сильно кисло, кивает на освобожденный Лукой диванчик. Лучше бы там Лучик трещал и нес свою блаженную околесицу, мимоходом думает док, дожидаясь, пока кусок говеного прошлого усядется и перестанет звенеть цепями на воловьей шее. — Привет, мужик! Ты какими судьбами тут? Матвей молчит и вроде бы спокоен. Вроде бы потому, что от выражения его, враз похолодевших, как сжиженная углекислота, глаз Арчибальда по загривку продирает ощущением опасности. Как-то внезапно он вспоминает, что его золотко — не просто хуй с горы, а злобно-резкая, очень боевая единица. Сейчас легко представить, как этот нереально красивый красногривый парень кого-то играючи калечит. Такой может угробить, не узнав имени, фамилии и повода, переломать чей-то позвоночник. — Да проездом. Кое-какие ништяки везу. Заскочил вот расслабиться. Один местный порекомендовал этот бар. Ни к чему не обязывающий треп вместо того, чтобы расслабить, ещё больше напрягал. Арчи стащил под стол руку Матвея, в стотысячный раз пожалел, что не может прикоснуться к его ладони. Уже там, под столом, переполз лапой на колено парня и ободряюще сжал. В ответ рыжий зыркнул так, что у дока яйца поджались. Токсичная яркая зелень безмолвно обещала выебать. Возможно, прямо тут и сейчас. — Охуенно, мужик, — прибито тянет Арчи и медленно тянет лапу выше по ноге Матвея. Это нехитрое действие настолько отвлекло от стремных воспоминаний, что наличие огрызка прошлого по ту сторону стола резко перестало парить. — Точно-точно! — Трясет жидким хаером Карась. От того, что он сейчас улыбается, его выпученные глаза немного впучились обратно в череп, и Тоха стал чуточку больше похож на человека. — А ты тут какими судьбами? Отдохнуть приехал? Интерес выглядит праздным и не сильно отвлекает от поглаживания напряженного бедра упрямо молчащего Матвея. — Живу я тут. Работаю. Клинику открыл. Завел новых друзей. На последней фразе рыжий все-таки реагирует. Ухмыляется сыто-выебисто, как умеет только он один. Кивает. Мол, ещё как завел, теперь соляной кислотой не выведешь. — А ещё здоровенного кота, собаку и меня. Так что пусть твой знакомый особо не переживает, по старым друзьям ты точно не скучаешь. Даже в таких невинных Матвеевых фразах звучит вызов. И общается он по большей части с доком, игнорируя наличие нового лица за столом. Карась плохо скрытую пассивную агрессию не считывает, наивный. — Ого! Да ты прям обжился! Рад слышать. Большая клиника? Тохе как раз приносят два бокала пива, которые он не пойми когда успел заказать, и он присасывается к первому. — Больше старой, — нейтрально отвечает док. Его рука наконец-то добралась до паха рыжего, и ее там тут же прижало тяжёлым полимерным гипсом. Шевелиться дальше в этом очень интересном направлении не получается, но даже просто сжать упругую мышцу там, где она крепится сухожилиями к костям, очень приятно и волнительно. В паховой впадине хуярит пульс, и считывать его кончиками пальцев так приятно, что кончить можно. Док форменно залипает на позиционном противостоянии с Матвеевым гипсом за право доступа к паху. Пропускает какую-то невнятную трескотню Тохи о том, у кого там что на исторической родине успело случиться. Даже не поддакивает в нужных местах. Включается, только когда Карась задаёт вполне прямой вопрос. — А где? Далеко отсюда клиника? — Нет, в Приморском. Отхватил через знакомых хорошее помещение напротив парка. Тоха хлебает пиво и согласно кивает. Матвей не хлебает ничего. Он пытается не дать Арчи облапать себя окончательно под столом и смотрит с пустым выражением в бокал темного крафтового с карамельным букетом стаута. — Крутые у тебя знакомые! Мне б таких! Вот эта легко считываемая зависть в голосе старого знакомого заставляет все-таки отвлечься от жамканий жилистой ноги Матвея и вперить в подвыпившего Тоху тяжёлый красноречивый взгляд. До Карася доходит, что он спиздел. Мужичок перестает улыбаться и лакает свое пиво, почти опустошив первый бокал. — Ну, я это, хотел сказать, что рад, что у тебя все хорошо. — У него все охуенно, дядя. Ты даже представить не можешь, насколько, — врубая свою сучность