В ту ночь Джонхан спал без задних ног. Хоть одежды для сна, к его великому счастью, и состояли всего из одного слоя, принц так намучился с завязками, что, даже когда он уже лег в кровать, у него осталось чувство, будто его пальцы продолжают сами собой вязать эти несчастные узелки.
Каково было его расстройство, когда на утро он обнаружил, что часть его трудов развязалась, а одежды сползли с него наполовину! Хотя в этом были и свои плюсы: как минимум, принцу придется меньше возиться с завязками самому. Джонхан попытался немного привести себя в порядок и натянуть одежды на плечо, но они все равно свалились обратно. Принц вздохнул: он обязательно разберется, как это все работает, но сейчас было куда разумнее махнуть рукой. Какая разница, все равно ему придется переодеться (от осознания этого пугающего факта с губ принца сорвался еще один обреченный вздох). Впрочем, все по порядку. Сначала ему нужно отправить Сынчоля за завтраком.
Джонхан потянулся было к колокольчику, но, стоило ему коснуться кончиками пальцев прохладного металла, остановился. От мысли, что его телохранитель, с которым ему предстояло попытаться наладить контакт, теперь будет прибегать к нему по одному только звону, как выдрессированный пес, у него что-то неприятно заскреблось в груди. Если он хочет показать Сынчолю, что он относится к нему по-человечески, пожалуй, так и надо к нему относиться? Джонхан отдернул руку и решительно позвал телохранителя по имени.
Сынчоль совершенно не выглядел удивленным, когда в комнате его встретило полураздетое и еще более потрепанное по сравнению со вчерашним днем нечто, что когда-то было аккуратным и изящным его высочеством наследным принцем. Обычно телохранитель заглядывал в его покои уже после того, как служанки приводили его в порядок, а если и нет, Юн Джонхан все равно выглядел куда более представительно даже после сна. Но, пожалуй, внешний вид принца волновал только его самого: это его руки снова потянулись к одеждам, чтобы попытаться привести их в порядок еще раз (тщетно), а вот Сынчоль, по обыкновению, только почтительно кивнул.
— Позаботься о моем завтраке, — бросил Джонхан небрежно, чувствуя, что ему надо бы уже что-то сказать, а то телохранитель так и будет рассматривать его не самый лучший вид и с каждой минутой открывать для себя все новые и новые грани его потрепанности. Сынчоль, как и следовало ожидать, снова кивнул и удалился.
На этот раз принц не чувствовал себя близким к смертному одру, и, по всей видимости, поэтому страх снова начал постепенно закрадываться в его голову. Джонхан сделал глубокий вдох. Так, без паники, в конце концов, у него появилась проблема куда серьезнее, чем возможность быть убитым: кто-нибудь может увидеть, как ужасно он выглядит! Шпионы, если вы все еще здесь, ну-ка, быстро все закрыли глаза!
Раздеться оказалось просто — принцу оставалось расправиться буквально с парой слабо затянутых завязок. А вот чтобы одеться, пришлось как следует потрудиться, а когда все застежки и завязки встали на свои места, Джонхан, взглянув на себя в зеркало, осознал, что выглядит оно как-то… не так, да и сидит еще более неудобно, чем раньше. Принц нахмурился и склонил голову набок, внимательно изучая свое отражение. Понять, что же все-таки неправильно, ему не удалось, но тот факт, что его прическа находится в состоянии более ужасном, чем его одежда, теперь бросался в глаза слишком явно.
Гребней было несколько, но ни один из них не смог с первого раза продраться через спутанные волосы. Впрочем, когда Джонхан перестал дергать с таким остервенением, дело пошло лучше, и, в конце концов, на спину легли гладкие темные волны. На заколки принц покосился с опаской и в итоге даже трогать их не стал. Все-таки его голове нужно отдохнуть от тяжелых причесок (да, он объяснит это именно так, и никто не узнает, что он не имеет ни малейшего понятия, как этим пользоваться).
Удостоив свое отражение относительно довольным кивком (по сравнению с тем, в каком виде принц проснулся, это действительно было неплохо), Джонхан упал было на кровать, но потом вспомнил о своих стараниях и аккуратно присел на самый край, сложив руки на коленях. Впрочем, просидел он так недолго: сразу же вошел Сынчоль с его завтраком. Да, по всей видимости, сборы принца заняли немало времени… Хотя, его телохранитель в отличной форме, и пробежка вниз и вверх по лестнице уж точно не составляют для него труда. Конечно, дело определенно в этом, а не в том, что Джонхан приводил себя в порядок слишком медленно.
