Не убоюсь греха

      Тони шёл от Августа в прекрасном расположении духа, несмотря на неунимающуюся боль после епитимии. Август порывался его проводить, но Тони отказался, объяснив это тем, что ему необходимо было прогуляться в одиночестве. Дав обещание не бегать по полям, не выть на луну, как волк, не бродить по лесу, чтобы не угодить в лапы к хищным зверям и не попасться в капканы, он с удовольствием обнял Августа напоследок и вышел из дома. Общение с ним помогло прийти в себя, успокоиться и привести мысли в порядок. Теперь Тони точно знал, что собирался сказать Олегу, и был морально готов на любые жертвы, чтобы добиться своего.       Он уедет отсюда, чего бы ему это ни стоило. Уедет и брата-придурка тоже увезёт. Олежа ведь защищал его от почившего отца, теперь же пришла очередь Тони защищать Олежу от влияния полоумного деда Антония.       Зайдя на цыпочках в сопящую тишину дома, Тони прошёл к кровати Олега, разбудил его, шепнув:       — Пойдём, выйдем, — и двинулся обратно на улицу, чтобы не оставить ему времени на раздумья.       Через минуту, сонно зевая и потирая правый глаз кулаком, на крыльцо вышел Олег. Тони взял его за руку, отвёл за дом, чтобы те, кому понадобилось в такое время шляться по улице, не могли их увидеть и как-либо помешать. Не стоило богобоязненным сектантам становиться свидетелями семейных разборок. Пусть солнце уже и село за горизонт, пока было недостаточно темно, чтобы светлая одежда перестала выделяться контрастными пятнами на фоне тёмных бревенчатых стен.       — Олеж, я хочу уехать, — начал Тони вполголоса, потому что прекрасно понимал: изнутри дома было слышно всё, что происходило поблизости. Вмешивать в конфликт Костю он хотел меньше всего: чревато, учитывая, что на исповеди все братья и сестры друг на друга доносили. В то, что Костя сохранил бы их разговор в тайне, верилось с трудом. — Я очень расстроен. Мои документы сожжены, спина снова болит. Я ведь пришёл сегодня к отцу Антонию, покаялся во всех грехах. Я правда старался. Но я не ожидал, что меня заставят сжигать паспорт. Понимаешь?       Олег попытался его успокоить, положив ладонь на затылок и снисходительно погладив по остриженной голове:       — Тони, после нашего разговора прошёл всего лишь один день. Ты ещё толком и не пробовал здесь прижиться.       Тони заканючил:       — Я уже понимаю, что не смогу этого сделать. Мне здесь очень плохо. Ты видел, какие у меня шрамы теперь будут? А у меня спина красивая, ей шрамы не идут.       — Мужчину шрамы только украшают, — рассудил Олег и категорично переплёл руки на груди. Он не брал во внимание тот факт, что Тони работал танцором, и его тело должно было выглядеть эстетично. Шрамы могли отвращать и пугать публику.       Переборов в себе желание хорошенько стукнуть брата по голове, Тони прильнул к нему, обнял, принялся тихо и жалостливо умолять, будто вот-вот готов был заплакать:       — Олеж. Олежа, милый мой, давай уедем отсюда, пожалуйста. Я хочу домой.       — И что ты дома делать будешь? — Олег обнял его в ответ, совершенно позабыв о том, что спина у Тони жутко болела после недавних истязаний. Сегодня ей пришлось совсем тяжко. Может, потому что раны наложились поверх старых, а может, потому, что Михаил не скупился на тяжесть ударов. Если после первой епитимии получилось даже в реке искупаться перед сном, то теперь Тони вообще не был уверен, что стоило лезть в воду в ближайшие дни. Спина ныла, не прекращая, но он держался молодцом и не позволял себе раскисать!       Тони умел стойко переносить физические мучения. Жизнь научила. Но, видимо, в этот раз ему действительно следовало поберечься и походить грязным и вонючим до субботы — как раз, пока банный день не подойдёт. Там и раны уже подживут, и вода тёплая будет.       Тони тихо зашипел, поморщился, когда Олег легонько хлопнул его по лопатке и продолжил ворчать:       — Опять будешь ходить на работу и своим телом деньги зарабатывать? Трахаться со всеми подряд, пропадать на недели? Нет уж, уволь. Я больше этого выносить не собираюсь.       — Я найду хорошую работу, — сквозь стиснутые зубы пообещал Тони.       Олег усмехнулся.       — Ага, конечно.       — Ты мне не веришь? — Тони отстранился, сделал шаг назад, заглянул ему в глаза. В сумерках взгляд Олега почему-то казался по-особенному пугающим. Было в нём что-то схожее с отцовским полубезумным взглядом, и это заставляло внутренне содрогаться от детского беспомощного ужаса.       — Тони, я тебя знаю. Ты и дня не проработал на нормальной должности, — убеждённо заключил Олег и унизительно усмехнулся.       Тони начал было ерепениться:       — Я профессиональный танцор…       — Нет, Тони, ты профессиональная блядь, — оборвал его Олег.       Раскрыв рот от возмущения, Тони стал хватать им воздух, как рыба, выброшенная на сушу. Конечно же, он понимал, что Олег был прав, оттого становилось вдвойне обидно. Зачем он лишний раз давил на больное? Для чего? Чтобы самоутвердиться и выбелить себя? Жаль только, что он игнорировал один очень важный факт: Тони никогда не трахал детей, а вот Олег…       — А ты сам, думаешь, лучше? — зашипел Тони ему в лицо и ткнул указательным пальцем в грудь. — Знаешь, кто ты? Ты насильник. Да к тому же пидор. Пидор, насильник и растлитель малолетних.       — От пидора слышу, — Олег оставался невозмутим. Это жутко бесило.       — Я, в отличие от некоторых, женщин трахал и мне понравилось. А вот у тебя хуй вообще на пёзды не встаёт и вставать никогда не будет, — не унимался Тони, всеми силами пытаясь вывести его из себя — раскачать, чтобы потом было легче сломить. Что-то похожее с ним самим проделывал отец Антоний вчера, и если это сработало на уверенного в своей нормальности человека, то тем более должно было сработать на фанатика, коим Олег и являлся.       Тони слишком хорошо знал, куда следовало бить, чтобы Олег дал слабину. О, у него было предостаточно времени, чтобы обучиться этому в совершенстве! Целых семь лет длились их крепкие «братские» отношения. Но самым удивительным было то, что Олег постоянно вёлся на провокации. Будто бы жизнь его совсем ничему не учила, и он получал истинное удовольствие, наступая на одни и те же грабли. Потому, когда он ответил:       — Как только я разберусь со своими бесами… — Тони мысленно потёр руки. Сработало. Олег выглядел виноватым, пристыженным. Стал избегать взгляда глаза в глаза, из голоса пропала уверенность, а значит, Тони был на верном пути.       — Просто признай, что ты извращенец, — продолжал издеваться он, растягивая шипящие согласные на змеиный манер и хищно скалясь. — Не будет у тебя никогда семьи. И детей тоже не будет. Потому что, чтобы дети были, надо женщине вставить. А у тебя проблемы по этой части.       — Хватит! — взмолился Олег и отвернулся от него. Тони воспользовался этим, скользнул ближе, положил руку ему на талию, зашептал на ухо, ухмыляясь:       — Грязный, мерзкий извращуга. Интересно, отец Антоний называл тебя так? А?       — Нет… — Олег тяжело сглотнул, — он просто говорил, что я грешник.       — А меня называ-а-ал, — Тони мазнул губами по его шее. Заворковал с придыханием: — Знаешь, как это приятно слушать, будучи закованным в наручники и не имеющим возможности заткнуть уши или свалить?       — Видимо, он считает, что с твоими бесами нужно бороться именно так. Значит, это правильно, — Олег вжался в стену дома, будто это могло помочь избежать прикосновений Тони. Скорее наоборот, загоняло в ловушку, и они оба это прекрасно понимали.       Тони знал, что Олег по-прежнему его хотел. Слишком часто происходили подобные ситуации, когда брат говорил, что больше не будет заниматься с ним ничем подобным, но потом всегда срывался и нарушал свои же обещания. Прошлым вечером, во время их разговора, Тони почти что поверил ему и даже был готов по-настоящему отказаться от попыток соблазнения, чтобы помочь Олегу держаться и не грешить. Чего скрывать, он хотел оставаться любимым без необходимости постоянно идти ради этого на жертвы.       