Не убоюсь греха

      Утро Августа началось не самым лучшим образом. От переизбытка эмоций прошлым днём он спал так крепко, что не услышал третьих петухов и проснулся только от звона колокола. В церковь пришлось нестись, едва продравши глаза и забыв покормить воронёнка, который сегодня почему-то решил отмолчаться и поспать подольше.       Отведя службу, Август вернулся домой, чтобы накормить это раскаркавшееся чёрное грозовое облако. Воронёнок закатил самый настоящий скандал из-за того, что его оставили без завтрака на целых полтора часа! Он хлопал крыльями, широко раззявив рот, зрачки его сузились до крохотных точек, перья на грудке и спине распушились.       — Да тише ты, чего орёшь? — приговаривал Август, пихая ему в клюв жирного червяка. А воронёнок всё хохлился да гоготал в перерывах между проглатыванием. — Обещаю, больше тебя голодом морить не буду. Не серчай, это так случайно вышло.       Но воронёнку было не очень-то интересно слушать его оправдания. Будто бы не наевшись, он принялся из вредности разбрасывать солому. Это занятие его, по-видимому, успокаивало, иначе объяснить его попытки «навести уют» Август не мог. Как там говорят, чем бы дитё не тешилось? Ну вот, пусть тешится.       Когда Август прибежал в трапезную, молитву уже прочитали. Взяв тарелку с ячменной кашей и сев за стол, он помолился вполголоса под стук ложек и людские разговоры и принялся быстро есть. Отец Антоний, конечно же, поинтересовался, всё ли у Августа в порядке. Пришлось объясняться. Рассказом тот остался доволен, даже похвалил, что Август взял на себя заботу о беззащитном птенце, и пообещал как-нибудь наведаться в гости, чтобы познакомиться с воронёнком лично.       После трапезы Август выудил Тони из толпы и забрал его от Олега, пообещав заботиться о нём и присматривать. Олег отдал брата без возмущений и расспросов: сегодня он должен был работать в мастерской, а значит, ему пришлось бы оставить Тони предоставленным самому себе. Учитывая, что Олег везде следовал за ним, как медведица за медвежонком, и не спускал с него глаз, ожидая, что Тони может наворотить дел, передать его под надзор священника было самым верным решением.       До дома Август дошёл под воодушевлённое щебетание Тони, который всё пытался вызнать, часто ли тут дают кровь Христову. А давали её только победителям во время праздничных забав и тем, кого отец Антоний хотел поощрить. Последнее случалось не столь часто, потому кровь Христова считалась особенно ценной. Не каждый её удостаивался.       Тони такая новость по душе не пришлась. Он состроил грустное лицо, наигранно вздохнул и произнёс: «Эх, а так хорошо всё начиналось». И сделал это так забавно, что Август не смог удержать смешка.       Отворив дверь, он попросил Тони разуться и оставить обувь у порога. Сам тоже снял порши и бросил их справа у двери.       — Это что у тебя за обувь такая? — спросил Август, пялясь на ярко-голубые то ли лапти, то ли галоши с крупными дырками.       — Это кроксы, очень удобные, между прочим, — Тони прошёл босиком к вытянутому прямоугольному деревянному столу, который Август использовал и для приготовления лекарств, и для приёма пищи, и для осмотра пациентов. Одним узким концом тот прилегал к окну, а другим смотрел ровно на дверь. По бокам от него стояло по стулу со спинкой. Сидение каждого было узорчато обвязано белой шерстяной нитью — то был подарок Любавы.       Параллельно столу к левой стене прилегала кровать, застеленная стёганным старым одеялом из овечьей шерсти. Оно выглядело потрёпано, и впору было бы заменить его на новое, но Август просто не мог с ним расстаться: ещё отроком, он шил его вручную вместе с мамой, и те вечера, что они проводили вместе за рукоделием, стали для него одними из самых счастливых воспоминаний.       Изножье кровати упиралось в небольшую белую печку. Она стояла в том же левом уголке от входа, как и большинство печей в других домах. Это было попросту удобно: не нужно было тащить поленья через всю комнату, рассыпая грязь и марая полы.       