Deals With Devils

Аарон не сказал ему ни слова больше чем за два дня. На самом деле он даже почти не смотрел в его сторону, а когда все-таки смотрел, то это был какой-то ледяной взгляд или просто жалостливый прищур с отвращением, от которого у Эндрю мурашки бежали по коже. Он не думал, что атмосфера между ними могла быть хуже, чем после того, как Эндрю убил драгоценную мать-бездельницу Аарона, но все так и есть. Было почти так же, как если бы Эндрю каким-то образом вскрыл эти шрамы в душе своего близнеца и вырезал их вдвое глубже одновременно с тем, когда он резанул по своим рукам. Что, по общему мнению, не имело никакого смысла, поскольку, насколько мог судить Эндрю, между этими двумя событиями не было особой связи. Но вынужденное чувство отстраненности, с которым Аарон встречал его сейчас, было точной копией дней, последовавших за похоронами Тильды, так что какая-то связь должна была существовать. Может быть, связь заключалась просто в том, что Аарон чувствовал себя каким-то образом преданным или обманутым Эндрю, в то время как он был уверен, что ничего подобного не случилось? Он справится с этим. Аарон был бы очень раздражительным, саркастичным и пассивно-агрессивным еще несколько дней, а затем вернулся бы к своему обычному поведению, точно так же, как он всегда поступал, когда Эндрю выводил его из себя. В этом не было ничего нового… За исключением того, что появилось что-то новое. Потому что на этот раз Аарон прибежал к Кейтлин, хотя знал, что это противоречит их сделке, и потому что Аарон был убежден, что Эндрю каким-то образом был тем, кто нарушил ее первым. Что было полной чушью. Конечно, может быть, он не сразу пошел к Аарону, и тот не открывал дверь первые несколько раз, когда он просил, но в конце концов он все-таки открыл дверь. Он позволил Аарону залатать его раны, как он и обещал, и позволил ему созвониться с Би по этому поводу, он позволил Аарону вытворять всякое дерьмо, что он никогда бы раньше не допустил. Не похоже, чтобы они разглашали какие-то сверхспецифичные детали того, как все должно было идти сейчас. Черт подери, Эндрю вообще никогда официально не соглашался на новое соглашение, Аарон просто сказал, что они должны внести некоторые изменения, и Эндрю сказал «хорошо», и на этом все закончилось. Откуда Эндрю должен был знать, что считается нарушением этой сделки, если они никогда не устанавливали никаких конкретных правил? Откуда ему было знать, что не открыть дверь или не согласиться на бонусный сеанс с Би без компенсации будет считаться преступлением? Если бы он знал, то, вероятно, никогда бы не согласился на эту сделку с самого начала. Эндрю слишком ценил свою личную жизнь и независимость. А что касается их другой сделки, возможно, он немного напортачил с «обеспечением их безопасности», позволив Джостену втянуть их в дела семьи Морияма, но на самом деле он их еще не подвел. Они все еще были в безопасности, никто по сути еще не пострадал, никто не… Ладно, нет, это неправда. Аарон реально пострадал, только не от Джостена, не от Морияма или чего-то еще… Эндрю был тем, кто причинил ему боль, когда поцарапал его щеку в той ванне. Так вот из-за чего весь сыр-бор? Он думал, что Эндрю нарушил их сделку, причинив ему боль? Это был несчастный случай. Он извинился за это. Он отомстил человеку, что причинил ему боль, вырезав хмурое лицо на другой руке. Что еще Аарон хотел, чтобы он сделал, чтобы все исправить? С другой стороны, в то время он, казалось, не слишком беспокоился по этому поводу, так в этом ли вообще была проблема? До этого он, казалось, был зол на него. Это из-за ножей? Потому что он не отдал их, когда Аарон попросил его? Аарон знал, что ему нужны были эти ножи, чтобы удержать на плаву все остальные свои сделки. Он должен знать, что не стоит просить его о чем-то, что означало бы невыполнение всего остального его дерьма. Или потому, что он сказал, что не хочет видеться с Би? До этого они заключали отдельную сделку на