на полную, тянет Матвей и с оскалом королевской пираньи укладывает голову на плечо Арчи. Насколько красноречиво это движение смотрелось со стороны, док оценить не мог. Поскольку именно в этот момент рыжий соизволил убрать свою загипсованную культю, и ладонь наконец-то добралась до желанного-заветного. Суть разговора с Карасем Арчибальда резко перестала волновать. Гораздо важнее стало чутко гладить красноречивое уплотнение в штанах у Матвея. Подобная реакция на свои прикосновения все никак не переставала волновать до дрожи и доводить до щенячьего восторга. Настолько, что хотелось прямо тут ткнуться мордой в шею Матвея, приспустить его штаны и тщательно наградить за отзывчивость. Рыжая шельма, как назло, ещё и ноги пошире расставила, словно предлагая ни в чем себе не отказывать, и откинулся на спинку дивана, убрав дурную голову с подставленного специально для нее плеча. Арчи скосил взгляд в сторону, выхватив точеный профиль парня с горящими, как у адской бестии, глазами. Вот как можно быть настолько охуенным и охуевшим одновременно? — Здорово, — невнятно пробулькал в свой второй бокал Карась, не зная, куда прятать глаза от развязной картинки творящегося перед ним гейства. Дядька встал, прокаркал — Рад был повидаться. И свалил, торопясь оказаться от них как можно дальше. — Вот с какого хуя ты такой терпила, милый? — Вновь привалившись к плечу дока, на удивление беззлобно интересуется Матвей. В его голосе ни капли доебки. Только странная нежность пополам с обречённым принятием. Констатация факта, которая ничего уже не меняет. Поглаживать при этом его возбужденный хуй через штаны кажется очень странным и одновременно очень-очень увлекательным занятием. — Ну почему сразу терпила? — Возражать Арчи начинает только потому, что ему понравилось, как по шее шелестит эхо тихого Матвеевого голоса. — Ну а кто? Этот хмырь из твоего старого клуба ведь? Того, где тебя опрокинули? Какого хуя ты с ним любезничал? Сразу в рожу бить надо таких. И выкидывать в пизду, чтобы не воняло даже. По факту возразить нечего. Но Арчи старается откопать в мозгу парочку ещё работающих извилин и высказать что-то. Ведь пока они тут сидят и спорят, можно наглаживать эрегированный Матвеев хуй сквозь штаны, тщательно пытаясь нащупать стальные бусины пирсинга на головке. — Он из тех, кто ушел до основного пиздеца. Тоха нормальный. Просто инертный очень. Очевидно, Матвей все нормальное презирает классовой ненавистью, потому что тут же поворачивает свою дурную башку и цапает Арчи за щеку чуть выше уровня роста бороды. Больно цапает. Больно, но чертовски приятно. Ощущение от зубов на скуле скатывается электрическими сигналами вниз, сбоит и где-то на уровне живота уже превращается в чистый кайф, откликается жаркой пульсацией в паху. — Сученька, что ты творишь? Я же тебя сейчас в подсобке за баром выебу. — Ласково-ласково угрожает док, и в ответ рыжая шельма глухо смеётся. — Ты только обещаешь. А по итогу сам окажешься на коленях и будешь самозабвенно сосать. Так же шепотом. Только вместо нежности вполне очевидная подъебка. За то, что подставляя пасть под мужской хуй, Арчибальд так и не научился испытывать ни стыд, ни раскаяние. Максимум только азарт, толкающий на все новые эксперименты. — Ла-адно, уговорил. — Зловеще играя бровями, тянет док. Вскидывает руку, чтобы привлечь внимание бармена. Стас за своей амбразурой с видом страдальца что-то колотит в шейкере. Лука сидит на барной стойке, помахивая тощими ногами, и, скорее всего, пересел бы и на голову хозяина заведения, если бы тот предусмотрительно не держал дистанцию. Заметив движение в зале, Стас радостно отвлекается от своего занятия и от своего мучителя. Арчи показывает на пальцах четыре, потом крутит из большого и указательного кольцо. В ответ прилетает согласный кивок. — И что это было? Ты хоть понимаешь, что значит вот эта тобой продемонстрированная дырка? Матвей опять то ли бесится, то ли подъебывает. Арчибальд не сильно старается разбираться в оттенках его заскоков, просто подтягивает поближе, обняв за плечи, и скалится самодовольно, как выигравший