Азавак

Просыпаться не хотелось. Но пришлось. На тумбочке у кровати трезвонил будильник. Анубис, которого Арчи вечером все-таки сподобился выгулять, кое-как отодрав себя от спящего Матвея, опять требовал внимания и обычного, собачьего: поссать на кусты. Своего требовал ещё и бронебойный стояк, который проснулся раньше дока и сейчас приветливо тыкался в копчик мирно спящего под теплым одеялом Матвея. Рыжий лежал, обнимая обеими поломанными лапами руку дока, просунутую у него под шеей вместо подушки. В коленях у них мурчал гроулом буро-злобный монстр по кличке Ганнибал, и долбящийся в дверь Анубис прекрасно дополнял картинку романтического утра. — Детка, пора вставать. Этот сукин сын сейчас дверь вынесет, они сцепятся с Ганнибалом, и мы получим великое сражение прямо посреди спальни. Просыпайся! Арчи привстал на локте, любуясь острым профилем на фоне синего льна простыни. Он до сих пор не понимал, как природа умудрилась сотворить что-то настолько охуенное. И не украсить его веснушками. Рыжий был очень неправильным рыжим. Даже его ресницы были не оранжевыми или коричневыми, а красными, словно кто-то нарисовал их алой тушью на белой бумаге. Будить Матвея не хотелось, он так сладко сопел. А с другой стороны, растормошить этого теплого и разомлевшего красавчика хотелось очень сильно, потому что он редко был не пиздливым и тихим, потому что в голове Арчи ясно горело вчерашнее обещание второго захода. И вообще все вчерашнее. Потому что у них уже успели сложиться совместные утренние ритуалы. И док очень сильно хотел добавить к ним ещё один. Прижавшись губами к виску спящего парня, Арчи погладил свободной рукой его бок под одеялом, потискал упруго-жилистое бедро, потом уложил растопыренную ладонь на живот и прижал к себе поплотнее, продолжая скатываться влажными поцелуями с красно-рыжего виска на впалую щеку и ещё ниже, туда, где линия челюсти перетекала в шею. Азавак в коридоре бесноваться прекратил, услышав голос хозяев. Матвей, даже не открывая глаз, проворчал: — Арчи, ну ещё немножко. Полчасика и пойдем. — И попытался зарыться наглой рожей в заменявшую ему подушку руку Арчибальда. Это была уже знакомая ситуация, и док просто молча принялся целовать и покусывать доступное измывательствам плечо Матвея с удвоенным азартом, надёжно удерживая долговязое тело вплотную к себе. Мысль про ещё полчасика в постели теперь казалась очень даже заманчивой. Правда, вряд ли кому-то из них получится поспать. Спали они оба совершенно голыми, и зажатый между нагретыми телами член буквально плавился от ощущения бархатной кожицы между ягодиц Матвея. — Думаешь, нам полчасика хватит? — На мгновение прекратив глодать плечо Матвея, шепотом интересуется Арчибальд и получает в ответ приглушённый стон. Хочется верить, стон удовольствия. Чтобы проверить свои догадки, Арчи сползает ладонью с живота Матвея чуточку ниже и натыкается там на ответное хуестояние. Между ног у рыжего жарко и липко, там утренний пот смешался с вязкими капельками предэякулята, обволакивающими головку с тяжёлым пирсингом, и это наталкивает на две мысли. Во-первых, дока тут тоже во всю хотят. Что радует. Во-вторых, блудливая псина точно не настолько сонная, как стремится продемонстрировать. И это неожиданно веселит. Арчи не против поиграть по предложенным правилам. Он с азартом оглаживает налитый кровью стояк и мошонку, ныряет пальцами под нее, чтобы погладить подушечкой указательного анус. Колечко мышц сжимается от прикосновения, и на него так и тянет чуточку сильнее надавить. Чтобы дотянуться до оставленной на тумбочке смазки, приходится выпустить из ласковых пальцев причиндал Матвея и отклониться назад. Хорошо, что док та ещё каланча и длины рук хватает, чтобы завладеть желанным трофеем. Полминуты возни под одеялом. Смазка щедро льется вначале на член Арчи, потом между булок активно изображающего сон Матвея. Только извозив в прозрачной слизи все стратегически-важные места и свою ладонь, Арчибальд