Фонарщик

      Хань притворился спящим, лëжа на самом краю кровати, поджал колени к груди и попытался расслабиться. Рядом лежит Сехун, пальцами касается лица парня и проматывает в голове прошедшие последние часы, наслаждаясь каждым их мгновением. Ни один предыдущий партнёр не дал ему то, что дал Хань, и название этому не нашлось. Хань горячий во многих смыслах этого слова. У него горячее тело с обжигающими касаниями пальцев, которые оставляют лёгкую боль на коже от прикосновений. У него горячий характер, который Сехун покорял поцелуями, и горячая страсть, которой он отдал всего себя, свела Сехуна с ума. Новое чувство слишком сложное, как характеры обоих парней, и одна часть Сехуна настойчиво отрицает его, уберегая от фатальных последствий.       Сехун отказывается отпускать от себя парня. Он с ним ещё не наигрался, поэтому до детских капризов желает проводить с ним время как можно больше. Но Хань не понимает, что Сехун отличается от обычных парней, поэтому спокойно убрал его руку от своего лица и резко сел на кровать, недовольный тем, что его всё ещё трогают.       — Затискал! — он холодно объяснил причину своего поведения и лёгким движением рук накинул на себя чужой халат.       Сехун заметил множество засосов и укусов на его теле, довольно облизнулся и наблюдал за поведением парня без тонны макияжа и грима. Мими не привлекает Сехуна, а Хань тянет магнитом, напоминая о проклятии, которое начинает нравиться. Если есть что-то, способное подарить умиротворение души, то оно уже не выглядит тяжким грузом. Сехун чувствует, как вместе с появлением в его жизни Ханя, проклятие не выглядит таковым. Парень наконец нашёл человека, способного полностью изменить его жизнь. Планы на будущее уже не строятся на одиночестве, они резко сменились на совместную жизнь для двоих. Сехун хочет показать Ханю весь мир, приоткрыть каждый его уголок, который не дано увидеть людям, продемонстрировать прошлое людей, хранимое им в личных вещах. Он готов поделиться с ним всем, лишь бы заполучить его себе.       — Придётся прийти на работу раньше и замазать весь этот ужас, — Хань рассматривает пятна на своём теле перед большим зеркалом в комнате. — Такое впечатление, что ты выплеснул на меня все чувства и эмоции.       — Ещё не все.       Хань резко повернулся к нему и показал средний палец:       — Поигрались и хватит. Больше встреч не будет и не преследуй меня, иначе я уеду из Кореи, и ты меня не найдёшь. А пока я вернусь домой, хорошенько выкупаюсь и высплюсь. Вечером мне надо танцевать.       Этого Сехун не вынесет. Ему дико представлять, как сотни взглядов будут поедать Ханя во время танца, а десятки мужчин кричать ему пошлости и бросать под ноги деньги. Сехун бывал в клубе, видел, как танцует Мими, помнит каждое её движение тела, каждый прогиб и плавные взмахи. Мужчины тянули к лоснящемуся телу руки, пускали слюни, запускали руки в штаны, а Сехун с них смеялся, не придавая значение танцу. Теперь ему не смешно, он ревнует и ненавидит каждого, кто вхож в «Джем», и если бы не влюблённость Минсока в Чондэ, то убил бы его на месте за предложение переспать с Мими-Ханем.       — Тебе нужны деньги? — приподнялся на локте Сехун и накрыл оголённые бёдра шёлковым одеялом. — Я дам столько, сколько ты хочешь.       Хань подобрал остатки своих одежд, с горечью повторил себе, что идти придётся в одной шубе, потому что остальную одежду Сехун разорвал, причём в такие клочья, словно ножницами отрезал по мелкому кусочку. Кое-где на краях остались подпалены, появление которых парень не может объяснить, но не зацикливается на этом, продолжая подбирать лоскуты с пола, и строго поставил Сехуна перед фактом:       — Мне не нужны твои деньги. Я вполне в состоянии заработать себе на жизнь.       