миллиард авантюрист-наркот. — Это колесо. И это значит, что нам вызовут такси. — Если бы ты показал такое в гей-клубе, все бы решили, что ты хочешь принять четыре хуя в себя. По очереди или вместе, уже вопрос философский. — Всегда знал, что философия это про хуи. — Я серьезно. Не показывай такое на людях. Я же заебусь отбивать у парней охоту пристроиться к твоей заднице. — О, мой рыцарь! — Арчи вскрикивает дурашливо, изображая восторг на бородатой харе. Даже ресничками часто-часто хлопает и смотрит из-под них на рыжего со всей возможной нежностью и восторгом. Рыжему не вкатывает. — На хуй иди! — Рыжий сразу крысится, скалит белые-ровные зубы. Того и гляди опять цапнет за что-то. Док не то чтобы против. Док и так уже вплотную и лапать своего щеночка за яйца так и не перестал. Он согласен сразу на все. — Только после тебя, дорогая. — Тянет, многозначительно играя бровями. Препираться они так могли бы долго. Но движущаяся в их сторону официантка вынудила перестать. Арчи даже лапу с ширинки Матвея убрал. — Счёт. И колеса ждут вас. Вызов такси в этом баре был налажен. Как и присмотр за оставшимися на парковке байками. Домой они ехали в полном молчании. Не трепался даже таксист, форменно охуевший с того, что подобранные у рок бара брутальные мужики в косухах-татухах-железе начали сосаться на заднем сиденье, едва за ними захлопнулась дверь. Подростковая романтика легкого петтинга в не предназначенных для этого местах ещё никогда не казалась Арчи столь заманчивой и желанной. Но он держался. За последние крупицы разума и за воротник собственной любимой косухи, надетой на Матвея. Было охуенно хорошо вжимать его широкими плечами в сиденье и целовать. Перед клиникой они остановились под жалобный визг тормозов. Арчи не мог бы с полной уверенностью сказать, были это тормоза авто, его собственные или таксиста, который сидел за рулём, багровый, словно зад бабуина в брачный период. Матвея, естественно, мнение и сохранность психики неизвестного страдальца за рулём не интересовали. Он влажно причмокнул, выпустив язык Арчи из своей пасти, подождал, пока его выпустили из салона, и влип в своего сопровождающего сразу на тротуаре под свист проходящей мимо группки нетрезвого молодняка. К счастью для последних, никто не додумался кричать им в спины похабщину. Хотя, глядя на скалящиеся рожи, далеко не факт, что прилетел бы поток порицания, а не парочка восторженных советов. На второй этаж они пробрались по наружной лестнице, громыхая ботинками и торопливо сталкиваясь губами, руками, спиной к груди. Соприкасаться сейчас было жизненно необходимо. И то, что пропущенный вперёд Матвей остановился на предпоследней ступеньке, позволив себя обнять за плечи и притереться пахом к заднице, вселяло надежду на крышесносное продолжение этого вечера. Хотели оба. До той степени, когда, едва ввалившись за дверь, рыжий оказался впечатан в стенку и руки доктора, что только что защелкнул ведущую на балкон дверь, принялись торопливо стаскивать с длинноного придурка джинсы. Придурок дрыгался и не помогал. Придурок стряхивал ботинки, благо зашнурованные хорошо если на половину и абы как. До спальни они добирались, по пути отшвырнув косухи, штаны рыжего и остатки терпения. За их спинами увлеченно долбится в дверь гостиной песель, уловивший пришествие хозяев и решивший, что пришло его время быть выгулянным. Но Арчи в кои-то веки затолкал свою любовь к животным поглубже в зад и всецело был готов заниматься любовью другой, более человеческой. Хотя задница там тоже фигурировала. Одна конкретная. В красных трусах с надписью крупными буквами на резинке. Подтянутая, упругая, добротно ощупанная татуированными грубыми пальцами. Спереди под хлопковой красной тканью гордо топорщится коронованный Принцем Альбертом конец. Судя по темному пятну вокруг головки, с конца этого ощутимо так подтекало от азарта и нетерпения. Арчи не глядя шарахнул рукой по выключателю. Ему было жизненно необходимо видеть все происходящее при ярком свете. До кровати они досеменили, тесно слипшись спина-к-груди. Только там Матвей вывернулся из зубодробительных