осторожно проталкивает в сжатое колечко мышц пальцы. Сразу два, попутно обсасывая Матвею ухо, расставляя на его шее созвездие отметин. Парень шумно дышит и жмется к пойманной руке Арчи щекой. Ерзает под одеялом, норовя поглубже принять в себя его пальцы. Упрямо молчит. Наверное, и глаза все ещё закрыты, разглядеть не получается. Арчибальд сильно занят попытками себя уговорить, что прелюдия слишком важная вещь, чтобы на нее вот так вот плюнуть и засадить этой спящей красавице сразу. В итоге приходится идти на компромисс с совестью. И когда анал Матвея принимает в себя третий палец, а парень при этом продолжает лежать и тихо постанывать в татуированное плечо ветеринара, док срывается. Вытаскивает из задницы своего партнера пальцы, прижимает к анусу головку и надавливает на кое-как подготовленный вход, вновь прижав липкую от смазки лапу к животу Матвея. Рыжий стонет, напрягаясь всем телом, словно по нему ударило током. Впивается зубами в нагретый под его щекой бицепс. Дёргается навстречу раздвигающему его нутро члену, одним рывком прижимая округлую задницу к тазу Арчибальда. — Ох, бля-а-а… — хрипит парень, жмурясь до ярких искр под веками. — Это круче любого кофе в постель. Сравнение так себе, но Арчи надеется повысить свой рейтинг минимум до бокала шампанского. Глухо хмыкает в истерзанную шею Матвея. Просовывает ладонь вниз между его ног, чтобы растереть по пульсирующему нетерпением члену остатки смазки. Желание пиздеть у рыжего мгновенно отпадает. Он теперь уже в голос протяжно стонет и двигает бедрами, требуя больше ласки и активных действий. Брать его, прижимаясь к широкой спине, охуительно. Рыжий полусонный, податливый и мягкий. Он отзывчивый, как датчики кардиографа. Бьётся в нужном ритме. Дышит в унисон с доком. Перекатывается упругой волной, помогая себя иметь, прижимаясь влажными лопатками к груди, и елозит задницей по низу живота так активно, что под одеялом становится жарко, как в сауне, а чавкающие звуки, которые издают их тела, можно записывать для порнофильмов. Матвей активно трахает кулак Арчи, пока тот накачивает его задницу своим нетерпеливым желанием поскорее кончить. Внутри парня жарко, как в адской печи. Они липнут друг к другу, двигаются в одном ритме, ударяются кожей о кожу, сбивая простыни под собой. Жалея, что дотянуться до лица любимого сейчас не получается, док целует его шею, мочку пирсингованного уха и теплую кожицу за ним. Слизывает капельки теплого пота с виска. Шумно дышит над мускулистым плечом, на котором следы от зубов давно успели выцвести, но парочка засосов еще осталась и призывно алеет. — Давай быстрее, я сейчас кончу, — шепотом предупреждает Матвей. И док послушно ускоряется, вколачиваясь в пружинящее тело Матвея с удвоенным азартом. Они кончают почти одновременно, захлебываясь гортанными стонами. Арчи старательно сцеживает сперму с пульсирующего оргазменными вспышками члена Матвея. Выплескивается в его нутро, застывая за широкой спиной от прибившего к постели удовольствия. В этом что-то гораздо большее, чем просто разрядка. Привычная ебля никогда не давала подобного ощущения оглушительного кайфа, когда даже запах вжатого в него тела доводит до экстаза и заставляет дышать до ощущения острых лезвий под рёбрами. Потом они лежат и не шевелятся. Так невероятно удобно оказывается прижимать к груди длинное широкоплечее сокровище, размазывая по его рельефному животу горячее семя. — Жаль, что нельзя вот так вырубиться сейчас. — Шепчет в затылок Матвею док. Он все ещё внутри него, будто врос. Глубоко дышит. Задевает кончиками пальцев измазанного в сперме принца Альберта на головке его члена. — Это ты начал странный движ с дарением животных. Отзывается Матвей вяло и без привычной агрессии. Целует настрадавшееся плечо у себя под щекой. Явно улыбается, хотя док этого не видит. — Ну что поделаешь. Я падок на рыжих щеночков, которым грозит опасность. — Блять, прекращай сравнивать меня с псиной. То, что