Ковров, к слову, Август летом не имел: чистить их было тяжело, да и ходить босыми ступнями по лакированному дереву было куда приятнее. Но когда становилось холоднее, пол приходилось застилать бараньими шкурами, чтобы ноги оставались в тепле.       На правой от входа стене среди полок с кухонной утварью, колб, пустых и заполненных порошками или растворами склянками висел ухват, какой можно было встретить в каждой избе. Август редко пускал его в дело, собственно, как и чугунок со сковородой. Они всегда стояли на печке вместе — снизу сковорода, а на ней чугунок. Так как готовил он редко, печь использовал, в основном, для обогрева дома. А вот, металлический чайник и пара деревянных кружек всегда были в ходу и хранились на подоконнике, чтобы далеко за ними не ходить.        Там же, справа от входной двери, на чердак вела вертикальная лестница. Август сколотил её сам в тринадцать лет, чем до сих пор очень гордился. С середины осени по май рядом с ней — от угла и чуть ли не до дальней стены, где обычно хранились холщовые мешки с засушенными травами, — всё пространство заполнялось глиняными горшками с лекарственными растениями, которые не могли переносить морозы в саду. Сейчас же этот уголок был свободен и Август оставлял там потрёпанный веник да подружку-швабру.       Неотъемлемая часть любого дома в Антонийской общине — сундук с вещами — у Августа, конечно же, имелась. Все подобные сундуки изготавливал Михаил с помощниками. Они выходили огромными, вместительными, украшались резьбой, покрывались лаком. По заказу Анна могла расписывать их, однако Август не захотел иметь в доме яркое пятно. Ему нравилось, когда все оттенки мебели были спокойными и однообразными. В этом ему виделась своя красота.       Тони выглянул в окно, наступив коленом на стул. И в этот же момент раздалось громкое карканье откуда-то снизу.       — Вот же срань! — Тони вздрогнул всем телом, всплеснул руками и отскочил назад. А когда приметил вспорхнувшего на стенку ящика воронёнка, который, видимо, решил покинуть очередное «гнездо», то облегчённо рассмеялся. — Как же ты меня напугал.       Август фыркнул смешливо, наблюдая за реакцией Тони.       — Он у меня недавно, — кивком указал на птенца и подошёл к нему, присаживаясь на корточки. Теперь ящик стоял на полу между стулом и кроватью, — я ему даже имя ещё не придумал.       Тони уселся на пол рядышком, бесстрашно потянулся пальцем к воронёнку, который тотчас нахохлился и ткнул его клювом в подушечку пальца.       — Боевой какой, — передразнил его Тони.       — Так ты в него пальцами не тыкай. Лучше покорми. Да, мой хороший? — ласково обратился Август к воронёнку. — Иди, накопай червей и покорми его.       — Копать? Это чё, прям лопатой? — лицо у Тони перекосилось.       — Лучше вилами, ими удобнее комья земли разбивать, — терпеливо объяснил Август.       — Да я в жизни ни разу ничё не копал, я не умею, — Тони сложил руки в молельном жесте. — Давай ты мне накопаешь, а я это чудо-юдо покормлю, а?       От такой наглости брови у Августа взметнулись вверх. Первые секунды он даже не знал, что ответить, и, в конце концов, отрицательно мотнул головой.       — Нет, так дело не пойдёт. Как ты тут вообще жить будешь, если даже копать землю не умеешь? — Август поднялся, протянул ему руку. — Вставай, пойдём, будем тебя учить.       — Да бля, — тихо буркнул Тони, однако Август расслышал это и возмущённо поднял указательный палец.       — Что б я такого в своём доме больше не слышал. Живо перекрести рот!       — То есть я могу материться, сколько душе угодно, и потом креститься, и грех не будет засчитан? Я верно понял? Так, это получается, что можно грешить направо и налево, а потом просто молиться и всё будет прощено?       Тони ухватился за руку, поднялся, не сводя с Августа пытливого взгляда и даже не думая скрывать насмешливой улыбки.       — Если ты просто прочитаешь молитву и не раскаешься искренне, то толку в обращении к Богу не будет, — Август самостоятельно наложил на него крестное знамение, понимая, что Тони, если и сделает это, то только для того, чтобы от него отстали. — И больше при мне не ругайся, хорошо?       — Скучно с тобой, отец Август, — Тони запрыгал на месте, как маленький ребёнок, руки его безвольными плетями задёргались в такт прыжкам, голова запрокинулась. Август поймал его за плечи, заставив замереть. — Ладно-ладно, я понял, — в подтверждение своих слов он перекрестил рот, — доволен?       — Не надо мне одолжений делать, — Август покачал головой. Он отметил, что пальцы Тони складывал правильно — большой к указательному и среднему, а мизинец и безымянный согнуты и упираются в ладонь. Видимо, его научил Олег.       — Отец Август, как бы тебе так сказать, чтобы понятно было, — Тони приблизился к нему, заглянул в глаза снизу-вверх. Он еле доставал кудряшками Августу плеча, а если бы их пригладил, то, наверное, стал бы ещё ниже. — Я в Бога не верю, и верить не собираюсь. Меня сюда притащил Олежа. Вот он реально верит. Поэтому давай просто закроем эту тему? Я буду у тебя учиться, буду делать то, что скажешь, но в религию меня втягивать не надо. Зла я тебе не желаю, переубеждать ни в чём не буду, так и ты мне жизнь не усложняй. Идёт?       Ещё ни разу Август не встречал людей, так яро отрицающих существование Бога и даже не пытавшихся принять его в сердце своё, потому совсем не понимал, как реагировать. В который раз он убедился, что разумом Тони владели бесы. Они мешали ему поверить в существование Творца, заставляли грешить. Ну, ничего. Даже Иоанн Креститель сомневался в Иисусе и послал к нему своих учеников со словами: «Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого?». Людям было свойственно недоверие, когда речь заходила о вере. Для того и существовали чудеса, совершаемые Всевышним. Может, когда Тони станет свидетелем настоящего чуда, которое сотворит отец Антоний, то его мнение изменится? Ведь тот же Фома неверующий не мог поверить в воскресение Иисуса Христа, пока не вложил перста в раны его.       Возможно, Тони пока не был готов осознать, что есть сила, могущественнее его, но великая в милости своей. Возможно, следовало его аккуратно подталкивать на верный путь, но ничего не навязывать и даже, как бы это жутко ни звучало, не просить молиться. Какой будет толк, если тащить человека к спасению насильно, не дав ему самостоятельно осознать истину? Август помнил, как реагировали ушедшие, когда он пытался донести до них, что Бог их никогда не оставлял, а всего лишь испытывал на прочность. Что он смотрит на них и страдает не меньше. Однако ушедшие принимались спорить, ругаться, кричать истошно, доказывая свою правоту. Иногда доходило до драк. Повторений подобного ужаса Август не желал. Когда придёт время, и Тони убедится, что Бог правда помогает своим детям, то в чистом духовном порыве, по собственному желанию, обратится к нему. Рано или поздно каждый к нему обращается, как бы грешен ни был, в этом Август был уверен.       Случалось и такое, что братья и сёстры покидали общину, разочаровавшись в вере. О них было запрещено говорить, как о живых. К ним относились как к погибшим и называли «ушедшими». Живя здесь, в Антонийской общине, они недостаточно раскаивались и молились, предавались отчаянию, роптали и потому Бог не отвечал им. У них не хватало силы духа, чтобы продержаться. Гораздо легче было сказать потерянно и опустошённо: «Бога нет, я молился, а он мне не помог», — и Август в какой-то мере мог их понять.       Не все его молитвы были услышаны. Точнее, услышаны — в этом было бы глупо сомневаться, — но не претворены в жизнь. Когда мама болела, он просил о том, чтобы ей стало легче. Однако Всевышний решил, что заберёт её, и роптать на это Август не смел. Но в другой раз, когда умерла Анастасия, он тоже молился, как и вся община молилась. И случилось чудо, потому что Господь посчитал, что так будет лучше. Его провидение было не под силу осознать простому человеку. Для того и существовали избранные — пророки, которые несли его глас людям. Отец Антоний не раз помогал Августу развеивать сомнения, возникающие из-за того, что Бог посылал ему тяжёлые испытания, которые, казалось, невозможно было пережить. И Август, как никто другой знал, насколько была важна поддержка в те тёмные и беспросветные периоды жизни, когда кажется, что хуже уже быть не может.       