дополнительные сеансы, но это была одноразовая акция. Если Аарон хотел, чтобы он посещал больше дополнительных сеансов, то установленный прецедент предполагал, что Эндрю следовало предложить за это больше сигарет в обмен или что-то в этом роде. Просто потому, что предполагалось, что Аарон «возьмет бразды правления в свои руки» во время последствий, не означало, что он мог просто начать отдавать случайные команды и не ожидать ничего взамен. Это работало не так. Правила изменились не только потому, что изменились они. Они ведь изменились, верно? Это были не просто его бредни и… Уф, надежды, что, может быть, между ними все будет хорошо, да? Он не уверен, было ли на самом деле хуже в этот раз, потому что у Эндрю даже не было шанса выяснить, что означает это новое определение слова «брат», до того как Аарон решил, что больше не хочет иметь с ним ничего общего, или, может быть, ему стало только хуже из-за этого сравнения. Не то чтобы они с Аароном были близки до «несчастного случая», в результате которого погибла Тильда, так что холодное отношение тогда было обычным делом, но с несколькими градусами большей пассивной агрессии. Теперь, когда они проводили больше времени поблизости друг с другом, не желая совершить братоубийство, внезапное отчуждение стало гораздо более заметным. Было неприятно не знать, как именно, по мнению Аарона, Эндрю нарушил их сделку. Но он знал, что не нарушал ее. И он знал, что теперь облажался Аарон. И учитывая это, а также тот факт, что его близнец ясно дал понять, что прямо сейчас не хочет иметь с ним ничего общего, Эндрю был чертовски уверен, что он не станет преследовать его, чтобы заставить извиниться или объясниться. Он просто продолжит выполнять свою часть их сделок (без сотрудничества своего братца), пока у Аарона не найдется времени, чтобы избавиться от этого маленького каприза; и когда он будет готов, блять, поругаться из-за этого, чтобы выбросить все из головы, а затем, как обычно, забыть об этом, Эндрю, как и всегда, будет готов кричать с ним на равных. Предполагая, конечно, что Аарон когда-нибудь решит, что он готов к этому. Эндрю и раньше никогда по-настоящему не сомневался, что его брат в конце концов одумается, но сейчас он чувствовал себя как-то по-другому. Все было в разы хуже. Все казалось окончательным. Аарон уже сто раз посылал его в пешее эротическое сотней разных способов. Но это был первый раз, когда он заявил, что с ним «покончено». Не разозлился, не разочаровался, не испытывал никаких других блядских эмоций, на которые он хотел бы претендовать, просто покончил. Покончил с ситуацией, покончил с ним. Казалось, Эндрю был безнадежен, Аарон «не знал, зачем он пытался» с кем-то, кто зашел так далеко, как он, и теперь с ним «покончено». Это был не первый случай, когда кто-то, кто в какой-то момент называл его своей семьей, позже менял свое мнение. За прошедшие годы его передавали из рук в руки множеству приемных семей. Через некоторое время он перестал верить, что что-то продлится долго. Но потом появилась Касс… Можно было бы подумать, что это действительно вдолбило бы ему урок в голову, что он ничему не научится, называя себя семьей, что бы там ни было написано на этикетке. Долгое время его возмущала сама мысль об этом, но потом Аарон каким-то образом убедил его за последний месяц или около того, что, возможно, семья — это все-таки не полный миф. Но теперь он твердит, что с него «хватит», он решил, что Эндрю — это слишком сложно или его недостаточно, как и говорился в других семьях. Может быть, Аарон просто драматизирует ситуацию, и все это достаточно скоро пройдет. А может быть, и нет. Может быть, это будет время, когда Эндрю наконец усвоит свой гребаный урок. Он не уверен, на что именно надеется в данный момент. Не уверен, что у него еще остались силы «надеяться» вообще на что-либо. Но с каждым днем, что Аарон избегает встречаться с ним взглядом и не произносит ни слова, Эндрю слышит это слово все громче