Тони жаждал внимания Олега, его поддержки и восхищения, как это было в детстве. Он бы всё отдал, чтобы вернуться в ту чудесную пору, когда на старшего брата можно было без страха положиться. Однако дороги в прошлое не существовало, а Тони, видимо, зря позволил себе обмануться вчера, что у них всё могло сложиться по-другому — как у нормальных людей.       Потому что нормальными людьми они никогда не были и никогда уже не смогут ими стать.       За любовь в этом мире всегда следовало платить, и по-другому быть просто не могло. Если Тони хотел чего-то от Олега добиться, то должен был отдать что-то взамен. Валютой любви в таком случае становилось его тело, по которому Олег сходил с ума. Всё было предельно просто, пока в эти товарно-телесные отношения не влез отец Антоний со своим треклятым Богом.       После сожжения документов Тони чётко для себя осознал: он не будет больше пытаться идти на поводу у этого полоумного деда и поддерживать его бредовые идеи, которые послужили благородной почвой для разлада в их с братом отношениях. Никто не имел права лезть к ним в семью. Все скандалы и все счастливые моменты, которые Тони проживал с Олегом, принадлежали исключительно им двоим. Ничего не нужно было менять: не нужно было воздерживаться от близости, строить из себя праведников и вести разговоры о спасении души, чтобы стать счастливее. Всё и так было в порядке. Подтверждением тому служило учащённое дыхание Олега и его нежелание уходить. Он мог просто оттолкнуть Тони и вернуться в дом, если действительно не жаждал его ласк.       Но Олег жаждал и очень сильно.       — Да ладно, попизди мне тут, — Тони истерично усмехнулся. — У тебя ещё ни одного шрама нет, а у меня целых, блять, тринадцать. Тебе не кажется, что здесь присутствует некая наёбка? Мне, вот, пиздец как обидно, что достаётся только мне. Хотя полноценный любитель хуёв из нас — это ты, — он больно куснул его за шею и следом зализал след от зубов. Олег издал неясный сдавленный звук, вцепился в его плечи. Взмолился:       — Не надо. Пожалуйста.       Но Тони больше не собирался покупаться на этот лепет. Вчера он уже использовал весь лимит доверия на месяц вперёд, и сегодня собирался поступать так, как считал нужным.       — Ты перед сном не о семье мечтаешь, а о моей заднице. Уж я-то тебя знаю, — убеждённо забормотал он и принялся выцеловывать липкую от пота шею.       — Перестань, — Олежьи попытки сопротивления были до смешного нерезультативны. Тони знал, что тот мог схватить его за руки, отстранить от себя, наорать, ударить по щеке, да хоть в челюсть с размаху врезать. Однако ничего из этого он не делал. Более того, и не собирался делать. Что-то подобное они проходили, пока ещё жили в городе. В последнее время, сидя целыми днями под замком, Тони настолько изнывал от тоски и голода по человеческому теплу, что порой не мог удержаться от поползновений в сторону брата. Ему было важно ощущать себя любимым, а другого способа, кроме как удостовериться, что его по-прежнему хотели, он не видел. В такие моменты Олег всегда вяло возмущался, но в конце концов сдавался. Ведь не он первый лез к Тони, а Тони к нему. Значит, и собственный грех был в его глазах меньше, чем грех Тони. Олег мнил себя жертвой обстоятельств, отчаянно игнорируя тот факт, что член у него на брата по-прежнему вставал, как по команде.       — Ты засыпаешь и думаешь о том, как моё очко ахуенно сжимается на твоём члене, — продолжал Тони, откровенно веселясь. — Вспоминаешь, как вытягивается моё лицо, когда я тебе отсасываю.       — Замолчи, — Олег жмурился, кривился, но не бежал.       — А если не замолчу? Что ты мне сделаешь? — Тони прижался к нему тесно-тесно, потянулся к уху. Закусил мочку и зашептал, горячим дыханием щекоча кожу: — Ты же хочешь меня. Я знаю. Если мы с тобой уедем отсюда, я буду послушным. Для тебя. И только для тебя. Буду делать всё, что прикажешь, — он поднялся на цыпочки, прижался губами к поросшей бородой щеке, одной рукой скользнул на талию, пробежался пальцами вниз к кромке рубахи и забрался под неё, чтобы огладить горячий торс. Живот у Олега напрягся, мышцы задеревенели. — Зачем нам всякие братья и сестры, когда мы есть друг у друга? — Тони проследил пальцами волосяную дорожку внизу живота, развязал завязки на штанах и сунул руки в карманы, сразу же обхватывая стремительно твердеющий член. О да, Олегу очень нравилось происходящее. И это в который раз подтверждало то, что он мог прикрываться какими угодно богами и жениться на какой угодно девушке, но ничего бы из этого не искоренило его чувств к родному брату.       Олег глухо застонал, но с места, конечно же, не сдвинулся. Тони, гибкий и мягкий, развратно потёрся пахом о его бедро, демонстрируя своё возбуждение, приоткрыл рот, выдыхая ему на губы:       — Я хочу уехать вместе с тобой, пожалуйста. Увези меня отсюда. Увези, Олеж.       Рука на члене двинулась вверх-вниз. Раз — измученный стон.       Два — изнемогающий рык.       Три — и Олег уже жадно целовал податливые губы, обнимал Тони, лез под рубашку, толкался бёдрами навстречу, сжимал упругие ягодицы через ткань. Страстно шептал:       — Тони, мой, маленький мой, что же ты со мной творишь?       А Тони только смеялся бархатисто, подставлял ему шею для ласк и с триумфом победителя повторял:       — Я же говорил, что ты не сможешь выстоять. А ты меня не слушал. Зачем вообще сопротивлялся? Тебе же хорошо? Ну? Скаж… — он осёкся, когда Олег проник рукой ему в штаны и начал быстро, грубо доводить до разрядки. Чтобы заглушить собственный стон, Тони впился в его шершавые губы и зажмурился до цветных пятен перед глазами.       — Остановись, умоляю, — разорвав поцелуй, попросил Олег, однако двигать рукой и подмахивать бёдрами не перестал. — Это всё бесы нас одолевают. Мы должны быть сильнее них. Мы должны… мы…       — Ты почти кончил, уверен, что стоит останавливаться? — Тони колко усмехнулся. — Потом покаешься, не переживай.       — Тони, пожалуйста.       — Пожалуйста «что»?       — Нам нужно прекратить.       Тони надавил большим пальцем на сочащуюся смазкой головку, и Олег содрогнулся всем телом.       — Увер-рен? — издевательски промурчал Тони.       — Я должен бороться, — задыхаясь, простонал Олег.       — За право кончить первым, ага, — Тони решительно сдёрнул штаны сначала с себя, потом с Олега, развернулся к нему спиной и развратно потёрся задницей о влажный член. — Я не смогу тебя принять, ещё после того раза всё болит. Ты под галлюциногенами просто изверг. Но я могу сжать бёдра, а ты потолкаешься между них. Давай быстрее, пока я не передумал.       Олег опустил одну руку ему на бедро, второй ухватил поперёк живота, притянул ближе, заставив выпрямиться и прижаться всем телом к себе. Тони охнул одновременно от боли в свежих ранах и от того, как классно большая и жгучая ладонь ощущалась на животе. По конечностям побежали мурашки. Ему чертовски нравилось, когда партнёр демонстрировал силу. Если заткнуть уши и закрыть глаза, чтобы не слышать голос и не видеть лица Олега, то такой секс вполне себе можно было назвать сносным, особенно если представлять вместо брата Криса Хемсворта.       — Ну? Чего ты тянешь? — Тони заёрзал, потираясь ягодицами о его член и пачкая их в скользкой смазке.       Олег вдруг замер. Обнял его крепче, не позволяя двинуться с места, уткнулся лицом в затылок и твёрдо сказал:       — Нет. Я не буду этого делать.       — Почему? Тебе же такое тоже нравится, — Тони искренне недоумевал. — Давай, хватит ломаться. Я хочу тебя, — он умудрился извернуться в крепкой хватке, чтобы видеть его лицо. — Только представь, как здорово нам будет трахаться дома! Там и наручники есть, и смазка банановая, и игрушки. А в этой глуши кроме выструганного из дерева члена ничего не достать. Я ещё чулочки куплю, капроновые, которые тебе нравятся. Белые. Или красные. А потом…       — Тони, мы не сможем вернуться домой, — выдал Олег со всей серьёзностью, на которую был способен. Кажется, у него даже член стал опадать.       — Почему же? Соберём завтра вещи, возьмём Костю в провожатые. Не дадут коней, так пешком пойдём! — не унывал Тони.       — Нам некуда возвращаться! — выпалил Олег и разом смолк. Тони с полминуты ожидал разъяснений, но, так и не дождавшись, решил уточнить сам:       — Что это ты за глупости говоришь? Вся кровь в хуй отлила? Давай я тебе додрочу, и мозги прояснятся.       — Ты не понимаешь. У нас больше нет дома.       Только сейчас Тони по-настоящему насторожился:       — Как это «нет»?       Вместо ответа на вопрос Олег натянул штаны обратно, завязав узелок потуже, помог одеться Тони. Тот не сопротивлялся, лишь непонимающе хлопал глазами и чувствовал, как внизу живота вместо возбуждения завязывался клубок из колючей проволоки недоброго предчувствия.       Вот-вот должно было случиться что-то очень плохое. И Тони такая перспектива ой как не нравилась…       — Я переписал имущество, — наконец признался Олег.       — Стоп, чё? — Тони оттолкнул его, с силой впечатав в стену, и сам отшатнулся назад, резко увеличив расстояние между ними: — На кого?       — На отца Антония, конечно же, — пояснил Олег таким тоном, будто бы это было само собой разумеющимся.       Тони истерично фыркнул.       — Ты меня разыгрываешь.       — Нет, я серьёзно. Я переписал имущество на отца Антония, чтобы не было соблазна воспользоваться им. А у отца Антония оно будет в целости и сохранности и пойдёт на благое дело.       — На какое, блять, дело? — зашипел Тони, хватаясь за голову. — Олеж, ты ебанат? Господи…       Олег перебил его раздражающим нравоучением:       — Не упоминай имя Господа всуе…       Тони не остался в долгу:       — Завали хлебало! Блять! Какой же ты идиот! Ты идиот! Понимаешь? — он завопил, вцепился в его плечи, затряс со всей дури.       — Ты всех перебудишь, — вполголоса предупредил Олег, но Тони было абсолютно плевать. Он только что узнал, что лишился дома. И не по стечению каких-то трагических обстоятельств, а по простой глупости брата! Спасибо Косте, что затащил Олега в эту секту. Если Бог всё-таки существовал, то он точно не должен был зачесть ему этот «благой» поступок.       — Да мне похую вообще! — продолжал истерить Тони. Он принялся нервно вышагивать из стороны в сторону и бормотать: — Пиздец, нахуй, блять. Ты переписал на него квартиру, нашу с тобой квартиру! Ахуеть просто. Где нам теперь жить прикажешь? На помойке? — на последнем вопросе он чуть ли не завизжал и со всей дури пнул стену дома. Пальцам на правой ноге пришлось несладко, и Тони снова грязно выругался, хватаясь за ушибленную стопу прямо поверх крокса и зачем-то прыгая на левой ноге. — У-у-у, сука, как больно. Чё ты молчишь, долбаёб, я тебя спрашиваю? Язык проглотил?       — Здесь, — тихо ответил Олег, — мы будем жить здесь. Потом нам отстроят свой дом, но это года через два только. А пока будем с Костей ютиться.       Тони слушал его, и постепенно приходил к пугающему осознанию: их переезд сюда был спланирован гораздо скрупулёзнее, чем ему казалось ранее. Он думал, что Олег просто приехал в секту на лето, чтобы отдохнуть на природе и восстановить нормальные — с точки зрения здешнего общества — отношения с братом. Но всё оказалось куда страшнее.       Олег врал ему ещё задолго до приезда сюда. Врал безбожно, чему Иисус его явно не учил. Вряд ли квартиру можно было переписать на кого-то без присутствия этого человека. Значит, отец Антоний выезжал из общины и пересекался с Олегом где-то в городе. И сделано это было явно не вчера.       Тони почувствовал себя преданным. Опять. Наверное, пора было уже привыкнуть к этому. Обида на брата за неразумную доверчивость и на себя за чрезмерную беспечность, заклокотала в горле, готовая вырваться наружу с воем, хрипом, плачем. Но вместо этого Тони ошарашенно произнёс:       — Ты обманывал меня.       Олег пожал плечами.       — Это была ложь во благо, и я за неё уже покаялся. Отец Антоний грех отпустил.       «Как удобно, — с горькой иронией подумал Тони. — Можно грешить, а потом просто каяться. Хоть человека убей — всё одно. Если раскаешься, то шкала грехов обнулится и можно заново косячить».       — Как давно квартира на нём? — спросил Тони, еле удерживая себя от того, чтобы не наброситься на Олега с кулаками. Нет, он не будет применять силу и уподобляться отцу или брату. Он выше этого.       — Последние полгода, — спустя полминуты ответил Олег: видно, считал.       — Блять, Олежа, нахуя? — простонал Тони.       — Я знал, что ты расстроишься, потому ничего тебе не говорил, — Олег поступил грамотно: просто перекинул вину с себя на него. Наверное, это отец Антоний обучил его такому трюку. А может, и сам догнал.       — Ясен-херасен, что я расстроюсь! — вспылил Тони. — У меня отняли дом, увезли в ебучую глушь к сектантам, заставляют работать в огороде, запрещают пить мои таблетки, пиздят меня плетьми, бреют голову и подают всё это под соусом спасения души, которой даже не существует! — Тони больше не мог сдерживаться. В голосе проступила обиженная интонация, слёзы потекли из глаз против его воли, нижняя губа насупилась от обиды. Олег потянулся было к нему, чтобы обнять и успокоить, повторяя своё излюбленное: «Я забочусь о тебе, ты же зна…», — но Тони оборвал его звонкой пощёчиной и до ужаса спокойным:       — Нахуй пошёл. Видеть тебя не желаю.       Меньше всего он хотел сейчас выслушивать оправдания этого идиота. Что Олег ему нового скажет? Будет лишь по бессчётному кругу крутить шарманку о том, что отец Антоний желает им только добра и всеми силами помогает спасти бессмертный дух.       Поспать бы, день выдался тяжёлый, а потом уже и все проблемы решать. Мама всегда говорила Тони, что утро вечера мудренее.       Оставаться дома не хотелось: Олег бесил одним своим присутствием. Даже его шумное дыхание выводило из себя до трясучки. Нет, сегодня Тони точно будет спать в другом месте. А ещё было бы неплохо поделиться с кем-то своим горем, чтобы быстрее успокоиться. Ему была жизненно необходима поддержка, и во всей общине он знал только одного человека, которому мог довериться. Только с ним он ощущал себя в полной безопасности.       Решительно развернувшись, Тони пошёл прочь. Олег окликнул его:       — Ты куда?       — Не твоё собачье дело, — не останавливаясь, огрызнулся тот.       — Я не пущу тебе на ночь глядя одного, — Олег подбежал к нему, схватил за руку. Тони зарычал низко, опасно, как дикий зверь:       — Я сказал, нахуй пошёл. Что было непонятного? — хватка на его предплечье ослабла, Олег отшатнулся. — Домой сегодня не вернусь, не жди.       Тони сплюнул на землю и тяжёлым быстрым шагом двинулся вперёд. Олег, к счастью, остался позади и не стал его преследовать. Тони шёл по улице к площади, ветер высушивал дорожки от слёз на щеках. Трещали сверчки, кричали ночные птицы. Небо опускалось мерцающим звёздным куполом на общину. Отдалённо слышался шум реки: волны набегали на берег, лизали камни, пузырились.       