Так и сейчас он был готов оказывать поддержку Тони. Столько, сколько потребуется. И пусть ради этого придётся позволить ему безбожие, чтобы пройти через отрицание к истине — сделать то, чего не смогли сделать ушедшие из общины.       — Хорошо, — согласился Август, не обращая внимания на его сузившиеся недоверчивые глаза. — Я не буду тебя заставлять делать то, что ты не хочешь. Но ты тогда обязуешься выполнять все мои поручения. Договорились? — он протянул Тони раскрытую ладонь, и тот без раздумий её пожал.       — С тобой приятно иметь дело, отец Август, — он прошёл к двери, открыл её и обернулся на пороге. — Пошли, горю желанием повозиться в земле!       Дом Августа окружали большой огород и сад. В огороде на огороженных досками грядках росли всевозможные овощи: капуста цветная и белокочанная, кабачки, патиссоны, морковь, лук, поздний редис, томаты, огурцы. Последние росли в плёночной теплице, как и баклажаны с перцами. Когда наступала жара, Август приподнимал плёнку, чтобы растения не вяли, а когда становилось холоднее, придавливал её камнями к земле для сохранения тепла.       За теплицей начинался сад. Грядки здесь были так же огорожены, некоторые культуры росли в больших глиняных горшках, тех самых, что зимовали в доме. Чего в этом саду только не росло: и петрушка, и базилик, и перечная мята, и розмарин, чабрец, шалфей, эхинацея, лаванда, монарда. Однако многие другие травы, такие как: полынь, душица, мать и мачеха, тысячелистник, лекарственная ромашка и Иван-чай, — Август обычно собирал на полянах.       Помимо травянистых растений в саду цвели кустовые розы, из лепестков которых делалось пахучее масло, которое добавлялось в мыло. Август очень любил эти цветы. Они вкусно пахли, радовали глаз, а продукция из них пользовалась большим спросом.       Тони розы тоже понравились. Впрочем, разглядывал он их издалека: вокруг бутонов летали шмели и пчёлы. Именно по этой причине он отказался идти по центральной дорожке, чтобы добраться до ранетки, под которой Август обычно копал червей, если собирался на рыбалку. Пришлось пробираться в обход, через кусты шиповника, жимолости, ирги, смородины, сквозь заросли малины. Ягоды у Августа всегда было в избытке. Он предпочитал её вялить самостоятельно или же отдавать в трапезную для приготовления компота, пирогов и варенья.       Заранее прихватив вилы из сарая, который стоял за домом, Август провёл Тони к высокой ветвистой ранетке, за которой начиналась низенькая ограда, отделяющая участок от невозделанной земли и реки. Под ранеткой стоял большущий ящик с компостной кучей. Запах от неё исходил не самый приятный, и Тони демонстративно морщился, выказывая своё нежелание находиться рядом с ней.       — Что это? — спросил он, указав на неё пальцем. На самом верху лежали недавно прополотые сорняки.       — Это компост. Хорошее удобрение из него получается, — Август вручил Тони вилы и подтолкнул к свежевскопанной земле. — Копать будешь здесь. Близко к дереву не нужно, корни заденешь. Меньше, чем на маховую сажень, нельзя.       — Сажень? Это что за древность? — фыркнув, Тони взял вилы.       Август развёл руки в стороны и пояснил:       — Вот это называется маховая сажень. Расстояние рассчитывается от кончиков больших пальцев. А это, — Август поднял одну руку вверх, — косая сажень. Расстояние от носка левой ноги до среднего пальца правой руки. Понял?       — Окей, понял, — Тони тяжело вздохнул и уставился туда, где предстояло копать. — Показывай, что ли, как этими твоими вилами работать.       Однако Август не стал демонстрировать. Вместо этого он принялся объяснять на словах. Впрочем, Тони возмущаться не решился. Вдумчиво слушая указания, он прикладывал все усилия, чтобы им в точности следовать, за что получал скудную похвалу.       — Правильно всё делаешь, молодец, — говорил Август, стоя поодаль и подбоченясь. — Глубже копай. Видишь же, что червяков нет.       