Азавак

Утро пришло с пассивно-агрессивной санитаркой и незнакомым молодым врачом, который ввиду своей молодости и бесстрашия попытался выгнать Матвея из чужой палаты и вороха насущных тупых проблем. Например, Арчи пришлось выпрашивать у персонала телефон, чтобы позвонить девочкам-ассистенткам и попросить забрать к себе зверьё, пока они не вернутся домой. И закрыть клинику, отменив все заказы. От этого «домой» невыспавшегося и злого Матвея коротило как перегретую микроплату. От того, что пара санитарок взялись помогать ему с утренними процедурами — тоже. Жрать из их рук парень отказался. Сбежал из ванной при манипуляционной к Арчи. Забился за его койку на пластиковый зеленый стул и зло наблюдал за движением теней по ту сторону мутной стеклянной двери палаты. — Ну что ты такой нервный? — Щедро добавив в голос примирительных ноток, интересуется док. — Да они заебали! Мне эта карга чуть уткой хуй не отдавила! Они не слышали, что эту ебанину уже давно не из сурового железа делать научились? Ситуация странная и по-своему смешная. Необходимость справлять нужду не под присмотром Арчи для Матвея вдруг стала настоящим потрясением, хотя его бесстыдству и прирожденной отбитости позавидуют иные проститутки с окружной. — Ну, металл легче дезинфицировать… — задумчиво вещает док, и его хочется укусить. Вот прямо сейчас и за что-то чувствительное. Например, за угадывающийся под мягкой тканью пижамы сосок, так красиво подчёркнутый татуировками, если бы получилось сейчас эту пижаму задрать повыше к подбородку и успокоить взгляд знакомыми рельефами раскачанного тела. Но где там. У Матвея — гипсы. Они в клинике, и в таком окружении даже отсосать задача, сравнимая с полетом в космос. Тоже неудобно, непонятно и хуй проссышь, как делать в условиях невесомости. Бесит! Бесит до токсично-зелёных искр в зрачках. Рыжий, ведомый очередным заскоком, даже со своего стула переползает на койку, опасаясь, что последние пломбы в сбоящем мозгу сорвёт. Благо, Арчи не успели подключить к системе, и можно о него тереться, не опасаться задеть трубку капельницы. Со страдальческим стоном рыжая тварь утыкается мордой в широкую грудь. Но не грызет вожделенный сосок под тканью, а только шумно сопит куда-то чуть ниже ключицы. Тупо трется лбом о рельефное тело. Знакомое. Теплое. Пахнущее неправильно — медикаментами и привычно — терпким потом. Так гораздо легче, и уже не тянет расхуярить пол-этажа вместе с персоналом и пациентами, оставив нетронутой только палату Арчи. — Хе-е-ей? — Зовет-тянет-мурлычет док. — Ну ты чего? Все ведь хорошо! Мы справились. Остальное разрулим. Пару дней и вернемся домой. Утешения не работают. По крайней мере, не так успешно, как массивная пятерня со сбитыми костяшками, уложенная на затылок рыжего. Ветеринар ерошит короткие ржаво-красные прядки. Методично прочесывает их от макушки к затылку короткими ногтями. Останавливается у самой шеи, чтобы невесомо провести подушечками грубых пальцев по мягкой коже, беззащитной и горячей. Именно сюда ему больше всего нравилось утыкаться носом во время секса, распластав под собой непоседливое жилистое тело, вжав всем весом в матрас, вдалбливаясь в тугое нутро с одержимостью маньяка. У них секс из нежной прелюдии в безудержную еблю перетекал по щелчку пальцев. Рыжий был слишком темпераментным, чтобы с ним получалось осторожничать дольше пары минут. И сейчас, когда он такой податливый и мягкий, сам жмется к груди, льнет поближе, раздраженный от нервяка, как первостатейная стерва с неудачным маникюром, дедлайном на работе и последней стадией ПМС, его хочется перетащить на себя целиком и баюкать, ловя момент. — Хочу домой. — Шепотом выдает Матвей, и это последняя капля. Услышать от этого сквернохарактерного придурка, что он считает квартиру Арчи домом — почти признание в любви. Почти обещание не съебаться восвояси при первой возможности. — Я