Азавак

Машина. Кровь. Спешка и уговоры не умирать вот прямо сейчас. Это с ними было уже. Было, и успешно так перехуярило жизнь Матвея на «До» и «После», как в душеспасительных видосиках про вред наркотиков на тушку безволосой обезьяны. Только наоборот, с эффектом улучшения. Салон Хаммера похож на маленькую, обитую белой кожей комнату. Комнату на колесах. С удобными диванчиками и расстоянием между сидениями таким, что даже длиннющие ноги Арчи помещаются со всем возможным удобством. Словно внедорожник спроектирован специально для того, чтобы возить двухметровых мордоворотов, и чтоб они не тёрлись локоточками-коленками внутри. Матвей, правда, все равно трется. Он к Арчи вплотную прилип и поддерживает поперек груди, будто тот из хрусталя и может в любой момент упасть и разбиться вдребезги. Мужчина в одной выгоревшей серо-бурой майке, трениках и домашних тапках. Из-под слипшихся от крови волос на шею и лицо все время течет. Даниил за рулём невозмутим, как манекен для краш-тестов. Ему на метания паникующего Матвея глубокомысленно похуй — он исполняет приказ. А рыжий шепчет в окровавленный висок Арчи, размазывая по коже землисто-медно-соленый запах свежей крови. — Не отключайся! Помнишь, как ты мне говорил тогда? Рассказывай о чем угодно, только не молчи. Если у тебя там черепно-мозговая и ты мне в кому сейчас хуйнешь, обещаю потом, когда очнёшься, выебать тебя самым большим дилдо, который найду. Не смей вырубаться и помирать! Слышишь? У нас вообще договор! Ты моя сиделка и должен исполнять обязательства! Иначе штрафных санкций накину по самые гланды! Слышишь меня? Чего молчишь? Отвечай давай! Арч? Милый? Ну пожалуйста… Он почти хнычет. Паника в голосе, руки в растрескавшихся гипсах. Тело в ссадинах и кровоподтеках. Через пару дней кожа расцветёт радужными пятнами, как бензиновая пленка на воде. Сейчас места ударов просто пунцовые. Давно ему так не прилетало. Но расхуяривает сейчас совсем другое. Арчибальд. Арчи, который с трудом фокусирует взгляд на подлезшем ему под мышку придурке и тянет губы в искусственной улыбке явно из последних сил. Губы эти расквашены, и розовые зубы в прорехе кажутся слепленными из клубничной жвачки. — Нормально всё будет. Не переживай… не нужно… Тупой базар. Не к месту, и Матвей не верит ни единому слову. А вот солено-горяче-влажным губам, которые жмутся к его саднящей от чьего-то удачного хука скуле — поверить приходится. Док дышит как загнанная ломовая лошадь, кинь в подводу ещё сто граммов веса и упадет замертво. Док цепляется за Матвеевы шмотки и тянет его поближе к себе так, словно есть куда еще ближе сейчас. Словно они и так уже не вплотную, а на метр друг от друга. — Это хорошо, что из башки кровь идёт, — оставив на лице рыжего кровавый отпечаток своих губ, хрипит Арчибальд. — Опаснее, когда гематома закрытая и отек давит на кости черепа. Утешение — хуже некуда. Хочется стукнуть по и так пробитой голове, но вместо этого Матвей жмурится, целует горячую кожу у самой линии челюсти, чувствуя губами щекотные волоски ухоженной бороды, привкус пота, вездесущей крови и дрожь загнанного в угол сиденья тела. Арчи хуево. Расфокусированный взгляд плывет. Зрачки расширены, как у нарика. Он хмурится, стараясь оставаться в сознании, и цепляется за вжавшегося в бок парня, с маниакальностью утопленника сжимающего в объятиях залитый свинцом вместо пены спасательный жилет. — Охуенное утешение. Ща заплачу от радости… Долго думал? Хочется орать. В основном на Даниила, который слишком медленно катит по улицам. Это не поможет, естественно. Но желание не