объятий и толкнул Арчи гипсами в плечи. — Раздевайся, давай, придурок. Романтичное срывание одежды с твоей перекачанной туши я обеспечить сейчас не способен. Сварливый голос выдает скорее нервозность и нетерпение, чем реальное желание посраться прямо тут и сейчас. У Матвея в глазах зелёным огнем горит возбуждение, сложив поминальный костер из остатков внутренних баррикад и трухлявого здравомыслия. Дважды просить не приходится. Арчибальд послушно роняет на пол массивные перстни, стаскивает мотоциклетные перчатки, снимает майку, джинсы. Спускает к щиколоткам трусы, чтобы вышагнуть из них навстречу новому опыту полностью обнаженным и возбуждённым донельзя. Матвей успел усесться на край кровати и теперь тянет бирюзовые гипсы к его бёдрам. Заставляет подойти ближе и без предупреждения кусает выщеренные зубы черепа, набитого на весь широченный торс Арчи. Челюсть рисунка как раз где-то под пупком заканчивается, и кожа горит огнем, вынуждая напрячь пресс и возмущенно сопеть. А рыжий смотрит снизу вверх с вызовом и доебкой: мол, давай, вякни что-то, тварь. Скажи, что тебе не нравится. Скажи хоть слово, и я устрою тебе такой скандал, что соседи МЧС вызовут, ментов, экзорцистов и Сатану, чтоб последним два раза не ездить. — Это ничего не значит. Понял? — Шипит над набухшим членом рыжий. — Я делаю это, потому что хочу. А не из-за твоего ебучего контракта. Хочется придурка успокоить. Ну или опрокинуть на кровать, вдавить наглой рожей в подушку и драть, как последнюю шлюху, пока сам не успокоится. Арчи, как всегда, выбирает более гуманный вариант. Запускает грабли в багровые волосы. Гладит, соскальзывая подушечками на виски и хищные скулы. — В моем ебучем контракте прописано, что секс не входит в оплату услуг. Но там ни слова о том, что мы не можем этого делать. Если хотим. Вне всяких контрактов. А я очень-очень тебя хочу, щеночек. — Только давай без животных аналогий, блять! Рыжий шипит и дышит как помпа, обдавая охуительно чувствительную головку волнами жара. Грызет свои губы. Спасибо, что не опять докову расписную шкуру. Смотрит, что-то в своей красногривой башке переваривая. В конечном итоге тварь открывает рот. Как наивно-пошлая хуйня из японских мультиков для взрослых. Высовывает язык и призывно смотрит на Арчи снизу вверх. За такой взгляд нужно сажать. На пожизненное, на изнывающий от нетерпения член, без права на амнистию. Док ловит непослушными пальцами ошейник на горле Матвея и тянет дурную голову на себя. Член мажет по распахнутым настежь губам и заезжает в пасть. Хорошо! Как же ему оглушительно пиздато именно в этот момент. Когда Матвей тыкается носом в лобковые волосы и давит на бедра обрубками полимерного гипса. — Матвей! Господи! Да! Не хочется даже двигаться. Внутри истекающего слюной рта жарко и липко. Головка проскальзывает в глотку. Ее сразу же обжимают спазмирующие мышцы. Давят и конвульсивно сокращаются, пытаясь протолкнуть массивный дрын дальше по пищеводу. Рвотный рефлекс у рыжего не отключен, констатирует для себя док, когда парень все-таки снимается с его хуя и натужно кашляет. — Сука, нахуй, блять! — Рыжий хрипит, утирая вязкую слюну с губ об один из гипсов. — Какого хуя он у тебя такой большой? Ворчать Матвей не прекратит, наверное, даже на том свете. Будет пиздеть под руку чертям, что не так жарят, не так подливают кипящее масло в чан. Картинка Арчи неожиданно веселит, он коротко хмыкает и склоняется над парнем, чтобы поцеловать. Но стервозная красота ускользает от ласки. Игнорит. Отворачивается и ползет на кровать, выставив облаченную все еще в красные трусы аппетитную задницу. Ему безбожно идёт. Так и тянет вцепиться зубами в ткань, сжать до лиловых отметин на упругой плоти под ней, пачкая хлопок слюной и своей похотью. Матвей тем временем доползает до середины и опрокидывается на спину, расставив руки. Словно собрался взлететь. Или не к месту подурачиться. Теперь этот псих лежит перед Арчи полуголой звездой. Свесив рыжую-дурную голову с края их ложа. — Чё пялишься? Трахать подано! Поверь, я далеко не каждому позволяю отодрать себя в рот без