и отчетливее, чем днем ранее. В первый раз, когда Эндрю попытался войти в комнату Аарона на перекур, но обнаружил, что дверь заперта, а его сигареты перекочевали на его собственный комод, он, черт возьми, чуть не выломал дверь назло. Но остановил себя, когда нога все еще была в нескольких дюймах от того, чтобы ударить по петлям. Это была комната Аарона, его личное пространство, и если Эндрю врывается туда, где его явно не хотят видеть, то это значило бы, что он просто «переступает границы, а будь он Аароном, то он не хотел бы, чтобы люди пересекали их снова». Это просто еще один пример того, что он был бы тем человеком, которым, по его словам, он не хотел быть. Он был зол на Аарона за мелочность и драматизм всего этого, но ему больше не нужны были причины злиться на себя. Поэтому он оставил дверь невредимой и протопал на парковку, чтобы покурить в машине и сосредоточиться на своем собственном дерьме. Часть его хотела позвонить Рене, он привык к тому, что ему есть с кем поговорить, пока он выкуривает сигареты, так что теперь тишина не была для него такой утешительной, как раньше; но он не смог бы рассказать ей радостных вестей, и если она решит отпустить его точно также из-за его грандиозного провала, если ему не удастся «все исправить» с Нилом, то, возможно, ему просто придется уступить тому голосу в глубине души, что продолжал предлагать ему поджечь себя, чтобы посмотреть, поможет ли это. Кевин все еще вел себя как заноза в заднице (и идея с поджогом казалась более привлекательной, чем обращение к Ники за разговором), поэтому после некоторых внутренних дебатов он сделал единственный звонок, на который мог рассчитывать. Он позвонил Би. Он затянул какую-то светскую беседу, на которую она ни на секунду не повелась, а после отчаялся еще больше и назначил ей еще одну встречу, как и просил Аарон… Его брат был надоедливым куском дерьма за то, что заставил его это сделать. Но если это было то, ради чего все эти «старания с твоей стороны и надежда, что они окупятся», тогда… Блядь, что еще он собирался делать со своим временем сегодня? С таким же успехом можно было бы получить еще немного бесплатного горячего шоколада в этой ситуации, верно? Он не хотел этого, но сделал. Он не хотел рассказывать ей о том, что случилось с Нилом, но он рассказал. Он не хотел рассказывать ей о своих руках или о том, как у него на них не хватило места для чернил, но он рассказал. Он не хотел рассказывать ей о том, что Аарон считает его безнадежным делом или как Нил считает его «жалким», но он рассказал. Он не хотел говорить ей, что они, вероятно, были правы, что той ночью он спал в ванне, потому что не хотел ни с кем встречаться лицом к лицу, но он проговорился. И он определенно не хотел рассказывать ей о своих пьяных попытках нанести татуировку вставлением и тычком, что уж точно не заживала должным образом, но он рассказал. И, в конце концов, Би ни разу не одарила его той слишком гордой и слишком слабой улыбкой, которая всегда нервировала его. Просто сделала кучу заметок и постукивала ручкой до тех пор, пока Эндрю не стал почти уверен, что услышит этот звук в своих снах. Она никогда не говорила вслух, что разочарована в нем, что он все портит и совершенно не прислушивается к ее советам, но он знал, что именно так она себя чувствовала. Он и не думал, что ему будет не хватать осознания того, что она гордилась им за тот небольшой «прогресс», что он достигал между сеансами, пока этого не произошло. Теперь отсутствие ее одобрения, когда он привык всегда ожидать этого от нее, было ударом под дых, каким-то образом даже более тревожащим, чем холодное отношение его брата. По крайней мере, это было то, к чему он привык, то, чего он привык ожидать с годами. Но Би всегда была единственным человеком, который всегда был на его стороне, и теперь ему казалось, что он действительно одинок в этом. В тот день он покинул ее кабинет, чувствуя себя дезориентированным и оцепеневшим. Все те