Хань обратил внимание, что живёт Сехун не так, как можно представить себе жизнь фонарщика в старом плаще и вязанной шапке. В квартире резная мебель, исключительно из натурального дерева, стены украшены картинами, на полках стоят золотые и серебряные рюмки, фарфоровые куклы и хрусталь, а шёлковое постельное бельё настолько приятно коже, что Хань периодически вспоминает эти лёгкие ощущения на своём теле. Сехун — отличный любовник, способный стать воплощением греха похоти, искоренить стыд и вытащить из души все извращённые фантазии, реализуя их в реальность. Он угадывает желания Ханя, заставляя его краснеть и стонать одновременно, и наслаждается результатом. Но интуиция гонит Ханя прочь из квартиры и дальше от Сехуна, несмотря на проведённое в удовольствии время.       — Прощай, Сехун, — Хань подобрал с пола шубу и направился к выходу.       — Я убью тебя, если ты вернёшься на работу, — услышал парень в спину и с улыбкой оглянулся, не воспринимая угрозу всерьёз.       — Если бы ты знал, сколько раз я слышал эти слова, то тебе бы самому стало смешно.       Когда дверь хлопнула, Сехун задумчиво посмотрел в окно, наблюдая, как снег крупными хлопьями опускается на белоснежные сугробы и затрудняет ход людям. За несколько часов он покрыл улицы и укутал собой крыши домов и ветки деревьев, а Хань ушёл в одной шубе и без обуви. Он не хочет связывать себя с фонарщиком ничем, поэтому сбежал, в чём был, чтобы быстрее забыть о близости с ним, а Сехун не смог заставить его полюбить, потому что ему нужны подлинные чувства. В глазах Ханя он увидел способность к большой любви, но парень её подавил побегом от любовника, не давая возможность чувству разгореться. Он ушёл, когда больше всего нужен Сехуну, и Сехун этого не может простить. Несколько веков назад он видел Ханя, его лицо знакомо, но это произошло так давно, что стало неважным. Что было и что будет Сехуна уже не интересует, он жаждет добиться парня ради избавления от равнодушия к жизни, судьбе и будущему, но Хань ушёл, не оставив свои вещи или хоть что-то, что напоминало бы о нём. Сехун боится вновь уйти в бесконечность, где пусто и ничто не имеет смысла, только нескончаемый коридор из одинаковых лиц, имён и событий.       Он скинул с себя одеяло и продолжил смотреть в окно, где люди идут друг за другом по узкой, расчищенной дворниками, тропинке и кутаются в шарфы, спасаясь от холода. Им навстречу еле передвигает ногами Чанёль, а за ним увязался газетчик, промёрзший с головы до пят из-за потёртой одежды, и предлагает купить прессу, которую он от снега прячет за пазухой. Ёль полез в карман, отсчитал несколько монет и положил их парню на ладонь. Тот взвизгнул от счастья, быстро отдал товар, а людям пришлось высоко поднимать ноги, шагая по сугробам, чтобы обойти Ëля.       Чанёль вяло поблагодарил торгаша и развернул газету, ища интересующую его колонку, и быстро пошёл на работу, стараясь не поскользнуться на липком снегу. Ему не нравится резкая смена погоды, когда из плаща надо сразу влезать в зимнее пальто, тёплые сапоги, пуховую шапку и искать в недрах квартиры шерстяные носки. Мороз «кусает» за нос, ветер пробирает до косточек, но комиссар стойко возвращается из монастыря, где добыл сведения о Ли и поспешил их рассказать Ифаню, который пьëт кофе в тёплом кабинете и ищет информацию о подобных убийствах в Корее.       — И ни слова о снегопаде! — Чанёль небрежно бросил газету на стол перед Ву и снял пальто, усыпанное снегом. — Синоптики издеваются над людьми. Я приготовил зонт, но никак не зимние вещи.       — В последние две недели было холодно и ветрено, — бормотал Ифань, не отрывая взгляд от монитора, — поэтому снег весьма ожидаем.       