Пока не рухнут небеса

То, что в это крошечное отверстие в стене человек физически пролезть не сможет, стукнуло Сынчолю в голову почти сразу, и когда он выскочил из комнаты, шпион, все еще задыхающийся от приступа кашля, очень удачно подвернулся ему под руку. Половину его лица закрывала темная полупрозрачная вуаль, которая уж точно не помогала ему выровнять сейчас дыхание и прилипала к губам на каждом глубоком вдохе. Телохранитель схватил было его за воротник, но тот увернулся, резко пригнувшись к полу. Цзюньхуэй тут же выпрямился, все еще стоя к Сынчолю спиной, но этого было и не нужно, чтобы заметить: в руке у него блеснуло лезвие. Резко развернувшись, он сделал выпад вперед ножом, Сынчоль отразил его с легким металлическим звоном, но тот снова накинулся на него с ударами слишком стремительными и точными, чтобы телохранитель мог успеть сделать хоть что-нибудь, кроме как уклоняться от атак. Он старался не отбивать их лишний раз: пускай звон от кинжалов не был слишком громким, он не хотел, чтобы этот звук донесся до стражи, которая, он был уверен, навострила свои уши сразу же, стоило Сынчолю привести к принцу лекаря. — Уже забыл, что я сказал тебе? — голос того самого лекаря вдруг громом прогремел за их спинами, и это было спасение. Цзюньхуэй, вспомнив эти страшные слова, опешил на мгновение, но этой секунды промедления Сынчолю было достаточно, чтобы мертвой хваткой вцепиться в его запястья, так крепко, что правая рука шпиона разжалась сама собой и нож выскользнул на пол. Цзюньхуэй брал ловкостью и скоростью, но теперь, когда Сынчоль смог схватить его, сила перешла на его сторону: он скрутил руки шпиона за спиной и резким рывком прижал к себе. Он заволок его обратно в комнату — подальше от стражи. Джошуа тоже вернулся в комнату, плотно закрыл за собой дверь и встал перед ними. Цзюньхуэй, тяжело дыша, вздернул голову. — Ты врешь. Как ты навредишь господину, если тебя схватит наша стража? — Не веришь мне? Тогда почему же ты шепчешь? — губы Джошуа изогнулись в ухмылке. Сынчоль хмыкнул. Да, если бы у Цзюньхуэя не было сомнений в том, что Сюй Минхао в безопасности, он бы сейчас сделал все, чтобы привлечь внимание стражи, но он старался вести себя максимально тихо. — Конечно, ты не готов рискнуть его драгоценной шкурой, — продолжал лекарь. Он смотрел на шпиона пристально, не отрываясь, словно надеясь своим взглядом перемолоть его в порошок так же, как он делал это с травами. — Да, ведь ты не просто цепной пес, которого Минхао привязал к себе, нет, он же так дорог тебе. В конце концов, вы же выросли вместе, правда? — Ты… — Да, у меня тоже есть свои уши. — Мы вышвырнули всех предателей, — каждое слово Цзюньхуэя словно выплескивалось из кипящего котла, с шипением и ненавистью ко всему сущему: не прикасайся, обожжет. — Я не видел никого из ваших шавок в этих стенах в последние годы. — Но, как видишь, я здесь. А ты думал, вы так хороши, что смогли раскрыть всех нас? Цзюньхуэй дернулся, Сынчоль вцепился в него еще крепче. Его хватка была мертвой, и даже если бы этот хитрый змей начал извиваться в его руках, он бы только зря потратил силы. Джошуа снова усмехнулся, заметив эту жалкую попытку, и продолжил разбирать шпиона на части своим обжигающе ледяным взглядом. Сынчоль хотел было удивиться, что такое нежное лицо может так тяжело смотреть, но сразу вспомнил, что в этом деле его высочество наследный принц Уёна тоже достиг невероятных высот. — И что ты хочешь от меня? — в конце концов, шпион выдал прямой вопрос. — Убьете — вас тут же раскроют, такое не пройдет незамеченным. Никто не поверит несчастному случаю или… — Тихо, тихо, никто не будет тебя убивать, — Джошуа поднес палец к губам и покачал головой. — Зачем же мы будем лишать Минхао его любимой игрушки? — Сынчоль почувствовал, как Цзюньхуэй снова дернулся в его руках. — Мы просто хотим, чтобы ты перестал ошиваться в этой башне и оставил его высочество в