проходит. — Думать сейчас у меня не сильно получается, прости… Хрип у Арчи такой глухой и гортанный, что шерсть на загривке дыбит подкожным ужасом. И Матвей улыбается дёргано, будто кто-то продел леску через лицевые мышцы и тянет их вразнобой. — Да-да, оно и видно. Здорово тебе досталось? Прости, что не смог быть рядом. Думал, чем больше народу оттяну на себя, тем больше шансов, что тебя не достанут, что мы продержимся. — Главное, что ты цел, щеночек… — Говорить Арчи тяжело, но он послушно отвечает. Поддерживает диалог, пока рыжий поддерживает его растрескавшимися гипсами поперек груди. — А кто эти люди? Что за хлыщ с тростью? — Ионеску? Начальство мое. Вроде как. На полшишечки. Эпизодически у него в клетке людей калечу. Тип он мутный, но деятельный. Из тех, кто может быстро разрулить подобные проблемы, у меня в знакомых только он. Ставр в лучшее время тоже взялся бы помочь, но у него это вышло бы дольше и не так радикально. Он ну… сейчас, конечно, послал бы. Наверное … или нет? Хуй его знает этого кузнеца. Он мутный. Но по-другому. А Влад, тот всегда рад покалечить людей просто так, ради искусства и веселья для, особенно если с этого будет выгода. Водила на упоминание своего босса недовольно зыркает через плечо на заднее сиденье. Рыжий в ответ фонит на весь салон абсолютным похуем. Арчи хмурится на другое. Собирает окровавленные брови к переносице, впивается пальцами в плечи и ребра рыжего. — Хуйло твой Ставр! Тогда даже не спросил, где ты и что с тобой. Так что даже слышать ничего о нем не хочу. Уж лучше Ионеску. С ним, по крайней мере, все ясно. Что может быть ясно с Владом, Матвей искренне не догонял. И его это ни капельки не тревожило. Куда важнее отслеживать дыхание Арчи, прижавшись к нему всем телом, и отсчитывать фонарные столбы за окном Хаммера. — Долго ещё до вашего Авалона? — сварливо бычит рыжий на водилу сугубо от нервов. — Почти на месте. Ща к паркингу свернем. Даниил даже не пытается быть дружелюбным и обходительным, хоть и на беспочвенный наезд не крысится, вдумчиво игнорит, продолжая крутить обтянутую кожей баранку. Только слова цедит, словно плюет сквозь искривленные уголками вниз губы, как комки мокроты. Шипит в конце, словно о его бритый загривок кто-то окурок потушил. Выдержка у мордоворотов отличная. Хотя, по мнению Матвея, делать хлебало попроще все-таки стоило бы научиться. Паркинг оказывается подземным, и, видимо, Влад настолько продуманная сволочь, что успел отзвониться врачам и предупредить. Ну или у прикормленных слуг эскулаповых с господином Ионеску телепатическая связь. Хуй проссышь эти их коррупционные схемы. Белый Хаммер встречают, как эскорт папы Римского. Только и того, что пальмовые ветви не кидают под колеса. Встречают двумя каталками и компанией аж из пяти человек. Все в бирюзовых халатах и с профессионально-участливыми рожами. Даниил выходит из салона первым и распахивает пассажирскую дверь. Кивает на плотно сцепившуюся в один узел окровавленных рук-ног парочку избитых мужиков. — Кого забирать? — Интересуется благообразный дяденька в очочках, похожий на профессора Вознесенского, который посетил барбера и косметический салон. — Да кто больше нравится, того и пакуйте. Я похож на диагноста? Но, по-моему, тот, у которого башка в кровище, требует внимания чуточку больше. Впрочем, можете попробовать отодрать от него Красного и упаковать на каталку тоже. Я посмотрю на это. Потом поставлю свечку в Успенском за ваши грешные души… С доктором Даниил тоже общается как тварь. Похоже, он, как все бойцовские псины, признает только одного