Чанёль повесил своё пальто сверху плаща Ифаня и задумчиво посмотрел в окно, после чего в раму с глухим звуком прилетела снежка. Комиссар немного дёрнулся от неожиданности и подошёл ближе, чтобы привлечь шутников к ответственности за хулиганство.       На улице Минсок и Чондэ играют в снежки, уворачиваются от «снарядов» и сгребают снег в ладони, не надев перчаток. Они смеются, что-то друг другу с улыбкой говорят и изредка поправляют шапки, съезжающие на глаза. Чанёлю стало холодно, когда одна снежка попала Мину за шиворот, но судмедэксперт только громче рассмеялся, вытряс снег и кинул белый комок в Чондэ.       — А потом приносят больничные листы, — прошипел Ёль, прищуриваясь от зависти.       Ифань оглянулся, заметил озорных парней и вернулся к работе, оставаясь равнодушным к происходящему:       — Эти не заболеют точно. Влюблённые — горячие люди, особенно, когда заняты друг другом.       — Так они всё же встречаются? — обомлел Чанёль то ли от самой новости, то ли от того, что рисунки фонарщика оказались правдой.       — Похоже на то. Вчера домой ушли вместе, сегодня вместе пришли на работу и в обед вместе кушали. Чондэ провёл Мина до лаборатории и перед уходом на своё рабочее место поцеловал в губы.       Чанёль опешил, прижав пальцы к губам от удивления и не понимая, как Минсок мог резко измениться. Чондэ никогда не рассказывал о своей личной жизни, поэтому не попал в размышления комиссара, но о Минсоке гремит «Джем», покрывая парня любовными былинами и легендами. А теперь он внезапно оставил свою разгульную жизнь и обзавёлся одним постоянным партнёром, причём парнем. Больше всего в голове Ёля не укладывается тот факт, что этот парень — Чондэ, с которым у Мина не было ни дня без склок.       Комиссар надеется, что парни будут с ним честны и объяснят, когда успели влюбиться друг в друга и что творится в их сердцах. Но, едва Чанёль показался из-за угла здания участка, как парни убежали в противоположную сторону, со смехом подбадривая себя спасаться от грубого начальника.       Ёль назвал их детьми, но кричать на них или догонять не стал. Минсок свою работу выполнил, для Чондэ указаний не предвидится, поэтому комиссар позволил им немного подурачиться, а сам ощутил горечь во рту от зависти. Она стала с привкусом желчи, и Ёль едва снег есть не начал, чтобы убрать гадкий вкус. Лучшее лекарство - прогулка. Хотя дворники очистили тропинки, по ним всё ещё сложно ступать, поэтому трудность в ходьбе отвлекла от скверных мыслей. В уме не укладывается, насколько разные у людей судьбы. Минсок внезапно нашёл свою половинку в лице Чондэ, хотя никто этого не ожидал, а комиссар со своей идеальной репутацией всё ещё остаëтся один. Его это изнуряет, мысли выматывают, ведь ими ничего не изменить в жизни, но отчаянье защемило душу, и Ёль полез в сугроб, сам не зная зачем. Он потоптался в снегу, замечая, как тот осыпается по краям, и склонился слепить снежку, чтобы бросить её в ближайшие гаражи. Дворники продолжают трудиться, расчищая их, чтобы хозяева могли добраться до своих машин, но особо не заморачивают, кидая снег между гаражами. Дабы не попасть людям в головы, комиссар бросил снежку на крышу гаража. Та очертила неровную линию, упала на слой снега, и на крыше резко вскочил на ноги парень, давая дёру от внезапной атаки. Чанёль крикнул ему остановиться, готовясь поймать маньяка, который высматривал свою жертвую. Бежать по снегу неудобно, Чанёль едва не падал, высоко поднимая ноги, а дворники не понимали, кому кричит полицейский, но на всякий случай покидали свои лопаты и подняли руки вверх, перепугано оглядываясь друг на друга. Парень на крыше не удержался на покатой поверхности, поскользнулся и съехал на спине вниз, разрывая куртку о мелкий гвоздь. Рухнув в сугроб, его сверху привалило снегом с крыши, и Чанёль возликовал, подобрался ближе, и принялся раскапывать парнишку, параллельно зачитывая ему его права.       