Азавак

На улице темно и сыро. Металлические ступени под кедами скользят, словно их боженька с тучи обоссал. На улице темно, сыро, и от света мотоциклетных фар в глазах рябит. Вдруг кажется, что вместо заднего двора частной ветклиники попал на захолустный рок-фест, где обрыганы на говнобайках орут Коррозию Металла в хрипящий довоенный микрофон. Ребята в себе уверены. Их пара десятков рыл, и большая часть сидят, раскорячившись, на стальных уродливых конягах. Кони — сплошь какое-то олдскульное дерьмо, Матвей даже их марки не выкупает. Пялится только на знакомый русый затылок с неряшливым пучком вьющихся волос. Арчи в домашнем — в растянутой майке, стоит, сжимая кулаки. Напротив него — долговязая шпала, худая и тощая. Измочаленные под шлемом волосы висят по обе стороны от узкого лица радикально-черными лохмами. — Арчибальдик, дружище! А это там шлюха твоя к нам на огонек подоспела? Ну надо же! Все-таки правда? Ты когда спидарился-то? Вот чувствовал я в тебе гнильцу эту гомосяцкую с самого начала… чувствовал! У говорящего черные ногти, черные иглы вытатуированы на кистях и глаза в ободе таких черных кругов, что весь офисный планктон в радиусе ста километров аплодирует стоя. На слова о своей шлюхе Арчи оборачивается, и от выражения его лица у Матвея внутри все костенеет и хрустит, будто клыками, непонятно откуда взявшимися в груди. Растерянность и ужас дока — совершенно дикие, концентрированные и не сулящие ничего хорошего. Арчи в полушаге от панической атаки. Бусые глаза под ярким наружным освещением двора кажутся почти сизыми, как оцинкованный лист металла. Матвей отпихивает решившего встать на его пути бессмертного мудака. Вклинивается между патлатым и ветеринарном, не задумываясь ни на миг. Док в ответ цепляет его рукой за локоть и тянет назад, поближе к себе. Стряхнуть ледяную, окольцованную перстнями лапу не хватает духу, хотя надо бы. Матвею сейчас нужна подвижность. Вместо этого он жмется лопатками к груди Арчи, даже не пытаясь лелеять иллюзии о том, что защищает. А выкрашенный в сажу урод громко ржёт: — Я ебу-у! Вы гляньте, какие дружные пидарасы! Арчибальдик, дружище, а давай мы проверим, как быстро ты подпишешь нужные документы, когда мы макнем в бочку с водой и немного промаринуем в ней твою шлюху вместо котов? Видишь, какой я добрый? Я даже не стану пускать его по кругу или ебать битой перед этим. Мы ж не галимые гомосеки, как ты! Просто возместишь нам моральный ущерб и разойдемся. Знаешь, как я страдал, услышав, что бывший друг оголубел и пердолит в очко какого-то петушка? Патлатый театрально прижал ладони к груди. Он стоял расслабленно, опираясь тощей задницей на сиденье байка. Когда-то эта падаль, скорее всего, была красивой. Остатки просранной молодости ещё угадываются в миндалевидном разрезе темных глаз и капризном изгибе губ. Но жил свою жизнь мудак слишком весело. Мешки под глазами, морщины, желтушная кожа. Мудак явно любил прибухнуть, и, скорее всего, не только это. Оглянувшись на Арчи, рыжий попытался ободряюще улыбнуться. Вряд ли получилось. Док смотрел на незваного гостя со свитой глазами человека, перед которым из могилы вылезла пара десятков заживо похороненных врагов. Недоверие-страх-боль. — Не впутывай Матвея. Это только наши с тобой дела… — Голос у Арчи глухой, и попытка отмазать уже встрявшего рыжего идиота смешнее некуда. — Это Андрей? — Сухо интересуется рыжий, то ли стремясь перетянуть внимание дока на себя, то ли ещё за каким лядом. Арчи явно не в порядке. От его сжатых на локте пальцев останутся синяки, хотя по ощущениям скорее уж вмятины. Хватка такая — питбуль позавидует. Хочется накрыть ладонью эту нервную лапу. Погладить. Спиздеть что-то в духе «Все будет хорошо, прорвёмся». Успокоить чем-то повесомее красноречивого взгляда и своего присутствия. Обнять придурка, в конце концов. Но руки в гипсах, вокруг неблагодарная, но очень