хозяина. Доктор поджимает бескровные губы под ухоженными седыми усами и осматривает «правую руку» Ионеску со всем скепсисом заслуженного педагога, которому очередной борзый студент несёт какую-то отборную дичь. Едва заметно качает головой самому себе, видимо, напоминая, что медицина в этом случае бессильна. Оборачивается к толпе своих подчинённых, решив оставить Даниила наедине с собственной злобой. — Васенька, уложите пациента на каталку, будьте любезны, — патетичным тоном вещает старшему медбрату и добавляет таким голосом, вроде сам с собой говорит, а не отдает приказы. — Черепно-мозговую сразу к Вадиму Архонтовичу в интенсивное, пусть стабилизируют и проведут диагностику. Рентген в трёх проекциях и МРТ мне на стол. Второго в травму, проследите, нет ли внутреннего кровотечения и что там под гипсом. Все. Работаем, мальчики. И мальчики заработали. Матвей со странным чувством нереальности происходящего наблюдал за тем, как Арчибальда вытаскивают из салона и укладывают на каталку. Чудо инженерной мысли перед этим занизили, чтобы было удобнее укладывать на колёсную кушетку тело пациента, и так же бодро вернули в предыдущее положение, пожамкав ногами на какие-то педали под сложной конструкцией. Рыжий из машины выполз сам. Пару раз отмахнулся от рук какого-то из «Васенек» в бирюзовых халатах, замер, наблюдая, как Арчи перетягивают необъятный бицепс жгутом и крепят катетер. Над ним суетилось три медбрата. А Арчи продолжал смотреть на Матвея в ответ, вцепившись в серовато-белое лицо под ворохом багровых вихрей. У него сейчас волосы тоже багровые. Только темнее намного и блестят влажно, как кусок сырой печёнки. Док смотрел не отрываясь. Не моргал даже. И несмотря на то, что во взгляде этом было все что угодно, кроме обвинения, рыжий чувствовал себя фатально виноватым именно сейчас. Словно это он своими руками проломил доку череп. Все могло бы быть иначе. Стоило отказаться от похода в тот бар. Или там вести себя не так провокационно. Не позволить Арчибальду выкатить пучеглазой суке из своего прошлого лишнюю информацию. Прикинуться валенком и поиграть в «нормальных мужиков». И вроде бы прилетело им от прошлого Арчибальда. Не Матвеевы дружки пришли месить их на заднем дворе. Но факт остаётся фактом. Если бы в жизни Арчи не было рыжего придурка, он бы во все это не влез. Не осмелел настолько, чтобы демонстрировать свои новые наклонности на людях и провоцировать этим такой весёлый пиздец. — Матвей, ложись на каталку и дай себя осмотреть, — буквально считывая мысли своим взглядом прямо с лица сложно-скроенного рыжего идиота, басит док. Врачи-медбратья в их напряжённые гляделки не вникают даже. Арчи и рукой махнул бы в нужную сторону для наглядности. Но руки ему успели приторочить ремнями к кушетке, опасаясь судорог — при черепно-мозговых такое случается. А ещё случается внезапная смертность и повторная травма при малейшей встряске. Матвею страшно до свинцовых коленок. До замершего под диафрагмой вдоха, который превращается в комок отравленных ножей. Кажется, шевельнёшься и прорежет всего насквозь, от лопаток до подвздошных костей. — Нихуя, я с тобой… — упрямо набычившись, выдает рыжий и шагает к каталке, намереваясь ухватиться за нее и не отпускать, даже если их попытаются вот так вместе затолкать в аппарат МРТ. — Голубчик, что вы такое говорите! Ваш товарищ отправится в интенсивную терапию. Вы в травматологию, возможно, с консультированием хирурга. Позвольте, но вас никак нельзя вместе обследовать! Совершенно разный анамнез и тяжесть травм. Даниил Вениаминович, скажите