покое. Если твой Минхао так хочет слушать сказки на ночь, то в библиотеке полно книг, незачем ради этого следить за принцем. А еще не забывай держать свой язык за зубами, иначе… — улыбка на лице Джошуа, такая мягкая и спокойная, сейчас выглядела особенно жутко. Он пожал плечами, как бы говоря: “Иначе у меня не будет другого выбора”. Сынчоль чувствовал, как тяжело дышит Цзюньхуэй, как напряжена каждая его мышца. Он был уверен, сейчас этот человек испытывает ужасные терзания. Как же должен он поступить, чтобы остаться верным трону Чжухвана и при этом не навредить принцу? Как ни крути, но с невидимым врагом бороться тяжело. Неужели и вправду в этих стенах есть кто-то еще? Но как же он не заметил их? — Я найду всех твоих дружков, а потом приду за тобой, ясно тебе? — процедил он сквозь зубы, и Сынчоль был уверен: не будь у него на лице этой вуали, он бы плюнул лекарю под ноги, чтобы подчеркнуть свое презрение. У самого телохранителя сердце забилось чуть быстрее: неужели угрозы Джошуа и вправду оказались действенными, и вражеский шпион, а если быть конкретнее, его зоркие глаза и чуткие уши, оставят их хоть на какое-то время? — Договорились, — Джошуа лишь небрежно пожал плечами, даже не глядя на Цзюньхуэя. — Отпусти его, — и, стоило Сынчолю лишь немного ослабить хватку, как шпион вырвался из его рук и отшатнулся к двери, поправляя свои одежды и посматривая исподлобья на каждого присутствующего в комнате по очереди. На наследном принце его взгляд остановился особенно надолго. Сынчоль напрягся, его рука снова нащупала нож. Цзюньхуэй не атаковал, даже не подошел к принцу ближе. Он только хмыкнул презрительно и… — А ты, извращенец, оставь свои грязные фантазии о моем принце при себе! Сынчоль и Джошуа в один момент перевели свои одинаково непонимающие взгляды на его высочество. Принц посмотрел на них в ответ точно так же: с искренним недоумением на лице. Он помотал головой и пожал плечами, а уголки его губ едва заметно дернулись в улыбке. Видимо, слова шпиона показались ему забавными, но телохранитель не увидел в них ничего смешного, только мерзкую клевету и абсолютно недопустимую грубость. Да как этот гад смеет говорить такое про наследного принца, как ему хватило на это наглости?! Сердце у Сынчоля билось довольно спокойно для человека, который только что дрался, но после этих слов оно ощутимо ускорило темп, а злость начала расползаться по телу, заполняя его всего, до самых кончиков пальцев. Сынчоль накинулся на шпиона, схватил его к себе за ворот одежд и резко тряхнул, тяжело дыша. Цзюньхуэй только рассмеялся ему в лицо. — Не верите мне? Почитайте его записки и увидите, что ваш драгоценный принц не такой уж чистый и невинный, как вы думаете. — А что, ты ревнуешь? Голос принца прозвучал так неожиданно (как и его слова), что Сынчоль выпустил Цзюньхуэя. Тот продолжал смеяться, как будто ничего уморительнее в своей жизни не слышал. Не говоря больше ни слова, он выскользнул из комнаты. Сынчоль больше не пытался его остановить: пускай поскорее проваливает. Травы уже давно не горели (Джошуа затушил их сразу же, когда Цзюньхуэй выдал себя), но запах в покоях принца стоял пренеприятнейший. Горло продолжало невыносимо драть, и Сынчоль, недолго думая и ни у кого ничего не спрашивая, уверенными быстрыми шагами подошел к окну и открыл его нараспашку. Вздохнув полной грудью, телохранитель снова закашлялся, но в этот момент ему показалось, что ничего прекраснее этого глотка свежего воздуха в его жизни никогда не было. Он развернулся лицом в комнату, но остался у окна: раз уж больше никто не торопится занять это чудесное место, это сделает он. — Прошу простить меня за такие неудобства, — голос лекаря звучал уже далеко не так высокомерно и нагло. Телохранитель даже подумал, что сейчас он снова упадет перед принцем на колени. — Но я должен был его вытравить. — У тебя есть и свои уши? Это правда? — его высочество, по всей