— Не спрашивай про волосы, я просто устал от заколок, — поторопился объяснить принц. Если уж и пускать эту легенду, то нужно сделать это как можно раньше, чтобы никто не успел понастроить неправильных догадок. — После завтрака хочу поговорить с тобой, — оттягивать было больше некуда, так что Джонхан решил сразу отметить свое намерение. Правда, он сразу пожалел о том, что сказал это. Он так часто говорил Сынчолю о предстоящей беседе… Со стороны, если чужие уши все-таки остались, это не могло не привлечь внимание: тема разговора важна, раз уж принц так часто он ней упоминает. А идти на попятную было уже поздно: вызовет еще больше подозрений. Джонхан поерзал, чувствуя, что сам уже начинает запутываться в своих ходах.
— Поговорим в библиотеке. Так что приведи себя в порядок, — Джонхан оценивающе осмотрел телохранителя, который выглядел ни больше ни меньше чем "как обычно". Сынчоль растерянно кивнул и пригладил волосы ладонью. Пожалуй, у него было не так много идей, как можно привести себя в порядок. Принц еле удержался от смешка, но уголки его губ все равно чуть дернулись вверх.
Сынчоль вышел, а Джонхан сел за стол, довольно мыча себе под нос незатейливую мелодию, больно уж довольный очередной своей идеей.
Да, они поговорят в библиотеке! Хочешь спрятать что-то — спрячь на виду у всех, верно?
Когда Джонхан вышел из покоев, Сынчоль все еще выглядел "как обычно" и поторопился еще разок провести ладонью по волосам перед тем, как принц вручил ему увесистый том истории Чжухвана. Да, без этого никуда, они же все-таки будут обсуждать написанное в этой книге, так вдруг оказавшейся спасительной для принца и его планов. Для Сынчоля же эти планы пока становились все более и более непонятными. Ну, ничего, еще чуть-чуть, и принц все ему объяснит. А пока…
— Знаешь, меня так зацепила одна история из этой книги, что я не могу не поделиться с тобой, — ...он решил запутать его еще больше. О своем намерении Джонхан объявил во всеуслышание, уже совсем рядом с библиотекой. Они оказались там довольно быстро и так же быстро поняли одну вещь: они здесь не одни.
Джонхан был готов поклясться, что, когда он заходил, некая тёмная фигура нырнула под стол.
Так, хорошо, он сделает вид, что ничего не заметил, а если и заметил, то его это совсем не волнует. Принц невозмутимо прошел к одному из столов (под которым, как он надеялся, все-таки никто не сидел) и похлопал по нему ладонью, чтобы Сынчоль положил на него книгу. Джонхан раскрыл ее на нужном месте, зацепил взглядом временной период, в который происходили интересующие его события, и отправился к полкам.
— Мне бы даже хотелось узнать побольше подробностей, — заявил принц громко, пробегаясь кончиками пальцев по корешкам книг. Да, это и будет ответ на вопрос, зачем они пришли в библиотеку. Книга, которую изучал Джонхан, описывала слишком много исторических событий, чтобы углубляться в каждое из них, так что действия принца были вполне логичны и объяснимы.
Нужная эпоха нашлась на книжной полке довольно быстро, и принц, вооруженный еще одним томом (да, именно вооруженный, таким и убить можно), вернулся к столу. Жестом он велел Сынчолю сесть, и сам сел напротив него.
— Ты, конечно, знаешь, что Чжухван в своей политике чаще всего полагается на военную мощь и редко уступает своим принципам, — начал принц, спокойно перелистывая книгу, которую только что взял с полки. — Это не может не восхищать! — эти слова были произнесены особенно громко. — И до вчерашнего дня я бы не назвал ни одного примера, когда они бы вели себя иначе, но…
Вдруг, без какого-либо предупредительного покашливания или удара головой об стол в лучших традициях комедии, из-под своего укрытия вылез никто иной, как наследный принц Чжухвана Сюй Минхао.