этим людям, что их поведение совершенно недопустимо! Вознесенский, которого Влад почему-то называл Геннадичем, паникует на ровном месте, руками всплескивает, на подручного общего босса смотрит с немой мольбой. Очень зря. Даниил мордой отражает смесь злорадства и похуизма. Обходит машину, чтобы запаковаться на место водилы. Перед тем как скрыться в салоне, бойко говорит: — Звоните Ионеску и просите, чтобы он свою шавку бешеную приструнил. Я похож на няньку? На дрессировщика? Не нанимался переводить с человеческого на долбоебский. Объясняйтесь тут сами, короче. Развлекайтесь, Геннадич! Удачи! И, махнув узловатой пятерней перед тем, как скрыться в салоне Хаммера, Даниил с понтом отъехал восвояси, оставив пациентов и врачей с одинаково удивлёнными рожами глотать выхлопные газы на подземной парковке под гудение флуоресцентных ламп. — Матвей, ляг на кушетку. Прошу тебя. Первым из ступора выходит Арчи. К его венам уже присосались товарищи в медицинских халатах. Геннадьевич стоит рядышком, ожидая, пока два неадеквата договорятся и он сможет работать. — Слушай, со мной норм все. Пару раз по ребрам получил. Да после самого легкого боя в сто раз хуже. Узнаем, что с тобой, и я пойду покажу свои бока травматологу, если тебя это успокоит. — Нет. Ты сейчас идёшь, куда тебе сказали. И делаешь, что нужно. Не заставляй меня вставать! Рожу Матвея перекосило, он скептически осмотрел веселые голубенькие ремни, которыми дока препоясали к каталке. В угрозу верилось с трудом. — Голубчики, а давайте мы не будем тратить драгоценное время? Поверьте моему опыту, потраченные всуе мгновения при риске кровоизлияния в мозг могут быть фатальны. Даже если методологически наличие данного органа в организме индивида не доказано. Молодой человек, пожалуйста, воспользуйтесь тем, что вам заменяет логику. Чем быстрее вас осмотрят, тем быстрее сможете воссоединиться с вашим другом в интенсивной терапии. Я даже палату отдельную выделю. Если же вы свалитесь от внутреннего кровотечения и застрянете в хирургии, вам придется там полежать пару неделек, и увидеться с товарищем не получится. А Влад Асенович настоятельно просил быстро привести вас в рабочее состояние. Давайте пойдем навстречу друг другу и поспособствуем этому? Докторишка, видимо, решивший добиться своего не мытьём, так катаньем, прихватил рыжего за локоток и медленно волок побоище к пустующей каталке. — Вы обещаете меня пустить к Арчи, когда окончат осмотр? Скепсиса в голосе Матвея хватило бы на сотню адвокатов дьявола. Геннадьевич даже за такой призрачный шанс ухватился, бодро закивал, тряся ухоженной седой бородой. — Всенепременно! Мы частное заведение. У нас не нужно предоставлять справку о родстве, чтобы посетить больного. Достаточно согласия самого пациента, если он в сознании. А ваш друг точно не против вашего присутствия. Так что давайте-давайте. Укладывайтесь на каталочку и приступим. Медбратья громко и в унисон вздохнули с облегчением, когда Матвей все-таки занял горизонтальное положение. Крепить его к каталке никто не стал, хотя наверняка сильно хотелось. Дальнейшие мытарства оказались знакомой до тошноты рутиной. В этой клинике Матвей ещё не был, но обследоваться после мордобоя приходилось так часто, что парень почти задремал на УЗД брюшины. Почти задремал, но не преминул выебнуться на медсестричку, которая слишком старательно обрабатывала свежие кровоподтёки на сломанных рёбрах, попутно пару раз облапав рельефный торс. Чужие руки и сострадательная мордашка бесят. Особенно в комплекте с полным отсутствием информации про одного