заинтересованная публика, и им ещё минут пятнадцать время тянуть, пока примчится кавалерия Ионеску с королем Катакомб во главе. Представив, как изменятся лица залётных козлов, когда тут станет совсем тесно и весело, рыжий скалится по-гиеньи, кровожадно и совсем незнакомо для Арчи. Он-то уже привык, что рыжий пиздливый, но покладистый. Шипит и матерится, но подставляет под поцелуи недовольное хлебало. А глядя на исказившееся в маньячью маску лицо, док даже хватку на его локте ослабил и глухо выдавил: — Да. И в следующий миг патлатого сносит с его двухколёсного трона ударом ноги. Бей первым — заповедь, которую Матвей чтил с истовостью, достойной любого фанатика. Отбрехаться и упетлять не получится — эти мрази сюда приехали с конкретной целью, и даже если Арчи подпишет дарственную на весь свой ливер и душу в придачу к клинике, его в покое не оставят. Ну и чего греха таить, отхуярить Андрея — искреннее, незамутненное благоразумием желание, появившееся в тот самый момент, когда рыжий узнал о существовании в мире такого вот куска дерьма. В идеале ему бы ещё пальцы выломать, которыми он разрисовывал шкуру дока, по одному и в полной тишине, чтобы слышать хруст костей, прочувствовать, насладиться процессом. И раздавить к хуям руки целиком, на которые Арчи много-много лет дрочил. Желательно в кашу, чтобы никакой добрый доктор уже не собрал потом. Но, увы, сейчас такие аттракционы моральной сатисфакции рыжему не светят. Навернувшийся от удара Андрей врезался в ближайшего соседа, сидящего на байке. Они с грохотом повалились на бетон. Запрудившие внутренний двор клиники людишки пришли в движение. Да только поздно уже. Матвей успевает вывернуться из хватки Арчи, под его глухой рык напрыгнуть на парочку упавших уродов, путающихся в руле, колесах и дугах байка, в ногах-руках друг друга. В первую очередь нужно вырубить главаря — жизненная мудрость, усвоенная в бесконечных дворовых драках. Вначале месишь заводилу — остальные сами рассосутся. Это, конечно, не их случай. Сейчас никто никуда не рассосётся. Просто потому, что рассасываться этим гондонам до своего родного мухозалупинска пара сотен километров по шоссе. Ну и перевес в количестве слишком большой. Такая толпа их просто скопом запинает. Но Матвею похуй. Матвей хочет сломать одно конкретное хлебало. А если повезёт, то и всё, что пониже него, с жизнью до кучи. Таким кровожадным он себя давненько не чувствовал. Даже в клетке челюсти не сводило судорогой от желания вцепиться в кадык противнику. Но там были просто безымянные мордовороты, решившие грубой силой поднять бабла. А тут — совсем иное. Андрей — это дохуя личное. Андрей — заслуживает не просто трепки, он должен расплатиться по счетам! Рыжий успевает выхватить боковым зрением, как на Арчи налетает парочка ближайших байкеров. У одного на кулаки намотана цепь, второй — просто здоровое жирное уебище. Док отбивается, по-боксерски вскинув кулаки и ссутулив тяжелые плечи, защищая голову. Продержись пять минут, — хочется крикнуть Арчибальду, но времени щелкать клювом нет. Его не хватает даже вдохнуть поглубже. Адреналин хуярит изнутри по ребрам битой сбрендившего пульса. Знакомо. Правильно. Ничего нового. К таким замесам рыжий привык. Не привык, что за кого-то другого дёргает натянутыми нервами так, словно внутри грудина обросла зубами и все они больные. И все они разом пытаются пережевать грохочущий в безумном ритме мотор. Времени ссаться и трястись за Арчи нет. Пока остальные два с лишним десятка рыл приходят в себя, включаются в движуху, ставят на подножки свои колымаги и с кряхтением с них слезают, чтобы принять участие в веселье, Матвей успевает зажать между гипсом и бочиной ногу Андрея, сдернуть его с опрокинутого байка и орущего мужика, придавленного этим байком. Едва главарь головорезов оказывается на бетоне, рыжий отпускает ногу своей жертвы и со всей дури хуярит ногой