Однако Тони не замечал красоты и умиротворения природы. Он был погружён в свою боль и обиду, чувствуя, как они разрывали всё его нутро — бились, как коршуны в клетке, расцарапывали когтями рёбра, разрывали внутренние органы. Ему бы выплакаться хорошенько, а не три слезинки проронить случайно, как было минут пять назад, да накричаться вдоволь, чтобы голос сорвать. Он намеренно часто дышал, доводя себя до истерики, лишь бы слёзы снова полились. Тогда бы сразу полегчало, Тони был в этом уверен. Но сколько бы он ни пытался себя раскачать, ничего не получалось. Ощущения были такими, словно горлышко бутылки, в которой хранились эмоции, заткнули пробкой, и, как ни старайся, выбить её не получится. Пенное шампанское отчаяния бурлило во всём теле, заставляя нестись с бешеной скоростью через площадь к дому с зелёной крышей — туда, где не будет больно, где выслушают, поймут и погладят по голове, успокаивая. А может, ещё и обнимут, если попросить.       В окнах не дрожали отсветы свечи: Август уже спал. Однако Тони это не остановило. Напряжённый, как перетянутая струна, готовая вот-вот порваться, он без стука ворвался в дом и начал с порога:       — Август, это пиздец. Просто пиздец.       Карлуша сработал, как датчик движения, и закаркал, оповещая хозяина о том, что нежданно-негаданно нагрянули гости.       — Тони? — раздался хриплый сонный голос из глубины комнаты. — Ты чего тут? Что-то случилось?       Тони вслепую двинулся к кровати, выставляя перед собой руки, чтобы не врезаться в длинный стол. Обойдя его, он сел к Августу в изножье кровати, раздражённо всплеснул руками, шлёпнув себя по коленям и начал ябедничать:       — Олег отдал нашу квартиру отцу Антонию. Мою квартиру. Мой дом. Без моего ведома. У меня больше нет дома, понимаешь?       — Почему нет? — Август то ли ото сна соображал туго, то ли прикидывался дурачком, то ли не до конца понял масштабы трагедии. — Ты же у Кости живёшь, всё в порядке.       — Блять, нихуя не в порядке! — вспылил Тони.       — Я же просил тебя не ругаться…       Тони цокнул и закатил глаза. Иначе, как матами, в такой ситуации он выражаться просто не мог, но коль этому комнатному цветку было тяжело воспринимать брань, он был готов постараться выражаться более сдержано.       — Слушай, — Август завозился, приподнимаясь, сел, — разве это не хорошо? Что квартира теперь у отца Антония? Богатства развращают, а у него они пойдут на благое дело.       — На какое дело? На корм свиньям и курам? — Тони ядовито усмехнулся.       Август хмыкнул.       — У нас многие ему отдавали все земные богатства. И делали это по собственному желанию, никто никого не заставлял. И Олега тоже никто не заставлял.       — А какого хера Олег распорядился общей нашей с ним квартирой? Да, собственником был он, но я же тоже там жил всю жизнь! — продолжал возмущаться Тони, активно жестикулируя. От движений его рук даже кровать пошатывалась. — Ладно он, дурачина, решил пожертвовать вам имущество, но я же против! Я против! Почему с моими желаниями постоянно никто не считается? Что я делаю не так? Я что, правда заслуживаю такого отношения? Но самое обидное знаешь что? То, что я сам год назад отдал Олегу свою долю в квартире! А знаешь почему? Потому что я идиот! Вот почему! Додумался, называется, прощение попросить. А ещё думал, чё Олег так радовался, когда я ему это предложил в качестве извинений?       — Каких извинений? За что ты извинялся? — переспросил Август непонимающе.       — Да я квартиру случайно поджёг. Ну как, квартиру… кухню. Олег меня тогда дома стал запирать, а я, когда один нахожусь, подохнуть от тоски готов. Мне прям херово очень. И я решил курьера с алкашкой заказать. Напился. Прям в слюни. И чё-то курить захотел. То ли спичка скатерть подожгла, то ли сигарета. Не знаю, — пока он рассказывал об этом, то чувствовал, как по всему телу распространялась дрожь. Огонь был для Тони настолько же страшен, насколько и нахождение в одиночестве. — Я сам всё потушил. Уроки по ОБЖ пригодились, — он нервно усмехнулся, — залил стол супом овощным. Соли насыпал, соды. Всего, что под рукой было. Но столу и стене пришлось вообще несладко. Олег когда с работы пришёл, знатно охренел. Наорал на меня, побил, собирался вообще наручниками к батарее приковывать, чтобы я больше такой херни не творил. Говорил, что я несамостоятельный, что типа я как ребёнок, нельзя на меня положиться и рассчитывать на меня тоже нельзя. Отобрал у меня телефон, пригрозил рехабом из-за пустых бутылок, короче жесть была. Грандиозный скандал прям. И Олег меня вообще простить не мог, отдаляться стал, даже в еде ограничивать начал. Наказывал так. И я подумал, что терять мне больше нечего и предложил ему свою долю в квартире в качестве компенсации ущерба. А он возьми да согласись. Мне от этой доли было ни жарко ни холодно. Я бы и так там жить продолжил, а брат бы почувствовал себя полноправным хозяином. Он всегда любил держать ситуацию под контролем, чтобы всё в его руках было. Я думал, что таким способом смогу его задобрить, а вот оно куда всё вылилось…       Август вздохнул, придвинулся к нему, взял за руки, спрятал их в своих ладонях, огладил нежную кожу большими пальцами. Проникновенно зашептал:       — Тони, твоя квартира в надёжных руках. Не стоит переживать.       После этих слов Тони почудилось, будто кто-то невидимый ударил его ногой под дых, выбив весь воздух. Если бы он сейчас не сидел, а стоял, то точно бы пошатнулся: настолько болезненно и неожиданно прозвучали для него слова Августа.       «Ты идиот, Тони, идиот! И-ди-о-ти-на! Он же тоже фанатик, нашёл у кого утешения искать!» — отчитал себя, поморщившись. И как только ума хватило столь беспечно понадеяться, что Август непременно встанет на его сторону?       Сидя у него на кровати и вопреки всему наслаждаясь теплотой его рук, Тони корил себя слабость и глупость. Он был жалким существом, коль не мог собраться с силами и отстраниться, выдернув из слабого мозолистого кокона ледяные ладони. Август мерно гладил их тыльную сторону огрубевшими пальцами, и оттого становилось настолько же хорошо, насколько невыносимо больно. Тело покрывалось дрожащими колючками, сердце готово было расколоться надвое от противоречивых чувств. С одной стороны, хотелось сорваться с места и сбежать куда-нибудь далеко-далеко, чтобы больше никогда не видеться с Августом, не слышать его голоса и не покрываться мурашками от его прикосновений, а с другой — хотелось брать у него всю ту доброту, которую он безвозмездно отдавал, черпая её с жаждой измученного палящим солнцем путника, бредущего по пустыне в поисках оазиса.       — И зачем я вообще к тебе пришёл? — Тони обессиленно рассмеялся. На кончике языка ощущалась премерзкая горечь. Откуда бы ей взяться, если он ел на ужин гречку и не курил — уже почти неделю как, между прочим. О сигаретах он вообще старался не думать, отвлекаясь на работу и творящийся вокруг бедлам. У него действительно прекрасно получалось держать себя в узде и не впадать в истерики, которые так любила устраивать Крис, когда отказывалась от электронок. Стоило ли говорить, что она всегда срывалась и снова начинала курить?       Тони никогда не считал себя зависимым от сигарет и прочих веществ. Он был уверен, что успешно контролировал потребление и любимых Чапман Red, и весёлой травки с резким характерным запахом. Но, видимо, каждый раз, когда запас нервов исчерпывался, Тони явственно ощущал острую необходимость хотя бы в паре затяжек чего угодно. Лишь бы дышать стало легче.       Жалко, что никто из сектантов не курил. Как-то Тони спросил у Августа промеж дел из чего здесь можно сделать самокрутку, но в ответ получил непонимающий взгляд и вопрос: «А что это такое?». Тогда-то и стало ясно, что на ближайшие месяцы придётся устроить вынужденный детокс лёгких.       Тони высвободил руки из жара ладоней, поднялся. Забормотал обиженно:       — Ты же такой же, как они все. Такой же. А я себя просто вечно обманываю на твой счёт. Думаю, что ты хороший, думать умеешь. Слишком многого хочу, видимо. Чего я вообще пытаюсь добиться от человека, который тут с детства живёт и весь этот бред столовыми ложками… нет, поварёшками заглатывает?       