ты дерёшь меня под хвост, не даёт права для таких уебищных сравнений! — Не ворчи. Я ж не со зла. — Не ебет вообще ни разу. Придумай что-нибудь человеческое. — Детка? — Ну куда не шло. Хотя тоже пиздец. — Любимый? Сказал и замер, даже дышать перестал. Вот сейчас пусть этот опездол долбанутый скажет «Да». Ведь не так сложно побыть паинькой ещё немного. Вогнанный в непоседливую задницу член должен же добавить рыжему чуточку сговорчивости. Матвей вначале замирает тоже, словно ему воткнули под ребра перо. Потом шумно втягивает сквозь зубы воздух и отодвигается. Снимается с хуя, выскальзывает из жарко-потных объятий и встаёт. — Пошли отмываться. Нуб там изошелся весь от нетерпения. Ладно, — думает док, садясь в скомканной и изгвазданной в сперме постели. По крайней мере, его не лишили надежды сходу, не сказали, что ничего не светит, не завели привычную шарманку про договор. Может, рыжему нужно больше времени. Не может, а совершенно точно. Матвей так сильно похож на придурка со странностями, что для всех его заморочек, вероятно, придется выделить отдельный томик размером со словарь Даля и вести там подробную опись заебов любимого. То, что вот это красногривое уебище Арчибальду не просто нравится, а вот пиздец как нужно и дорого, он понял достаточно быстро. То, что так просто его с этим всем романтично-обсессивным дерьмом его не примут, тоже догадывался. Хорошо, что Арчибальд умеет работать со строптивыми псинами, которые щёлкают челюстями на спасающую их драные шкуры ладонь. Не псинами, точно! Рыжий же против собачьих аналогий. Интересно, если его назвать котиком, эта тварина начнет шипеть и драть когтями татуированную спину дока? Он был бы не против. Он теперь вообще тотально не против всего, что связано с Матвеем. Улыбаясь во всю пасть, Арчи идёт за своим сожителем в ванную. Мыть его теперь в тысячу раз интереснее. Парень стоит, уложив руки на прозрачную стенку душевой, чтобы не мочить гипсы, и его можно трогать везде. Внутри и снаружи, выдавливая томные стоны и теплое семя из раскрытого после утреннего секса ануса. В этом столько постыдного и трогательно-личного, что Арчи почти давится сбивчивыми поцелуями, рассыпая их по рельефным плечам любовника. Матвей не сопротивляется. Матвей упирается стопой в бортик душевого поддона, чтобы облегчить к себе доступ, и прогибается в спине, словно и правда мартовский кошак, спутавший ориентацию и времена года. Всегда готовый к тому, чтобы его драли, прихватив зубами за холку. От воплощения пошло-душной фантазии в жизнь спасает только память об оставленном без выгула Анубисе. И переживания за кишки Матвея, которые скоро завяжутся вокруг Арчибальдового хуя узлом, если он будет так часто трахать свое сокровище и не будет его кормить. Ванные процедуры занимают двадцать минут на двоих. Они делали это совершенно голыми, прижимаясь бедром к бедру. Придерживая Матвея за волевой подбородок, пока бритва скользит по его щекам, обмирая внутри от нереальности его красоты, потом уложив ладонь на велюровый затылок, пока щётка шурует металлокерамические зубы, прижимаясь к нему со спины, пока парень привычно уже справляет малую нужду в выдраенный до блеска унитаз, Арчи мог думать только одно закольцованное «Люблю его» на репите, как любимую мелодию. Между ними осталось так мало границ, что док начинает понимать — когда рыжий избавится от гипса, сам он вряд ли уже избавится от привычки мыть идеальное сильное тело и осторожно сбривать красную щетину с охуенно красивого лица. Они успевают заправить пару термосов кофе и крепким чаем перед тем, как выйти. Анубис беснуется, и затолкать длинноногую псину в красный комбинезон — дело на миллион. Рыжий гавкает на свой подарочек, и только после этого гиперактивный Нуб дает вдеть своих ходули в прорези собачьей одежки. Теплолюбивая тварюшка не очень-то приспособлена даже к лёгкому осеннему нулю. Без комбеза гончак превращается в дрожащую на высокой частоте костяную