по черепу. Сверху вниз, словно давит жука. Крашенные в черный патлы разбросаны по сырому и серому. После такого у Андрюши будут охуенные красные белки и сотряс всего дерьма, что ему заменяет мозги. Жаль, что обут Матвей не в ботинки. Мартинсами по узкой пропитой харе стучать было бы гораздо эффективнее. Но и так очень ничего выходит. Бодро удара три успевает отвесить. Андрей орет и пытается защитить голову руками. Матвей с садистским удовольствием отпинывает одну из этих рук и наступает на нее, перенося весь свой вес на пятку. Вдавливает ладонь. Прокручивает, словно под ногой окурок, который нужно растереть в вонючую кашу из болота и горелого табака. Крик Андрюши переходит в животный визг. Такой вой должен поднять ментов во всей округе, но Матвей не питает ложных иллюзий. Полиция приезжает, только когда уже нахуй не нужна. И создает проблемы тем, кто не успел съебаться. Он успевает садануть ногой по разинутому рту патлатого, почувствовать, как под подошвой хрустнули выломанные из десен зубы, когда со спины кто-то налетает. Падла тяжёлая. Снесла Матвея на два метра в сторону. Они тормозят о какого-то еблана, все ещё сидящего на мотоцикле. Чтобы не повторить маневр Андрея и не рухнуть к хуям вместе с байком и его седоком, Матвей отпихивает преграду обеими ногами, попав кедами в грудак растяпы, заваливаясь от толчка назад, на ублюдка, отвлекшего его от избиения Андрея. Они падают. Матвей успевает отпружинить и вскочить на ноги раньше своего товарища по полетам. Благодарно херачит отбитой уже о голову Андрея ногой по голове безымянного тела, метя в висок. По ребрам или почкам — гуманно слишком. Тело ещё может встать. Сейчас главная задача рыжего — вертеться и раздавать пиздюлины, пока не приедет Ионеску. А значит, чем больше оппонентов ляжет, тем выше шанс дотянуть. К нему тянутся десятки рук и бородатых рыл. Кто-то с монтировкой, кто-то с кастетом. Давка среди расставленных как попало байков мешает развернуться Матвею. Но и задавить его числом тоже мешает. Рыжий отбивается, метя по яйцам и носам, в виски, затылки, кадыки. Полимерные гипсы оказываются крепче, чем выглядят. Ими удобно дубасить чьи-то черепа. Прилетает в ответ больше, чем Матвей согласен вывезти. По спине и рукам. Приходится юлой крутиться, чтобы не заработать черепно-мозговую. Док где-то ближе к стене здания отмахивается от пятерки бывших товарищей вырванным у кого-то из них куском арматуры. Большая часть гостей собрались плотной фанатской группой вокруг Матвея. И скопом его хотят. Разобрать на куски живьем. Он звезда этой вечеринки — на это и был расчёт изначально. Помимо чистого удовольствия от раскрашенного ебала Андрюши, разумеется. Опыт подсказывал, того, кто загасил главаря, всегда пытаются образцово-показательно искалечить за попрание обоссаного авторитета. А чем больше внимания ему, тем меньше шансов, что покалечат Арчи. Док, конечно, лоб здоровый и держится хорошо. Но, как из любого доброго человека, боец из ветеринара средненький. Тумаки и удары кастетами он вывозит сугубо на бычьей выносливости, пробить такую гору мышц — задача сложнее, чем кажется на первый взгляд. А ткнуть арматурной в глаз противника у Арчи наверняка даже мысль не появится. Месиво. Вокруг тела в смердящей бензином черной коже. Клоки волос, измазанные в крови. Оскалы. Ухмылки. Тяжёлое дыхание струйками белого пара с разбитых губ. Они мешают друг другу. Спотыкаются о чужие ноги и удары рыжего, которого никак не получается загнать в угол. Скрутить и прикончить. Кто-то оттаскивает тех, кто отключился. Кто-то лихорадочно вытаскивает из седельных сумок телескопические дубинки, цепи и монтировки. Ножи никто не достает — за колюще-режущее статья другая. Удары гипсами откликаются тупой болью в костях, ребра горят так, словно под кожу влили соляной кислоты, и там все плавится заживо. Матвей пытается пробиться к доку. Пространство