Он попятился назад, упёрся поясницей в стол, обогнул его. Август подскочил с кровати и бросился за ним, ухватывая за рубашку:       — Постой, куда ты?       — Отпусти. К коровам спать уйду, — Тони вцепился в его пальцы, чтобы разжать их и освободить ткань.       — Там же воняет, тебе не понравится, — совершенно спокойно подметил Август и накрыл его нервную руку своей. — Тони, послушай меня, пожалуйста. То, что твой брат с тобой не посоветовался — это неправильно. Всё же вы семья, должны вместе всё решать. Но то, что твоя квартира теперь у отца Антония на сохранении, совсем не страшно. Он делает это для благой цели, чтобы сердца людей не развращались от алчности.       Каким же порой наивным был Август. И ведь виноват в этом не был, потому что его таким вырастили намеренно, чтобы не перечил, проблем не создавал и слушался во всём духовного лидера. Даже жалко его было. Но ещё жальче было себя.       Тони провёл ладонью по лицу, вздохнул. Наверное, стоило хотя бы попробовать объяснить Августу, что отец Антоний занимался тёмными делами. А поймёт он или нет — уже не забота Тони. Главное, что он попытается и его совесть будет чиста. С Августом всегда следовало разговаривать. Ясно доносить до него свою позицию, приводить примеры, обращаться к опыту, который был ему понятен, это Тони усвоил очень хорошо за последние дни, иначе разговор грозил обернуться ещё одним скандалом. А скандалить он сейчас совсем не хотел.       — Отец Август, — начал он намеренно деловито, — давай я тебе объясню, чем чревата потеря квартиры и документов? — и не дожидаясь согласия с его стороны, затараторил так, чтобы у того даже слова вставить не получилось: — Отец Антоний делает из вас людей, которым будет тяжело вернуться к нормальной жизни. Он вас изолирует от мира. Забирает квартиры, уничтожает паспорта. А знаешь почему? Потому что людям будет некуда возвращаться, если они захотят уйти. Они становятся привязаны к этому месту. А знаешь почему? Потому, что ему нравится властвовать. И чтобы укрепить свою власть, он совершает всё это. Он просто больной псих, а вы все его слушаете, — Август попытался было его перебить, но Тони нагло зажал ему рот рукой. — Нет, дослушай до конца, я ещё не закончил. Вот наступит время, а я надеюсь, что оно наступит, когда ты в своём Антонии усомнишься и вспомнишь потом мои слова. И скажешь, что Тони был прав, а я, бестолковый, его тогда не послушал!       Закончив эмоциональный монолог, он отступил назад, убирая руку от лица Августа. Хватка на рубашке пропала, и Тони при желании мог рвануть к двери и сбежать. Однако пока он не собирался этого делать. Он ждал того, что скажет Август. Если тот снова начнёт читать нотации и обвинять его во всех смертных грехах, то Тони просто развернётся и уйдёт. В поле, в лес, к коровам — не важно куда. Это он решит потом, если всё-таки выйдет на улицу.       — Я не бестолковый, — в конце концов выдал Август.       Тони истерично хохотнул.       — Конечно, ты ангел божий.       — А отец Антоний никогда никому зла не…       — Так, всё, с меня хватит, — Тони махнул на него рукой. — Мне не стоило приходить. Прости. Доброй ночи.       Август снова схватил его за рубашку, но Тони продолжал упрямо переть к двери, чем вынудил Августа перейти к тяжёлой артиллерии — крепким объятиям. Он притянул Тони к себе, перехватив поперёк груди. Тот сначала зашипел от боли, потому что впечатался спиной в торс Августа и кровяные корки соскреблись о грубую ткань рубахи, а потом, конечно же, стал вырываться, изворачиваться, не забывая материться так громко и отчётливо, что даже птица засмущалась и решила подработать каркающей цензурой.       — Отпусти меня! — кричал он. — Отпусти, иначе я буду кусаться!       — Я тебя в таком состоянии никуда не отпущу, — Август угрозу недооценил, и когда Тони действительно укусил его за предплечье, то испуганно взвизгнул, однако хватки не ослабил.       — Отпусти! Я не шучу, я тебе иначе все волосы сейчас выдеру! Не будет у тебя твоей косы больше! И бороды тоже!       — Отпущу, только если ты пообещаешь, что останешься у меня, — Август выставлял условия с такой уверенностью, будто у него вообще никакого страха не было. Удивительно даже, что во время ходьбы он не звенел яйцами. Они, судя по всему, были у него немаленькими и явно отлитыми из титана. — Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Не делай из меня врага.       Тони повырывался для приличия ещё немного и в конце концов ослаб. Откинул голову ему на плечо, навалился всем телом, задышал хрипло, часто. Бороться с Августом оказалось тяжело. И откуда только в этой худой каланче было столько силы?       «Может, реально стоило остаться?» — промелькнуло в голове. Не идти же взаправду к этим коровам? Там пусть и тепло было, но испражнениями воняло жутко, в этом была немалая доля правды, как и в том, что Август не являлся для него врагом. Между ними случалось уже столько стычек, что Тони сбился со счёта. Август вполне мог из-за них обратиться к отцу Антонию и нажаловаться на своего помощника, отказавшись обучать его лекарскому ремеслу. А ещё вряд ли бы он с таким упорством останавливал его сейчас, если бы не испытывал хотя бы толику симпатии. Как бы зол Тони ни был, но игнорировать все эти факты просто не мог. Будь Августу действительно плевать на него, то они бы не выясняли отношения посреди ночи.       Наступив на горло уязвлённому самолюбию, Тони напомнил себе, что следовало запасаться терпением во всех разговорах с Августом, касающихся веры. Человек, взращённый и искалеченный больным ублюдком по имени Антоний, не мог враз взять и изменить своё мнение насчёт тех вещей, в которых был твёрдо уверен на протяжение двух последних десятилетий. Его нужно было постепенно подводить к нужным выводам, не торопить и говорить с ним на его языке, что Тони и попытался сделать:       — Вот скажи мне, как бы ты себя чувствовал, если бы твой отец Антоний взял бы и отдал твой дом какому-нибудь городскому человеку? Просто взял бы и отдал, со всеми твоими травами, посудой, Карлушей. И сказал бы, что так повелел Бог. Что бы ты чувствовал тогда?       Август долго молчал, размышляя, а когда заговорил, то голос его не выражал совершенно никакой радости:       — Ну, коль Бог повелел…       — Я не про Бога спрашиваю, а про тебя. Что бы ты чувствовал? — подтолкнул Тони.       Август, будто бы неосознанно, прижал его к себе теснее, и Тони зашипел от боли:       — Спина, бля.       — Прости, — Август тотчас отпустил его и, наверняка, покраснел. — Я думаю, что мне было бы очень обидно.       — Вот! — рывком развернувшись к нему, Тони облегчённо хлопнул в ладоши, довольный тем, что смог вызвать у Августа нужную эмоцию. — И я сейчас ощущаю себя точно так же. Понимаешь? Мне обидно, что у меня украли дом. Больше у меня нет того места, где я могу быть в безопасности и куда я всегда могу вернуться. Мне больше некуда возвращаться.       — У тебя есть я. И мой дом, — уверенно проговорил Август. Как всегда, он был готов жертвовать всем для других людей. Слишком хорошим человеком он был для этого мира, слишком хорошим… Таким всегда достаётся сильнее всех.       Тони смущённо улыбнулся, ощутив, как по телу от его слов потекло обволакивающее тепло. Как же сильно порой могла подкупать простая забота!       — Мне нужна моя квартира, — с прискорбием ответил он.       — Ты говоришь, как алчный человек, — вполголоса заметил Август, будто сам в своих словах не был уверен.       Тони печально усмехнулся.       — Август, я просто хочу домой. Очень хочу. Хочу к своей швейной машинке, к ноутбуку. К чипсам Лэйс, к моей красивой одежде, к паучку из Фикспрайса, который висит на стене среди постеров с героями Марвел. Хочу на работу в клуб. Танцевать хочу, веселиться. Даже в аквапарк хочу, в котором ни разу не был за все три года, что он у нас в городе стоит. Там, в Новосибирске — моя жизнь. А здесь я просто медленно и мучительно отброшу копыта.       