Он выпрямился невозмутимо, оправил свои одежды, явно не предназначенные для времяпровождения под столом, и уставился на Юн Джонхана. Тот сдержанно кивнул ему в ответ, чувствуя, что продолжать его маленькую игру, которая так развлекла его тогда на приеме, нет никакой необходимости: Минхао и без того напряжен до предела и явно не горит желанием завести с ним дружескую беседу. Правда, довольно быстро взгляд принца Чжухвана изменился. Он смотрел на Джонхана с легким прищуром, а уголки его губ приподнялись в ухмылке. Джонхан почувствовал, что начинает сдавать позиции: с Минхао куда проще было играть, когда тот был растерян. Теперь же растерянным начинал чувствовать себя принц Уёна: почему Минхао так смотрит? Джонхан отвернулся и хотел было невозмутимо продолжить говорить с Сынчолем, но…
— У тебя платье задом-наперед, — выпалил Минхао и в ту же секунду вылетел из библиотеки.
Джонхан почувствовал, как его бросило в жар. Так вот что было не так… Он ведь чувствовал, что с его одеждами что-то было не в порядке! Принц вцепился пальцами в край стола, чувствуя, что еще немного и он просто сгорит от стыда. Как же так, почему вообще одежда позволяет надевать себя неправильно? Все эти застежки и завязки, что же они не подсказали ему, что он ошибся? Ни на что нельзя положиться! И, как выяснилось, ни на кого…
— И ты мне ничего не сказал! — прошипел Джонхан, сверкнув взглядом на телохранителя. Тот замялся и опустил глаза.
— Я же тоже совсем не разбираюсь, ваше высочество…
— Тоже?! — Джонхан чуть не задохнулся от возмущения. — Да я… Я… Я вообще-то прекрасно разбираюсь! Просто спросонья я был невнимательным, вот и все!
И, на счастье Сынчоля, принц уткнулся в лежащую перед ним книгу: из-за этого он не заметил, как уголки губ телохранителя дрогнули в улыбке.
Джонхан бесцельно пялился в страницу еще некоторое время, пока его эмоции не пошли на спад. Он глубоко вздохнул, прикрыв глаза, и посмотрел на Сынчоля уже спокойно, хотя его щеки все еще были залиты краской. В любом случае, они пришли сюда не просто так, и пора было вернуться к цели их визита в библиотеку.
— Так вот, о чем я говорил? — принц задумался: из головы совсем вылетело, что он уже успел сказать. — В общем, да. У любого государства есть свой подход к делу, и Чжухван не исключение. Принципы важны, и, думаю, ты можешь это понять, — Джонхан слегка дернул бровями, глядя на Сынчоля особенно пристально. Ему очень хотелось, чтобы тот понял, к чему он клонит, и смог провести параллель между историей, которую собирался рассказать Джонхан, и тем, как складывалась их судьба, сам, с пары намеков принца. — Но иногда, когда того требует ситуация, от них приходится отступать. Чжухван тоже столкнулся с такой необходимостью однажды, иначе было нельзя. Если бы он, по своему обыкновению, положился на силу, он бы проиграл ту войну.
Сынчоль внимательно смотрел на принца, но тот не мог понять, насколько осмысленным был его взгляд. Ладно, он просто продолжит в надежде на то, что телохранитель рано или поздно уловит суть его слов. Все-таки если он расскажет саму историю, ясности точно должно стать больше.
— В тот раз Чжухван столкнулся с более могущественным соперником, и как бы ни были сильны его войска, у него не было никаких шансов. Вот как бы поступил ты, оказавшись на месте императора?
План принца снова свернул немного не туда: вместо того, чтобы просто рассказать историю, он вдруг решил в который раз озадачить несчастного телохранителя. Впрочем, идея задать такой вопрос показалась Джонхану очень удачной — так, участвуя в разговоре, Сынчоль точно будет более вовлеченным.
— Я бы все равно отправился в бой. Я же должен защищать свои земли, — отчеканил телохранитель твердо.
Джонхан кивнул. Другого ответа он и не ожидал.
— И твои войска были бы разбиты, а твой народ порабощен, — покачал головой принц. — Значит, нужен другой план, и у императора Сюй Дэмина такой план был. Он без боя отдал лакомый кусочек своих территорий врагу и покорился ему сам, — и Джонхан замолчал, наслаждаясь недоумевающим выражением на лице Сынчоля, который пока явно не понимал, в каком месте этот план выигрывает у того, что предложил он.