видимости, решил не распыляться на благодарности: ему хотелось задать все вопросы до того, как Цзюньхуэй снова появится у них под боком. — Мне показалось, раньше ты пытался сказать, что один здесь. — Увы, здесь Цзюньхуэй все сказал верно, — лицо Джошуа помрачнело. — Моего сообщника раскрыли и ему пришлось бежать. Пускай попробуют поискать кого-нибудь еще, раз уж им совсем нечем заняться. Уверен, Цзюньхуэй уже вынюхивает следы. Я оставил ему пару лживых зацепок, но рано или поздно он поймет, что я обманул его. У нас с вами не так много времени, ваше высочество, но мы возьмем от него все. — Значит, твой сообщник смог бежать, — кажется, это было все, что расслышал принц. — Значит, это возможно! — Начнем с того, что он был не персоной королевских кровей, за которым следят все, кому не лень, а опытным шпионом, о существовании которого поначалу никто даже не подозревал, — Джошуа только покачал головой. — Но, ваше высочество, я приложу все усилия, чтобы помочь вам. И лекарь снова опустился на колени рядом с его постелью (Сынчоль как чувствовал, что рано или поздно это произойдет). Пускай они и остались одни, говорил он все равно тихо и быстро, так что телохранителю пришлось здорово напрячь слух, чтобы расслышать следующие его слова. — Ваше высочество, мы сбросили хвост, но это не значит, что мы в безопасности, — Джошуа почти шептал. — Я должен передать вам информацию, но, боюсь, я не могу сказать ее вслух, риск слишком велик. Я напишу ее, вы прочитаете и тут же сожжете. Еще… Я пущу слух, что вы сильно больны, чтобы мы могли встречаться. Принц только молча кивал в ответ. В его лице словно смешались тысяча эмоций, и Сынчоль не мог точно определить, что же он испытывает сейчас. Догадывался только, что в этот момент в груди его высочества наверняка бушевал самый настоящий вихрь. У самого телохранителя уж точно сердце билось так, будто он пробежал вверх и вниз по той проклятой лестнице к башне раз двадцать. — Пергамент на столе, — принц сдержанно кивнул. Казалось, он был так взволнован, что уже не мог полноценно поддерживать диалог, а только выцеплял из разговора отрывки фраз. Джошуа тут же поднялся на ноги (не забыв при этом отряхнуть свои одежды) и сел к столу. Пергамент лежал в двух стопках, и лекарь сначала потянулся к правой, но та, по всей видимости, была исписана. Взгляд лекаря задержался на этих записях, и вдруг его брови скользнули вверх, и он выразительно поморгал пару раз, словно не веря увиденному. Конечно, непозволительно подглядывать в записи наследного принца! Сынчолю вовсе не показалось удивительным то, как быстро Джошуа переметнулся ко второй стопке. Он тут же схватил перо и принялся писать. Символы сыпались на пергамент как осенняя листва в ветреный день: телохранитель не успевал следить за движениями его руки. Никто не говорил ни слова, и в комнате стало так тихо, что Сынчолю показалось, он слышит скрежет пера. А когда лекарь закончил, он, не поднимая головы, начал говорить, но его голос звучал так мерно и спокойно, что вливался в эту тишину и словно становился ее частью. — Мне нужно идти: мое долгое отсутствие вызовет подозрения. Как я и говорил, я пущу нашу маленькую легенду гулять по стенам замка. С вашей “болезнью” вам лучше не слоняться по дворцу лишний раз, но маленьким исключениям должны стать прогулки во внутреннем дворе. Вы и правда очень бледны, и я переживаю за ваше здоровье. Джошуа спокойно встал и подошел к дверям. Сынчоль заметил, что принц очень неохотно проводил его взглядом: все его внимание уже захватил тот исписанный мелким почерком лист пергамента, который лекарь оставил на столе. — Я навещу вас в скором времени, — и Джошуа исчез за дверью. Кажется, она даже не посмела скрипнуть. Но стоило лекарю уйти, как вся эта аура таинственной тишины развалилась на куски. Принц подскочил с кровати так резво, что та отчаянно под ним заскулила, и подорвался к столу так стремительно, что