Denn das Loch in meinem Herzen Sieht genauso aus wie du. Und mit keinem anderen Deckel Geht es je wieder zu.
Джим проснулся от собственного стона и неуклюже сел на кровати. Плечо болело так, будто в нем до сих пор находился нагретый над костром ржавый пиратский кортик. Солнце вовсю освещало крепость через большие наблюдательные окна и щели в деревянных стенах, толщиной с палец. По звукам сразу стало понятно, что в форте хозяйничал сквайр: стоя на улице, он, со знанием дела, руководил своими слугами, двое из которых бегали туда-сюда в попытках вымести мусор и наскоро прибраться, в то время, как Сэм — личный повар Трелони, старался приготовить что-то изысканное из скудного пайка мореплавателя. Джим зябко передернул плечами, затем, поплелся к двери, истекая потом и крепко ругаясь. Несколько детских шагов заняли у него уйму времени и отняли больше сил, чем целый день работы в трактире. Хокинз убеждал себя, что ему дурно от запаха костра и готовящейся еды, но он так и не смог признаться, что, на самом деле, его тошнило от себя. — Доброе утро, Джим! Ты как раз к завтраку. — Трелони кивнул в сторону костра и слуги, что колдовал над блюдом. — Воистину, Сэм — самый лучший повар во всей Англии. Он служит при моем доме уже 20 лет, и, клянусь честью, не было ни одного дня, когда бы я пожалел, что нанял его. Знал бы ты, Джим, какие он готовит изумительные раковые шейки, сочные стейки и нежнейших кроликов под белым соусом! — Сквайр мечтательно прикрыл глаза, но потом, спохватившись, добавил, — Как ты себя чувствуешь, мой мальчик? — болтливость никогда не красила Трелони, поэтому именно сейчас юнга, как никогда сильно, хотел убить человека. Юноша подавил в себе приступ неконтролируемого гнева, затем, слегка кивнул на приветствие, вымученно улыбнулся и просипел: — Доброе утро, сэр. Мне лучше. Спасибо. А где доктор, капитан и Бен? — Капитан и островитянин решили сходить на разведку в лес, ближе к лагерю пиратов. У Смоллетта есть какой-то план, как испортить жизнь Сильверу и его прихвостням. — Трелони на минуту замялся и продолжил, — Доктора нет. —Как это, нет? - тело юнги, несмотря на жару, похолодело от нехорошего предчувствия. — Он куда-то отлучился? — повисла пауза. Трелони вытащил платок и нервно вытер им лицо. Вслед за тяжелым вздохом последовал ответ: —Джим, доктор ушел вместе с пиратами в качестве пленника. Неужели ты ничего не помнишь, мальчик? Джим! Что с тобой? Перед глазами юноши все поплыло: это жёлтое утро, игривое солнце, запах сырой после дождя земли, треск сосен, чертовы птицы...«Доктора нет...»
Теперь все встало на свои места. Глаза, сами собой, закрылись, оградив своего непутевого хозяина от созерцания жестокой реальности. Реальности, в которой доктор пленен по вине одного заигравшегося мальчишки, решившего обхитрить целый лагерь пиратов и доказать всем, что он — мужчина. Неожиданно, из самого чрева забытья, юноша услышал то, что старательно прятал долгое время.«Ты — идиот, Джим. Чего стоило твое бахвальство? Доктор в плену. Может быть, его пытают, издеваются над ним, морят голодом, а ты лежишь здесь, жалкий нытик, и причитаешь над своей судьбой! После всего этого, ты не достоин быть с ним рядом. Он даже не посмотрит на тебя — такого слабака. Капитан и Бен сейчас в разведке, пытаются что-то предпринять, даже сквайр делом занят, а ты — бесполезный мальчишка, который не выдержал настоящих испытаний и сломался, подобно старому венику. Алан и Том были младше тебя, но в них смелости на сотню таких, как ты. Они умерли в бою с гордо поднятой головой, а ты просто жалок, Джим Хокинз.»