ограничений, так что давай, иди сюда, а не любуйся открывшимися видами. Пиздливая псина красноречиво облизывает губы и опять раскрывает свою пасть, намекая, что именно с ним следует сделать. Арчи вдруг чувствует тяжесть не только в яйцах, но и в коленях. Почти торжественно опускается на них перед кроватью. Гладит кончиками пальцев перевернутое прекрасное лицо. У Матвея выточенные черты идеально пропорциональны. Он выглядит как беглец из чьей-то мечты. Арчи до сих пор не может поверить, что поймал это чудо. Проводит подушечками указательного и среднего по ярким губам, погружает их в манящую влагу на всю длину. Матвей радушно принимает вторжение, бьет по коже подушечек твердым шариком пирсы в языке. Сталь так безумно идёт этому прекрасному психу. Она дополняет его образ как изысканный ореол. Вынуть пальцы. Приставить к губам пульсирующий жаждой член. Надавить и всунуть по самые яйца, перехватив черную удавку-ошейник на изогнутом горле за сверкающее кольцо. Хорошо. Охуенно! Арчи стонет, придерживая разложенного на кровати парня за чокер. Под полоской украшенной драгоценностями кожи кадык ходит туда-сюда, вторя коротким толчкам вогнанного в глотку члена. Так ебать пиздливую пасть гораздо удобнее. Матвей не давится и принимает сразу весь. Положив вторую лапу на горло любовника, Арчи отчётливо ощущает, как головка растягивает пищевод. Несколько минут он просто осторожно покачивает бедрами. Даёт привыкнуть к своим габаритам. Проверяет, может ли Матвей дышать с хуем во рту. Только потом дока начинают интересовать открывшиеся виды и оставшийся без внимания член рыжего. Отпустить горло любовника. Стащить по его стройным ногам трусы. Податься вперёд, одновременно резко засаживая в подставленную пасть до упора. И надеться губами на торчащий колом член. Тяжёлая пирса клацает по зубам и тут же проталкивается глубже. Принимать в горло Арчи все ещё не научился, но сосет старательно и азартно, помогая себе рукой. Второй упирается в кровать на уровне талии Матвея, чтобы не давить всем своим весом на распластанного под ним любовника. Рыжий булькает слюной, причмокивает и неподвижно лежит, раскинув руки в стороны по краю постели. Его член во рту подрагивает и пульсирует. Увитая ярко-алыми волосками мошонка прямо перед носом напряжена и сжата, словно парень держится из последних сил. Хочется сказать ему, чтобы не страдал хуйней и кончал. Но рот занят настолько, что из него течет в бороду взбитая до состояния пены слюна. Глотка рыжего принимает безропотно и туго. Арчи, войдя в раж, трахает подставленный рот партнёра, словно тот только для этого и создан. Там все влажно чвакает и причмокивает, когда док вытаскивает почти полностью, чтобы дать парню вдохнуть поглубже. Рыжий кончает первым. Все-таки срывается, пару раз конвульсивно двинув бедрами, и с придушенным хрипом выплескивает удовольствие Арчибальду на язык. Тот проглатывает семя, обсасывает часто пульсирующий член. И только после этого выпускает его на свободу. Чтобы выровняться, ухватить голову Матвея и спустя пару резких толчков кончить самому, выдернув член в последний момент и забрызгав вязкими струями грудь с проколотыми сосками. Его все ещё колотит посторгазменный тремор и слабость дробит колени, когда док подхватывает Матвея за влажный от пота затылок и укладывает свешенную вниз голову на кровать. Склоняется над ним и целует, стирая пальцами натекшую на щеки и ровный нос слюну. Рыжий часто моргает и всхлипывает, стараясь выровнять дыхание. Сбивчивая ласка дока в этот момент точно не идёт на пользу, но парень не сопротивляется. Он разморен и мягок. На рельефной груди сверкают перламутровые потёки семени, а член парня все ещё стоит обсосанный, как леденец. — Продолжим? — Интересуется Арчибальд, вставая с колен, и перетаскивая долговязое тело выше на кровать. — Черти б тебя драли, да! — Сипит сорванным голосом Матвей и призывно расставляет ноги, согнув их в коленях и молча намекая на то, что именно с ним следует сделать. Док не против. Док полностью за. Его член даже опадать не начал. А от вида расставившего перед ним ноги Матвея