тоже, милый. Я тоже… Подобные вольности в обращении рыжий позволял своему сожителю не часто. Он даже на нейтрального «щеночка» обычно агрился и возбухал. Но сейчас парню явно не хватает морального ресурса ерепениться почем зря, и это позволяет чуточку ослабить контроль. Подобраться поближе. Почувствовать что-то новое. Естественно, Вселенная не дремлет. И именно в этот момент кто-то должен был ввалиться в палату. Троица плечистых мужиков застыла прямо на пороге, лицезрея трогательную картину душевного единения самого отбитого бойца без правил и перекаченного бородатого мужика в татухах с забинтованной головой. — Бля-ять… — задумчиво тянет предводитель непрошеных гостей. — Красный, ну ты хоть табличку «Не беспокоить» на дверь вешай, что ли? Влад Ионеску в темно-зеленом пальто, накинутом на плечи, и сером твидовом костюме скалился так широко и похабно, что у Матвея под гипсами зачесались костяшки. Он сел, буравя временное начальство взглядом убийцы. — Ты нахуя припёрся? Тупые советы давать? В ответ Влад только присвистывает и тянет свои холеные грабли к одному из своих шестёрок. Даниила среди них нет. Видимо, у главного мордоворота из свиты Ионеску с утра пораньше были важные дела. А вот самому начальству явно делать нехуй. Начальство решило себя развлечь. Прихвостень всучил Владу корзину с фруктами, утыканными всякой фейхуйней, Ионеску радостно потряс съедобной инсталляцией. — Вот, витаминки больным принес! Хотя, глядя на тебя, надо было сметану брать. И ананасовый сок… Или что там в таких случаях извращенцам хлебать положено? Не суть. Красный, меня интересует философский вопрос: ты совсем охуел или ещё крупица здравого смысла осталась? Знаешь, сколько времени мы вчера потратили, чтобы вычистить ваш задний дворик от мусора? А мое время, между прочим, дорого стоит. Очень дорого! И что в итоге? Такая вот твоя благодарность? Ни тебе «спасибо», ни «проходи, Влад, дорогой, присаживайся, чем я могу услужить своему благодетелю». Право слово, я разочарован! Пиздеть и театрально заламывать угловатые брови Ионеску любил почти так же сильно, как выбивать из людей деньги. А здесь и сейчас оба его любимых занятия чудесным образом сочетались, так что знойный болгарин был неприкрыто счастлив и до бесстыдства кайфовал от происходящего. Матвей, наоборот, сидел с постным хлебалом, наблюдая клоунаду кудрявого хлыща, и пытался сам себя убедить, сломанный нос этого гондона не поможет делу, а только создаст им с Арчи проблем, которых и так выше потолка. Глубоко вздохнув, рыжий глухо-сдержанно цедит сквозь зубы: — Спасибо, Влад. Я благодарен, что ты потратил свое время и помог. Можешь теперь перестать мудить на ровном месте и сказать, какого хуя тебе действительно надо? Ты ж не из чистых душевных побуждений припёрся? Ну? Возразить тут особо нечего, но Влад даже в лице не меняется. Медленно идёт к больничной койке, чтобы поставить корзину на тумбочку рядом с ней. Поправляет противно шуршащую упаковку на корзине. Лицом старательно изображает высшую мыслительную деятельность. Смотрит на парочку в мешковатых пижамах искоса, как-бы невзначай. Потом на своих мордоворотов с отпечатком праздной задумчивости на смуглом лице. Цокает языком, улыбаясь только ярким подвижным ртом, но никак не глазами. Карие, теплые по тону, выражением своим они сейчас такие холодные, словно внутри мужчины кто-то открыл криокамеру и старается выморозить весь мир вокруг до нового ледникового периода. — Парни. Подождите за дверью. Нам кое-что перетереть тут надо. — Приказывает подручным Влад. Два шкафа в черных куртках молча сваливают. Тихонько запирают за собой дверь. Наверное, ещё и подпирают ее спинами с той стороны. Матвей хмурится. Док сжимает его руку выше локтя, небезосновательно опасаясь, что эти два замечательных на всю голову человека сцепятся и все станет ещё хуже. В разборки рыжего со своим боссом Арчибальд