— Он крутился у ног врага, как преданный пес, — все-таки продолжил принц. Эти и следующие его слова, впрочем, ситуацию уж точно не проясняли, и морщинка меж сведенных в непонимании бровей Сынчоля стала еще глубже. — Ему пришлось стерпеть немало унижений, а в глазах народа он стал самым настоящим предателем. Ему было тяжело вынести все это, но он справился, и, знаешь, почему? Потому что его приближенные всегда были рядом и поддерживали его, что бы он ни делал. Тогда, те подчиненные, что оказались с ним во вражеском лагере, были с ним заодно и на равных! — Джонхан снова съехал с основной темы, но он не смог удержаться: эту мысль ему тоже важно было донести до Сынчоля, и сейчас эти слова были как раз кстати. Правда, пожалуй, он немного перегнул палку и нужно было срочно выкручиваться. — Ладно, не совсем не равных… Они по-прежнему слушались его приказов! — вот, теперь лучше.
— Так вот… Ты наверняка не догадаешься, почему император поступил так, — Джонхан выжидающе посмотрел на Сынчоля, чуть изогнув одну бровь, но тот явно не собирался отвечать, и принц, вздохнув, заговорил снова. — Своими действиями императору удалось завоевать доверие своего злейшего врага. Оказавшись так близко к нему, он еще и смог прознать о его дальнейших шагах, и лучше понять, как тот ведет войну. А что самое удивительное, он нашел во вражеском тылу новых союзников. Дальше ему оставалось только дождаться, когда его противник будет наиболее уязвим. И, когда такой момент ему представился, он не медля нанес удар, — Джонхан хлопнул ладонью по столу, — застав врасплох вражеское войско, — (принц застал врасплох только телохранителя, заставив того дернуть бровями от неожиданности). — И он одержал победу в той войне! Представляешь? Ситуация казалась безвыходной поначалу, но он все равно победил!
Джонхан начинал рассказывать совершенно спокойно и вдумчиво, но сейчас его глаза горели, а он сам привстал со скамьи и немного перегнулся через стол к Сынчолю, как будто еще немного и на этот самый стол он вскочит. Правда, довольно быстро его пыл сошел на нет. Принц сел обратно и растерянно потер руки. Все-таки вспомнил, что это не его история. Пока не его история. И он сделает все, чтобы это изменить. Его пальцы сцепились в крепкий замок, и принц посмотрел на Сынчоля уже без капли смятения в глазах.
— Ну, как, понравилась тебе история?
"Ты понял, о чем я говорил?"
Телохранитель молчал, и Джонхан почувствовал, что его сердце забилось чаще. Неужели его идея оказалась провальной, и он не смог донести до Сынчоля свои мысли? Этот парень выглядел так, будто ему сейчас нужно было решить сложную математическую задачу: брови по-прежнему сведены, взгляд сосредоточенный, но направлен куда-то за спину принца. И вдруг телохранитель заговорил, и, пожалуй, это был первый раз, когда Джонхан слышал столь сильную нерешительность в его голосе.
— Им пришлось нарушить свои клятвы, чтобы победить?
Уголки губ Джонхана тронула мягкая улыбка, и ему вдруг захотелось коснуться руки Сынчоля, лежащей прямо перед ним на столе. Чхве Сынчоль всегда был тем, кто защищал его, но в этот момент Джонхан почувствовал, что сейчас в защите нуждается сам телохранитель. Принц понимал: ему тяжело принять, что действовать вразрез сказанным словам не всегда противоречит тому, что эти самые слова значат, и что за эти действия ему не грозит наказание.
— Знаешь, я бы так не говорил, — Джонхан слегка пожал плечами. — Император клялся защищать свой народ, а его подчиненные — защищать императора. Все, что они делали, вело их к этим целям. Да, им пришлось пойти на обман и вести себя так, словно они позабыли о своем долге, но ведь это было не просто так, — пальцы принца скользнули по столу, но остановились в паре дюймов от руки Сынчоля. — И император был очень благодарен своим подчиненным, что поддержали его в таком нелегком решении и помогли ему. И его народ впоследствии смог понять, почему их император отвернулся от них тогда.