Сказав это, он вдруг почувствовал, как что-то в нём надломилось, надтреснуло, и вязкая, удушающая боль полилась наружу. Тони хватал ртом воздух, силясь вдохнуть, перед глазами всё плыло от слёз. Его трясло, плечи судорожно дрожали, стучали зубы. Он корчился в агонии от неосязаемой, вымышленной руки, проникшей ему в грудь, сжавшей сердце и ставшей проворачивать его по часовой стрелке. Почему-то именно этот образ отражал ощущения в теле наиболее правдиво.       Тони упал на колени, рыдая, завалился на бок и свернулся в комочек. Он не сразу понял, что его голову положили на костлявое твёрдое бедро и начали гладить, приговаривая:       — Ну всё, всё, тише-тише, не плачь, я не хотел тебя обидеть. Мой хороший, тш-ш-ш.       Август баюкал его ласковыми прикосновениям, утирал костяшками слёзы. Тони уткнулся лицом ему в ногу, рыдая так громко, что Карлуша, перепуганный происходящим, выпорхнул из коробки и потопал прямо к нему. Клюнул легонько в подрагивающую коленку, прихватил штанину. Дёрнул. А Тони, не замечая этого, всё причитал:       — Я хочу домой. Я так устал от всего этого. Так устал. Мне нужно домой.       — Тони, я обещаю, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы здесь ты чувствовал себя, как дома, — Август приподнял его за плечи, помог встать на ноги, прислонил его голову к своему плечу. Тони прилип к нему, обнял, и принялся вымачивать слезами рубаху. Август продолжал поглаживать его по коротким волосам, силясь утешить, но помогало это плохо. Карлуша, как конь, топал по дощатому полу вокруг них и важно гоготал. Будто и так в доме шуму было мало. Август мягко предложил: — Давай, я приготовлю тебе чай успокоительный? А ты пока ложись в постель.       Тони отстранился, утёр слёзы, всхлипнул. Август приятно массировал подушечками пальцев затылок, почёсывал кожу ногтями. В темноте его глаза были трудно различимы, но Тони знал: он смотрел взволнованно, сопереживающе и еле заметно улыбался.       У Августа была красивая улыбка. Тони не мог назвать его улыбчивым человеком, скорее зажатым и стыдливым, но, когда ему удавалось по-настоящему развеселить его, у Августа преображалось лицо. Оно светлело, сбрасывало маску чопорной одухотворённости, и Тони видел не измождённого трудовым, то есть, духовным лагерем мужчину, а озорного мальчишку, которому родители запрещали вести себя по-детски и делали из него маленького взрослого. Когда Август хохотал, то улыбался широко, не стесняясь немного неровного ряда нижних зубов, жмурился. В уголках голубых глаз собирались тонкие морщинки, и кончик носа, да-да, самый его кончик подрагивал в такт движениям верхней губы.       Пока Тони думал об этом, он не заметил, как унялись слёзы и дыхание стало потихоньку выравниваться. Это, наверное, было странно, что прийти в себя ему помогли мысли об улыбке другого человека, но он не стал переживать из-за этого. Тони и сам был странным. Следовательно, и в голове у него могли твориться чудаковатые вещи.       — А ты опять на полу спать будешь? — спросил он жалобно, бросая взгляд на тёмное узкое пространство между кроватью и столом, где Август спал в прошлый раз. — А мы вместе на кровати не уместимся? Прижмёмся плотненько, и нормально будет.       — Не знаю даже… — кажется, Август сомневался. Тони это было совсем не на руку. Проревевшись и выплеснув всю душевную боль, он почувствовал себя неловко от того, что пришёл к нему посреди ночи, разбудил, наорал и наплакался, и всё это меньше чем за полчаса. Если Август из-за него ещё и на пол спать ляжет, то он себе этого простить точно не сможет.       — Я мешаться не буду, — принялся уговаривать его Тони. — Я вообще, как убитый сплю. Одеяло перетягивать тоже не буду. Могу вообще без него. И никакой мне чай не нужен, — он ловко поймал Карлушу, когда тот подобрался к нему и стал клевать кроксы. Чёрт, Тони даже разуться забыл. Посадив Карлушу обратно в коробку, он снял обувь, поставил её возле двери, вернулся к стоящему столбом Августу. Взял его за руку, повлёк к кровати. — Всё, давай спать ложиться. Уже поздно, завтра рано подниматься и пиз… — вспомнив о его просьбе использовать меньше нецензурных слов в разговоре, исправился, — то есть, идти на службу.       Он аккуратно забрался на кровать, чтобы не тревожить ноющую спину, прижался ей к бревенчатой стене. Дождался, пока Август ляжет рядом, укроется. Сам от одеяла отказался: не зима ведь. Места, чтобы устроиться удобнее не было вовсе. Если бы Тони захотел перевернуться на другой бок, то ему бы пришлось тревожить Августа.       Они лежали лицом к лицу, глядели друг на друга и никто не решался первым закрыть глаза. Дыхание Августа щекотало Тони шею у самого ворота, и он в конце концов не удержался от смешка.       — Что такое? — спросил Август с улыбкой в голосе.       — Ничего, — Тони придвинулся ближе, — чтобы порыв прохладного воздуха приходился на подбородок, — щекотно просто.       — От чего? Я же ничего не делаю.       — Ты дышишь, Август, — с упрёком ответил Тони.       — Я не специально, — искренне повинился Август, и Тони снова хохотнул. — Я могу отвернуться…       — Нет, не надо, — Тони остановил его, — всё в порядке. Если хочешь, то можешь обнять меня, так удобнее будет, а то, как солдатики лежим.       Август замешкался ненадолго, что-то для себя решая, потом медленно высунул из-под одеяла руку. Тони придвинулся ещё ближе, подлезая под неё боком.       — Тебе не больно? — уточнил Август, проскальзывая ладонью на поясницу. Тони шумно выдохнул. Раны дали о себе знать в первые секунды прикосновения, но после успокоились.       — Всё в порядке, — он улыбнулся, сполз пониже, чтобы упираться лбом в основание шеи Августа. Прикрыл глаза.       Ему давно не было так хорошо от близости с другим человеком. Так он чувствовал себя рядом с Олегом в далёком прошлом — ещё до той ночи, когда брат его предал. Тогда объятия Олега дарили ощущение безграничной безопасности. То же Тони испытывал и сейчас. Как же он изголодался по теплу, не несущему за собой долг в виде телесных обязательств, которые с него всегда требовал Олег.       От переизбытка эмоций он шумно вздохнул, потёрся лбом о шею Августа.       — Ты чего? — спросил тот.       И Тони вдруг стало так стыдно, что он не придумал, ничего лучше, чем соврать:       — Да зачесалось просто. Спи давай.       Несмотря на слишком жёсткий сенник, и тесноту кровати, Тони прекрасно выспался. Под утро ему приснился сон, будто он был в своей квартире, сидел на полу у дивана, положив голову маме на колени. Мама, в простом домашнем халате с цветочным принтом, улыбающаяся, с короткими каштановыми кудрями, собранными тонким ободком, гладила его по голове, и на душе становилось так спокойно, что не хотелось просыпаться. Здесь, во сне, мама была счастливой, какой Тони её очень редко видел, будучи маленьким.       С кухни донеслось воронье карканье. Оно становилось всё громче и настойчивее, пока вовсе не заняло собой всё пространство. Тони открыл глаза, подорвался на кровати. Проморгался. Ему потребовалось секунд десять, чтобы осознать, что он был не у Кости, а у Августа в гостях. Вспомнил и то, что пришёл к нему ночью, устроил скандал, разревелся и в итоге уговорил лечь спать вместе. Какой позор. И ведь Август ему и слова не сказал. Как у него только терпения хватало? Мог ведь и за дверь выставить, и послать куда подальше. Но нет ведь! По собственной же воле сначала успокаивал Тони, а после и уснул с ним в обнимку. Откуда вообще в нём было столько доброты, для самого Тони оставалось большой загадкой. Наверное, Август просто был тем самым правильным верующим, умеющим любить ближнего своего.       