не встревал, хотя очень хотелось. Понимание того, что именно он сам тут источник всех проблем и нужно постараться минимизировать последствия хоть как-то — здорово отрезвляло. — Итак, давай на чистоту, Красный. Мне нужен бой. Влад в деловом режиме — это всегда минус ужимки и лишний пиздеж, но сильно плюс градус врождённой сучности. Матвей не знал, кто и как растил этого морального урода, но люди там явно накосячили ещё в самом начале. Вот прямо в моменте зачатия. Желание зарабатывать бабки и утверждать свой авторитет в Ионеску превышало все. Здравый смысл в том числе. — Прямо сейчас? Скептически скалиться рыжий может сколько угодно. Но загривок уже чувствует надвигающийся пиздец. Арчи, видимо, тоже охуел от перспективы, потому что опять старательно вдавливает в предплечье любовника новые лунки для синяков, не рассчитав силу своей хватки от нервяка. Они смотрят на Ионеску не то что волком, а с таким градусом ненависти и опасения, с каким даже приговоренный к расстрелу не смотрел бы на своего палача. Серо-голубые глаза вгрызаются в смуглое, грубо вытесанное из плоти лицо. А Владу похуй. Влад в ответ улыбается, поправляя пышный бант на ручке фруктовой корзины. — Ну почему сейчас? Через недельку. У меня для тебя и противник топовый есть. Голос-елей. Жаль, что яда в нем больше, чем сострадания. — У него трещины в рёбрах и сломаны обе руки. Какой бой? Ты сумасшедший? Нужны деньги, я заплачу. Но выходить на ринг в таком состоянии — прямой путь к инвалидности. Первые слова, сказанные Арчибальдом боссу своего парня, вполне тянут на неприкрытый наезд. А Влад лишь улыбается ещё шире. От этого оливковое лицо кажется таким доброжелательным, что аж тошнит. Каштановые кудри, неправдоподобно белые зубы, бриллиантовая шпилька для галстука. Все блестит. Все в этом уроде настолько лощеное, за версту пахнет не только огромными бабками, но и такой же огромной фальшью. Он похож на притворяющегося орхидеей богомола. — При всем уважении, дорогой МакАртур Арчибальд Иенович, у вас такой суммы не наберётся, даже если вы продадите не только свою клинику, но и все внутренние органы и себя в рабство до скончания дней. Без обид. Мои услуги стоят действительно дорого. С вашим любовником у меня уже есть договоренность, которая нас обоих устраивает. Поэтому, пожалуйста, побеспокойтесь о своем здоровье и не вмешивайтесь в переговоры, суть которых не понимаете. Уважительный тон в исполнении Ионеску — то ещё издевательство. С виду не подкопаешься, вот только между строк сочится ядом чересчур ощутимо. Это действует. В первую очередь на Матвея. Рыжий вскидывается, скалится в ответ. — Не впутывай его, Влад! Это между нами! Ионеску машет руками и разворачивается всем корпусом к парочке, почти роняя с плеч кашемировое пальто и наконец-то оставив в покое корзину фруктов. — Да в мыслях не было! Ты же знаешь, я слово держу. Это твой ебарь лезет, куда не просят, словно ему недостаточно того, что ты продался с потрохами, чтобы его зарубку с приезжими разрулить. Красный, ты ко мне тотально несправедлив! Ну как так, а? Помогаешь ему. Вписываешься. В больничке проведываешь. А в ответ только кривой базар и неблагодарность! Как не стыдно, Матвеюшка! Это же была твоя идея. Влад явно развлекается во всю и знает, ему никто ничего противопоставить не рискнет. Это болгарского выблядка сильно веселит. Он рассматривает прилипших друг к другу любовников, как заспиртованных диковинных зверушек в кунсткамере. Так и хочется поискать ярлычок, где написано, что это за странная поебень о двух головах и четырех глазах, полных таких ярких и неуместных эмоций. — Когда? Единственное сказанное Матвеем слово подводит черту под их сражением взглядов. И Влад торжествующе щерит отбеленные, словно альпийский снег, клыки. — Через неделю. Приедет боец из столицы. Я не буду его тут держать месяц, потому что ты очухиваешься! Арчи так шумно