То был едкий голос совести, что опутывал мозг мокрыми холодными щупальцами, отравлял мысли антрацитовыми чернилами истины, утаскивал юношу на глубокое дно саморазрушения. Пока сквайр голосил и причитал, чьи-то крепкие руки подхватили обмякшее тело, аккуратно прижали его к груди и понесли внутрь крепости. — Тебе нельзя вставать, мальчик — доктор запретил. Сейчас я поменяю повязки, лежи смирно. Пока Ливси «отдыхает» на болотах, я несу ответственность не только за твою жизнь, но и за твои раны. — Смоллетт намочил водой засохшую от крови ткань и аккуратно отделил её от кожи. По лицу капитана невозможно было предсказать, о чем он думает, и это больше всего нервировало Джеймса. Когда щедрая порция рома полилась на воспаленный саднящий шов, юнга собрал все свое мужество, чтобы не заскулить в голос от раздирающей нутро боли. Закончив с повязками, Александр внимательно посмотрел на Джеймса, и тот стушевался, под суровым взглядом морского волка. — Капитан. Сэр... — Если ты на счет той выходки с запиской и приключений в лагере пиратов — поговорим позже, когда поправишься и сможешь в свое удовольствие драить палубу. Учти — одними дежурствами ты не отделаешься: я с тебя три шкуры спущу. Подумать только, под стол пешком ходит, а уже геройствовать полез! Это надо было додуматься: в одиночку пробраться к Сильверу и его прихвостням! А если бы тебя там убили, каково бы было мне, сквайру, Бену, твоему доктору, в конце концов? Ты не подумал об этом, мой, потерявший голову, юнга? — переведя дух после гневной тирады, капитан отпил рома и уже спокойнее закончил. — Ливси сделал то, что посчитал нужным, Джеймс. Мы не вправе клеймить его жертву своими сомнениями и слезливыми причитаниями. Ты должен верить в Дэвида. Не смей даже думать, что мы его не вытащим. А когда вытащим — вы оба у меня отправитесь на кухню мыть котелки и чистить картошку, за неповиновение своему капитану! Мужчина тяжело вздохнул и направился к своей кровати под пристальным взглядом дождливых голубых глаз. В форте, тем временем, готовились к совету.***
Джон Сильвер ненавидел, когда что-то нарушало его планы. Ему физически было плохо от мыслей, что кто-то или что-то может превзойти его в хитрости и дальновидности. Сейчас же, Сильвер, как раз испытывал это самое чувство несовершенства, от которого все нутро кипело в гневе. Черт бы побрал тот день, когда они решили организовать лагерь на болотах! Теперь, обходя больных малярией пиратов, кок старательно выкидывал из головы мысли о самом худшем. Если хотя бы треть экипажа не выживет, то справиться с «Испаньолой» своими силами будет невозможно, поэтому убийство капитана, сквайра, Джима и доктора придется отложить в самый долгий ящик. Окорок искренне ненавидел те случаи, когда враг был ему необходим для выживания, но делать нечего. Вместе с тем, Сильвера заботил затянувшийся поиск сокровищ. Если они сейчас же не отправятся по карте, то провизии может не хватить на обратный путь. Будучи умным и проницательным капитаном, Окорок знал, что голод на борту — предвестник бунта, а кок не хотел быть низложенным. Именно поэтому, взяв с собой троих самых выносливых ребят, Долговязый отправился за сокровищами с первыми лучами солнца. По подсчетам Джона, они должны будут вернуться через два-три дня, как раз к этому моменту пираты более-менее встанут на ноги, а если не встанут, то отправятся на корм рыбам: Сильвер не желал играть в добродетель и держать балласт на корабле. Презрительно фыркнув, пиратский капитан принялся в сотый раз изучать карту, намечая самый короткий и безопасный путь до тайника Флинта. Все же, мысли о сокровищах не раз отвлекали кока от лишних тревог, озаряя золотистым