Сдвиг по фазе

Бумажная рутина поглотила весь отдел на несколько дней. Штраус ликовала, когда Хотчнер лично пришел к ней и пояснил, что кадровая перестановка, затеянная ею, из временной должна превратиться в постоянную. Зато Морган бродил мрачнее тучи и даже несколько раз огрызнулся на подошедшую с вопросами Прентис. Атмосфера в отделе оставляла желать лучшего: даже в тяжелые минуты неудач они чувствовали себя гораздо лучше, потому что даже тогда оставались друг для друга самими близкими. Они много лет справлялись с непростыми задачами, жизненными провалами и мерзостью окружающего мира лишь потому, что привыкли доверять товарищам, и Хотчнер чувствовал свою вину за то, что нарушил давнюю традицию. Он и сам переживал не самые лучшие времена. Машинально вычищал дела, устраняя все подробности, которые касались Смита, приводил в порядок многочисленные записи, давал пояснения, касающиеся смерти Фойета. У него были проблемы: преступник вошел в его дом вместе с заложниками, затем отпустил обоих и погиб, сохранив на себе следы многочисленных ножевых ранений. Потребовались немалые связи Росси и Хотчнера, старания Моргана и извилистый нестандартный разум Рида для того, чтобы комиссия, наконец, удовлетворилась объяснениями и оставила Аарона в покое. — Надеюсь, ты счастлив, — так бросил ему Морган, когда слушания закончились, и расследование по делу о превышении должностных полномочий закончилось. Хотчнер лишь нахмурился и поджал губы. Ради неясного стремления он замарал честь всего отдела, втянул сотрудников, подчиненных в свои личные разборки. Дело ведь было вовсе не в том, что он боялся увольнения, служебного расследования или даже уголовного преследования. Нет, он по каким-то так до конца и не выясненным причинам прикрывал Смита и даже себе не мог отдать отчет в том, правильно поступает или нет. Все могло начаться сначала. Горстка преступников, темная ночь, случайно или специально встретившийся прохожий, громкое дело, кричащие газетные заголовки и встревоженные репортажи подсуетившихся журналистов. Хотчнер никогда не сомневался в том, что выбрал верное дело своей жизни, что идет по правильному пути, но теперь колебался. Он начал подумывать о том, чтобы выйти в отставку, найти Смита, поговорить с ним по-настоящему, поставить точки везде, где теперь красовались обрывистые раздражающие многоточия, но не был готов так просто бросить службу и ребят. Ребята, надо признать, очень старались. Мотались по стране, выискивали самые сложные случаи, реабилитировались. И с Хотчнером общались почти так же, как и прежде, разве что теперь в их словах и жестах всегда оставалась натянутость, совсем крошечная, но ощутимая. В лицо свое недовольство высказывал только Морган. Удивительно: Хотчнер думал, что парень никогда не был против повышения и вообще считал себя достойным самой блистательной карьеры, какую только можно вообразить. И дела у Моргана шли неплохо, он справлялся с обязанностями, спрашивал совета, не отмалчивался, не лез напролом и руководил отделом так, словно бы делал это всегда. — Слушаю, — внезапный телефонный звонок застал его врасплох. Морган как раз поручил Хотчнеру опросить несколько свидетелей, чтобы составить самый первый, пока еще очень грубый и приблизительный набросок психологического портрета убийцы. — Я сижу возле вашего парня, — мягкий голос, спокойный, тихий, слегка радостный заставил его вздрогнуть и оглядеться. — Медленно работаете, господа сыщики. — Ты обещал мне, что больше никогда не станешь вмешиваться в расследование! — едва ли не зарычал Хотчнер. Сердце его с силой ударилось о ребра — всего один раз, но зато так, что в глазах потемнело. — Ты обещал, что прекратишь свои идиотские игры! — Я тебе ничего не обещал, — хладнокровно сказал Смит. — Если ты помнишь, мы с тобой так ни о чем не договорились. Речь не об этом. Урод заманивал к себе детишек. Маленьких таких, доверчивых и беззащитных богатеньких детишек. Ты и сам видел, что от них осталось после «игр с добрым дядей», так что скажи мне, почему я должен выйти вон, а не проделать с ним ровно те же вещи, которые доставляли ему столько удовольствия? Скажи мне, Хотчнер, почему твои люди разговаривают с телевизионщиками, почему роются в бумагах, почему ждут, когда еще один ребенок станет новой жертвой и своей жизнью оплатит несколько зацепок для вашего расследования? — Что ты от меня хочешь? — устало спросил Хотчнер. Дело было сложным, ребята изрядно вымотались, пока пытались работать на опережение, а получали лишь труп за трупом. Убийца чувствовал