Тони раздражённо рычал, бурчал что-то себе под нос, но слушался. Когда на поверхности появились длинные извивающиеся дождевые черви, его перекосило от отвращения, и он поднял на Августа умоляющие глаза.       — Только не говори, что мне придётся их руками трогать.       — Конечно, руками, а ты думал, что они сами за тобой поползут?       — Я думал, ты поможешь.       Август рассмеялся.       — Ну пожалуйста! — заканючил Тони. — Они такие противные. Я их боюсь.       — Чего их бояться? Они же тебя даже не укусят.       — Но они так шевелятся…       Пока Тони разводил полемику, черви стремительно зарывались обратно в землю. Август вздохнул громко да махнул на него рукой. Ладно уж, один раз можно этому неумёхе помочь. Собрав пять червяков в кулак, он направился обратно в дом. Тони засеменил следом, бросив вилы на землю.       — Вещи нужно на место возвращать, — поучительным тоном напомнил Август. Он остановился, развернулся и принялся прожигать Тони взглядом, пока тот не сдался и не забрал вилы с собой.       Кормление воронёнка стало настоящим зрелищем. Август показал, как нужно засовывать червя в широкий голодный рот, и передал «материнские» обязанности Тони. Червяков заведомо переложил в ведро, чтобы они не расползлись по полу.       Конечно же, Тони не смог долго удерживать энергично извивающегося тонкого червяка и с неясным брезгливым звуком выронил его на дно ящика. Говорливый воронёнок замолчал. Уставился на нового соседа. Август хмыкнул.       — Ты его решил охоте обучить?       — Нет, — раздражённо прошипел Тони. — А если я червя заберу, он меня не клюнет?       — Попробуй, — Август еле сдерживал улыбку. Он сидел на полу вместе с Тони и наблюдал за ним и воронёнком.       Тони пронзил его мстительным взглядом, ноздри его раздулись от гнева. Однако рукой в ящик он всё-таки потянулся. Воронёнок заинтересованно проследил за ним, не двигаясь с места, и когда червяк оказался над его головой, схватил его клювом, вырвав из слабой хватки.       — Ого! — воскликнул Тони, не ожидавший такой прыти от птенца.       — С тобой ему приходится взрослеть раньше, — посмеиваясь, заключил Август. Пока Тони занимался кормёжкой, он принялся собирать с пола солому, которую воронёнок раскидал ранее.       — А как ты его хочешь назвать? — спросил Тони и взял ещё одного червяка. На этот раз он держал его увереннее, хоть губы его по-прежнему брезгливо изгибались и морщился нос.       — Никак. Не знаю, нужно ли.       — Конечно же нужно! — Тони успешно засунул в клюв червяка и… улыбнулся. — Такому чуду без имени жить нельзя.       Август проследил за изменениями на его лице. Всё же у Тони было доброе сердце, коль он любил детей и животных.       — Это мальчик или девочка?       — По птицам трудно понять, — Август разжал кулак, вернув всю выброшенную солому обратно в ящик.       — Значит, пусть будет Карлуша. Унисекс.       — Унисекс? Это что значит?       — Значит, отсутствие пола. Типа, и мужское, и женское.       Август хлопнул глазами.       — Это как?       — Ну… — Тони успешно сунул в рот Карлуши ещё одного червя. — Обычно так про одежду говорят. К примеру, могут быть унисекс рубашки. Они подходят и женщинам, и мужчинам. У вас, кстати, про ваши рубашки так же сказать можно. По крою они вообще не отличаются, только по размеру.       — Ты разбираешься в шитье?       — Да, приходится себе иногда танцевальные костюмы шить.       Не то чтобы Август сильно удивился. Тони не был похож на тех мужчин, что его окружали. Он занимался женскими делами, был хрупок, как женщина, и красив, как женщина. Кожа его была нежнее, чем у Любавы, и улыбка много милее.       Закончив с кормёжкой, Август вместе с Тони пошёл в конец улицы за водой. Каждый взял по ведру, потому нести их домой было легче. По приходе, Август положил на стол жестяной лист, на него горелку, которую заправлял маслом вместо спирта, установил подставку для посуды, наполнил чайник водой и опустил на огонь. Пока вода закипала, он подготовил травы, разложив их на столе, чтобы показать Тони из чего, и как готовится отвар для укрепления здоровья беременной женщины. Для Анастасии он делал концентрированные отвары раз в три дня и сегодня как раз должен был передать новую полулитровую бутыль и забрать пустую. Отвар следовало разделять на три части и разбавлять водой, о чём Август, конечно же, сообщил Тони.       