Этого в книге написано уже не было и реального положения дел Джонхан, естественно, не знал. Но если за последние свои слова принц ручаться не мог вовсе, свою благодарность он обещал совершенно искренне. Он действительно нуждался в том, чтобы Сынчоль помогал ему, а не был лишь безвольной марионеткой в его руках.
Телохранитель все-таки перевел взгляд на принца, и Джонхан заметил в его глазах странную грусть.
— А те подчиненные, они раньше недостаточно хорошо служили императору?
Джонхан сначала нахмурился: вопрос Сынчоля был задан слегка невпопад, и принцу сначала показалось, что он совсем не уловил суть. Но морщинки на его лице быстро разгладились, и Джонхан выдохнул с облегчением. Очевидно, Сынчоль попытался хоть как-то уцепиться за рассказанную историю, чтобы задать сильно взволновавший его вопрос. Принц так часто говорил про то, как подчиненные императора помогали ему, что бедный телохранитель, по всей видимости, решил, что его высочество недоволен его службой. Да, Сынчоль точно спрашивал про себя, и Джонхан почувствовал приятное волнение в груди: значит, он все-таки понял, зачем принц затеял этот разговор.
— Они хорошо служили ему, — Джонхан снова улыбнулся уголками губ. Сынчоль, правда, все еще был напряжен и пристально смотрел на принца, словно ожидая свой приговор. — Но тогда, на войне, им пришлось стать императору не просто слугами, а самыми настоящими союзниками. Они действовали сообща, вместе, понимаешь? У всех них были свои голоса.
Наконец, Сынчоль кивнул: впервые за всю их беседу. Принцу хотелось верить, что сейчас все сказанное им встало в голове телохранителя на свои места. По крайней мере, после этих слов принца его поза стала более расслабленной, и он перестал напоминать каменную статую, правда, его взгляд по-прежнему был печально отстраненным.
— Понимаю, ваше высочество, — он еще раз кивнул. — Уверен, им было нелегко поначалу, но они справились. Но то, что вы сказали про народ… Я с трудом верю в это. Порой людям тяжело понять, что у нас не всегда есть силы защитить тех, кого мы любим.
Уголки губ Джонхана, все это время приподнятые в легкой улыбке, резко скользнули вниз. Он редко говорил с Сынчолем, а такие тяжелые, хоть и верные мысли слышал от него еще реже (на самом деле, он не мог припомнить ни одного такого случая), так что сейчас он был немало удивлен. Принц почувствовал, что за словами телохранителя стоит какая-то личная история, но было ясно, что поделиться ей он не готов.
— Да, ты прав, — Джонхан тяжело вздохнул и, сжавшись и обняв себя руками, потер ладонью правое плечо. — Но ведь главное, что ты поступаешь правильно.
Но Джонхан все равно не мог не задуматься: как же все-таки воспринимает ситуацию его народ? Надеются ли они еще на то, что их принц вернется и сможет защитить их?
***
Бу Сынкван прекрасно понимал, что его положение близко к безвыходному, и надеяться ему особо не на что. Да, после испытания кнутом ему вдруг дали передышку, даже приносили еду и воду, чтобы он немного восстановился, но парень понимал, что это далеко не проявление милосердия. Просто они поняли, что не возьмут его голодом и жаждой, а, значит, рано или поздно приступят к более жестоким пыткам. Хотя, даже так, с едой и водой его пребывание за решеткой напоминало пытку. В этой сырости и сквозняке его раны упорно не хотели заживать, и каждое движение отзывалось острой болью. Большую часть времени Сынкван лежал на своей койке в мучительной полудреме и порой даже не замечал, когда приходил кто-нибудь из надзирателей и оставлял ему его скудный обед.
И надзиратели, по всей видимости, были весьма недовольны тем, что их так несправедливо обделяют вниманием. Иначе Сынкван не мог объяснить, почему он вдруг очнулся от грохота, который в его ослабленном состоянии показался ему особенно резким и громким. Когда он разлепил глаза, он увидел перед собой Мингю, который замахнулся копьем, чтобы ударить по прутьям решетки еще раз, но, увидев, что пленник все-таки среагировал, стражник отставил его в сторону.
