Сдвиг по фазе

Он никак не мог перестать думать. Он измучился настолько, что временно перечеркнул привычный распорядок. Избавился от работы, поскольку пока что она лишь мешала, съехал с обжитой квартиры, где все давило на грудь и кричало о поражении. Превратился в почти одержимого, который жил в пути, в неприметной простой машине, ночевал, где придется, и не слишком сильно обращал внимание на тараканов и плесень в номерах мотелей, предоставляемых ему порой за бешеные деньги. Физические неудобства не имели никакого значения, кроме непрекращающейся, сверлящей у виска головной боли. Зачем он это сделал? Почему остановился? Найти ответ на этот вопрос желалось не меньше, чем завершить начатую миссию. Аарон Хотчнер выжил. Врачи расстарались для агента ФБР, и очень скоро он пошел на поправку. Возле его постели уже не по одному разу успела перебывать вся команда. Они строили предположения и заваливали начальника расспросами, а он все мямлил что-то о том, что почти сразу же потерял сознание от боли. Это цепляло, это зудело у виска, это не давало покоя, наполняя душу сладкой мукой. Почему он ничего не рассказал о нем? Почему сказал, что не знает, кто вызвал для него помощь и кто отпугнул Потрошителя? Версии одна другой интереснее и манящее кружились под темечком, и было так непросто не завалиться к Хотчнеру и не спросить напрямую его обо всем, что творилось. Медики выписали парню немало фармацевтического дерьма, в том числе, откровенную наркоту. Ему стоило больших усилий удержаться и не влезть Хотчнеру в дом, не посмотреть, как он спит, не проверить, как он выглядит, когда принимает душ, с каким выражением лица подходит к зеркалу. Сколько новых шрамов появилось на без того изрисованном самой жизнью теле. Впрочем, он уже успел сунуть свой нос в документы: тому, кто называл себя Потрошителем, наркоты полагалось гораздо больше, и это внушало надежду, что Аарон искалечен не настолько сильно, что однажды это забудется, словно страшный сон. Лишь бы насилие не оставило шрамы на сердце, лишь бы безумный треп свихнувшегося ублюдка не ранил Хотчнера настолько, что выздороветь уже не удалось. Этот агент ФБР потратил немало времени на то, чтобы добраться до него, чтобы помешать осуществлять свою миссию, так почему его остекленевшие, пустые глаза никак не могут исчезнуть из памяти? Почему он наделал столько ошибок и оставил столько следов, лишь бы убедиться в том, что с парнем все в порядке? Логика отказывала в построении версий, ровные системы рассуждений давали сбой и вызывали ту самую разновидность злости, при которой возможность самоконтроля становится лишь эфемерной фантазией. Снова и снова мысли крутились вокруг Хотчнера и Дженнифер, снова и снова один подменялся другой, и былая алая пелена готовилась вспыхнуть в глазах, принести лишь разрушение и отчаяние, поражение и потерю. С огромным трудом он смог взять себя в руки на короткое время и добраться до сестры. В трех словах объяснил ей ситуацию. Они могли скрывать друг от друга незначительные мелочи, но по большому счету старались держать друг друга в курсе. Не потому, что считали важным воспитывать доверие и любовь в семье, а потому что понимали: следует быть готовым к тому дерьму, из которого рано или поздно придется вытаскивать проштрафившегося родича. Дженнифер выслушала его с улыбкой, довольно слабой, глаза ее оставались серьезными, но даже той толики снисходительности, которая промелькнула в сестре, оказалось достаточной, чтобы привести его в бешенство. Он был готов кричать и топать ногами, спорить, упрямо стоять на своем, перевернуть всю землю, но сделать ее неправой, однако ничего изменить уже было нельзя. Сестра на то и оказывалась сестрой, что знала его как облупленного, порой даже лучше, чем он сам себя знал. Ей хватило только вопросительно приподнятой брови, чтобы он задал себе тот самый правильный и самый важный вопрос. Почему он подумал о Дженнифер и мелких только после того, как убедился, что Аарону Хотчнеру ничего не угрожает? Почему отодвинул любимую семью, единственных ребят, ради которых стоило коптить небо, на второй план? Ответ уже давно зрел в глубине души, он казался противным самому существу, но отмахнуться от него уже никак не получалось. Становилось понятно: рано или поздно он дозреет и откроет себя во всей красе. Впрочем, рвать на затылке волосы и клеймить себя предателем, было глупо. Он успел вовремя, укрыл семью так хорошо, что в какой-то момент и сам потерял их следы. Как только это произошло, он выдохнул с облегчением. Жизнь показала, что Потрошитель прекрасно скрывался, отменно собирал и использовал информацию, но все же оказался чуть хуже, чем он сам. Рассчитывать на неуязвимость Дженнифер и мелких было глупо, но он надеялся на то, что у него появилось хоть немного больше