для маневра приходится выгрызать зубами. Адреналин гасит боль и взвинчивает чувство собственного бессмертия. Но даже оно не спасает от града ударов, слить которые блоками просто не хватает рук. Продержаться бы. Еще чуть-чуть. У глухой стены поливает водичкой раскрашенную рожу Андрея кто-то сердобольный. Док пропускает удар в голову кастетом и медленно заваливается на бок. Рыжий рычит, орет, перепрыгивая через кого-то из безымянных. Разбивает чьё-то лицо, не глядя. Игнорирует большую часть тычков, ударов, попыток ухватить за плечи и опрокинуть в асфальт. Он видит только посеревшее лицо Арчибальда с медленно стекающей от виска красной струйкой… И истошный крик рыжего тонет во внезапном гулком гыканье. Словно кто-то гонит к обрыву стаю тупых зверей. Из арки в закрытый, зажатый между трёх глухих стен двор сыпет толпа. Угрюмые, сосредоточенные лица. Скучающие. Деловитые. Удары битами методичны и лишены даже тени сострадания. Никто не смотрит, куда именно и кому прилетит. Люди Ионеску похожи на пахарей, забивающих в поле свежие всходы лопатой. После них никто не поднимется. Урожай погиб. Суматоха позволяет стряхнуть с себя чужие руки — такое впечатление, что противник пытался за рыжего спрятаться, а не добить его в последний момент. Но сейчас ему похуй. Так критически похуй, что в мире не остаётся ничего реального, кроме медленно оседающего на землю Арчи. — Эй! Арч, солнышко, хороший мой, держись, сука! — Если бы кто-то спросил Матвея, как он преодолел эти десять разделяющих их метров и успел подхватить дока, он бы даже под пытками не сказал. Но зачем пытки, когда есть расфокусированный, сочащийся болью взгляд серых глаз. Он режет вернее скальпеля. Кромсает сырыми ломтями. — Слышишь меня? Не отключайся! Обопрись на меня вот так. Док весит центнер и дышит с присвистом. На половине его головы волосы слиплись и потемнели. Они похожи на кусок коровьего языка, вывалившегося из мертвой пасти. Сочатся алым, теплые. — Давай сядешь. Вон туда… — Арчибальд молчит, и Матвей пиздит за двоих. Тащит избитую тушу к металлическим ступеням, ведущим на их жилой этаж. Медленно усаживает мужчину и валится перед ним на колени в пыль. Это очень зря. Собственные кости отзываются диким воплем. Избитое тело, почувствовав, что можно снизить градус адреналиновых приходов, предательски семафорит болью изо всех щелей. Но так похуй. Божечки, как же Матвею сейчас поебать на собственное состояние и покоцанные гипсы. На возню и вопли за спиной. Плевать на все, кроме Арчибальда, который сидит — локти в колени. Взгляд без фокуса в никуда. Пытается улыбаться, но только измученно кривит рот. — Сейчас, милый, сейчас, мой хороший… — Рыжий даже не причитает, шепчет истово, как молитву, сдерживая порыв расхуярить о поручни лестницы чёртовы гипсы и содрать зубами, чтобы достать оттуда свои проклятые руки и ощупать голову дока. Влад Ионеску появляется из арки, когда незваных гостей уже благополучно перехуярили и загнали в угол двора. Байки валяются повсюду, словно трупы тощих лошадей после мора. Нет переломанных копий и стягов, втоптанных в грязь, но картина побоища на удивление достоверна. Спрессованная в плотный ком толпа избитых мужиков в коже-цепях-соплях выглядит как стадо черных овец, собранных в кучу опытными пастухами. — Красный, ты, конечно, умеешь устроить веселье на ровном месте. — Ионеску в двубортном черном пальто, небрежно наброшенном на широкие плечи. На нем тёмно-синий костюм в тонкую сизую полоску и саркастичная ухмылка во всю пасть. Ионеску смугл, холен и прилизан. Каштановые кудри сверкают, как души ангелов, перетертые в кристаллическую пыль. Влад стучит по асфальту окованными в металл каблуками и острым наконечником пижонской трости с рукоятью в виде лошадиной головы. Ебаный денди. Под пиджаком у него двойная портупея с парой позолоченных Smith & Wesson 29. Он катается на белом Хаммере, курит