— И чем же я заслужил такое внимание? — выдавил Сынкван хрипло. Несмотря на то, что его голос был совсем слабым и тихим, в его тоне все еще чувствовалась насмешка. Ему хотелось показать: что бы они с ним ни сделали, как бы обессилен он ни был, его оружие всегда останется таким же острым и метким.
— Просто проверяю, жив ли, — хмыкнул Мингю. Больше ему ничего было от пленника не нужно, и он уже собрался уходить.
— Да, на удивление. Но я бы не советовал никому из вас, надзирателей, заводить собаку: подохнет на второй же день, — отозвался Сынкван, и Мингю остановился. Пленнику очень захотелось рассмеяться (правда, на это у него уже не было сил): этим стражником легко можно было управлять, даже стараться не надо. Болтовня с Сынкваном, по всей видимости, здорово его забавляла (уж куда больше, чем вечное проигрывание в падук), и он добровольно попадался в сети, которые тот для него расставлял. О том, что стражник в то же время пытался накинуть на него свои, Сынквану думать не хотелось. Ему нужно было хоть какое-то утешение, и если это будет просто вера в то, что они играют по его правилам, ему вполне достаточно.
— У меня была собака, и она умерла от старости, — Мингю потупил взгляд, словно воспринял слова Сынквана как личное оскорбление. А тот смотрел на стражника совершенно равнодушно: да хоть павлин, и даже если он прожил у тебя сотню лет, мне плевать.
— Только не пытайся сказать мне, что в твоей стране отношение к пленникам другое: я не поверю, — Мингю попытался закинуть еще одну удочку в диалог: кажется, ему было совсем скучно (да, Вону поблизости слышно не было, так что Сынкван предположил, что надзиратель пока один на своем посту). Хорошо, это высказывание уже поинтереснее, и Сынкван готов потратить немного сил на то, чтобы подискутировать на эту тему.
— А я не был пленником своей страны, откуда мне знать, — Сынкван слегка дернул плечами: хотел пожать ими, но боль остановила его.
— Я слышал много жестоких вещей о правосудии в Уёне. Что людей казнят без разбора, а стоит только косо посмотреть на короля — и вот ты уже за решеткой, — Мингю вдруг решил вывалить все свои познания. Губы Сынквана тронула ухмылка.
— Я
видел много жестоких вещей о правосудии в Чжухване. Что-то я не заметил переполненных темниц, куда же все подевались?
— Сейчас военное время, другие порядки.
— А в Чжухване когда-нибудь бывает
не военное время?
Мингю замолчал. Пленник хмыкнул: да, на жизнь надзирателя не выпало мирного неба. Чжухван воевал так давно, что Сынкван сомневался, остался ли в живых хоть один человек, который бы это самое мирное небо застал.
— Ты ушел от ответа, — решил напомнить Мингю, тем временем уходя от ответа уже сам. — Что, скажешь, все те слова о жестокости уёнских порядков всего лишь слухи?
И вот пришла очередь Бу Сынквана замолчать. Его дело, которым он дышал и которое было единственным его смыслом, предполагало только один ответ на такой вопрос. Да, конечно, все это слухи, и уёнский суд всегда защитит вас, и король будет на вашей стороне. Король любит каждого всем сердцем, не просто же так он повторяет эти слова снова и снова. А принц, вы видели нашего принца? Он истинное воплощение чистоты и света, он безупречен, каждая черта его лица и личности выточена руками божества. Наши правители исполняют волю небес, а небеса всегда справедливы и милосердны. Небеса не судят, небеса прощают.
Только у небес цена прощения — смерть.
— Нет, это не слухи.
Мингю удивленно повел бровями: такой ответ от человека, которого бросили за решетку за то, что он был верен своей стране в чужой, он услышать никак не ожидал. Сынкван произнес это на выдохе, закрыв глаза, слова будто бы слетели с его губ против воли. То ли он был уже слишком измотан, то ли врать сейчас не было никакого смысла.
— Но если ты хорошо служишь его величеству, ты будешь процветать, — продолжил Сынкван слабым голосом. — Мое дело — опасное и тяжелое, но такие, как мы, нужны нашей стране, особенно сейчас, в войну. В Уёне, когда бы все закончилось, мы бы ни в чем не нуждались.
— Но не всем так повезло, как вам, верно?
— Повезло? — с губ Сынквана сорвалась горькая усмешка. — Повтори это еще раз, глядя на мою спину. Раны не заживают и, боюсь, я умру прежде, чем они заживут.
