Агент национальной безопасности: Птичка в клетке.

Иван Иванович продолжал беспокойно ходить по комнате, его нервы были на пределе. Каждая секунда, проведенная в этой зловещей тишине, казалась вечностью, напоминая о бесполезности их стараний. Леха все еще находился рядом с Сурковым, но его устойчивость и настойчивость не приносили результатов. Сурков оставался каменной стеной, защищенной от любых угроз и давлений. — Ну что, Николаев, узнал хоть что-нибудь? — спросил Тарасов, с тоской глядя на Леху, его голос звучал напряженно, наполненный тревогой. — Пока ничего, товарищ полковник, — ответил Леха, его голос был спокоен, но надежда на его лице была почти потушена. — Щас он немного повисит вверх ногами, может быть, и скажет, где наша Любаша. Сурков вздохнул тяжело, его взгляд потерял прежнюю уверенность. Он понял, что время затягивать больше нельзя, ведь каждая минута могла стоить слишком дорого. — Ладно, Алексей, — проговорил он наконец, его голос звучал мягче, чем раньше. — Я знаю, где она. Но мне нужно, чтобы вы обещали мне что-то. Леха и Тарасов обменялись взглядами, понимая, что они близки к разгадке. Они кивнули, соглашаясь с условиями Суркова. — Я скажу вам, где она, но только после того, как вы обещаете, что отпустить меня и вы все не увидите меня в России, — продолжил Сурков, его глаза выражали странную смесь страха и решимости. Тарасов Иван Иванович кивнул, понимая, что они не могут позволить себе терять этот шанс. — О этом я лично поговорю с генералом. Просто скажи, где моя дочь. Сурков кивнул, словно снимая с себя груз тяжелой тайны, и указал им на путь, который им следовало бы пройти. Наконец-то они были на верном пути к спасению Любавы. — Она находится с остальными девками на фабрике в глуши леса. Около реки. — всплюнув кровь, ответил Сурков. Иван Иванович продолжал ходить вокруг, словно пытаясь выйти из этой бесконечной петли беспокойства. Внутри него кипела мешанина чувств — облегчение от того, что они наконец-то получили информацию, и тревога за свою дочь, оставшуюся в опасности. Леха молча наблюдал за всем происходящим, чувствуя, как каждая минута тянется как вечность. Тарасов повернулся к Лехе: — Подготовься к выезду. Мы должны действовать немедленно. Леха молча кивнул и сел за руль, чтобы выполнить приказ.

***

Николаеву пришлось преодолеть множество препятствий, чтобы добраться до фабрики в глуши леса. Его сердце колотилось так громко, что казалось, его слышно на всю округу. Ведомый отчаянием и решимостью, он преодолевал каждый шаг, напоминая себе, что каждая секунда на счету, каждая минута может стать определяющей. Когда он, наконец, ворвался на территорию фабрики, вид ужасающей картины заставил его сердце застыть на мгновение. Сорокина и Снигирева были связаны, их лица выражали мучительную боль и отчаяние. Но самое страшное было то, что Любава лежала неподвижно, словно марионетка без жизни. Николаев бросился к ней, его руки дрожали от напряжения. Сжимая ее слабую руку в своей, он ощущал, как каждый его нерв напрягается до предела. — Любаша, проснись, — шептал он, его голос дрожал от страха и надежды. — Мы здесь, мы тебя спасаем. Медленно, словно издалека, Любава начала приходить в себя. Ее глаза открылись, и в них было столько страдания, что Николаеву захотелось закрыть глаза, чтобы не видеть эту боль. — Лешка? — прошептала она, ее голос был слабым, но полным удивления и облегчения. Николаев обнял ее крепко, словно боясь, что она исчезнет, как кошмарный сон. Его сердце было полно радости и благодарности, что они снова вместе. — Да, это я, Люба. Мы здесь, чтобы забрать тебя домой. Он резко взглянул на Сорокина и Снигиреву, чувствуя, как ярость вспыхивает в его груди. Эти люди поставили их всех на грань жизни и смерти, но сейчас было время для справедливости. Николаев медленно поднялся, его глаза сверкали от решимости. — Так, а вы обе в машину. Быстро!