На удивление, тот оказался способным учеником. Быстро выучил названия трав, которые были использованы в готовке, научился их различать и безошибочно указывал, где лежит лист мяты, а где земляники. Отличать лист малины и смородины ему не удавалось, впрочем, Август мог его понять: он сам нередко их путал по виду, по запаху же они совершенно разнились.       Он позволил Тони самому добавить в чайник все ингредиенты, после чего закрыл крышку, сел за стол и принялся ждать, когда закипит вода. Тони последовал его примеру. Он скучающе подпёр голову ладонью и уставился в окно.       С ним не возникало проблем. Если Август говорил, Тони делал. Мог, конечно, повозмущаться для приличия, но, в конце концов, брал себя в руки и принимался за выполнение задачи. Работать с травами ему действительно понравилось. Он подносил их к носу, вдыхал аромат, стараясь запомнить, чем отличается запах тысячелистника от золототысячника. Рассматривал сухие листья и соцветия вблизи, задавал вопросы о свойствах каждого растения. Про корень валерианы пошутил, что будет подмешивать его Олегу в еду, а то больно нервный он бывает.       С Тони было спокойно. Август занимался своей работой, его никто не отвлекал. Всему, что он говорил, внимали. Иногда задавали вопросы. Отец Антоний, как в воду глядел, когда решил, что Тони лучше будет определить сюда. Здесь от него действительно будет толк. Август сможет разделить свои обязанности пополам, и на отдых появится гораздо больше времени. Разве это не замечательно? Всё-таки иметь помощника не так уж и плохо. Хоть поговорить с кем будет. Карлуша ведь кроме карканья никак не ответит на вопросы и в осмысленную беседу не вступит.       — Расскажи о себе, отец Август, — вдруг попросил Тони, поворачиваясь к нему всем телом. — Ты тут давно, да?       Август тоже развернулся и положил руки на стол, сцепив их в замок.       — С самого раннего детства. Приехал сюда с мамой, потом она заболела и умерла. Отец Антоний взялся за моё воспитание, помог встать на ноги и дослужиться до сана священнического, — он замолчал, задумавшись. — Нечего рассказывать толком. В моей жизни ничего особенного не происходило. А у тебя, наверное, не так. Всё же, ты нездешний. Расскажешь?       Тони пожал плечами и начал совершенно безучастно:       — Моя мама развелась с отцом, когда мне было восемь. С тех пор я её не видел. Она говорила, что не бросит нас с братом, будет навещать, но… — он развёл руками, цокнул языком, растянув губы в плоском подобии улыбки. Жилы на шее напряглись, подбородок острее очертился. — Но у неё были проблемы с алкоголем. Не знаю, что сейчас с ней. Наверное, спилась уже. Про отца Олег рассказывал. Он умер, когда мне было семнадцать.       — То есть сейчас тебе девятнадцать?! — изумился Август. На вид он мог дать Тони не больше шестнадцати.       — Да, а что, выгляжу младше? — он усмехнулся и кокетливо тряхнул головой.       — Немного, — Август, как заворожённый, проследил за движением кудрей. Они подскочили вверх и снова улеглись на голову, сверкнув алыми прядями. Желая сменить тему на более приятную и светлую, он спросил: — А чем ты занимался, когда жил в городе?       — В школу ходил, как все нормальные дети, в кружок танцевальный. На конкурсы ездил всякие. Места первые занимал.       — Ты здорово танцуешь, я ещё такого не видывал, — искренне отозвался Август и тотчас почувствовал, как к щекам прилил жар. Он редко кому-то делал комплименты и всегда этого жутко стеснялся. Думал: будет ли уместно то, что он скажет? Понравится ли комплимент или поставит в неловкое положение?       Однако Тони улыбнулся, в глазах сверкнули озорные искорки.       — Спасибо, — поблагодарил он. — Я бы с радостью пошёл в преподавание, стал бы детей танцам учить. Я пробовал. Заменял одно время нашего тренера, и у меня неплохо получалось.       — Может, я поговорю с отцом Антонием насчёт этого? Будешь у нас детей учить. Вроде бы, он не был против твоих танцев вчера.       Тони кивнул с затаённой грустью, уголок губ его дёрнулся.       — Было бы славно, конечно.       Август искренне ему сочувствовал. Было так жалко, что Тони пришлось оставить в городе любимое дело. Если хотя бы такая замена сгодится, чтобы он чувствовал себя лучше и не скучал по старой жизни, то Август постарается это сделать для него.       Тема разговора снова попалась неудачная, потому что настроение у Тони явственно покатилось вниз. Да что ж такое. Август вздохнул, не зная, как поправить ситуацию. Тони сгорбился, опустил голову, откинулся на спинку стула. Тут-то идея для вопроса и родилась:       — Твои волосы, — Август дождался, пока Тони взглянет на него. — Почему они красные?       — Мне просто так нравится. Особого смысла нет. А что? Хочешь сказать, что мне не идёт?       Такого ответа Август не ожидал. Точнее, он в принципе не понимал, что хотел услышать. В его воображении крашеные волосы Тони вспыхивали огнями Геены Огненной по воле дьявола, и Тони непременно должен был защищать нечистый дар, злиться и отвечать разъярённым криком на все вопросы о них. Ведь это была бесовская метка, и в ней не могло быть ничего прекрасного. И применять к ней оценку из разряда «идёт/не идёт» было нельзя. Поэтому на вопрос Август ответил уклончиво:       — У нас не принято такое, — он замолчал, понимая, что беседа снова катится к указателю «Пойдёшь прямо — коня потеряешь». Не то чтобы Тони был конём, но терять с ним только-только начавшую зарождаться дружбу не хотелось. К тому же Августу всё ещё было интересно, как именно его волосы приобрели столь необычный цвет. Если их действительно окрасил сам дьявол, то он обязательно расскажет об этом отцу Антонию и попросит побрить Тони налысо ради его же блага. — А как… как они у тебя такими стали?       — Я их Тоникой покрасил. Купил самый дешёвый оттеночный бальзам. Быстро смывается, воняет невкусно, зато цвет прикольный. Выкрасил прядки, замарал руки, потом отмывал их всем, чем только можно. Даже водкой пробовал. Не помогло. Но зато теперь смотрю на себя в зеркало, вижу цветные волосы и настроение сразу поднимается. Люблю всё яркое.       Ответ оказался настолько простым и прозрачным, что Август даже растерялся. Никаких жутких бесов участия в окрашивании не принимало. Тони просто развлекался и не делал ничего плохого. Конечно, Бог создавал людей по образу и подобию своему, именно поэтому во внешности запрещалось что-либо менять. Но Тони вряд ли об этом знал. Его искусили этой… «Тоникой», воспользовались его любовью к ярким цветам.       — А ногти? — спросил Август, в тайне надеясь услышать подобный ответ, чтобы окончательно обелить в мыслях ни в чём не виновного Тони.       — Что «ногти»? — Тони уставился на них. — А, ты о моём манике? Интересно? Ну, рассмотри поближе, — он протянул ему руки. — Это гель-лак. Застывает при помощи ультрафиолета.       Август нерешительно коснулся его ладоней, обнял их, огладил тыльную сторону большими пальцами, не задумываясь. Кожа у Тони была нежной, как лепестки тюльпана, и тонкой. Август ощутил каждую косточку, каждый суставчик одним скользящим прикосновением. Казалось, они были такими хрупкими: сожми чуть сильнее и раздастся треск.       — Что это такое этот твой «ультрафиолет»? — спросил Август.       Тони руки отнимать не торопился. Видно, прикосновение не было для него неприятным. Наверное, хорошо жить, когда чужих рук не боишься и не вздрагиваешь, как ужаленный, если кто-то докоснётся плеча. И в тот же момент Август поймал себя на неожиданной мысли: он не хотел одёрнуть рук, как бывало обычно. Не было ни колючих мурашек, ни брезгливости. Было… никак. Будто он трогал того же воронёнка или какое-то другое животное. Однако Тони животным не был. Он был человеком, чьи руки не заставляли Августа внутренне морщиться от неприятия. Напротив, хотелось подольше удержать его ладони в своих, убедиться в новом ощущении, и, конечно же, рассмотреть внимательнее чёрные ногти, что вблизи уже не казались настолько бесовскими. Необычными, неправильными, слишком яркими — да, но не бесовскими.       — Солнечный свет, к примеру, — пояснил Тони, качнув подбородком в сторону окна. — Так вот, покрытие это сохраняется о-о-очень долго. Чтобы от него избавиться, его надо спиливать.       У Августа испуганно приподнялись брови.       — А зачем ты их вообще красишь? Спиливать, наверное, больно.       — Нет, это совсем не больно, — Тони махнул рукой и снова вернул ладонь на место, позволяя разглядывать дальше. — А крашу я их потому, что хочу. Это же красиво. Видишь, как блестят? Особенно на солнце.       — Ну не знаю, — задумчиво протянул Август, пытаясь понять, что вообще может быть красивого в краске на ногтях. Зачем оно вообще нужно?       — Нормально, что тебе не нравится, — ответил Тони добродушно, и Август по-настоящему удивился такой реакции. Он ожидал от него чего угодно: обиженного тона, недовольного цоканья, острой и язвительно фразы. А Тони тем временем продолжил: — У нас же у всех вкусы разные. Я же тебя не заставляю ногти красить, верно?       Август на пару секунд впал в ступор, взвешивая все «за» и «против».       — Верно, — наконец, выдал он, кончиками пальцев скользя по гладким коротким ноготкам. — Блестят правда красиво.       — Спасибо, — Тони улыбнулся. Август бросил на его лицо беглый взгляд, отмечая, что то будто бы засияло изнутри. Видимо, Тони нравилось получать комплименты.       Август сжал его ладони, улыбнулся в ответ и сказал прежде, чем успел подумать:       — У тебя такие ладошки маленькие.       Тони фыркнул.       — Да, не то что твои лапищи.       — Нормальные у меня руки, — Август нахмурился, восприняв шутку всерьёз.       — Да они больше моих в два раза! Смотри! — Тони совместил их ладони, чтобы продемонстрировать, что пальцы Августа были на самом деле длиннее. — Видишь?       — Мне мама говорила, что большие руки Бог даёт для того, чтобы они могли греть маленькие, — Август соединил его ладони и обхватил их своими, спрятав целиком. — Пока я маленьким был, она мне так же делала, пока печка растапливалась и дома было холодно.       Губы Тони приоткрылись растерянно. Август столкнулся с ним взглядом. Что произошло далее, он не смог бы описать никакими словами. Всё его существо будто бы пронзило насквозь морозной волной. В животе похолодело. Сердце пропустило удар. Это было похоже на страх, вот только, чего ему бояться? Молчание затягивалось. Август почувствовал себя самым настоящим дураком, а Тони усмехнулся (наверное, над ним, а над кем же ещё?), вытянул ладони из кокона рук.       — Ты сам как печка, — заключил он, прижимая согретую ладонь к щеке и жмурясь. — Слушай, а нам не пора чайник с огня снимать?       Действительно, вода в чайнике кипела, по меньшей мере, пять минут, а значит, что травы теряли свои целебные свойства.       — Чёрт! — не задумываясь, воскликнул Август, подскочил с места и принялся переливать отвар в бутыль.       — Перекрести рот, отец Август, — вскочил Тони, возводя к потолку указательный палец. — Иначе сейчас в твой рот проникнут бесы!       Август шутливого тона не различил, и засуетился: с грохотом поставил чайник на жестяной лист, освобождая правую руку для крестного знамения, и перекрестил рот. Ещё и молитву Христу Спасителю прошептал. И сам перекрестился. На всякий случай. Тони же залился смехом.       — Ты чего так боишься, отец Август, а? Ну, подумаешь, чертыхнулся. Ну, с кем не бывает, — он наклонился через стол, приблизившись к нему. Прошептал заговорщицки: — Обещаю, я никому не скажу. Секреты хранить умею.       Раздосадованный Август легонько пихнул его большущей ладонью в лоб, и Тони снова рассмеялся. Глядя на него, такого беззаботного и совершенно не думающего о своём спасении, Августу следовало бы отчитать его, но вместо нравоучительных речей изо рта вылетел смешок. Сначала один, тихий почти незаметный, потом второй, третий. И вот, он уже смеялся так же звонко, как Тони, и сам не знал, над чем именно.