вещи, на которые он привык полагаться, чтобы реализовать себя, хотя он даже не осознавал этого, ускользали от него. Кевин Дэй перестал ходить за ним по пятам, как потерявшийся щенок. Би перестала им гордиться. Нил Джостен перестал наклоняться. Аарон перестал его слушать. Мороженое перестало быть сладким на вкус. Весь его мир перестал функционировать так, как должен был, и от него просто ожидали, что он все равно будет продолжать жить? Казалось неправильным просто притворяться, что все нормально, когда это было не так, но какой, черт его подери, у него был другой выбор? После этого он провел 20 часов подряд, лежа в постели, просто бездумно просматривая приложения и уговаривая себя вздремнуть, но у него это так и не получилось. Его дверь все это время была открыта, просто на случай, если он понадобится Аарону, Кевину или просто кому-нибудь еще. Но никто даже не потрудился просунуть голову в комнату, кроме Ники, который пару раз сказал ему, что еда готова (еда, что Эндрю так и не поел. Он просто подождал, пока все остальные вырубятся, а потом прокрался на кухню, чтобы вместо этого сделать себе небольшую порцию бутербродов с арахисовым маслом, медом и шоколадным сиропом). Он думал, что встреча с Би, по крайней мере, немного смягчит отношение Аарона, но казалось, что он все такой же молчаливый и отстраненный, как и раньше. Так что ему, вероятно, вообще не стоило беспокоиться, верно? Скорее всего, ему следовало просто подождать до среды и не рассказывать ей обо всем; таким образом, Би продолжала бы гордиться им, даже если бы это означало, что Аарон все также оставался в бешенстве. «Попытка с его стороны» ни хрена не исправила, а только ухудшила его положение, так в чем же был смысл? Но в то же время было слишком поздно возвращаться назад и отменять это решение сейчас. Он отказывался сожалеть об этом, когда у него и так было достаточно сожалений, с которыми ему на данный момент приходиться бороться в своей жизни. Дело в том, что он уже начинал сожалеть, что согласился на эту дополнительную тренировку сегодня. Все происходило за день до того, как старшекурсники должны были вернуться, и Кевин сказал им накануне вечером, что Нил хочет, чтобы они все пришли на их «привычную» ночную тренировку на стадионе. Он вроде как решил, что весь этот заговор «давайте попробуем сделать так, чтобы Ники и Аарон стали лучшими защитниками» теперь закончился, учитывая… Ну, блядь, все. Но, очевидно, Дэй и Джостен всё ещё не были удовлетворены ими и хотели, чтобы они продолжали выполнять дополнительную работу. Он ожидал, что они скажут «нет» и вместо этого просто проведут день, лениво слоняясь по квартире, но, очевидно, у Аарона своя сделка с Джостеном «продолжать становиться лучше» или что-то в этом роде с тех пор, как Джостен убедил Эндрю позволить их разборкам во время «триатлонной» ерунды превратиться в командное соревнование; так что он очевидно, был обязан время от времени посещать эти маленькие дополнительные тренировки (даже если они были склонны просто бодаться и все время сверлить друг друга взглядами). И что ж, Ники, похоже, просто был вне себя от радости, честно получив приглашение. Итак, оба идиота сказали, что будут там, и между ним и Кевином это означало, что он тоже должен был там быть, хотя бы просто ради наблюдения… Только когда они оказались на стадионе (окунувшись в напряженную холодную атмосферу раздевалки), Эндрю в последнюю секунду принял решение тоже присоединиться к их тренировке. Ему это было не нужно. Он не давал обещания Джостену, что приложит какие-либо дополнительные усилия к тренировкам, только к играм… Но потом Джостен отнес свое барахло в одну из кабинок, чтобы одеться, вместо того чтобы переодеться вместе с остальными, и слова Рене о том, чтобы он извинился на понятном Джостену языке, продолжали эхом отдаваться в его голове. Предложение купить бутылку воды было жалкой осечкой, и Нилу по факту он нравился лишь потому, что во всяком случае, он