втягивает воздух сквозь сжатые зубы, что получается почти всхлип. — Это самоубийство… — одними губами шепчет док. Споткнувшись о его панический взгляд, Влад отходит от койки, делая вид, что его интересует вид за больничным окном. Ворчит, ворочая во рту слова, словно гладкие камушки. — Ой, не нужно драматизировать! Вы плохо представляете возможности Матвея. Он раскатал по клетке чемпиона смешанных единоборств международного уровня. Одной рукой. Потому что этот самый чемпион выбил Красному ключицу в первые пять минут схватки. Он очень способный. Сейчас тоже справится. Не нужно зря нагнетать. Я заинтересован в зрелищном представлении, а не в избиении Матвея в одни ворота. Так что будут специальные правила. Руки можно защитить. Наблюдать за тем, как Влад переключается с праздного трёпа с рыжим на псевдо уважительный с Арчи, было бы очень увлекательно и весело, если бы хоть у кого-то тут было желание просто получать удовольствие от беседы. Но где там. Каждый из троицы охуевал в свою сторону. Даже Ионеску, явно кайфуя от возможности схватить за хвост вечно выебистого бойца, все равно осторожничает с доком. — Ну так что? По рукам? — Масляно тянет Влад. Издёвка в этой фразе была такой явной, что Арчи инстинктивно дёрнулся сесть. Рыжий придавил его к койке гипсом на голых инстинктах, кивнул Владу, вроде между делом, не нервничая совсем. — Хуй с тобою, бой через неделю, значит бой через неделю. Досье мне на противника и точные правила. Я согласился, зная, что ждать от тебя человеческих условий не стоило. Ионеску демонстративно закатывает глаза к потолку, пряча холеные ладони в карманы. Наигранно-страдальчески вздыхает, как будто диалог с клиническими идиотами его до обморока утомил. Весь такой не ебаться экзальтированный Князь мира сего. Хоть сейчас в витрину с бирочкой «Мудак голубых кровей» ставь. — Красный, какая же ты неблагодарная мразота! Будет тебе все: и досье, и правила, и даже веселые видосики. Выписывайся поскорее! Понадобится снаряжение для боя, дай знать. И, развернувшись на каблуках, сваливает, картинно хлестанув воздух полами мшисто-зеленого пальто и гривой упругих каштановых кудрей. Со спины эта тварь смотрится как лондонский денди. Даже когда без трости. Шлейф дорогущего парфюма перебивает больничное амбре. Он в интерьер клиники фатально не вписывается. Широкоплечую фигуру Ионеску так и хочется методом «вырезать-вставить» изъять из этой реальности и втиснуть в глянцево-бумажную, с ненастоящими тенями и прилизанными идеальными лицами, где ему самое место, чтобы не портил жизнь окружающим и просто тупо радовал глаз. Оставшись вдвоем, они долго молчат. Матвей так и продолжает сидеть, прижав гипс к груди дока. Сожалеет, что через полимерный кожух не ощутить пульс и дыхание массивного тела. Не почувствовать его тепла. Арчи лежит разбито-неподвижно, как успевший размякнуть труп. Не рыпается. Только воздух хватает слишком часто и поверхностно, видать все ещё переваривая полученную информацию. Сказать ему, такому нервному и прибитому, особо нечего. Потому что Матвей и сам растерян и прибит. У него в голове невразумительная каша, вязкий фарш из нервяка и не выплеснутой агрессии. Это дерьмо лучше вынести куда-то во вне и там расходовать на ноунеймов. Арчибальда оно задеть не должно. — Ладно. Пойду скажу, чтобы завтрак принесли, — оправдывает попытку побега рыжий и встает. Вот только Арчи его перехватывает сразу же, ещё у кровати, успев сцапать за руку. Дёргает обратно на койку, поближе к себе, практически роняя на украшенную кровоподтеками грудь. Заглядывает в ярко-зеленые глаза, как алконавт со стажем, на дно бутылки с надеждой на чудо и лишние сто граммов яда. — Матвей, давай свалим? А? Бросим все и уедем. В мой город. Или нахуй из страны. Вот прямо сегодня. У тебя загранпаспорт есть? Паника, ужас, растерянность… У Арчи на мужественно-спокойном обычно лице