дернулся, как от удара тока, влажно шлепнув головкой по животу. — Какой же ты охуенный, — восхищенно бормочет Арчи как мантру, поглаживая щиколотку Матвея уродскими пальцами мясника. Приходится отвлечься, чтобы выудить из прикроватной тумбочки смазку. Он щедро льет бесцветный гель на ладонь. Потом на промежность Матвея. Сверкающая субстанция растекается по яйцам, собираясь струйками между ягодиц. Татуированные пальцы лезут туда же. У дока настолько массивные костяшки, что вполне сойдут за анальные шарики. Он ощупывает сжатое колечко мышц, искренне надеясь, что лапы у него не дрожат. Матвей, запрокинув голову, гнется, как раскалённый металл, подставляется под ласку. Приподнимает бедра, открывая к себе доступ. Загипсованные руки заведены за голову, и линии тренированного тела хочется прорисовывать языком. Арчи тоже заведен. Как раскочегаренная на всю мощность турбина, у которой вибрация по корпусу и амплитуда внутренних маховиков могут убить. Он проталкивает внутрь любовника пальцы, один, затем второй, получая в награду бесстыдный стон. Стремясь отблагодарить Матвея за столь бесценный подарок, док надевается ртом на возбужденный член, не переставая активно работать рукой в зависшей над покрывалом заднице. Растяжка — штука важная и увлекательная. Особенно, когда под тобой плавится что-то неправдоподобно прекрасное, жаркое, как персонификация протуберанца, бесстыдное, как монашка в аду, и жадное, как воскресший царь Мидас, решивший вместо золота взять все свое чистым удовольствием. Рыжий громкий. Рыжий стонет, не сдерживаясь и двигая бедрами. То вколачивается членом между жадных губ Арчибальда, то надевается тугим очком на его пальцы. Внутри парня хлюпает от смазки. Он без устали извивается, прикасаясь к кровати только лопатками и ступнями. Выносливая тварь. Прекрасная до остановки сердца, которое, по ощущениям, сейчас где-то в глотке, рядом с долбящейся в гланды, украшенной тяжёлым пирсингом головкой. — Су-ука! Давай уже переходи к главному! Хватит меня пальцами ебать! У тебя для этого есть кое-что получше! Рыжий шипит, хрипит и задыхается. Он нетерпелив и жаден. Идеален, если бы кто-то спросил Арчибальда. Но брать интервью у очень занятого и вовлечённого в процесс ветеринара сейчас некому. Док выпускает изо рта обласканный член и вынимает из растянутого ануса пальцы. Молча переворачивает притихшего придурка на живот и целует покрытые испариной лопатки. Матвей покладистый и тихий. Матвей умеет быть паинькой, когда ему дают то, чего он хочет. Только молчаливо подмахивает упругой задницей, растирая между половинок смазку. Ластится, ощущая легший между булок тяжёлый дрын. Если даже в пасть принимать его было затруднительно, насколько весело будет ощутить массивный агрегат в себе? Данная дилемма точно занимает какую-то часть сознания рыжего. Потому что он не пиздит и не нарывается. Покорно ждёт, пока ему присунут. Вряд ли Арчибальд мог представить, чем закончится его попытка спасти байкера-камикадзе на объездной. Привстав на одной руке, а второй обхватив набухший член, док направляет его в подготовленную и смазанную дырку. Головка проталкивается легко. Розовое припухшее кольцо принимает в себя, истекая прозрачной смазкой. Матвей дёргается и сгибает одну ногу в колене. Утыкается им в матрас. Открывается ещё сильнее, и док сжимает монохромно раскрашенной орнаментами пятерней белую, как ванильное пирожное, ягодицу. Оттягивает ее в сторону, открывая себе вид на растянутое очко, в которое медленно погружается член. Зрелище — ебануться можно! Крыша бесшумно съезжает в поисках лучшей жизни. Крошится шифер, остатки нормальности и какой-то светодиод в мозгу. Потому что искры на сетчатке вовсе не умозрительные. Вспышки и быстро темнеющие пятна реальны. Кажется, его сейчас ебнет инфаркт. Или мозг просто пытается выключиться к хуям, пока не перегорели все пробки, явно не приспособленные к такому накалу удовольствия. Арчи стонет, наваливается всем весом на распластанного по кровати Матвея, ухватив согнутую ногу парня под коленом. Впечатывает его в дорогущий ортопедический матрас и утыкается