был «хорош» в экси, так что на хуй все. Может быть, он смог бы заставить Нила вычеркнуть его из списка дерьмовых людей, отбивая мячи от ворот примерно пару часов или ещё как-то так. Стоило попробовать, верно? Поскольку это был выбор в последнюю секунду, он был одним из последних, кто еще переодевался, когда все остальные уже стояли на корте, разминались или что еще они там делают. Он был бы самым последним, но Ники позвонил Эрик как раз в тот момент, когда они входили, так что он был слишком занят — какой бы тошнотворно-приторной ерундой его кузен и его «человек» ни занимались по телефону, — чтобы даже начать переодеваться. Эндрю затягивал ремни на своей экипировке, когда Ники, наконец, вернулся в раздевалку с довольной лыбой на лице, что почти сразу же сменилась чистым шоком, как только он заметил, что Эндрю все еще там и тоже переодевается. Как будто для Эндрю было самой удивительной вещью во вселенной добровольно потренироваться в экси, пока он не был связан деловыми обязательствами или принужден к этому. Возможно, он отреагировал таким образом потому, что это было совершенно правильное предположение. Эндрю, блядь, не хотел заниматься этим дерьмом, а реакция Ники только еще больше заставила его захотеть изменить свое мнение обо всем этом. Но сейчас было слишком поздно отступать, не считая того признанием поражения или чем-то еще, так что похуй. Он будет стоять на своем. Больше никаких сожалений. Эндрю закатил глаза и отвернулся, намереваясь, как обычно, просто проигнорировать своего кузена, но Ники, должно быть, хотел умереть или что-то в этом роде, раз не заметил вайба «не разговаривай со мной», что излучал Эндрю, потому что тупица подошел прямо к нему и нервно прочистил горло. — Эй, э-э, Эндрю? — Когда косой взгляд не сделал ничего, чтобы заткнуть его, кузен снова прочистил горло и сказал чуть громче: — Эндрю? — Что? — Вздохнул он. — Можно я тебе кое-что покажу? Эндрю приподнял бровь, прежде чем ответить: — Зависит от того, что это такое. — Это… Ну, не совсем секрет, но это то, о чем знают только два человека, помимо меня, так что, я думаю, это не секрет. Я не пытаюсь это скрыть или что-то в этом роде, я просто на самом деле не говорю об этом и… Ну, в любом случае. Я хотел бы рассказать тебе об этом… Так что можно? Все было достаточно раздражающе расплывчато, чтобы его любопытство перевесило желание быть безразличным и сказать «нет», поэтому он кивнул, пожав плечами, и понадеялся, что этого будет достаточно для «да». Ники издал легкий вздох, что мог означать облегчение или еще большую нервозность, предваряя свои действия словами: — Клянусь, это не так странно, как может показаться из-за того, что я собираюсь сделать. — А после он потянулся к пуговицам на своих джинсах, чтобы расстегнуть их. Эндрю поднял одну руку, одновременно приказывая своему двоюродному брату остановиться и прикрывая свои собственные глаза. — Я передумал. Иди покажи свою странную сыпь Эбби, или Аарону, или кому-нибудь, кому не все равно. — Это не странная сыпь, — Слегка хныча, опроверг Ники. — И до того как ты успеешь что-нибудь сказать, это также не похоже на бородавку или что-то в этом роде. Клянусь, мои шмотки никоим образом к этому не причастны… Или я имею в виду, может быть, так оно и есть? Что-то вроде абстрактной причины и следствия? Потому что, возможно, этого бы и не случилось, если бы мне не нравились члены других людей так сильно, как сейчас, но… — Ближе к сути, Ники. — Дело в том, что, клянусь, ты не собираешься знакомиться с Ники-младшим. — Тот факт, что ты только что назвал свой член «Ники-младший», еще больше убеждает меня в том, что я не хочу быть частью того, что ты, возможно, захочешь мне показать. Сейчас или когда-нибудь еще. Разговор окончен. — Эндрю, — Выдохнул Ники, снова заскулив и надув губы. — Я говорю серьезно, это важно. — И я тоже. Не интересует. — Что, если я пообещаю купить коробку тех чипвичей с двойной шоколадной крошкой, я знаю, они