ударенного по тупой башке ветеринара. Когда рыжего, прогнав через рентген и холодные руки хирурга, отпустили, напичкав спасительной фармакологией по самое темечко и переложив искалеченные руки из одного полимерного гипса в другой, на этот раз темно-синий, он наконец-то добрался до отделения интенсивной терапии и завис на пороге одиночной палаты. Тут было дорого-богато-стерильно, как в американских фильмах про невъебенных медиков-профессионалов, спасающих рядовых янки от тропических глистов и волчанки. Док с перемотанным черепом на сложносоставном ложе выглядел совершенно чуждо. С него сняли кольца и домашнюю одежду. Огромного размера пижама в голубую крапинку казалась ещё более неуместной. Из-под нее на массивные руки и шею лезли черные завитки и полосы татуировок. — Ну что? — хрипит Арчибальд, пытаясь привстать на локтях. Пищалки-мигалки мониторящих его состояние аппаратов рядом мерно отсчитывают те жалкие секунды, которые нужны Матвею, чтобы оказаться рядом и гаркнуть: — Лежи, не дёргайся, дебил! А то попрошу опять привязать к койке! — Звучит заманчиво. — Совершенно не впечатлившись ором, улыбается док. — Я за! Шторку на двери только задерни, чтобы медсестрички с попкорном не набежали любоваться, и я весь твой. Двойной подтекст в шутливом предложении настолько явный, что хоть порнуху с таким сюжетом ищи. Такой явный, что не улыбнуться не получается, несмотря на застрявший в глотке нервяк и слабость во всей туше от обезбола и седативных. Кажется, Геннадьевич нажаловался травматологам-хирургам, и они вкатали буйному пациенту всего и побольше, чтобы не выебывался. — Так вот о чем ты думал, когда меня на своей каталке по первому этажу возил? — Язвит Матвей по привычке, и они замолкают. Пока парень укладывается на краю жёсткого ложа, куда успел забраться, пытаясь принудить Арчибальда не дёргаться лишний раз. Пока Арчи, не поднимая головы, ищет свободной от капельницы рукой гипс, наложенный не им, чтобы поймать бронированное запястье и подтащить поближе к себе. — У меня все пучком. Пара трещин в рёбрах. Пара новых трещин в пястных костях. Перекатали в новую полимерку, обкололи какой-то хуйней, сказали, можно домой идти. Так что я просто с тобой тут побуду. Выебистость Матвея сдувается, как проколотый красный шарик от одного касания. Остаётся только бесформенная тряпочка тревоги и повисший в воздухе вопрос: «А ты точно в порядке?». — Я тоже нормально. Сотряс средней тяжести. Наложили пару швов на рассечение. Тут в интенсивке продержат сутки, потом переведут в неврологию. Обещали выпустить через три-четыре дня, если состояние будет стабильным. Они отчитываются друг перед другом, словно обещали не держать в секрете важных вещей. Матвея это бесит, но очень тихо, почти не всерьез. Гораздо меньше, чем темнеющие кровоподтёки на теле Арчибальда. Док точно так же тихо улыбается. У него из-под повязки лезут спутанные, пропахшие хирургическим раствором кудри. Их знатно проредили в месте удара, очищая кожу вокруг ран. — Что это был за хуй в пальто? Ионеску этот. У нас проблем не будет после его вмешательства? — интересуется Арчи как-бы между делом. — Проблем? — Задумчиво переспрашивает рыжий, хотя уточнить хочется про это трепетное «мы» с придыханием. Хорошо, что можно переключиться на привычную тему про опасных мудаков. — Я в его клубе бои проводил. За то, что он впрягся, пообещал отстоять один бой на его условиях с прибылью в его карман. Так что особых последствий вроде бы быть не должно. Влад тот ещё гандон, но когда дело касается прибыли, он надёжен как тригонометрия. Услышанное