Сдвиг по фазе

Все было забыто. Обиды, сомнения, личные проблемы и интересы, рабочая уязвленность, травмы — все это осталось далеко за чертой. Хотчнер поднял всех ребят, и они пришли на помощь, не вспоминая о недоразумениях, какие только вспыхивали между ними. Федеральный маршал, выдавший Хейли и Джека Фойету просил прощения, но Хотчу оно и даром не сдалось. Он ни в чем не винил человека, который не сдался пыткам, но позволил себя поймать, позволил добраться до информации, которая не должна находиться ни в блокнотах, ни в тетрадках, ни в ежедневниках — только в голове. Аарон никого не винил: это было слишком нерационально. Вместо этого он мчался туда, где пытались укрыться его сын и бывшая жена, знал, что проиграл заранее, знал, что влип в расставленные силки всем собой, но не бежать не мог. Как не мог не надеяться. Ребята рассредоточились по городу. Морган и Рид скрылись в неизвестном направлении, успели только крикнуть, что они прикроют Хотчнера с другой стороны. Разбираться было некогда, а ехать пришлось далеко: Хейли и Джека очень постарались спрятать. Федеральная программа должна работать, обязана работать, вот только Фойет оказался ей не по зубам. Дорожные знаки, прохожие, разделительные полосы, деревья, перекрестки и светофоры — все это мелькало в глазах мрачным калейдоскопом дурных предчувствий. Фойет звонил еще дважды. Бахвалился тем, как легко было отыскать желаемое, в деталях рассказывал, как именно выбивал информацию. Мешал правду с ложью так искусно, что у Хотчнера кружилась голова. Впрочем, он лишь крепче стискивал руль, сжимал зубы, сосредотачивался на темной полосе впереди. Его хорошо тренировали, и теперь он был благодарен всем наставникам, всем тем маньякам, которые проверяли его на прочность ранее, даже Штраус он сейчас был искренне благодарен: никто не оказался сбитым, никто не пострадал, пока Аарон рвался к своей семье. Говорить с Потрошителем оказалось невероятно тяжело. Он издевался так явственно, он демонстрировал силу и превосходство, и он определенно был хозяином положения. Вокруг дома постепенно собирались полицейские, готовились к штурму. Но внутри находились жена, пусть и бывшая, и ребенок агента ФБР, и врываться внутрь никто не рисковал. Аарон отвечал кратко, сухо, но эмоции сдерживать не мог, они вырывались из него, подпитывали Фойета, веселили. Наконец, он дошел до вершины экстаза и схватил Хейли. Хотчнер пытался не представлять это, но не мог. Как Потрошитель на глазах Джека притянул Хейли к себе. Возможно, за шиворот, возможно, за волосы, но непременно угрожая оружием. Она плакала, но старалась держаться, несомненно просила пощады для Джека, лишь добавляя удовольствия своему мучителю. Аарон надеялся, что Фойет станет растягивать процесс так долго, как только сможет, пока не появится главная жертва его «представления», но он отчетливо уловил по интонациям Потрошителя: сейчас все закончится. — Джек, как насчет того, чтобы поиграть в одну игру? — начал он. Каждое слово падало на колени свинцовой гирей, он чуть прикрыл ресницы, но продолжил обращаться к сыну. — Папа? — заплаканный, перепуганный голос ребенка резанул по сердцу. Хотчнер тысячу раз попросил прощения у своего малыша за то, что собирался сказать и сделать, но он не колебался. И был уверен, что сама Хейли не стала бы возражать против принятого решения. Аарон напомнил мальчику про старую игру, когда он прятался в кабинете отца в ящике и ждал там, пока тот не освободится. Оставалось лишь надеяться на то, что ребенок вспомнит, сообразит и станет сидеть тихо-тихо в убежище. Оставалось надеяться лишь на то, что Джек найдет подходящий ящик для пряток. Топот отразился в телефонной трубке, Аарон прикрыл глаза. Фойет гневно выругался, но удержать двоих людей он не мог, особенно если учесть, что Джек последствий своего поступка не понимал. Он боялся, очень боялся за себя и маму, но также он слышал и отца, и тот сказал, что все хорошо, что нужно просто поиграть. Хейли вскрикнула, Хотчнер лишь стиснул зубы. Джеку удалось скрыться из поля зрения Потрошителя, по крайней мере, криков Хейли по Джеку не раздалось. Все, что произошло потом, было лишь закономерным следствием. — У тебя очень симпатичная жена, — сказал Фойет, и его взбешенный голос больше напоминал шипение разъяренной змеи. — Сейчас