Кстати, об Августе. Его не было дома. Карлуша в наглую расхаживал по полу, деловито грыз ножки стола и забавно гоготал, разговаривая сам с собой. Тони сладко потянулся, поднялся, размял затёкшие плечи и шею, кривясь от боли в спине. Карлушу ловить не стал: с каждым разом это повторяющееся действие становилось всё более бессмысленным. Воронёнок слишком быстро учился и был неприлично смышлёным. Проще было дождаться клетки, обещанной Михаилом.       Август нашёлся в туалете. Тони без задней мысли пошёл отлить, распахнул скрипучую дверцу и встретился заспанными глазами с круглыми и напуганными глазами Августа, раскорячившегося над дыркой в полу.       — Занято! — рявкнул тот, и Тони резко захлопнул дверь.       — Прости, ты бы хоть закрывался, — пискнул виновато и пошёл мочиться под ранетку. Какая дереву разница, чем быть политым? Верно?       Облегчившись, он занялся делом: накопал червей и вернулся в дом, чтобы накормить Карлушу. Там он снова встретился с Августом, на этот раз одетым и прямоходящим. Август сразу же густо покраснел, когда его увидел. Всё оставшееся до службы время они дружно старались делать вид, что никто из них не вторгался в личные границы другого и вообще дверь в туалете была закрыта на замок, а остальное Тони привиделось.       На протяжении всей скучной службы он размышлял о побеге. Теперь стало очевидно, что помощи от Олега ждать было бессмысленно. Он скорее вставит палки в колёса, чем подтолкнёт телегу. Его придётся вытаскивать отсюда через служителей закона. Но сначала необходимо было до них добраться.       Итак, что Тони знал о дороге? Во-первых, она пролегала по холмистой местности, во-вторых, нужно было идти на запад, а в-третьих, на путь затрачивалось очень много времени. С собой следовало взять еду, украсть оружие, которое он приметил в сарае у отца Антония, раздобыть компас, забрать ключи от квартиры, если Олег их не выложил из рюкзака, а если выложил и передал отцу Антонию, то перерыть всё в его доме. А ещё было бы неплохо найти договор, по которому имущество Олега теперь принадлежало полоумному деду, и забрать его в качестве подтверждения, что здесь действительно цвела и пахла самая настоящая секта. Этот Антоний, наверняка, все бумажки хранил у себя и никому другому их не доверял. Привыкший всё контролировать, он бы не потерпел вмешательства других людей в свои тёмные дела. А коль на отца Антония все подряд квартиры переписывали, то и деньги у него тоже, наверняка, имелись. Может, они хранились на банковском счёте, в чём Тони сильно сомневался, а может, были спрятаны где-то здесь — в общине.       У этого хитрого деда просто не могло не быть заначки с деньгами. Она бы сослужила Тони добрую службу при побеге. Куда он пойдёт в городе без денег и документов? Правильно, никуда. Нужно было пробраться к отцу Антонию в дом, обыскать там каждый уголок и прошерстить всю библиотеку. Может, наличка хранилась меж книжных страниц? Или под матрасом? Или под доской в полу? Или в сарае? М-да, фронт работы предстоял большой. И заняться этим Тони собирался как можно скорее.       Начать решил с поиска компаса. Напрямую у Августа об этом спрашивать не рискнул, тот бы сразу всё просёк. Как хорошо, что в общине у Тони был ещё один человечек, кому было не выгодно сдавать его отцу Антонию — Юлька.       Он выловил её после трапезы, когда она убирала посуду, и начал разговор сразу с вопроса в лоб:       — Ты знаешь, у кого здесь можно позаимствовать компас?       — У Григория, конечно, — не задумываясь, ответила она.       — Это у какого? — уточнил Тони, бегло оглядываясь по сторонам, чтобы успеть вовремя отойти от Юльки и ненароком не создать проблем ни ей, ни себе.       — А который вас привозил. Черноволосый такой, с наколками.       — Понял, спасибо, — Тони подмигнул ей и двинулся к выходу: Август уже ждал его за порогом.       — А тебе зачем? — бросила ему вслед Юлька.       Тони махнул рукой и, не оборачиваясь, ответил:       — Да так, просто интересно стало.       План побега понемногу уточнялся. Это не могло не радовать. Теперь следовало узнать, где жил Григорий, и ненадолго избавиться от пристального внимания Августа. Тони умел врать и был в этом хорош, потому отпроситься «поговорить с братом» для него не составило труда. Щенячий взгляд и умоляющий тон сделали своё дело. Сердце Августа было беспощадно растоплено, и он, наказав Тони не устраивать разговора на повышенных тонах, без лишних вопросов отпустил его.       Бредя в одиночку по улице, Тони искал людей, у которых бы мог уточнить, где находился дом Григория. Навстречу ему вышла какая-то женщина, несущая пустые вёдра на коромысле. Она с большой охотой разговорилась с ним, любезно указала верную дорогу и проболталась, что сейчас Григорий занимался дублением шкуры в кожевной мастерской. Тони мысленно потёр руки. Как же всё удачно складывалось! Не иначе как сама судьба подбрасывала ему знаки и поддерживала в устремлении свалить отсюда к чёртовой матери. Горячо поблагодарив женщину, он направился к нужной избушке.       Перед тем, как войти внутрь, Тони заглянул во все окна, убедился, что Григория действительно не было дома, и только после, поднявшись по трём ступенькам, прошёл в сени и отворил незапертую дверь в комнату. Убранство избы не отличалось особым богатством, пусть и выглядела она не столь аскетично, как у того же Августа. Справа от входа была вертикальная лестница, ведущая на чердак, а слева стояла небольшая печка. Свет проникал сюда через два окошка, благодаря чему в комнате было довольно светло. Прямоугольный рабочий стол с выдвижными ящичками, находящийся у правой стены прямо перед одним из окон, был завален чертежами кожаных изделий и, очевидно, использовался ещё и в качестве обеденного, судя по хлебным крошкам, рассыпанным прямо на неровную сероватую бумагу.       Вместо уже привычного сундука для вещей за печкой высился шкаф, а на его дверце висело прямоугольное вытянутое зеркало. Воспользовавшись случаем, Тони подавил чёрные точки на носу, придирчиво разглядел новую причёску, расстроился. Обкромсали его безбожно, конечно. Руки бы поотрывать этому парикмахеру.       Прежде чем приступить к поиску компаса он ещё и спину свою порассматривать успел, приходя в тихий ужас от увиденного. Теперь у него окончательно развеялись надежды на то, что шрамы после заживления будут незаметны. Их придётся удалять хирургическим путём, чтобы вернуть спине прежний вид. Вот же козёл, этот Антоний! Мало того, что брату мозги промыл и квартиру отжал, так ещё и красоту изуродовал!       Решив, что нечего больше терять время попусту, Тони наконец занялся делом. Он внимательно осмотрел сени, но кроме лыж, умывальника, лавок, вёдер, сундуков, корзин и прочих предметов быта ничего не нашёл. Затем вернулся в дом, перерыл всё на рабочем столе, проверил каждый выдвижной ящик, заглянул сначала под кровать, потом под сенник, на всякий случай простучал кулаком все доски в полу, будто под ними мог находиться тайник, однако ни одно из усилий не увенчалось успехом. Оставалось последнее место, где мог находиться компас — шкаф с зеркалом. Тони распахнул створки, бегло оглядел вешалки с одеждой, рассчитанной на разные времена года, опустился на корточки, чтобы проверить нижние полки, сунул туда руку и наткнулся на что-то, подозрительно напоминающее бутылку. Нахмурился, смутно догадываясь о том, что же это могло быть. Вытащил бутылку на свет божий, покрутил в руке, разглядывая тёмно-фиолетовую жидкость, открутил крышку, понюхал. Брови от удивления взметнулись вверх.       Это был алкоголь. Пахнущий приторной ягодой, похожий на варенье, но всё же алкоголь. Тони не мог припомнить, чтобы здесь, в общине, разрешалось выпивать. Коль курить здесь строго запрещалось, то выпивать и подавно.       