снес стул и едва не упал сам. — Ваше высочество! — только и вскрикнул телохранитель, но когда он подоспел к принцу, тот уже восстановил равновесие, вернул стул на исходную позицию и уже успел крайне удобно на нем устроиться. Его глаза быстро-быстро бегали по пергаменту, и огонь в этих глазах с каждой строчкой разжигался все сильнее. В конце концов, принц поднял взгляд на телохранителя, и, о небеса, Сынчоль все бы отдал, чтобы тот всегда смотрел так и чтобы на его губах всегда плясала эта улыбка. Его высочество покачал головой, словно не веря тому, что ему довелось только что прочесть, схватил этот пергамент и ткнул им телохранителю прямо под нос. Символы были четкими, но ужасно мелкими, и Сынчолю пришлось очень постараться, чтобы прочесть это послание. Ему не так часто приходилось читать, и сейчас его мозгу пришлось работать куда активнее, чем обычно. Но все эти мучения, которые едва ли не стоили ему головной боли, определенно были оправданы. “Центр сопротивления в Шихуанском лесу. Там не только уёнцы, есть и люди из других захваченных государств. Многие расползлись по чжухванским лагерям на других территориях и тоже добывают информацию. Мы поддерживаем связь, все наши письма зашифрованы. Сейчас ситуация напряженная, и Чжухван ведет игру, но и у нас были свои маленькие победы. Помните, как люди вернули себе Минпэн пару лет назад? Наши шпионы работали не покладая рук, чтобы это могло произойти. Сейчас наша главная цель такова: вывести вас в наш лагерь. Да, условия там будут куда хуже, чем в этом замке, но вы хотя бы будете свободны. Наш лидер уже знает, что вы здесь, и давно думает, как вытащить вас. Вместе мы обязательно справимся. Если вам удалось разузнать что-нибудь — расскажите мне при следующей нашей встрече. Вы больше не одни в этой борьбе. Верьте, купальница снова озолотит наши поля“.

***

Бу Сынкван пришел в себя от ощущения, что кто-то дал ему в нос. Стоило ему открыть глаза, как они тут же начали слезиться, но он все равно смог разглядеть пучок трав у себя перед лицом. Да, бить его никто не бил (конкретно сейчас), но привести его в чувство решили не самым гуманным способом. Честно говоря, пленник вовсе не был заинтересован в том, чтобы в принципе прийти в чувство, правда, деваться было некуда. Он покинул этот приятно темный и обволакивающий мир бессознательного и вернулся в серые холодные стены тюрьмы, в которых и без того воняло, а сейчас так и вовсе появился шанс сразу насмерть задохнуться. Сынкван закашлялся, и источник резкого горького запаха, наконец, убрали от его лица. — Кажется, не настолько он вам нужен, раз уж вы довели его до такого состояния, — незнакомый голос как будто бы отозвался эхом в его голове. Перед собой Сынкван пока не видел ничего, кроме серой стены, но мир все равно плыл у него перед глазами, так что пока он не рисковал подниматься и осматриваться, хоть ему и было дико интересно увидеть нового героя на этой мрачной затхлой сцене. — Кто ж знал, что он окажется таким слабым, — раздался привычно насмешливый голос Вону. — Другие и не такое выдерживали. — А тут вам не солдат, к которым вы так привыкли. Человек не военной выдержки, так учтите же это. Вону фыркнул, да так выразительно, что Сынкван смог ярко представить, как он при этом закатил глаза. В конце концов, препирательства на его счет закончились, и человек, который пытался выиграть для него чуть менее жестокие пытки, обратил внимание и на него самого. — Эй, ты, живой? Сынкван едва заметно кивнул, чувствуя, как вся его боль снова возвращается к нему вместе с осознанием происходящего. Он поморщился и все-таки попытался встать. Своей цели он достиг, но мир снова пошатнулся, и пленник чуть не завалился обратно на жесткую скамью, но чьи-то руки схватили его и не дали упасть. От этого человека рядом с ним пахло травами так сильно, что Сынквану сразу захотелось отодвинуться от него подальше, но сил на это