сиянием дублонов его алчную душу. Тем временем, в лагере Ливси заботился о больных пиратах: по самым скромным подсчетам, малярийная лихорадка была у пятерых, в то время, как еще четверо отказались от осмотра, предпочитая лекарствам ром и жевательный табак. Нужно было срочно уходить из этих болот в безопасное место, но тех, кто твердо стоял на ногах, становилось все меньше и меньше: четверо ушли за сокровищами, у пяти человек малярия, четверо пьяны в стельку. Таким образом, из пятнадцати пиратов, в лагере осталось трезвыми и меняемыми лишь двое старожилов пиратского ремесла и сам Ливси. Большую часть времени, доктора привязывали к дереву, а освобождали лишь для приема пищи, справления нужды или осмотра больных. С каждым днем, число пациентов неуклонно росло, но были и те, кто шел на поправку. Так прошли два безрадостных дня, в труде и тревогах за Джеймса. Там, у форта, рана юноши была не такой ужасной на вид, но у Ливси было катастрофически мало времени на приличный осмотр: Сильвер разрешил лишь зашить дыру в плече и наскоро ее перебинтовать. Знал бы Окорок, как Дэвид хотел применить все свои навыки владения холодным оружием и вскрыть эту гнилую пиратскую глотку, вырвать этот грязный язык и наслаждаться, наслаждаться, как жизнь покидает это хилое тело. Никто не в праве мучить его мальчика. Никто не в праве угрожать ему расправой. В глубине души, доктор надеялся, если не увидеть юнгу, то, хотя бы, перед смертью узнать, что тот в порядке, и ему ничто не угрожает.«Потому что иначе, клянусь богом, я утоплю весь остров в пиратской крови. За моего Джеймса.»
Сумерки сомкнули над островом свои крылья, наполняя морской свежестью, некогда, душный воздух смрадных болот. В лагере было неспокойно: видимо, даже ром и свинина не спасали от упаднических настроений, распространяющихся среди пиратов. То и дело воздух рассекали отголоски пьяных споров и звуки нарастающих недовольств. Из подслушанных разговоров, Ливси сделал вывод, что все меньше и меньше разбойников доверяли Сильверу, а некоторые, набравшись смелости, предлагали и вовсе низложить Долговязого, выбрав новым капитаном самого старого члена их команды — матроса Билла Хиггинса. Впрочем, то были лишь пьяные пересуды кучки пиратов: Ливси понимал, что на трезвую голову никто из разбойников не посмеет пойти против знаменитого Окорока. Поговаривают, как-то раз, уже будучи одноногим, Долговязый с легкостью выпустил кишки трем бедолагам, которым не понравился приготовленный завтрак. Конечно, это были лишь сказки, но проверять боевые навыки кока никто не собирался. Размышления доктора прервал неожиданно громкий рев дикого животного. Собравшиеся у костра пираты, сразу замолкли, схватившись трясущимися руками за оружие. Через мгновение рев сменился утробным криком какой-то дьявольской птицы, рычанием льва и целой какофонией устрашающих звуков из самого чрева ночи. От услышанного, тела пиратов сотрясались крупной дрожью, некоторые из разбойников, в панике схватив факелы, начали пятиться в ближайший перелесок. Остальные беспомощно стояли, озираясь по сторонам и повторяя, некогда забытые, слова молитвы. По мере приближения к лагерю, звуки становились все громче, сводя пиратов с ума своей яростью и неотвратимостью. Никто так и не понял, когда к звукам Преисподней прибавилось пламя, но уже через несколько минут все припасы и оружие были уничтожены в горниле первородной стихии. Пираты в ужасе разбежались, кто куда, сгорая заживо или падая в ямы с ловушками, расставленные по округе. Паника с лагере достигла своего предела, а привязанный к дереву Ливси не оставлял попыток дотянуться сапогом до брошенной неподалеку пиратской сабли, однако