Внезапно хлопнула тяжёлая дверь, ведущая в сени, и в следующее мгновение в комнату вошёл Григорий. Было ясно как день, что он не ожидал никого здесь встретить, и потому переступил порог с усталым «Бля-я-я». Тони впал в ступор, продолжив сидеть на корточках с открытой бутылкой в руках. От страха он не знал, что следовало сказать, чтобы спасти себя. Паника стремительно охватывала всё его существо, не позволяя сделать важное наблюдение: Григорий матерился. А ещё жил в религиозной общине, где маты были неприемлемы и порицаемы.       Заметив Тони, тот медленно вздёрнул бровь, наклонился к нему, упершись ладонями в колени и грозно спросил:       — Что ты здесь делаешь, парень?       Тони явственно ощутил, как по всему телу прошла крупная дрожь. Сердце ухнуло в пятки.       — Я… я просто так зашёл, — принялся оправдываться, заплетающимся языком. Один вид мужчины, чьи пальцы были разрисованы тюремными наколками, вселял в него животный ужас. — Подумал, интересно, чей это дом такой? Оказалось, твой… — тотчас осёкся, — то есть, Ваш.       Григорий скосил тёмные глаза на бутылку в его руках, свёл черные густые брови. Приказал:       — Поставь на место. Не твоё — не бери.       — А разве у вас тут такое можно вообще хранить? — выпалил Тони прежде, чем успел прикусить язык. — Просто я не помню, чтобы даже на празднестве на столах был алкоголь… просто интересно.       Григорий натужно вздохнул и вперился в него таким красноречивым взглядом, что Тони стало по-настоящему стыдно не только за этот проступок с бутылкой, но и за своё существование в целом. На вид Григорию было лет пятьдесят, не меньше. Чёрные волосы ещё не тронула седина, но лицо уже было испещрено глубокими морщинами. Мешки под веками шли мелкой складкой, выглядели иссушенными и закономерно шелушились. Рассмотрев его лицо более тщательно, Тони заметил на щеке тонкий, еле заметный шрам, тянущийся от виска и пропадающий в густой длинной пакле бороды.       «Хана мне», — пронеслось у него в голове. С этим человеком было страшно связываться, но Тони уже находился здесь, в его доме, и уже успел выставить себя не в лучшем свете. Теперь путей для отступления не было.       — Парень, вот, что тебе от меня надо? — Григорий забрал из его подрагивающих рук бутылку и крышку. Закрыл. Поставил обратно вглубь полки. Со звонким стуком захлопнул дверцы шкафа. — Я к тебе не лез, и ты ко мне не лезь.       — А если отец Антоний узнает о том, что вы тут храните? Он же такое может устроить… — чем сильнее Тони нервничал, тем смелее становился. В такие моменты он жил по принципу «Сгорел сарай — гори и хата!».       Григорий усмехнулся и вдруг выдал то, чего Тони от него совсем не ожидал услышать:       — Да мне на этого февраля вообще плевать. Хочешь быть гадом лягавым, будь. Только тебя от этого любить тут больше не станут. Тут свои правила. Живи по ним и не отсвечивай.       Тони потребовалось секунд десять, чтобы осознать: Григорий только что послал отца Антония лесом и явно не собирался раскаиваться за это.       — Вы… получается, не верите, что ли? — спросил Тони, понизив голос, словно кто-то мог подслушивать их снаружи дома, чтобы после сделать донос верховному деду.       Григорий, в отличие от Тони, ушей у стен не боялся и паранойей не страдал, потому не стеснялся выражаться честно:       — В Бога-то? Верю, конечно. Все под ним ходим. А Антонию — нет, не верю. И ты, как я смотрю, тоже ему не особо-то доверяешь. Вон что на исповеди вытворил. Ай да молодец.       Теперь Тони впал в шок оттого, что Григорий его похвалил. Такого поворота событий он и предположить не мог.       — Зачем же вы тогда тут живёте, коль отцу Антонию не верите? — Тони поднялся с корточек, недоверчиво прищурился, раз за разом воспроизводя в голове его слова и выискивая в них подвох.       — А куда мне идти, сам посуди? — Григорий развёл руками. — Я сначала по малолетке отсидел, потом в совокупности пятнадцать лет отмотал. Ни дома, ни работы, ни денег, ни женщины. Кому я там нужен, на свободе этой? А здесь и работа, и кров, и мусора не лезут, — он прошёл к столу, сел за него, стал перебирать чертежи. — Выкладывай давай, зачем ко мне приходил? Вешать лапшу на уши ты не умеешь.       Страшный и опасный фанатик Григорий, каким намулевал его себе Тони, оказался простым сидевшим мужиком, который всего лишь искал способы приспособиться к жизни на воле. Он не был зол на то, что Тони рылся в его вещах, а если и злился, то не показывал этого. Но самым приятным открытием стало то, что он не поддерживал отца Антония, а значит, мог стать тем человеком, кто согласился бы помочь с организацией побега из общины.       — Мне компас нужен, — признался Тони, сцепляя руки в замок перед собой и закусывая щеку изнутри.       — Зачем? — сухо уточнил Григорий.       — Домой хочу.       — По здешнему лесу в одиночку тащиться — дело гиблое, — Григорий принялся что-то чиркать карандашом на листах.       — А вы помочь мне не можете? — с живой надеждой спросил Тони, уже отчётливо представляя, как они вместе идут по лесу и, словно американские охотники на оборотней, отстреливаются в ночи от голодных волков. Однако его фантазиям суждено было разбиться о твёрдое:       — Нет. Приказа свыше не было — значит, оставайся здесь. Мне проблемы не нужны.       — Тогда просто дайте мне компас! — воскликнул Тони, расстроенный, что ему опять придётся справляться со всем в одиночку.       Григорий усмехнулся, покачал головой.       — Слово волшебное забыл, парень.       Тони, пользуясь тем, что Григорий был повёрнут к нему спиной и увлечён работой, раздражённо закатил глаза.       — Пожалуйста. Дайте мне, пожалуйста, компас, — исправился и даже выдавил из себя учтивую улыбку.       — Ох, парень, что тебе на месте-то не сидится. Делал бы, как я, и жилось бы тебе легче.       Тони не мог понять, издевался над ним Григорий или нет, потому на всякий случай, чтобы подстраховать себя, добавил:       — Если вы мне не поможете, то я про вашу бутылку отцу Антонию расскажу. И вас накажут плетьми.       Сказал он это зря, потому что Григорий разочарованно протянул:       — У-у-у, не умеешь ты переговоры вести, не умеешь. Нет, чтобы с уважением к старшим относиться, так ты как крыса себя ведёшь. А крыс нигде не любят, — он обернулся к нему, покачал головой. Пристыдил: — Я с тобой по-хорошему, а ты…       Несмотря на покрасневшие кончики ушей, Тони продолжал гнуть свою линию:       — Тогда просто дайте мне компас.       Григорий долго всматривался в его лицо, затем нехотя поднялся из-за стола, подошёл к шкафу, открыл створку, сунул руку на верхнюю полку и вытащил коробку, в которой лежало, по меньшей мере, четыре компаса. Один из них протянул Тони и поставил коробку на место.       — Думаешь, мне плети эти страшны? — Григорий хитро улыбнулся. — Надеюсь, с медведем не повстречаешься, когда бежать будешь. А если повстречаешь, то ори громко. Они твари пугливые. Бегут и срутся по дороге от страха, — окинул Тони придирчивым взглядом, — как и ты, в принципе.       — Он исправный? — Тони пропустил подколку мимо ушей. Сейчас ему следовало концентрироваться на более важных вещах.       Григорий уверенно кивнул и спокойным, ленивым голосом предостерёг:       — Если кому-то расскажешь, кто тебе помог, то я сделаю всё, чтобы твоя жизнь здесь стала адом наяву.       Тони слишком громко сглотнул. Сжал компас крепче, пряча в ладони. Угрозы он не любил, но зато благодаря им становилось предельно ясно, чего совершать точно не стоило при любом раскладе. В противном случае велик был риск схлопотать на свою задницу большие проблемы.       — Понял, — ёмко ответил он.       Григорий кивком указал на дверь:       — Вали отсюда, пока я не передумал.