смердящие сигары и умеет делать деньги даже из воздуха. Из этой ситуации Ионеску тоже заимеет свой гешефт. Матвей уверен. Ебаный Влад не только с него получит выгоду, но и с этих недобитых недобайкеров тоже семь шкур сдерет. И на самом деле похуй. Пусть. На пришлого спасителя рыжий даже не поворачивает головы. Смотрит не отрываясь только на Арчи, отслеживая каждый его сорванный вдох и сиплый выдох. Доебку Ионеску тоже игнорит. — Скорую вызови. — Бросает через плечо, сдерживаясь из последних сил, чтобы не начать целовать окровавленное лицо Арчибальда. — Красный, стесняюсь спросить, а пососать тебе не принести? Ты охуел совсем, прелесть моя ебанутая? Если сюда приедет неотложка, придется им объяснять, с хуя ли тут так красиво разукрашены неизвестные нам с тобой неместные господа. А дальше понесется: полисмены, допросы, тонна честно заработанных денег, слитая на взятки просто так, в благотворительных целях. Прости, конечно, ты очень выгодное вложение, но не настолько, чтоб я творил такую дурь. Влад разглагольствует и машет руками. Волосы у него до плеч и при экспрессивном движении разлетаются во все стороны задорными пружинками. Матвей в ответ рычит. Матвей вскакивает на ноги. Матвей готов расквасить харю этому еблану, даже несмотря на наличие у него двух револьверов под мышками и десяти мордоворотов под командованием. — Влад, не будь мудаком. Ему череп проломили! Он сейчас кони двинет, и я… Озвучивать список дальнейших действий не получается. Потому что Матвей сам не знает, что он. Сам сдохнет следом же или для начала выпотрошит из Ионеску его бездушный ливер за то, что не помог. Что-то такое, видимо, во взгляде рыжего сквозит. Потому что Влад отшатывается, а Арчи, наоборот, перехватывает Матвея за руку, сжимает непривычно слабо у локтя. Хрипит. — Не нужно. Остынь. Я в порядке… И от мертвенного глухого голоса, от того, как невнятно ворочаются слова на негнущемся языке, становится только страшнее. Матвей с присвистом втягивает в лёгкие воздух, получается подозрительно похоже на всхлип, оборачивается опять к Арчибальду, в панике, перепуганно жмется губами к окровавленному лбу и шепчет: — Сейчас, милый. Сейчас все будет. Тебе нужно в больницу, и ты там будешь. Потерпи ещё чуть-чуть… — Ох, да ебаный же ваш Шекспир и драмы! — Вдруг как-то обреченно и тихо сетует Влад и тут же орет во всю глотку голосом человека, который привык командовать и при том не всегда адекватные вещи, точно зная, переспрашивать никто не станет. Выполнят в точности, какое бы дерьмо он не приказал сотворить. — Даниил! Оставь этих лохов на Игоря. Вот тебе ключи, вези эту парочку в Авалон к Геннадичу, пусть подлатает. От группы «пастухов» отделяется один. С лицом отставного вояки, которому совесть кирзачами ещё на первом году службы отбило. Квадратное хлебало по суровости способно поспорить с бетоном. В глазах светится преданность тщательно натасканного пса-людоеда. Такому все равно, возить кого-то в больничку или утрамбовывать в мешки для трупов куски несговорчивых, мешающих боссу тел. Ключи из рук Ионеску Даниил берет аккуратно. Матвей даже удивляется, что громила не целует смуглую руку босса, как положено всем недалёким фанатам «Крестного отца». До припаркованного через дорогу от клиники Хаммера они с доком идут обнявшись. Арчи практически висит на плечах рыжего. Кости в ответ орут безмолвным матом, тонко намекая хозяину, что им совсем не по нутру такая нагрузка. Но Матвею решительно похуй на собственную боль. Он обнимает поперек груди медленно передвигающее ноги тело. Вслушивается в каждый его вдох и стон. Грызет собственные губы, как голодная псина кусок свининой кожи. Уговаривает себя не истерить и не задавать доку тупых вопросов в духе «тебе сильно больно?». Им нужно просто дойти до распахнутых дверей авто. Ещё два шага. Совсем чуть-чуть. И все будет хорошо. Обязательно будет. Ведь так?