Арчибальда не успокаивает нихуя. Скорей наоборот. Он пытается хмуриться и зло шипит, когда стянутая швами кожа головы огрызается болью. — Как-то не особо безопасно звучит. Что за бой? Когда? — А хуй его знает. Потом разберемся. Пить хочешь? Болит что-то? Может, позвать медсестру? Передёргивать темы Матвей не то чтобы любит, но сейчас точно не время грузить дока подобной чухней. Рыжий ждёт, пока мужчина устало мотнет головой. — Не. Если что, у меня тут кнопка вызова персонала. Ты лучше к себе в палату иди. Отлежись. — Угу. Рыжий покладисто кивает. И даже идёт. Только не туда, куда его послали, а в другой конец палаты, к безликому диванчику из кожзама. Ложится, закинув ноги на подлокотник. Синие тапочки слетают с ног сами. Уродская больничная пижама задирается, обнажая поджарый, увитый мышцами и бинтами живот, когда парень закладывает гипсы за голову, явно намереваясь прописаться тут надолго. — Щеночек, что ты делаешь? — Интересуется устало док. — Собираюсь отлеживаться, как советовала мне моя сиделка по контракту. Они какое-то время смотрят друг на друга через всю палату, прикидывая, есть ли смысл начинать собачиться и угрожать. Арчибальд явно слишком уставший для подобных развлечений. Он просто роняет голову на жёсткую больничную подушку и говорит потолку: — Там в шкафу одеяло запасное. Возьми и пообещай, что уйдешь к себе в палату, если будет неудобно. Только сейчас, остановившись наконец-то и убедившись, что Арчибальд в порядке, Матвей выдыхает скопившееся под грудиной напряжение, медленно-медленно сквозь сжатые зубы, растягивает губы в неожиданно мягкой улыбке, наблюдая за тем, как док прикрывает глаза, растянувшись во весь рост на жесткой больничной койке с наворотами. Соглашается Матвей только для того, чтобы Арчи не мучила совесть. — Договорились. Спи, давай. Будет холодно, возьму. Успокаивает, что Арчи прикреплен проводами к мониторам. Успокаивает наличие дежурного врача на этаже, санитарок и плечистых санитаров в изобилии. Успокаивает возможность наблюдать дока живым и почти здоровым. Успокаиваться Матвей не особо привык, но очень старается. Даже дышит с равными интервалами. Лежит одеревеневшей каланчой с перебитыми ребрами на куцем диванчике, свесив ноги с подлокотника, вывернув шею до рези в связках, любуется массивной фигурой ветеринара под больничным одеялом. Время утекает за мутно-темное окно светящимися крошками, миганием городских огней. Арчи неподвижен и явно спит. Его вдруг остро хочется нарисовать. Жирными мазками. Мастихином по грубому полотну, чтобы угадывались только общие черты и лихорадочный неоновый свет сигнальных огоньков, скачущий по рубленому профилю. К живописи рыжего не тянуло настолько давно, что откровение прошибает внезапной эрекцией. Он задыхается очередной порцией стерильного медицинского кислорода и садится на своей кушетке. Медленно-бесшумно-слепо. Арчи спит. Арчи дышит неторопливо и глубоко, переговариваясь изломанной линией кардиограммы с мониторами. У Арчи бинты на голове, катетер в вене и поехавший по новому кругу придурок на кушетке в углу, готовый вздрочнуть на свое внезапное вдохновение, да вот только руки в гипсах и можно только смотреть. Это даже хорошо. Кажется, картинка отпечатывается на сетчатке эстампом сразу в нужном цвете экспозиции, выверенная до последнего небрежного мазка. Рыжий встаёт со своего дивана, чувствуя странную порочность происходящего. Он же обещал Арчи спать. Обещал укрыться какой-то больничной хуйней, если будет холодно. И свалить к себе в палату, если неудобно. Вот только сейчас не