Докопав до курточки, комиссар схватил за ворот и приподнял человека, после чего с удивлением узнал в заснеженном и перепуганном лице газетчика.       — Бэкхён?! — всматривался в карие глаза Ёль. — Ты чего по крышам шастаешь? Выискиваешь жертву, чтобы спустить с неё кровь?       — Помилуйте, комиссар Пак, — сложил ладошки вместе парень, упираясь коленями в сугроб, — я летом даже комаров не убиваю.       Он замёрз. Будучи бедняком, Бэк одевается не по погоде, быстро раздаëт газеты и мчится домой греться. Чанёль заставил его встать на ноги и потребовал объяснений тому, что тот ещё не в своей тёплой комнате.       — Вы мне всё равно не поверите, — отмахнулся Бэкхён и часто моргал, чтобы снежинки упали с длинных ресниц, но Чанёль показал ему значок полицейского, после чего парень тяжело вздохнул. — Ладно, я ищу чупакабру.       — Кого? — невольно вырвалось у Ёля, и он схватил холодную и влажную руку парня. — Идём ко мне домой. Если ты тут околеешь вконец, то будешь нести ещё пущий бред. Попьёшь чай, отогреешься и расскажешь мне, какая чупакабра и где тебя посетила.       Бэкхён не удивился подобным словам, послушно пошёл рядом и выслушал сарказм. Он сам не сразу поверил в услышанное среди ночной тиши, поэтому подготовился к насмешкам. Если бы не предложенный чай, он бы не пошёл в квартиру полицейского, но Чанёль оказался вполне гостеприимным. У него в квартире чисто, прибрано и пахнет едой. Желудок Бэка тихо буркнул, и Ёль строго приказал парню снять одежду, закинуть в стирку и надеть байковый халат. Пока парень переодевался, Ёль наспех приготовил ему поесть и невзначай напомнил о причине прихода в дом.       — Чупакабра — городская легенда, поэтому ты видел кого-то или что-то другое, что ассоциируется у тебя с ней. Что видел?       — Скорее слышал, — заходил на кухню Бэк, подкатывая длинные рукава халата. — Я недавно забыл ключи от квартиры, хотел полезть в окно, но оно оказалось закрытым. Пришлось идти к хозяину квартиры на работу, чтобы просить ключи. И вот тогда я услышал чавканье.       — Что? — Чанёль усадил парня на табурет и подвинул ему тарелку с едой, а сам сел напротив, наблюдая, как Бэк набил щёки и пытается всё пережевать.       Расспрашивать его в такую важную для него минуту Чанёль не стал, дожидаясь пустой тарелки, но вопросов скопилось очень много и большинство из них никак не касаются чупакабры.       Газетчик — самый обычный парень, без каких-либо особенностей, но своей простотой заставил Чанёля невольно улыбнуться. За всю историю своей работы, комиссар встречал блатных и криминальный людей, а подобных Бэкхёну — нет. Тот не скрывает, что голоден, беден и счастлив оказаться в гостях, где накормят и обогреют. Если бы преступники себя так вели, то чистосердечных признаний было бы больше.       — Почему ты работаешь на малооплачиваемой работе? — вопрос Чанëля вырвался невольно.       Бэкхён перестал жевать, слизал соус с пальцев, и задумался, не решаясь ответить. Чанёль с недоверием во взгляде прищурился, подозревая, что разнос газет — прикрытие к преступлению. Чтобы где-то нагрешить и не быть в числе обвиняемых достаточно иметь идеальную репутацию. Все не поверят, что человек с чистой душой и ясными глазами, который в жизни мухи не обидит и подкармливает бродячих кошек и голубей, совершил какую-то гадость. А у газетчика репутации никакой, но и жалоб на него не поступает, поэтому Ёль медленно взял телефон, видя, что Бэк наблюдает за его движениями, и пригрозил позвонить Чондэ, чтобы тот пробил Бён Бэкхёна по базе.       — Не надо! — вытянул руку к телефону Бэк, но не дотянулся. — У меня прописки нет. Отец мой умер, а дядька заставил меня выписаться, чтобы квартиру продать. В итоге, сам уехал в Японию жить, а я остался на улице без копейки.       — Давно ты живёшь в Сеуле? — Чанёль упёрся локтями в стол, наблюдая, как Бэк подвинул к себе чашку с чаем и разломил булку с маком.       — Чуть больше пяти лет, но то, что я услышал, меня поразило.       — Чавканье?       — Да! Я по ночам не гуляю, потому что боюсь маньяка, но это сбило меня с толку. Было за полночь, а это чавканье стояло на каждом углу.       — И долго чавкали? — сам не зная зачем, спросил Ёль.       Бэкхён пожал плечами, вспоминая свою ночную прогулку, и ответил:       — С час, наверное.       Чанёль подпёр подбородок ладонью, смотря на Бэка и размышляя над его вменяемостью, которой, кажется, нет. Он настолько уверен в услышанном, что выглядит весьма убедительно, и комиссар представил себе тихую ночную улицу, растревоженную чавканьем. Картина бредовая, но Бэк так не думает.       — Ты всегда работал продавцом газет?       Бэкхён проглотил кусок булки, и его взгляд быстро забегал по столу, а мозг стал перебирать все удобные варианты для лжи. Но Чанёль слишком хорошо знает подобное поведение, поэтому вновь потянулся к телефону, и Бэку пришлось опять просить не звонить никому. Он опустил руки к коленям и посмотрел в пол, тихо шепча:       — Работал, конечно. Есть хочется каждый день, но лёгким заработком долго не баловался.       — Проституция? — моментально угадал Чанёль, и Бэк кивнул, от стыда не смотря ему в глаза. — Напишешь мне потом все данные сутенёра.       — Это было очень давно! — моментально отреагировал парень, запуганный тем, что за распространение подобной информации могут убить. — Я проработал всего два месяца!       Чанёль проигнорировал его протест, вспоминая Минсока и Чондэ, которым вместе весьма хорошо. Желая понять, что такое подобная любовь, он пересел ближе к Бэкхёну, прижал табуретку к заду и протянул ему вторую булку, словно давая взятку.       — Почему ты бросил работу? Мало платили? Били?       Бэкхён булочку принял, обхватил её двумя руками и с таким удивлением посмотрел на комиссара, что не поверил своим ушам. Ёль должен требовать назвать имена сутенёров, места встреч и всё, что связано с проституцией, но интересуется самой древней профессией.       — Я не смог больше это терпеть, — буркнул Бэк, останавливая взгляд на еде в своих руках. — Можно проигнорировать непривлекательного человека, закрыв глаза или отвернувшись, но я не смог долго симулировать удовольствие. В подобном деле стоны очень важны, а я не смог идти против своих ощущений, поэтому ушёл.       Чанёль его понимает. Быть проституткой куда сложнее, чем кажется. Подобная работа меняет характер человека, и не каждому дано иметь выносливость, чтобы за сутки ублажить многих мужчин. Если у девушек может лопнуть сосуд или начаться небольшое кровотечение, то про последствия у парней Ёль предпочёл не думать, но и игнорировать тему не смог. Бэкхён ему показался подарком судьбы и шанс упускать нельзя, поэтому Чанёль тыкнул себе в нос и вполне серьёзно спросил:       — Как думаешь, я симпатичный?       Бэкхён несколько секунд молчал, размышляя над тем, что может побудить комиссара задать подобный вопрос. Не находя логической цепочки, кивнул и пояснил:       — Вы красивый мужчина. Слышал, что некоторые женщины — ваши тайные воздыхатели. А ещё вас номинировали на звание «Самый красивый сеулец». Не говорите это никому, потому что я случайно узнал от редактора газеты.       — Вот как! — воодушевился Чанёль и подсел к Бэкхёну почти впритык, настораживая его своим поведением. — Не хочешь разочек вспомнить прошлое?       Бэк крепче сжал булку, наклоняясь дальше от комиссара, считая, что это уловка на проверку готовности вновь пополнить ряды проституток. Парень отрицательно замотал головой, намереваясь поклясться, что в жизни никогда больше не будет продавать своё тело. Ёль понял его мысли и притянул парня за воротник к себе.       — Для себя прошу, а не для премии. Я тебе заплачу. Для меня это очень важно.       Чанёль вцепился в него как утопающий за спасательный круг. Ему показалось, что он всё ещё одинок, потому что такой же, как Ифань или Мин, но этого не осознаёт и ищет счастье среди женщин. Следует попробовать занять себя мужчиной, чтобы исключить или подтвердить свои догадки, но Бэкхён мешкает, видя в Ёле в первую очередь полицейского.       — Ну же, Бэк, я тебе всю зарплату отдам! — он потряс его и прекратил, только когда парень от настойчивости согласился. — Но у меня есть одно условие.       — Вам отдайся, да ещё на условиях? — он недовольно сморщился, но просьба его удивила.       — Ты не должен притворяться.       Бэкхён его не понимает. У него в голове не укладывается, чего добивается Ёль и какой у него замысел. Кажется, просто хочет секса, но взгляд иной: доля безумия, потерянности и желания. Бэк согласился, но попросил не обижаться на него, если будет тупо рассматривать квартиру отрешённым взглядом. Чанёль кивнул, уверяя, что всё понимает, поэтому без претензий и не зависимо от результата деньги будут у Бэкхёна. И он растерялся. Куда идти? С чего начать? Где будет удобнее? Спустя многочисленные занятия сексом в прошлом, он не знает, что делать, и засуетился на месте, осматривая всё вокруг себя.       — Так вы никогда не были с парнем? — удивился Бэкхён, рассматривая снизу-вверх застывшего, после вопроса, комиссара, и тот кивнул, признавая своё поражение. — Тогда давайте пройдём в спальню.       Чанёль соглашался на всё, нервничал и с волнением принялся расстёгивать пуговицы на рубашке, едва их не отрывая, но Бэкхён его остановил мягким прикосновением к руке, и усадил на кровать. Он сам разделся, без стыда демонстрируя своё обнажённое тело, и сел на ноги Ёля, лицом к нему.       — Господин Пак…       — Чанёль, — быстро проговорил комиссар. — Так будет менее официально.       Бэкхён хихикнул в ладошку, не выдержав комичность всей ситуации, но сразу посерьёзнел, чтобы не создавать ощущение высмеивания требования комиссара, которому близость с мужчиной очень важна.       — Чанёль, ты должен понимать, что перед тобой парень. Глазами-то ты видишь это, но очень важен тактильный контакт. Если в какой-то момент ты почувствуешь, что это не твоё, то сообщи, и я уйду.       Ёль решительно кивнул, а Бэк положил его ладони на свои бёдра, выгибаясь немного в пояснице, и почувствовал напряжение в его руках. Чтобы расслабить полицейского, парень его мягко поцеловал. Чанёль автоматически закрыл глаза, оставляя только чувства и ощущения. Он медленно погладил тело Бэкхёна, изучил его пальцами и аккуратно, стараясь не быть грубым, ответил на поцелуй. Кожа у парня бархатная, каждый изгиб тела плавный, как и поцелуй ласковых губ. Чанёль с любопытством заметил, что не прочь перейти ко второму этапу интима, однако Бэк положил его руку на свой член, и поцелуй резко прекратился. Для Ёля сложно сосредоточиться, он вновь растерялся и посмотрел на Бэкхёна, у которого в глаза так и читалось: «Я знал, что ты не сможешь». Но Ёлю понадобились считанные минуты, чтобы понять свои желания, притянуть парня к себе и продолжить ласки. Бэк не ожидал, но свою часть договора выполнял, а Чанёль захлёбывался в собственных залежалых чувствах и в потребности отдавать скопившуюся любовь. Он решил разом выплеснуть всё на Бэкхёна, чтобы знать, какого это — отдавать часть себя кому-то.       