это было не так-то просто: носок обуви предательски скользил по острию, не приближая к цели ни на йоту. Дым начал щипать глаза, и Ливси, не удержавшись, яростно откашлялся, продолжая всеми силами тянуться к оружию. За спиной Дэвида послышался хриплый смешок: — Друг мой, знали бы вы, как нелепо сейчас выглядите в своих попытках освободиться. На такие случаи нужно прятать кусочек стекла в рукав или за пояс. — что-то мягко зашуршало, и доктор сразу почувствовал облегчение в затекших руках. Он слегка улыбнулся и, обернувшись, ответил: — Я тоже рад вас видеть, капитан. Признаться честно, меня искренне позабавил этот спектакль, и, если бы не прямая угроза жизни, я бы получил истинное удовольствие благодарного зрителя. — пожав друг другу руки, они поторопились к уже ожидавшему их Бену. Над пепелищем лагеря всходила бледная заря.***
Когда доктор, капитан и Бен пришли в пещеру, они застали там сквайра и его слуг. Окинув взглядом жилище островитянина, капитан не нашел раненого юношу и каких-либо признаков его пребывания здесь. Добиться от сквайра внятных объяснений было почти невозможно, но, мало-помалу, перед собравшимися джентельменами сложилась картина прошлой ночи: когда капитан и Бен ушли спасать доктора, сквайр проследил, чтобы Джим поел, выпил обезболивающую дозу рома и лег спать. Сторожа покой спящего юноши, сквайр и слуги не заметили, как заснули сами, томимые тяготами походной жизни. Проснувшись на рассвете, они обнаружили, что кровать Джеймса пуста, а он сам, прихватив нож и кусок хлеба, исчез в неизвестном направлении. Доктор порывался прочесать весь остров в поисках юноши, но капитан потребовал у Ливси как можно больше информации по поводу планов пиратов. За разговорами и выяснением отношений прошел почти целый день. Смоллетт дал команду поспать несколько часов, а наутро приказал всем вместе искать следы пребывания Сильвера и горстки его прихвостней. В душе, Дэвид был категорически не согласен с решением капитана, но, поразмыслив, понял, что даже если они сейчас разделятся и отправятся на поиски Джеймса, то будут искать по всему острову несколько недель. Сначала необходимо было устранить пиратов, чтобы они не добрались до юнги первыми и не завершили свою кровавую расправу. Наутро, вернувшийся с разведки Бен доложил, что, по его подсчетам, во время пожара погибло восемь пиратов, что сокращало численность разбойников до семи. Таким образом, ночная вылазка уничтожила все численное преимущество пиратской шайки, что не могло не радовать. Затем, слегка замявшись, Бен доложил две самые главные новости: в форте, который вчера покинула команда, он видел несколько пиратов. Видимо, те пришли за расправой, но никого не застали и решили, пока, обосноваться там. Втора новость повергла собравшихся в уныние: корабль исчез в неизвестном направлении. — Зачем пиратам снимать с якоря корабль? Эта жалкая горстка неграмотных матросов не сможет управлять судном: Сильвер и его бездари попросту не справятся с кораблем, попади он в шторм! — не унимался Смоллетт, расхаживая взад-вперед по пещере, кусая кончик трубки. Неожиданно, сквайр оживился: — Друзья, а что, если это наш Джим украл корабль? — капитан на секунду остановился и пристально посмотрел на собравшихся. — Джим? Да он ничего не смыслит в навигации! Тем более, на корабле двое матросов Сильвера, и мальчику не дадут и до штурвала дойти. К тому же, не будем забывать, что юноша ранен и нуждается в докторе, поэтому он не сможет самостоятельно даже сесть в шлюпку! — капитан убрал не раскуренную трубку в карман кителя и положил ладонь на рукоять своей сабли. — Внимание! Слушай мою команду: на захват вражеского форта шагом марш!