я закончу с ней и тогда вернусь к твоему сынишке. Дом заперт, и если ты думаешь, что сможешь что-то изменить, тебя ждет еще одно разочарование. Но малыш это не так интересно, ты прав. Женщина куда приятнее, я же не извращенец. Впрочем, думаю, что эти глазки, мягкие волосы, эти губы, даже кончики ресничек все еще принадлежат тебе. Малышка не выдержала быть так долго в одиночестве, малышка думала, что сможет уберечь себя и сынулю от страшной работы папочки и его холодности. Тебе следовало бы бросить работу и не выпускать свою малышку из постельки. Тебе нужно было принять мое предложение, когда я еще был достаточно добр для сделок. Хочешь сказать несколько слов, а? На прощание. — Хейли, — мягко позвал Аарон, до сих пор молчавший и топящий педаль в пол до упора. — Хейли, ты слышишь? — Да, я слышу, — она всхлипывала и дрожала, но ни гнева, ни ненависти в ее голосе не было. А еще она надеялась на него, как всегда привыкла надеяться, и это убивало. Он не хотел радовать Потрошителя, но не мог не сказать той, кто однажды согласилась разделить с ним жизнь и долгое время выполняла обещания, кто родила ему самого потрясающего мальчишку в мире, последние слова. — Прости меня, Хейли, прости, пожалуйста, — звучало жалко, но, быть может, Фойет захочет добиться от него еще чего-нибудь подобного. — Как мило, — Хотчнер ошибся, и показанная Потрошителю слабость не вызвала в нем желание растянуть удовольствие, напротив, ускорила конец. Аарон допустил слишком много ошибок в последнее время, и теперь, находясь всего в двух кварталах от нужного дома, уже видя отблески полицейских машин, уже имея возможность дать сигнал к немедленному штурму, мог лишь сидеть в салоне автомобиля и слушать вкрадчивый, наполненный торжеством и лишенный всяческого милосердия голос: — Он подвел тебя, милая Хейли, он так сильно подвел тебя. Но ты не бойся: я не подведу, — а затем в трубке раздался оглушительный звук выстрела и звонок прекратился. Хотчнер вылетел из машины, рявкнул на подскочивших к нему штурмовиков: — Сначала я! — а затем бросился в дом, не думая ни о защите, ни о том, что в доме должен был оставаться еще Джек, ни о том, что Потрошитель только этого и ждал. Он выпнул входную дверь, вломился с пистолетом наперевес и все для того, чтобы обнаружить: дом был совершенно пуст. Хейли и Джек были здесь: повсюду валялись игрушки, несколько любимых футболок бывшей жены оказались оставленными на диване так небрежно, что становилось понятно: их кинули сюда нарочно, чтобы он даже не сомневался в том, кому принадлежал этот дом. Хотчнер не стал задерживаться в доме, лишь махнул рукой группе захвата, в трех словах объяснил Прентис, что ей придется остаться тут и все проверить, а затем кинулся обратно. Кажется, к нему кто-то пытался обратиться. Кажется, он даже выдал какие-то указания. Все, что Хотчнер слышал, были последние слова Хейли а еще звук выстрела, оборвавший все, что еще могло быть склеено и прощено со временем. Аарон мчался обратно, по своему старому адресу и клял себя последними словами за то, что не догадался сразу отправиться в ту квартиру, где когда-то он был очень счастлив. Зазвонил телефон. Хотчнеру хотелось выбросить его в окно, раздавить тяжелыми колесами вдребезги, но он помнил, что в старой квартире у Джека было куда как больше шансов спрятаться, и что пока он сам выслушивал разглагольствования Фойета, последний отвлекался от поисков мальчика. Хейли погибла, но Джек все еще отчаянно нуждался в разуме, спокойствии, собранности и выдержке своего отца. И пусть Аарон уже подвел всю свою семью, непозволительно отвлекся на какие-то глупости, повелся на слова Фойета, больше промашек допустить он не мог. Звонил Росси, сообщал, что Рид и Морган куда-то пропали. Сказал, что он сам тоже выдвигается в нужное место. Говорил, что ничего еще не закончилось. Лучше бы этого звонка вообще не было, потому что от слов старого агента и старшего товарища веяло невыразимой безнадежностью. Хотчнер качнул головой, крепче стиснул руль пальцами, так, чтобы они побелели, так чтобы все его тело превратилось в болевую точку и отвлеклось от душевных сомнений. Аарон остановился в конце улицы и быстро направился мимо мирных, одинаково невинных домов к своему, надеясь, что в случае успеха Фойет не задержался бы с признанием.