у него не было. — Сейчас я обработаю его раны, а дальше вы двое уж извольте делать это сами. Я оставлю лекарство. — С чего вдруг мы… — снова начал возмущаться Вону. — Хотите, чтобы он заживо сгнил? — лекарь (да, сомнений уже не оставалось — этот человек точно был лекарем) бил не в бровь, а в глаз. Заткнуть стражника у него получалось мастерски. Конечно, для пленника его слова звучали совершенно не воодушевляюще, но Сынквану, честно говоря, уже было абсолютно наплевать. Вряд ли хоть что-нибудь смогло бы его сейчас воодушевить. Лекарь тем временем абсолютно бесцеремонно обхватил его лицо ладонями, развернул к себе и принялся внимательно рассматривать. Только сейчас Сынкван увидел, кто перед ним, но никакой дополнительной информации это ему не дало. Он подметил лишь то, что парень перед ним очень мил собой, а его взгляд — еще одно орудие убийство, как и его слова. До Сынквана не сразу дошло, что губы лекаря медленно беззвучно шевелятся. Пленник нахмурился, а его сердце пропустило удар. Что же этот человек пытался сказать ему? Он по-всякому поворачивал его лицо, хотя ему явно не нужно было так много времени и сторон, чтобы провозгласить свой вердикт. В конце концов, Сынкван заметил, что движения губ лекаря повторяются, а между ними он выдерживает заметную паузу. Пленник напряг остатки своего разума (что неожиданно оказалось сложно — как выяснилось, тяжело думать, когда твою голову так вертят), и эти движения обрели форму слов. Сердце Сынквана дрогнуло. “Я, Уён. Принц со мной”. По всей видимости, удивление Сынквана отразилось на его лице: губы лекаря сразу же перестали шевелиться, а его крепкие ладони, наконец, отпустили лицо пленника. — Жить будет, — небрежно бросил лекарь, пожав плечами. — Если не запустите его раны, конечно же, — уточнил он. Лицо Вону было в тени, но Сынквану и не нужно было его видеть, чтобы понять, что на нем в тот момент отразилась брезгливость в высшей ее степени. — Ложись обратно, — теперь лекарь обращался к пленнику, и, пускай его голос был таким же грубым, прикосновения его рук оказались неожиданно мягкими. Сынкван послушно лег животом на скамью, особо не задумываясь о том, что с ним сейчас будут делать. Его волновало другое. Кто этот человек? Сынкван никогда не видел его прежде. Он не раз слышал о том, что организовано сопротивление, но не верил, думал — просто слухи. В конце концов, его людям никогда не удавалось связаться с теми. А вдруг лекарь соврал ему? Но, если так подумать, зачем ему это? Он измученный пленник, и если бы даже лекарь хотел прикончить его своими травами и зельями, он не смог бы дать ему отпор, незачем заставлять его терять бдительность. Размышления Сынквана прервала жгучая боль: лекарь начал промывать его раны. Пленник зажмурился и зашипел. Чувство было такое, будто его режут по живому. Вот что надо взять палачу на заметку — и пленник проживет подольше, и намучается при этом вдоволь. Честно говоря, Сынкван все чаще думал: было бы лучше, просто оставь они его умирать. Одна пытка за другой, и им нет конца, и даже человек, который, казалось бы, на одной с ним стороне, и тот причиняет ему боль, пускай эти его действия и во благо. Мысли в голове Сынквана никак не хотели выстраиваться в ряд. Он напряг все остатки разума, из последних сил пытаясь игнорировать боль. Этот… лекарь подал ему знак. И наверняка он, Бу Сынкван, должен что-то сделать с этим. Хотя, казалось бы, а что может сделать он, обессиленный, запертый в этой клетке? В этой тюрьме больше никого, кроме пары измученных пленников. Зачем он пришел? Зачем рассказал, кто он? Это что, одна большая издевка над ним? Вот меня не схватили, вот я все еще скрываюсь в этом замке и даже смог подобраться к наследному принцу Уёна Юн Джонхану, и он говорит со мной, и я спасу его, и буду приближенным к нему лицом, и… Так, Бу Сынкван, это не твои мысли, это в тебе говорит твоя боль. Ты вымотан, ты разбит, и стал