вешалку и бессовестно лезет на ручки, несмотря на то, что успевает угваздаться в луже, буквально шаг ступив за порог. Да и габаритами он ну никак не болонка. Матвей тоже внезапно мерзляк сегодня. Трясется не хуже рыжего, почти лысого хвоста азавака. Жмется к боку Арчи, позволяя себя сграбастать рукой за вздернутые в попытке согреться плечи. Лысый парк неодобрительно смотрит на лысого пса. Спущенный с поводка Нуб носится по спирали вокруг замерших хозяев, выдирая когтями комья мертвого газона и листья. Арчибальд распахивает куртку и кутает в ее полы умиротворенного, полусонного, ворчливого Матвея, который стоит, облокотившись всем весом на грудь дока. Дышит ему в затылок. Целует в мягкую полоску беззащитной кожи за проколотым ухом: — Замёрз? Кофе дать? Шепот течет с губ вместе с облачком пара, и голые деревья смотрят на них с безучастностью древних мудрецов. Парк впал в анабиоз до весны, а Арчи наоборот, кажется, он только этой осенью начал жить, почувствовал, что такое дышать, не забивая пасть хлорированной ватой чужой, натянутой на себя не по размеру жизни. Матвей чуть поворачивает голову, ловя лицо Арчи в фокус одного токсично-зеленого глаза. В этом скользящем взгляде читается лукавство и странная кусачая нежность. Рыжий цокает пирсингом по зубам и улыбается: — Замёрз. Но дашь чуточку позже. Я скажу, когда. И кривая ухмылка, растягивающая яркие губы, заставляет опять хотеть. Даже не банально поебаться, а чего-то глобально большего. Хочется вообще всего. Желательно всего, сразу и обязательно вместе. Арчи умудряется поцеловать прохладную от утренней сырости щеку, поймать губами мягкую мочку уха, когда Матвей отворачивается, чтобы проследить траекторию беснования Анубиса. Жидкий, просвечивающий насквозь парк растворяется в тумане. Плачет слезами-конденсатом с темных веток, лениво поскрипывает на промозглом утреннем бризе. Море притаилось за гребенкой домов и чешет там свои темные бока о бетонные насыпи набережных и монолитные брустверы пирсов. Арчи целует пахнущую его гелем для душа и чем-то оглушительно родным шею. Греет у своей груди беспризорное чудо. Матвей прекрасен, как любой запретный плод. Надкусывать его и гладить кончиком языка по обмурашенной коже — кайф похлеще лютого наркотического прихода. Потому что держит крепко и обещает никогда уже не отпускать. Соскочить не получится. Синдром отмены не светит. Они возвращаются домой и кормят животных. Арчи отмывает лапы недовольному азаваку, пока Матвей пристраивает свои загипсованные у него на плечах, и с интересом наблюдает за происходящим. Эти выходные определенно тянут на самые счастливые и яркие в его жизни. Хотя они с Матвеем выбираются из дому только выгулять пса и купить жратвы. Рыжий отзывчивый и жадный до ласки. Он откликается на каждое объятие, прогибается под пальцами, как подтаявший на солнце парафин. Арчи в жизни столько не трахался. В течение двух дней они почти не покидают постель. Они пометили почти все подходящие поверхности квартиры: кухонный стол, диван в гостиной и там же пушистый ковёр. Словно недели, проведенные рядом, аккумулировали эту энергию, и теперь ее жизненно необходимо выплеснуть и распределить. В понедельник идти на работу откровенно ломает, и Арчи до последнего прижимается к уютно-теплому парню в своей постели. Неделя похожа на сжатый во времени, концентрированный медовый месяц. *** Хуже всего, что без этого Айболита теперь было скучно. Матвей на удивление быстро смирился с их новым форматом отношений. Видимо, поцелуетерапия от ветеринара так прочно вошла в его распорядок дня, что переход на следующую ступень уже не удивлял, не напрягал и не тревожил. Трахаться с Арчи было крышесносно. Он обладал темпераментом дикого зверя и чуткостью тончайшего сейсмодатчика. Умудрялся улавливать даже те желания рыжего, которые он сам не осознавал. В постели с ним было хорошо до одури. И самое веселое, что постелью для них теперь был весь дом, включая коридор. Прошедшая