же тебе нравятся? — Уф. Я могу и сам их купить. — Да, но если я куплю их тебе, то ты будешь отдыхать и все равно получишь восхитительное летнее наслаждение. Это ведь что-то да значит, а? Эндрю встретил слащавую улыбку Ники безразличным взглядом. — Ну же, чувак, — уговаривал его двоюродный брат, — сжалься. — Я не известен этим. — Но я подготовил целую речь! И мне потребовалось около двух дней, чтобы набраться смелости для этого. — Это еще менее привлекательно. Я не любитель речей, а ты ужасный оратор. — Ответил Эндрю, равнодушно пожав плечами, а после немного наклонился, чтобы подразнить своего кузена еще больше. — Ты в курсе, что техника заключается в том, чтобы представить аудиторию в нижнем белье, верно? А не самому раздеваться. — Да знаю я, просто… Две коробки? — Ники повысил ставку, в его голосе звучало отчаяние, в глазах была мольба, а руки нервно подергивались. Ники редко относился к чему-либо серьезно; он мог ныть, жаловаться или пытаться шутить по жизни, но это было для него чем-то вроде чуждой концепции. Обычно Ники сдался бы после первоначального отказа Эндрю, но не в этот раз… В то же время он не заставлял Эндрю слушать — или смотреть — или что бы там ни происходило, он все еще ждал одобрения, прежде чем приступить к осуществлению своего плана (каким бы он ни был). Но было ясно, что он не хотел принимать отказ. На каком-то уровне это было важно для него… И ладно, возможно, Эндрю в какой-то степени был ему обязан за то, что Ники принес ему постельные принадлежности тогда в ванну и (предположительно) залатал ему вторую руку после того, как Аарон бросил его… Эндрю не любил быть кому-то чем-то обязанным, так что… — Ладно. — Согласился Эндрю, закатив глаза и вздохнув. — Но если это будет какая-то глупая шутка, которая закончится тем, что ты покажешь мне свою задницу или еще что-нибудь в этом роде, я убью тебя. — Понял-принял. — Кивнул Ники с нервным смешком, прежде чем нерешительно продолжить снимать джинсы. Как только с ними было покончено, Ники поставил одну ногу на скамейку и немного закатал свои боксеры, чтобы показать верхнюю часть и бока бедер. Они были покрыты зажившими шрамами. Те, что были до жути похожи на шрамы Эндрю, вплоть до маленького улыбающегося личика с веснушкой вместо глаза на левой стороне… Эндрю старался сохранять на лице как можно более бесстрастное и нервное выражение, когда его взгляд переместился с ног двоюродного брата на его нервные (выглядящие почти испуганно) глаза. — Это та часть, где ты произносишь мне какую-нибудь дурацкую банальную речь о том, что «станет лучше»? Или что-то такое? — Нет, — Опроверг Ники, опуская ногу обратно на пол. — На самом деле как раз наоборот. Я собирался сказать тебе, что лучше не станет. — Ну, это так жизнерадостно. — Дай мне закончить, — Проворчал Ники, нахмурив лоб. — Я хотел сказать, что лучше не становится, но… Это не значит, что ты не можешь стать лучше. Ожидание того, что твои обстоятельства изменятся или просто волшебным образом улучшатся со временем, не прокатит. Что прокатит, так это когда вокруг тебя люди, которые «понимают». Что прокатит, так это когда ты сам выбираешься из тех ситуаций, что заставили тебя делать это дерьмо, и попадаешь в лучшие. Что прокатит, так это… — Это удивительно похоже на те же самые клише, что я слышал миллион раз, просто переделанные, чтобы звучало еще более раздражающе. — Эндрю перебил его. Ники глубоко вздохнул, а затем выдохнул со вздохом, оседая на скамейку напротив него. — Да. Ты прав, так и есть. Эндрю слегка покачал головой и начал затягивать остальные ремни, но, очевидно, его двоюродному брату было что сказать по этому поводу. — Аарон делает все, что в его силах, понимаешь? Он заботится, по-своему… Но он никогда этого не поймет. — Начал Ники, жестом показывая на свои ноги и руки Эндрю. — У него есть свои собственные проблемы, свои собственные любимые методы саморазрушения, и ты это знаешь. Но он никогда не… Он этого не понимает. И