слишком чувствительным, и те слова стражника, да, это все они пытаются пробраться в твой пошатнувшийся рассудок и сбить тебя с пути, по которому ты так уверенно шел все эти годы. Но все-таки, что с того, что в замке остался свой человек? Он никак не сможет достать его отсюда. А Сынквану никак не удастся помочь ему. Или… Нет, к Сынквану в голову не шло ни одно “или”. Да, ему сказали: “ты не один”. Только вот в этом не было никакого смысла. — Что тебе от меня нужно… — пробормотал он сдавленно. Если стражники услышат — плевать, он без пяти минут в бреду. Лекарь замер на мгновение, а затем пытка продолжилась. Конечно, он не ответит ему вот так напрямую. Ему, в отличие от Сынквана, есть что терять и ему нужно следить за языком. Пленнику захотелось рассмеяться: оказывается, если посмотреть с такой стороны, он в очень даже выгодном положении. Жжение прекратилось. Сынкван почувствовал, что лекарь начал накладывать повязки. Это было куда приятнее (как минимум, боль перестала быть такой жгучей), и сам пленник словно начал понемногу успокаиваться, только заданный им же вопрос по-прежнему настойчиво стучался в его сознание. Да, давай, попробуй ответить на него так, чтобы никто не понял, поизворачивайся как следует — а то больно уж хорошо устроился в теплом замке, наверняка еще и на мягкой постели, так и все вокруг уважают, и наследный принц на тебя надеется. Сынкван крепко сжал челюсти, чтобы ни одно из лезущих на язык острых словечек с него не слетели. — Я почти закончил, — вдруг заговорил лекарь громко, обращаясь к стражникам. — То же самое вам нужно будет проделать завтра — у меня на такой сброд времени нет, я нужен в замке. И еще… — тут он вдруг сжал плечо пленника. — Вы так много болтаете лишнего, а узники сидят себе, уши греют. — А кому они что расскажут? — ухмыльнулся Вону. На последнем его слове Сынкван почувствовал, как лекарь снова сжал его плечо. Так значит, он хочет, чтобы он просто стал его ушами в этом затхлом подземелье? Сынквану очень захотелось рассмеяться: я тебе больше скажу, милый лекарь, я не только слушал, я говорил с ними, да все не о том, все не то, да и их язык не так туп, как кажется на первый взгляд. И, что уж греха таить, вопрос Вону логичен и справедлив. Точнее, “кому” — Сынквану уже ясно, а вот “как” — здесь уже надо как следует подумать. Только вот на то, чтобы придумывать изворотливые ходы, у него уже совсем не было сил. Собрав последние остатки самообладания, Сынкван выразительно сплюнул. Хотелось бы, конечно, чтобы плевок угодил прямо лекарю под ноги, но пленник не мог похвастаться отличительной меткостью. Вероятно, его посыл даже не был понят, но, как минимум, ему самому немного полегчало. — А ведь и правда, — в голосе лекаря чувствовалась улыбка. Он ответил Вону не сразу, как будто бы не мог придумать верный ответ. Наверняка он хотел сказать что-то в духе “такие времена, нужно следить за языком!”, но вовремя понял, что этими словами может навести стражника на вредные мысли. Больше лекарь ничего не говорил, и к пленнику не прикасался. Он молча поднялся с тюремной скамьи, дальше заскрипела решетка, и Сынкван снова остался один. Без человеческого тепла рядом резко стало холодно, и пленник поежился. — Столько хлопот из-за тебя, падаль, — заключил Вону и ударил копьем по решетке. Сынкван от этого ставшего уже таким привычным грохота даже не дрогнул. А потом и Вону ушел. И с Сынкваном снова остались лишь холод и тишина. И вот тогда он все-таки рассмеялся. Хрипло, надрывно, и каждый смешок отзывался новой вспышкой боли в истерзанном теле, но он просто не мог остановиться. Все эти люди, все — и стражники, и лекарь, вдруг показались ему уморительными. Надо же, всем от него что-то надо! Так пусть подавятся! Где-то поблизости тяжело вышагивали надзиратели, а другие узники стонали в своих камерах. И только Бу Сынкван, содрогаясь всем телом и задыхаясь, все смеялся, смеялся, смеялся.