времени. Следов Потрошителя он пока нашарить не мог, хотя почти поселился в своем автомобиле, и это изрядно напрягало, но план действий все равно имелся, и это внушало уверенность. Он старался не терять голову. Спал положенное количество часов, спокойно, почти без снов. Принимал душ, делал зарядку, иногда выходил по утрам на пробежки, затем садился в автомобиль и гнал-гнал-гнал-гнал. Следил за агентами ФБР и особенно за Хотчнером, наблюдал за высоким начальством, ловил слухи, сплетни. Его несколько расстраивало, что не удалось поживиться форменной одеждой и форменной же тачкой: во всех учебниках черным по белому начертан важнейший урок о том, что на обслуживающий персонал никто и никогда не обращает внимания, и это идеальный вариант для внедрения, но человеческие слабости были свойственны даже самым обученным ребятам. Впрочем, даже без формы он умел и мог оставаться незамеченным, занимаясь своими, отвлеченными делами и ведя себя абсолютно спокойно и уверенно. Закончив, он находил первый попавшийся мотель, или гостиницу, или даже апартаменты, падал и спал, чтобы наутро встать отдохнувшим и сосредоточенным и снова отправиться на исследования. Его интересовал один-единственный вопрос: в том, что сейчас Потрошитель залег на дно, но продолжает свою охоту, сомнений не было, но вот кто оставался объектом охоты, пока было неизвестно. Аарон ускользнул от Потрошителя, тому не удалось полностью насладиться страданиями агента ФБР. Очень быстро стало известно, что бывшая жена парня и его ребенок, весьма симпатичный мальчик, кстати, смышленый и подвижный, исчезли с радаров. Это радовало, это позволяло понять: Хотчнер знал, что просто так в покое его никто не оставит, а страдания любимых порой, определенным людям доставляет куда больше страданий, чем все прочие испытания. Но найти след Потрошителя все равно было жизненно необходимо. Хотчнер, кстати, прекрасно это понимал, поскольку за тем, кто явился к нему в квартиру в качестве спасителя, не стал охотиться с самого начала. Прикрытым на неопределенное время оказалось и дело того, кто расправился с ублюдками, напавшими на девушку. Все силы профайлеров оказались брошенными на раскрытие Потрошителя. Вот это, кстати, бесило их начальство так, что она едва ли ногами не топала и кипятком не писала, но на этот раз все ее потуги и ужимки ушли в никуда. Профессиональная честь оказалась куда важнее интересов уважаемых людей, и высшее начальство бюро требовало немедленно поймать того, кто сумел проникнуть в квартиру федерального агента и едва не лишил его жизни. Вот профайлеры и рыли носом. Они следили за обстановкой, он сам следил за профайлерами, и по всем законам жанра должно было выходить, что кто-то следил и за ним. Новостей не было, даже его идеальная выдержка начинала потихоньку рябить, готовясь к сбою, когда просвет, наконец, наметился. Случилось все очень обыденно. Он решился немного понаблюдать за работой Хотчнера, который в кои-то веки не захотел оставаться в душном замкнутом офисе и вышел на улицу, чтобы перевести дух и дать мысли новое направление. Возле него суетился Спенсер Рид: высказывал теорию, параллельно давал какие-то пояснения, возбужденно размахивал руками. В какой-то момент очки парня подозрительно блеснули, кинули отсвет в сторону, а оттуда отсвет преломился дальше, хотя не должен был бы. Он замер и принялся всматриваться, хотя до этого как раз хотел выбраться из автомобиля, выбросить пакет из-под бургера и почистить переляпанные руки. Значения больше не имели ни потенциальные пятна на руле, ни желание попить, ни раздражение от накопившегося в автомобиле мусора. Он замер, он превратился в воплощение ожидания, и он дождался своего: у Хотчнера зазвонил телефон, парень взял трубку, сказал несколько неразборчивых с места прослушки слов, переменился в лице и метнулся обратно. Спенсер Рид кинулся за ним, и через несколько секунд площадка опустела. Вот тогда-то Потрошитель и показался. На несколько секунд показал свой нос, торжествующе ухмыльнулся и снова скрылся из вида. Куда он направлялся, было неизвестно, но след оказался взятым, оставалось лишь идти по нему, куда бы он ни привел. На сердце стало чуть легче: по всему выходило, что охоту Потрошитель не открыл, а продолжил, и жертвой по-прежнему оставался Хотчнер. Дженнифер и мелкие пока находились в безопасности, но вместе с облегчением пришло напряжение. Прежний, почти забытый вопрос вновь выплыл на поверхность и на этот раз раскрылся во всей своей красе. Почему облегчение за семью смешалось с острейшим чувством тревоги? Почему он желал бы оказаться на месте Хотчнера, почему предпочел бы сразиться с Потрошителем один на один, почему был готов оказаться в лапах ФБР, почему был готов пойти почти на все, лишь бы прицел с парня оказался снят?