Он обнял парня за плечи, аккуратно положил на кровать и пожалел, что не снял с себя одежду. Она мешает. Казалось, на неё уходит слишком много времени, а губы у Бэка требовательные, всё жарче целовали Ёля, но вещи отбирали много времени. Следует раздеться или продолжать целовать Бэка, который вытащил из брюк рубашку и полез под неё, пальцами перебирая на спине комиссара. Ему приятно в его объятиях, он изучал гамму чувств и чувствовал разницу между Ёлем и бывшими клиентами, но предпочёл оставить свои наблюдения при себе. В прошлом к Бэку приходили за сексом, а Чанёль пришёл отдать лавину чувств, которое бережно хранил для особого случая, когда влюбится. Бэкхён принимает эти чувства и отдаëт взамен не меньше, что медленно вводит Чанёля в зависимость. Он ещё не понял, что становится подобием наркомана, который будет каждый раз возвращаться к своему наркодиллеру и отдавать всё, что есть, ради дозы. Но иначе он не сможет, и наградой ему послужат подлинные чувства парня, утопающего в удовольствии.       Когда у Ёля зазвонил телефон, оба крепко спали. Бэкхён в первые секунды не понял, где уснул, а затем ему стало стыдно за сон в чужой постели, и он извинился, но Чанёль приложил свой палец к его губам, жестом прося помолчать. Бэк лёг обратно в кровать и накрылся тёплым одеялом, а комиссар рассмотрел блеск от света фонаря на его лице, который, играя тенью, освещает только одну его часть.       — Не спится, Чондэ? — с усмешкой спросил Ёль, продолжая рассматривать Бэка.       — А вам крепко спится, комиссар? — пробирался сквозь сугробы Чондэ, держа в одной руке телефон, а в другой — руку Минсока. — Звонил постовой с Третьей улицы и сообщил, что нашёл труп.       — Уже одиннадцать часов? — удивился Чанёль, мысленно называя себя соней.        Он проспал рабочий день, забыл о своих обязанностях перед городом и удивился отсутствию звонка от Ифаня. В мыслях пролетела идея, что грозный надзиратель уже доложил о халатности комиссара в Агентство, поэтому Чанёль резко вскочил с кровати, перелез через Бэкхёна и обещал детективу немедля явиться на место преступления. Чондэ только угукнул, замерзая на холодном ветру, и принялся набирать начальнику в сообщении координаты, где находится труп.       — Я забыл вытащить вещи из машинки! — внезапно осенило Бэка, и он помчался в ванную, оставляя Чанёля в комнате одного.       Ёль не готов его отпустить от себя и не может сказать почему. Прошлое у парня не самое примерное, но и не по своей вине он таким стал. Идеальную для себя пару комиссар представлял иначе, и никогда бы не допустил возле себя кого-то, схожего на Бэка, однако не в состоянии противиться желанию своего сердца, поэтому быстро оделся и заглянул в ванную, где Бэк, сидя на полу, ощупывает вещи, проверяя их на влажность. Высохнуть одежда не успела, а парень поспешил покинуть квартиру, чувствуя себя в ней лишним.       — Какая работа в метель? — ворчал Чанёль, влезая в пальто. — Уверен, дороги замело, движение транспорта заблокировано, поэтому оставайся у меня, суши свои пожитки и можешь приготовить поесть. Кошелёк на тумбочке в зале, возьми деньги, сколько тебе надо, и можешь купить булочки к завтраку.       Он не смог сказать: «Возьми оплату за секс». В горле булькнуло, когда нечто подобное завертелось на языке. Чанёль не хочет дать парню возможность ощутить себя проституткой, погрузить его в прошлое, унижая тем самым его как человека. Ёль уяснил, что тело Бэка — не вещь, у которой есть цена, и с которой можно пользоваться в своё удовольствие. Его тело — сосуд, требующий быть наполненным любовью, пониманием и заботой, а у Чанёль этого скопилось слишком много, поэтому Бэкхён готов поглощать это целиком, отдавая взамен всего себя, ибо ничего другого у него нет. Внезапно для комиссара, он услышал голос Сехуна, окутавший мозг на пару секунд:       — Идите и копайте! Я не шучу.       Его слова оказались пророческими. Чанёль откопал в снегу человека, который нуждается в нём. Каждый день на протяжении не одного года по утрам раздаëтся бодрый голос газетчика, а комиссар игнорирует его, никогда не подозревал, что однажды окажется с ним в одной постели и не сможет отпустить от себя.       