в мокрый от пота затылок лицом. Пока пах прижимается к прохладным ягодицам, запечатывая их акт единения. Разомлевшее тело под ним хрипит и ёрзает, скользя лопатками по груди. Матвей запрокидывает голову, бодает Арчи затылком в подбородок и повыше подтягивает ногу, лишенный любой другой возможности маневра. — Тссс! — Шипит на придурка док. В сердцах цапает того за проколотое в десяти местах ухо. Шумно отфыркивается носом и обсасывает грозди колечек, штанг, цепочек, продетых в зажимы. Отвлекает рыжего как может, вынуждая нетерпеливое чудовище лежать смирно, пока его задница не привыкнет быть растянутой на диаметр налитой чистотой похотью елды. Пока Арчибальд не вспомнит, как и зачем дышать. Пока он не приподнимает тяжёлое свое тело на руках, позволяя партнеру дернуться, с оттягом надеваясь припухшим кольцом ануса на выскальзывающий из прямой кишки член. — Блядь, Арчи! Ты меня ебать или пытать собрался. Давай уже, сука! Матвей любит пожёстче. Матвей любит не церемонясь. Он отклячивает округлую задницу и утыкает полыхающий лоб в подушку. — Я собрался с тобой заниматься любовью, щеночек. Будешь много пиздеть, сооружу кляп из чего-нибудь и заткну твою верхнюю дырку тоже для симметрии. Рыжему не страшно. Рыжий ржёт в подушку. Арчи вгоняет член в его задницу. Теперь он балансирует на вытянутых руках над трапецией покрытой испариной спины. Покачивает бедрами, неторопливо погружаясь в залитое смазкой нутро. Член входит туго, плавно и одуряюще хорошо. Склонив голову, док наблюдает за тем, как растянутое кольцо ануса принимает его в себя. Вначале Арчи двигается неторопливо, уложив лапу на поясницу Матвея, чтобы беспокойный придурок не дергался и не взвинчивал раньше времени темп. Видимо, кто-то тут привык к быстрому траху, игнорируя особенности человеческой физиологии. Арчибальд в курсе того, насколько эластичной может быть прямая кишка человека. А ещё в курсе, что нужно время, чтобы гладкая мускулатура расслабилась и начала тянуться. Думать о сохранности непоседливой задницы очень сложно. Просто потому, что мыслительный процесс спотыкается о давящую на кадык жажду. Матвея хочется без лишних расшаркиваний выебать до кровавой пены у рта и искр из глаз. Растрахать как последнюю шлюху, чтобы потом в вывернутое наружу очко можно было затолкать кулак. Заставить скулить и молить пощады. Вот только сделать придурку хорошо хочется гораздо сильнее. Настолько, что Арчи сдерживает себя и напряжённого, как гаррота поперек глотки, парня. Вминает его в матрас. Перехватывает за плечи, когда он пытается вывернуться из цепких объятий. Док ритмично вгоняет член в гибкое сильное тело. Размеренно. Неторопливо. Долго. Потом все быстрее и резче, выдавливая из раскрытой задницы струйки прозрачной жижи и чавкающие пошлые звуки. В конечном итоге Арчи отпускает увлеченного процессом Матвея и себя. Рыжий вздергивает задницу, лёжа грудью на покрывале. Мычит блаженно, содрогаясь всем телом от безжалостно-мощных толчков. Теперь приходится встать на колени и, вцепившись в бело-молочные бедра рыжего, тянуть его на себя, надевая на готовую взорваться эрекцию, отодвигая разрядку как только возможно. Матвей стонет и всхлипывает. На фоне подушки его профиль — прекрасней тончайшей камеи. Алые волосы потемнели от пота и тяжелыми завитками облепили лоб. Рыжий закрыл глаза. Рыжий получает свое запретное удовольствие. А Арчи хочется дотянуться до оставленного в джинсах телефона и сфотографировать его вот таким. Кротким и одержимым удовольствием. С влажными губами, мелкой испариной на носу и пульсирующей на шее косой жилкой. Док просовывает руку под живот парня и ловит в кулак его член. Давит большим пальцем на пирсу, прокатывая крупную бусину по головке. Изогнутая штанга прохладнее истекающего жаром хуя. Он до самого основания увит венами, напряжен и готов к разрядке. Достаточно просто съехать кулаком до основания, прихватить мошонку и легонько сжать. Достаточно на полную мощность двинуть членом внутри растянутой кишки, вколачиваясь до упора. Чтобы рыжий дернулся и закричал. Чтобы его член запульсировал