***
— Мы пошли за тобой, потому что ты обещал нам сокровища. Мы терпели этого выскочку Смоллетта, играли роль примерных матросов, ведь ты просил нас потерпеть. Мы шатались по сраным болотам, каждую минуту рискуя утонуть в топях, потому что ты приказал. И что теперь? Ты приходишь к нам с пустыми руками, городишь какую-то чушь, что сокровища кто-то выкопал на необитаемом острове посреди океана, хотя, карта все это время была у капитана. Теперь и корабль исчез! И что ты прикажешь нам делать, Сильвер? Может, блеснешь своим умом и придумаешь, как нам добраться до дома, не намочив зад? Молчишь? Вот что: наш совет собрался и решил низложить тебя, Сильвер. Ты приговорен к казни за предательство. Держи его, ребята! — стоя в самом центре пиратского круга, Окорок напряженно думал, как избежать неминуемой гибели. Надев маску праведного гнева, он заговорил: — Низложен? Вот как? Я привез вас сюда, я руководил этим походом, продумывал маршрут и устраивал ваш быт. Вы же, олухи, только пили ром и ныли, как вам хочется в порт, подержаться за задницу очередной проститутки. Я сам отказываюсь от этой должности, потому что не хочу быть капитаном таких дураков, как вы. Ищите теперь сами и корабль и дублоны, а я намерен выйти от сюда без особых препятствий. Попробуйте только помешать мне, и увидите, какого цвета ваши потроха! — на длинном лезвии кортика заиграли солнечные блики, и собравшиеся разбойники мгновенно притихли. Неожиданно, снаружи послышался треск веток, и в этот же момент, вся шайка попала под обстрел команды Смоллетта. Дальнейшие события происходили очень быстро: в ходе яростного сражения, трое пиратов были убиты, трое отделались легкими царапинами, а Сильвер остался без пальца на руке. Команда капитана оплакивала одного из слуг Трелони, сквайр и доктор получили небольшие порезы, а Смоллетт был ранен пулей в грудь. Впрочем, это досадное недоразумение никак не останавливало Александра от командования своим экипажем: лежа на одном из ящиков он победоносно возвестил о захвате вражеского укрепления и успешном завершении штурма. Тем временем, доктор осматривал ранение капитана: пуля застряла не очень глубоко, и ее можно было бы легко вытащить специальным металлическим сверлом, но, к несчастью, еще в лагере у Ливси был изъят весь медицинский набор инструментов, потому что пираты не желали давать доктору ни малейшего шанса кого-то намеренно покалечить или перерезать веревки. — У меня нет подходящего инструмента, чтобы вытащить пулю, и я, все-таки, должен спросить тебя... — Ты можешь достать ее пальцами, если так будет проще. Не надо этих формальностей. — капитан щедро отпил рома и закрыл глаза. — Ты ведь знаешь, что я тебя уважаю, Ливси, и считаю своим другом. Я доверяю тебе, делай что должно. Рану пришлось расширять ножом: только так пальцы доктора смогли нащупать и ухватить пулю. Смоллетт тяжело дышал, обливаясь потом и крепко ругаясь. На всякий случай, капитана держали двое слуг, потому что, несмотря на свой возраст, Александр был силен, как бык. Ливси искренне сочувствовал своему другу, потому что рану необходимо было не только зашить, но и прижечь раскаленным железом или маслом. На памяти доктора были случаи, когда пациенты умирали не от пули или осколка, а от нечеловеческой боли при лечении. Да, Дэвид верил в капитана и его сильный характер, но тревожные мысли не хотели отпускать ни на минуту. Крики не стихали больше часа, пока, наконец, капитан не потерял сознание. Ливси тяжело вздохнул и поплелся осматривать раненых. Когда очередь дошла до Сильвера, он слегка наклонился вперед, лукаво прищурился и хрипло зашептал: — Доктор, я что-то не вижу нашего дорогого Джима. Неужели ему все