Уходя на работу, Ёль непривычно видел, как его кто-то провожает с замершем от волнения взглядом, не знает, что говорить в подобных случаях, но всё же сообщил, что будет дома не скоро, поэтому Бэк может не ждать, поесть и лечь спать.       Снег взбодрил, вытесняя из головы все мысли о любви, и, толкая тяжёлую подъездную дверь, Чанёль погрузился в мысли о трупе. Маньяк не остановился на Ли, поэтому неведомо сколько ещё трупов придётся найти полиции, и комиссар только посмеялся с Агентства, чьи сотрудники оказались бессильны в расследовании, как и полиция Сеула.       Когда он подошëл к месту преступления, Чондэ и Минсок пробирались по сугробам навстречу, а Ифань встал немного в стороне, дожидаясь судмедэксперта, потому что труп ещё стоит вытащить из снега. Постовой дрожит от холода и переминается с ноги на ногу под фонарным столбом. Он не видел труп целиком, заметил торчащую из снега руку, не решился подойти ближе и позвонил дежурному, а тот — Чондэ.       — Доброй ночи, комиссар! — махнул рукой Ифань и смелее подошёл к трупу, замечая отсутствие следов вокруг.       — Для кого-то она не добрая! — Ёль кивнул в сторону торчащей руки и поднял воротник пальто, спасаясь от ветра.       Минсоку никто не завидует. Ему предстоит расчистить снег, чтобы добраться до тела, но Мин со смирением обошёл всех, встал возле руки, осмотрел её, и принялся убирать вокруг неё снег, определяя, как, скорее всего, расположено тело.       — Неужели наш маньяк? — вслух размышлял Чондэ, наблюдая, как Мин, корячась в сугробе, откопал руку. — Только вчера Ли нашли, а сегодня опять убийство. Не припомню, чтобы наш маньяк так часто убивал.       Минсок постепенно откапывал парня, одетого в тёплую синюю куртку и чёрные джинсы. Руки у тела раскинуты, левая немного приподнялась вверх, из-за чего видна из-под снега. Лицо отражает спокойствие, следов борьбы не обнаружено, поэтому Мин осмотрел запястья на теле, затем убрал воротник куртки и заметил на шее рану.       — Ярёмную вену вскрыли, причём очень умело. Крови рядом нет, хоть её должно быть очень много, и одежда также чистая. Это ваш маньяк, господа!       — А парень чей? — сухо отозвался Ифань, предчувствуя, что очередной труп пополнит ряды вошедшего в тупик дела.       Минсок снял с рук перчатки, осмотрел карманы коричневой куртки и вытащил паспорт. Полистав несколько страниц, он сообщил:       — Лу Хань. Паспорт Китая, печати о браке нет.       Чанёль недовольно подкатил глаза и сложил руки на груди. Международный скандал стоит перед глазами, в ушах слышен ор высшего начальства и появилось желание уволиться, сняв с себя бремя расследования.       — Он жив, — внезапно среди свиста ветра раздался голос Сехуна, и все обернулись в его сторону.       Фонарщик встал позади всех и с тоской посмотрел на Ханя, словно скорбя о нём. Ифань отошёл в сторону, с трудом ступая по снегу, чтобы свет фонаря осветил Сехуна.       — Смешнее я ещё ничего не слышал! — воскликнул ему Минсок, пытаясь встать спиной к ветру. — С парня выкачали кровь, а ты глумишься над покойным.       — Он жив, — эхом повторил Сехун. — С первыми петухами встанет и уйдёт.       — Шёл бы ты отсюда, псих! — гнал его Чондэ, но драке помешал сугроб, поэтому детектив остался стоять на месте, кинул снег в сторону парня, но в цель не попал из-за сильного ветра.       Сехун сунул руки в карманы и медленно направился вдоль тропинки, недовольно бормоча себе что-то под нос, а Чанёль, помня, что фонарщик ещё ни разу не ошибся в своих «предсказаниях», попросил Минсока проверить пульс. Мин кивнул, не высмеивая просьбу, но как бы ни старался найти на теле признаки жизни, а факт смерти неоспоримый.