холодно и не неудобно. Сейчас жарко до налипших на лоб отсыревших красных волос. Сейчас тесно внутри собственных сломанных ребер. Хочется раскрыть их опороченным оссуарием, вытряхнуть на пол ложные реликвии собственного сучьего нутра и покопаться в этом месиве, выискивая нужное. Матвей смотрит. Сразу после припадка вдохновения приходит другое. Понимание. Страх. Вина. Чуть ближе к виску, и мозг Арчи мог бы расплескаться по бетону. Один более удачный удар. Заточка в руках бьющего вместо кастета. Он мог умереть! Косвенно из-за того, что связался с Матвеем. Других причин несчастья нет. Если бы не рыжий, док не потащился бы в тот бар и не стал демонстративно сосаться с парнем на глазах у своих друзяшек-нефоров. Мысль — хуйня, конечно, полная. Притянута, как пустившаяся во все тяжкие монашка на исповедь из столичного борделя. Даже смотреть не на что. Но рыжий старательно загоняется, получая свою дозу садомазохистского кайфа от повода осознать собственную ущербность, порочность и привычную уже вину за все на свете. Заняться самобичеванием — тактика, отработанная с детства. Арчи ведь такой охуенный. Арчи его спас и нянчился все эти недели. Арчи добрый-надёжный-понимающий и трахается как боженька. А Матвей? А Матвей — это Матвей. Бесконечный источник проблем и эмиссар Пиздеца. Гробящий на корню даже самые светлые начинания. Просирающий свою жизнь комплексно. Брошенный всеми и собой самим. Тем крестом, который он на себе поставил, можно привести к истинной вере в Пиздец какое-то буйное племя в Папуа Новой Гвинее и грозить зарвавшимся сектантам. Матвею кажется, прямо сейчас в комнате с холодным освещением под пиканье монитора он готов рассыпаться на сотню маленьких уебищных Матвейчиков и забиться под безликий казённый плинтус, чтобы там сдохнуть. Да вот только не работает осознание собственной уебищности таким образом. И вид спящего дока держит покрепче любых кандалов. Он даже к себе в палату съебнуть не может. Не может и не хочет. Не хочет и не будет. Потому что Матвей — тварь, привыкшая потакать своим желаниям. Крадётся к койке, радуясь мягкой подошве больничных тапок. Наклоняется над осунувшимся лицом мужчины. Жаль, что ему испортили волосы. Странно осознавать, но рыжему нравились мягкие русые завитки, которые Арчи постоянно заматывал на затылке в неряшливые пучки, чтобы не мешали работать. Теперь, с выбритым куском черепа, он, скорее всего, пострижет остальное. А ждать, пока новые до такой длинны дорастут… Матвей отшатнулся, словно ему кто-то заехал в харю. Ошалело вылупился на спящего Арчибальда. Прокрутил ещё раз в голове безумную мысль… Он правда собрался ждать, пока док отпустит свой хаер? На полном серьёзе рассматривает вероятность задержаться рядом с этим добродушным идиотом аж настолько надолго? Да с хуя ли?! На кушетку в углу рыжего вынесло волной чистого ахуя. Он забился в угол, подогнув колени, и уложил на них совершенно чужие синие гипсы. Вперил немигающий взгляд в койку, где мирно спал Арчибальд. Мысли разбежались в панике, четко понимая, что и так натворили делов, надумали лишнего. Мозг старательно коллапсировал, делая вид, что не при делах совсем и оно все само. Кажется, сотряс в их тандеме должен был заработать не Арчи. Определенно-точно вышибить лишнее перебродившее серое вещество из тупой башки нужно кое-кому другому. Матвей замер-затих-засопел в одной тональности с кондиционером. Прикинуться мебелью не такой плохой вариант. К мебели никаких претензий. К мебели никаких вопросов. Мебель не дрочит на случайного сожителя, с которым было весело поебаться.