сейчас столько всего отпечаталось, точно кто-то траком проехался. И переживает эта гора доброты и участия не о себе, расчудесном и достойном всего самого лучшего, а за кусок пиздеца, возведённого в степень. Беспокоится, идиотина. Волнуется он. Нарисовал себе в голове картинки прилюдного избиения до смерти и загнался по полной. — А-арчи… — тянет растерянно рыжий. — О чем ты? Какое свалить? Думаешь, нам дадут? Рыпнемся из палаты раньше выписки, упакуют как младенцев и продержат взаперти до самого боя. Попытаемся покинуть город после выписки, ещё хуже будет. Нас пасут. Гарантирую. Это не те люди, которые дадут соскочить. Поздно уже. Теперь только отстоять чертов бой и умыть руки. — Матвей смотрит куда-то в область солнечного сплетения на широком торсе, уронив голову, словно ему стыдно поднять глаза и посмотреть в родное лицо. Слова подбирает и проговаривает медленно. Неумело пристраивает какие-то чужие синие гипсы на своих коленях, чтобы не давить на синяки. — Но ты зря нервничаешь. Я правда хорош в клетке. И не в таком состоянии могу махаться. Так что все нормально будет. Обещаю! Полчаса безудержного насилия и дело с концом. Тем более, если Влад сказал, что можно будет какие-то приспособы использовать, есть шанс всё-таки защитить как-то руки, которые тебе так нравятся. Матвей трындит почти так же самозабвенно, как Ионеску пару минут назад. Разница только в выражении растерянности на лице и реакции Арчи. Его не завораживает от потока пустопорожнего трёпа. Наоборот, подкидывает, как брошенную живьём на сковородку рыбину. Мужчина садится и хватает болтливого придурка в кольцо дрожащих рук. Душит в объятиях, забыв про ребра. Тычется бородатым лицом в шею. Шумно хрипит свежерожденной паникой по воспалённой от побоев коже. Им обоим больно. И страшно тоже обоим. Только каждому по-своему. — Заткнись… — почти умоляет Арчи, жаляще-колюче целуя пропахшую антисептиком кожу под мочкой проколотого уха. — Мне и так хочется сдохнуть. Не добавляй. Не рассказывай, что тебя будут калечить с переломанными руками и перебитыми ребрами только из-за того, что вписался за меня… Просьба тупая, малахольная и лишенная смысла. Но таким тоном и голосом выдохнута, что противиться ей невозможно. Матвея потряхивает в ответ. Он привычно кладет загипсованные руки на плечи мужчины. Хотя высвободить их из медвежьих объятий тот ещё труд, но рыжему похуй. На ноющие в ответ на непрошенную близость гематомы — тоже поебать. Главное сейчас — притереться поплотнее. Ткнуться носом в висок. Шептать: — Ой, да брось! Я подобным занимался просто веселья ради. И похуже бывало. Доверься мне, Арчи. Слышишь? Обещаю, все хорошо будет! Намотаем что-то поверх гипсов, отстою бой, делов-то? Мне даже побеждать не обязательно. Влад свое лавэ собьёт при любом раскладе. Ну? Чего сгущать краски? Успокаивать он не умеет. Совсем. В их тандеме по этой части всегда был док. Поэтому, едва мужчина отстраняется на пару сантиметров, чтобы заглянуть в наглую рожу пиздливого придурка, тот применяет на нем его же тактику: целует, скрестив руки на патлатом затылке, чтобы никуда не сбежал. Шероховатые сухие губы жалят и жгут. Док втягивается в это безумие с готовностью умалишенного. Толкается навстречу языку рыжего своим. Жадно втягивает украшенную стальной бусиной подвижную влагу поглубже в пасть. Палату вырубает, словно голограмму, по щелчку кнопки. Вокруг ничего больше нет. Остаются только беспокойные руки Арчибальда, с упорством психа перетаскивающие долговязое тело Матвея на себя. Чтобы усадить верхом. Поплотнее. Поближе. Чтобы забыть… О том, что будет, о том, что было, о том, чего не избежать. Решать проблемы они будут в понедельник. Два дня выходных отведены на лихорадочные попытки отлежаться, прийти в норму и побыть вдвоем, закрывшись в тесной уборной рядом с палатой Арчи, где рыжий так и прописался на постоянку до самой выписки.