преследователей на своем хвосте и торопился унести как можно больше невинных жизней. Он допускал роковые ошибки и позволял подбираться к себе все ближе и ближе, но какая же боль стояла за бесстрастными психологическими терминами. — Это ведь дети, Аарон, — от тихого смешка по позвоночнику побежали мелкие мурашки. — Одному из них через несколько дней исполнилось бы столько же, сколько сейчас твоему Джеку. — Что. Ты. От. Меня. Хочешь? — медленно, очень медленно переспросил Хотчнер и прикрыл глаза. Прентис заметила его смятение и подошла поближе. Что ж, на этот раз он вовсе не собирался скрывать от нее хоть что-нибудь. — Приезжай, — как-то невесело отозвался Смит и отключился. Секундой спустя телефон пропиликал сообщением, в котором был только набор цифр. Координаты. — Объявился? — понимающе спросила Прентис, а Хотчнер вдруг повернулся к ней и кивнул. — Он уже поймал нашего парня, — сухо пояснил коллеге текущую обстановку. — Я начинаю сомневаться в наших методах и в том, что мы вообще способны хоть сколько-нибудь эффективно заниматься вычислением преступников. Смит слишком часто оказывается на шаг впереди. — Смит оказывается на шаг впереди только потому, что готов положить всю свою жизнь на то, чтобы доказать нам нашу бесполезность, — Прентис равнодушно пожала плечами и вгляделась в застывшее, словно вырезанное из камня лицо Хотчнера. — Он следует за нами и как только наступает ответственный момент, вырывается вперед. Он пользуется тем, что мы не можем пытать людей, не можем добывать информацию незаконными способами и несем ответственность за каждое свое действие. Мы мыслим, как преступник, а он действует, как преступник, и это означает, что по сути он никогда не сумеет нас обойти. Чуть позже, уже в машине после короткого доклада Моргану Прентис вдруг внимательно посмотрела на Хотча и вдруг невесело улыбнулась. — Знаете, вы оба напоминаете заклятых врагов, которые вечно пытаются доказать друг другу свою правоту. Вы крутитесь друг перед другом, словно два павлина с распущенными хвостами, пытаетесь перепрыгнуть сами через себя. Вам бы объединиться — и тогда равных вам и в самом деле не останется. Прентис умолкла, а Хотчнер крепче вцепился в руль и едва не вдавил педаль газа до упора. Дыхание его сбивалось и прерывалось, в сознании медленно распространялся странный глухой шум, сердце колотилось, словно бы в него вкололи критическую дозу адреналина. В словах Прентис не было ничего нового, ничего такого, о чем он не думал бы сам, но, высказанные вслух, они вдруг обрели неведомую ранее силу. «Нам необязательно сражаться по разные стороны. Нам необязательно доказывать свою правоту. Нам не обязательно привлекать другого на свою сторону. Нам необязательно быть врагами. Нам вовсе не обязательно быть агентом ФБР и преступником», — вот что колотилось в висках Хотчнера, вот что лишало его последних крупиц самообладания. На попытку справиться с собой ушло несколько секунд. Невообразимо долгий срок, но оно того определенно стоило. Хотчнер слабо улыбнулся, а затем крепче стиснул пальцы на руле. Агент ФБР разгадал немало сложных дел и составил огромное количество портретов. Сущность человеческая до сих пор оставалась для него загадкой, но только в деталях, по большому счету, все давным-давно было ясно и понятно. — Прентис, позвони, пожалуйста, Моргану и Росси, пусть те сообщат всем нашим, что преступник найден. Полицейское оцепление мне потребуется по нужному адресу где-то через пять минут. — Ты хочешь поймать обоих? — растерянно спросила Прентис, но за телефоном дисциплинированно потянулась. привычка подчиняться из нее никуда не делать, как и у всех остальных, как, впрочем, и у Моргана. И было глупо это отрицать лишь потому, что мистер Смит решился изложить свой собственный каприз. — Не обязательно, — монотонно произнес Хотчнер, и только самые близкие к нему люди могли догадаться, сколько страсти и азарта было вложено в два простых нехитрых слова. Прентис давно уже стала частью его семьи и жизни. Она все поняла. По ту сторону телефонной трубки принимались распоряжения и задавались вопросы, а Аарон мчался вперед, больше не видя перед собой ни единой преграды. Он понимал, в какую игру пытался играть Смит, но ведь в любую игру можно играть вдвоем, для того они и создаются. Вопрос заключался лишь в том, готов ли был Хотчнер играть, и, если готов, насколько он желает следовать навязанным извне правилам. Аарон гнал вперед и твердо знал, что есть несколько нюансов, о которых он хотел бы поведать Смиту. Кирану. Красивое, однако, имя…