часто-часто, выплескиваясь спермой на покрывало. Внутри все тоже конвульсивно извивается и обжимает. Анус ритмично сокращается, буквально выдаивая из Арчибальда оргазм, как молоко из животного. Кончать внутрь горячего, скользко-шелковистого нутра хорошо настолько, что хочется сдохнуть. Кажется, его яйца вот только что сцедили весь секрет внутрь жилистого, перевитого мышцами тела. Матвей валится на кровать, утаскивая за собой Арчи. Они долго лежат вот так, в два этажа. Смакуя блуждающие по телу удовольствие и негу. Рука дока так и зажата под животом рыжего. Ей там хорошо и уютно, она прикрывает чашей все ещё упругий член любовника. Ровно настолько же хорошо оставаться погруженным внутрь любимого тела. Там теперь мягко и податливо. Пах и низ живота холодит от размазанной по их телам смазки. Хочется так уснуть, прихватив зубами короткие волосы над ухом у рыжего, чтобы не сбежал никуда. Останавливает только опасение раздавить под собой обмякшего и вязкого, как пастила, любовника. Арчи отваливается, опрокидываясь со спины Матвея на кровать. Выдергивает из растянутого ануса член, получая в ответ сдавленный стон и вереницу матов сквозь зубы. Комментарий о том, что кто-то тут хотел еще жёстче и сильней, док проглатывает. Вместо этого молча тянется к Матвею, подгребая его к груди. Обнимает, вжимая в себя и целуя липкий от пота висок. Им бы в душ. А лучше в ванну. Матвей ворочается в кольце его рук, устраиваясь удобнее. Поворачивается спиной, игнорируя вытекающую из задницы сперму и охеревшее лицо дока. Транспортироваться хоть куда-нибудь это заебано-довольное чудовище не намерено. Можно даже не спрашивать. И нет смысла пытаться увещевать. Арчибальд даже может представить, какими именно словами его пошлют и куда. Смирившись с неизбежным, док лезет в то место, о котором подумал. Пальцами в растраханную задницу. Осторожно вставляет сразу два в припухший пошло-розовый анус. — Сссука, давай второй заход потом? Я сейчас спать хочу, а не скакать на твоём бесспорно охуенном члене. — Полусонный Матвей ворчит и ворочается. Дрыгает ногой, пытаясь сняться с пальцев. — Тихо ты. Я не за тем. Лучше, чтобы из тебя всё сейчас вытекло. К утру может появиться раздражение. — Блядь, Арчи! Я уже пиздецки раздражен! Какого хуя ты меня без гандона выебал? Не слышал, что так поступают только мудаки? З-зараза… все ещё течет? Ты в меня как конь накончал. Скотий врач, блять… Матвей перевернулся на спину, приподнял бедра, шипя и чертыхаясь, пока док увлеченно шевелил пальцами в его раскрытой дырке, чувствуя, как по костяшкам течет вязко-липко-постыдное. Хорошо, что кольца снял, думает отстраненно, пока последствия их близости капают на кровать. — Ну, прости, нет у меня гондонов. Не нужны были. Завтра куплю. Выгнувшийся в невысокий мостик Матвей бросил на дока странный, нечитаемый взгляд из-под ресниц. Хмыкнул, словно сделал только что неожиданное открытие. Подождал, пока из его задницы вынут пальцы. — Да похуй уже. Так прикольнее. Хотелось погладить рыжего по груди, опять накрыть ладонью начавший от манипуляций в заднице оживать член. Такими темпами второй заход у них будет прямо сейчас, а не с утра, как того хотел парень. Его парень, — добавляет про себя док, наблюдая за тем, как Матвей пытается опять улечься на скомканном и угвазданном покрывале максимально удобно. От них разит потом, спермой и лёгким перегаром. Матвея Стаут развез точно сильнее, чем дока почти лишенный градусов эль. Арчи заставляет себя встать и пойти в ванную. В одиночку. Чтобы там по-спартански быстро сполоснуться и вернуться к рыжему с мокрым полотенцем. От чистой махры валит пар. Мочил Арчи его в теплой водичке. Обтирать успевшего задремать парня начинает с живота, собирая сырой тканью успевшее подсохнуть семя. Долговязое разомлевшее тело неохотно ворочается, подставляя под ласковые поглаживания бока и покрасневшие от шлепков ягодицы. Закончив с вытиранием отлюбленного тела, Арчибальд перекатывает его на край кровати, чтобы вытащить покрывало и укутать вяло сопротивляющегося Матвея одеялом. Завтра они проснутся вместе. Завтра все будет хорошо.