еще нездоровится? — Ливси хотел свернуть эту куриную шею до хруста каждого позвонка, но капитан запретил трогать пленных, потому что без них будет невозможно управлять шхуной. По прибытии в порт Сильвера и его матросов ждал справедливый английский суд и, не менее справедливая, английская виселица. Глубоко вздохнув, доктор продолжил бинтовать руку кока. Неожиданно, Сильвер бросил к ногам Дэвида странный клочок бумаги. — Прочтите, доктор, уверяю, это не оставит вас равнодушным. — Я не привык читать чужие письма, Сильвер — это не прилично. — Так уж прямо и чужие? — кок громко расхохотался. — Это письмо адресовано вам, доктор. Маленький Джим обронил его на корабле, а я так и не нашел момента его отдать: дела, видите ли. — Джон скорчил гримасу сожаления, ожидая реакции доктора. Подавив гнев, Ливси поднял листок, развернул его и на несколько мгновений потерял самообладание. Это было признание, которое ему написал Джим. Выведенные дрожащей рукой, строчки плясали перед глазами доктора, и с каждым мгновением тяжесть реальности все сильнее давила на плечи мужчины. Если Джеймс написал это письмо, значит, он тоже чувствовал влечение к Ливси и хотел в скором времени объясниться. Будучи умным человеком, доктор до конца не представлял, что ему делать, как вести себя при встрече с юнгой и как начать тот самый разговор. А что, если Джеймс сейчас где-то на грани жизни и смерти, и поговорить по-хорошему уже не получится? Голова закружилась, и доктор убрал бумагу за пазуху. — И вы шантажировали этим Джеймса? Как низко вы пали: портить жизнь ни в чем неповинному юноше, который только начал взрослеть! — закончив бинтовать руку, Ливси встал и направился к двери. Нужно было все обдумать. — То же самое я могу сказать и о вас, уважаемый доктор...***
«Испаньола» была обнаружена через несколько часов, дрейфующей недалеко от берега в северной части острова. Поскольку капитан был не в состоянии отдавать приказы, руководили командой доктор и Бен Ганн. На общем совете было решено послать четырех человек на корабль до наступления прилива и захватить судно силой. Предполагалось, что там находился Джим и два матроса Сильвера. Ливси пришлось остаться в форте, чтобы присмотреть за ранеными. Доктор был уверен, что мальчик жив, точнее, он запретил себе думать обратное, сосредоточившись на перевязках и лекарствах. Все же, самыми сложными в жизни Дэвида были две вещи: ждать и догонять. — Волнуешься за мальчика? — едва слышно прошептал Александр. Жар почти отступил, но слабость и боль еще долго будут преследовать мужчину. — Он тебя тоже не мог выкинуть из головы, когда ты ушел с Сильвером, все звал тебя в бреду. — Я обещал его матери вернуть Джима в целости и сохранности, а он ушел в неизвестном направлении. Как ты думаешь, что я чувствую? «Волнуюсь» — это еще мягко сказано. Что, если мы опоздали, и Джеймс уже погиб? — ладонь капитана легла на предплечье Ливси, и тот удивленно замолк. — Послушай меня, старого вояку: с Джимом все будет хорошо, он вернется, ты его осмотришь, а я выпорю, как Сидорову козу. — Под суровым взглядом доктора, капитан, смеясь, поднял руки в капитулирующем жесте. Затем, его взгляд стал, как никогда, проницательным. — А потом вы, наконец, объяснитесь. Невозможно смотреть на вас двоих: ладно Джим — он еще молод, но ты, Ливси, ведешь себя еще хуже. Ходишь, ходишь вокруг него, а подойти боишься. Любовь толкает людей на невиданные подвиги, заставляет плыть на край света, а из тебя она сделала какого-то рохлю, уж прости. — Дэвид мстительно ущипнул слишком разговорчивого пациента и вышел из крепости под тихие смешки капитана.***