неделя была настолько веселой, что Матвей не мог прекратить улыбаться, вспоминая, как док пялил его, меняя локации, словно им выдали квест осквернить каждый сантиметр не до конца обжитой квартиры. Пятничный вечер рдел за окном подсвеченным гирляндами туманом. Прилипал бесцветной щекой утопленника к оконным стеклам с той стороны. Нашёптывает смутное желание опять поехать в тот тухлый рок-бар, с которого у них начался новый этап. Свой ошейник Матвей носил практически не снимая. Арчи так быстро привык хвататься за черную полоску кожи на его горле во время секса, что без нее рыжий теперь чувствовал необъяснимую утрату. Сейчас рыжий сидел в гостиной, лениво прокручивая список возможных фильмов на вечер. Док вернулся из кухни, неся чай в красных кружках и запах домашнего тепла. Рыжий собирался высказать идею на счёт бара, когда с внутреннего двора за клиникой послышался рокот и визг. Анубис в коридоре зашелся лаем. Ганнибал, изображающий до этого мохнатую подушку в углу, взвился на все четыре лапы, вздыбив медвежью шерсть и зарычав гроулом. С улицы донёсся свист и визг тормозов. — Матвей, что бы не случилось, не выходи из этой комнаты. Слышишь?! И звони ментам. Голос Арчибальда изменился почти до неузнаваемости. Он поставил чашки на стол не глядя, выплеснув половину содержимого, и рванул через коридор к двери, ведущей на балкон. — Арчи, блять! — Гаркнул рыжий, но его уже никто не слышал. Дока вынесло на улицу в одной футболке и трениках, в домашних тапках и с неряшливым хвостом русых волос на макушке. Матвей остался сидеть на диване, слушая, как грохочет внутри охуевше-перепуганное сердце и как грохочет по кованой лестнице во двор Арчибальд. Двор наполнялся криками, байками, свистом и лязгом цепей. Проглотив желание рвануть за ветеринаром, рыжий мучительно медленно выбирает на ноуте нужный контакт в одном из меседжеров. Делать это, удерживая мышь загипсованными руками, та ещё задачка. Особенно в условиях, когда каждая секунда промедления подобна пытке. Абонент слишком долго не отвечает. А когда смуглая морда, частично скрытая тонкими прядками курчавых волос, всплывает на мониторе, ее хочется расквасить почти так же, как те незнакомые лица, с которыми сейчас в одно рыло базарит док. — О! Красный! Куда пропал, псина бешеная? Чё это у тебя с граблями? У конкурентов работал? Как угораздило? Мужчина за тридцать с оливковой кожей и каштановыми кудрями до плеч смотрит на Матвея с наигранным весельем. Рыжий знает, что сейчас этот гандон очень зол. Но ему так похуй на состояние и настроение этого опасного мудня, что это читается даже сквозь уебищное качество камеры. — Влад, слушай сюда. Мне нужна помощь. Срочно! На меня и моего друга наехали какие-то залётные фраеры. Целой толпой притащились на байках. Помоги разрулить, и я выстою один бой на любых условиях со стопроцентной прибылью в твой карман. Деловое предложение быстро меняет вектор мыслей и настроение у господина на экране. Он наклоняется вперёд, приближая вытянутое, с крупными чертами лицо к камере. Спрашивает: — Сколько их. Адрес. И сколько вы продержитесь? Если вас куда-то вывезут, план-перехват от меня не жди. Я не крестная фея искать тебя по всем пустырям и заброшкам города. — Клиника «Вет-Свет» на Приморском. Напротив парка Горького. Судя по звуку моторов больше двадцати. Продержимся минут пятнадцать. Тут заезд во внутренний двор через арку в здании клиники. Поспеши! Если мне переломают все кости, ждать обещанного боя придется долго! — Ну, ты уж побереги себя, дорогуша. Все-таки теперь это тело принадлежит мне, пока оно не отработает долг. Влад улыбается, показывая золотые грилзы на ровных крупных зубах. Плотоядный блеск в карих глазах не сулит ничего хорошего. Но Матвею похуй. Если для того, чтобы вытащить дока из этого дерьма, придется продаться в рабство к гребаному Владу Ионеску, он готов на это пойти. Связь обрывается. Матвей захлопывает ноутбук. С улицы доносится крик.