— Ты не посмеешь умереть прежде, чем немного подсобишь нам, — Мингю отчеканил эти заученные слова, не задумываясь. Правда, после них он сразу затих: зрелище, которое открывалось ему, было не из приятных. Раны были воспалены, где-то даже начинали гноиться и явно не предвещали ничего хорошего. Лицо надзирателя передернуло, но, собравшись, он продолжил. — Так что же, ты не отрицаешь, что ваш правитель несправедлив? Почему тогда продолжаешь защищать свою страну?
— Стой-стой, давай по порядку, — Сынкван зажмурился и потряс головой. — Когда это я успел сказать хоть слово о справедливости? Я согласился с тем, что он жесток, не более того. А что касается справедливости… Небеса лучше знают, в чем правда, и не нам с ними спорить. Его величество всего лишь выполняет их волю.
— Ты правда веришь в это? — Мингю удивленно приподнял одну бровь. Он стоял совсем близко, уцепившись левой рукой за решетку и повиснув на ней, и его лицо было просунуто меж прутьев. Сынкван мог бы плюнуть в это лицо, если бы у него остались еще хоть немного сил.
— Я был взращен с этой верой в груди. Сомнения редко одолевали меня, — эти слова были сказаны твердо, но дальше голос пленника дрогнул. — Но, знаешь, порой я смотрел на эшафот и думал: какова же причина, что этот человек оказался здесь? Чем же он так не угодил небесам? И почему король не вступился за него, хоть он и клялся защищать нас всех?
Сынкван резко замолчал. Чем же он сейчас лучше, раз говорит все это? Он сам клялся всегда отстаивать честь своей страны и своего повелителя, так как же смеет его рот произносить все эти слова? Он с горечью признал, что слишком слаб и сдает позиции. Он затеял эту игру с Мингю, уверенный в своих силах, в том, что останется непоколебим. Но надзиратель оказался далеко не так глуп, как ему думалось поначалу, и все-таки вывел его на откровение. Эти мысли… Они и правда посещали его порой, но, правда, довольно редко. Когда живешь идеологией и твоя задача — нести ее в люди, позволять себе размышлять — непозволительная роскошь. Но сейчас, в огне страданий, в компании одного только надзирателя, Сынквана бросило в жар. Как он попал сюда? За что же он боролся? Стоило ли оно того? Он принялся ворошить страницы своей жизни у себя в голове, в попытках отыскать хоть что-то светлое, что приведет его в чувство. Кажется, это все раны, это все голод, а еще мрак и сырость темниц, все это давит, и он просто понемногу сходит с ума. Да, это объяснило бы часть мыслей, что так вдруг ворвались в его голову и всецело завладели его сознанием.
Нет, нет, не может быть такого, чтобы он был не прав все это время и все было зря, нет, он отказывается в это верить. Его страна. Он любил страну, правда, искренне, ее просторы, ее людей, что пережили так много страданий, но сохранили доброе сердце. Да, он сражался за них, и за родные поля, и за близких друзей, что всегда были на его стороне.
Сердцебиение постепенно успокаивалось, но Сынкван почувствовал, что у него начинает кружиться голова, хоть он и просто лежал на животе и почти не двигался.
— Но, знаешь, мы всегда любили принца, — вдруг выдал он, будто бы совсем невпопад. Вместе с мыслями о друзьях почему-то в его голову ворвалось одно воспоминание: улыбка наследного принца. Тот, кто уже сидел на престоле, улыбался совсем иначе. — Да, и мы всегда показывали ему свою любовь. Мы думали, что… Если принц увидит, как предан ему народ, то он будет добрее к нему впредь, — после этих слов, вылетевших так воодушевленно и легко, Сынкван вдруг снова помрачнел. — Но все принцы становятся королями. А все короли рано или поздно берут в руки топор.
— И в каком месте это любовь? — Мингю усмехнулся. — Я бы посмотрел на человека, который искренне, без какого-либо умысла, обожал бы вашего принца. О чем он вообще думает?
Ответ на свой вопрос Мингю получить не успел: Бу Сынкван потерял сознание.
***
Чхве Сынчоль думал о множестве вещей, но его высочество наследный принц неизменно стоял во главе их всех.