Как доложили разведчики, Джим в одиночку угнал корабль и чудом избежал смерти, убив при этом минимум одного пирата — Израэля Хендса. Судьба второго матроса так и осталась неизвестной: его тело не нашли ни на палубе, ни в трюме, ни в камбузе, ни в «гнезде». Скорее всего, тот упал за борт в пылу драки. Однако, все это было уже не важно, потому что необходимо было позаботиться о раненых и погрузить сокровища на корабль как можно скорее. Когда Дэвид ступил на палубу корабля и увидел Джеймса, ему на секунду показалось, что мальчик не дышит: цвет его лица ничем не отличался от белизны простыней, на которые его положили. Доктор почти умер от подкатившего к горлу приступу самобичевания: на втором плече юнги зиял глубокий порез, из которого сочились рубиновые капли. Доктор страдальчески застонал и упал на колени перед кроватью юноши, покрывая его руки невесомыми поцелуями. Соленые капли оросили накрахмаленные простыни, и в тишине раздался надломлено-исступленный шепот: — Боже, я так виноват, так виноват. Я не должен был вообще брать тебя с собой в это путешествие. Прости меня, Джеймс, умоляю. Прошу, потерпи немного, я обработаю раны и перевяжу твои руки. — пальцы доктора заскользили по бархатной коже Джеймса, но эти прикосновения не передали даже малой доли того, что хотел сказать Ливси. Доктора била крупная дрожь, а глаза внимательно изучали тени, что легли на лицо юнги. Ливси закончил перевязку и дотронулся до лба губами, в попытках измерить температуру, как неожиданно веки юноши затрепетали, и Джеймс открыл глаза. — Доктор, это ведь вы? Вы живы? — Да, мой мальчик, я здесь, с тобой. — Дэвид передал мальчику стакан с водой и помог юнге устроиться поудобнее. — Как ты себя чувствуешь, Джеймс? Юноша жадно отпил несколько глотков и неожиданно выпалил: — Доктор, сэр...я давно хотел сказать вам...в общем, вы мне нравитесь. Не подумайте, что я несерьезен с вами. Когда вы ушли с пиратами, я боялся, что больше вас не увижу и не смогу сказать это лично: я вас люблю, сэр, и это глупое сердце — Джеймс красноречиво ткнул себя пальцем в грудь — болит в сто раз сильнее, чем любая другая моя рана. Я не могу жить без вас, доктор, вы мне нужны. Хоть Ливси и читал письмо Джеймса, столь неожиданное и живое признание юноши застало Дэвида врасплох. Он набрал в грудь побольше воздуха и заговорил: — Джеймс, мой мальчик, Сильвер передал вчера твое признание, и, если честно, оно стало для меня огромной неожиданностью. Пойми, ты только начал жить, и еще не можешь отличить любовь от банального увлечения. Пройдет время, ты встретишь свою настоящую любовь, и будешь смеяться, вспоминая эту историю. — доктор, скрепя сердце, мягко взял Джеймса за руку, но юноша, тут же, с силой вырвал ее. — По-вашему, это то, над чем я буду смеяться через 10 лет? Над своей любовью к вам? Я понимаю, что вы ничего ко мне не чувствуете, но как вам хватает совести мне такое говорить? — прозрачные капли покатились по горячим щекам, и юноша раздраженно тряхнул головой. — Джеймс, я не то хотел сказать... — Нет, доктор, я все понял, можете не продолжать. Раз я вам безразличен, то говорить нам не о чем. Я лишь хочу напоследок попросить у вас о настоящем поцелуе. — Джеймс поднял заплаканные глаза, и у доктора все внутри оборвалось. — Вам ничего не стоит сделать это, я никому не разболтаю — клянусь! Я знаю, что, как обычно, мы больше не будем общаться, и вы начнете меня избегать, так что это — первый и последний мой шанс, хоть на мгновение, стать самым счастливым человеком в мире. — Прости, Джеймс, я не могу. Мы не должны. Ты будешь потом жалеть. — не глядя на юношу, Ливси встал и вышел на палубу, старательно игнорируя доносившиеся из каюты рыдания. Через полтора месяца «Испаньола» прибыла в Англию.