как бы сильно он ни хотел понять, и как бы он ни хотел просто волшебным образом вылечить это дерьмо, это просто… Это не то, что можно исправить подобным образом. Это вообще не то, что можно исправить. Это просто… Что-то, что есть, пока этого нет. И иногда этого «нет» долгое время, и ты думаешь, что все кончено, а потом внезапно это «есть» снова, и… И иногда это «есть» так долго, что ты теряешь представление о том, как или почему это происходит, и… Я не знаю. Это просто часть тебя. Твой распорядок дня… Может быть, мне бессмысленно говорить с тобой об этом, как будто я «исцелен» или что-то в этом роде, когда, насколько я знаю, завтра у меня может случиться рецидив этого дерьма. Но… Ники замолчал с отсутствующим выражением на лице, что было совсем не похоже на его обычные фальшивые улыбки и подбадривание. Что-то более честное и, следовательно, более неприятное на вид. Весь этот разговор был чем-то таким, что Эндрю никогда не хотел обсуждать ни с кем, а тем более с Ники. Но он мог сказать, что от его кузена требовалось многое, чтобы объяснить все это, так же как было ясно, что он хотел сказать гораздо больше, поэтому Эндрю закатил глаза и издал еще один вздох, что был на полпути к стону, когда он подтолкнул его к дальнейшему. — Но? Ники одарил его едва заметной кривой улыбкой в знак благодарности, продолжая: — Но я перестал это делать… Или, по крайней мере, я почти уверен, что на этот раз действительно перестал… Как только я нашел то, ради чего стоило остановиться… Может быть, ты тоже сможешь найти? — Что, твой маленький немецкий мальчик-игрушка вылечил тебя силой логики диснеевских фильмов, каким-нибудь полуприличным сексом и «поцелуем настоящей любви» или чем-то ещё? — На самом деле, нет… Я остановился ради вас, ребята… Ради тебя и Аарона. Эндрю встретился с ним взглядом и поискал на лице кузена ложь, но не нашел ее, нахмурив брови, он спросил: — Эрик не знал об этом? — Знал, — ответил Ники, — и он пытался помочь мне с этим… Я имею в виду, он действительно помог. Я мог месяцами обходиться без этого, а потом… Увидел бы, как мои родители публикуют что-нибудь гомофобное, или у меня просто была бы плохая неделя, и… Он изо всех сил старался быть рядом со мной, проявлять терпение и понимание, и это имело большое значение, но на самом деле он этого не понимал… Точно так же, как Аарон не… Эндрю соединил несколько точек и спросил: — Значит, он второй человек? — Что? — Ты говорил, что об этом знают только два человека. Клозе и Аарон, верно? — Э-э, нет, я вроде как… Ещё не рассказал об этом Аарону? — Ответил он, виновато поморщившись: — То есть, я уверен, что он, вероятно, все равно знает, или, по крайней мере, у него было достаточно возможностей заметить мои шрамы. Все это время он делил со мной комнату и все такое… К тому же, обычно он довольно проницательный, так что, вероятно, он чует клиническую депрессию под всем моим обычным обаянием, — С нервным смешком заключил Ники. — Хм. — Часть Эндрю хотела спросить, кто был вторым человеком, если не Аарон, но другая часть его на самом деле не хотела знать ничего из этого вообще. Защищать Ники было достаточно муторно, когда он бродит по городу и почти просит о том, чтобы ему вдарил каждый встречный гомофобный придурок на юге, но осознание того, что теперь он должен защищать этого идиота и от него самого, было просто дополнительной работой для него… Погодите-ка, так вот из-за чего разозлился Аарон? Из-за того, что его работа в качестве самопровозглашенного «полевого медика» семьи может оказаться немного более сложной, чем он думал вначале, если ему придется зашивать не только ножевые ранения других людей? Ники не дал ему много времени на то, чтобы углубиться в эту мысленную кроличью нору, прежде чем продолжить свою речь. — Они оба заботятся и хотят помочь, но… Они этого не понимают… Это не то, что ты можешь полностью понять, пока сам там не побывал, понимаешь? И даже тогда легко забыть, насколько… Насколько необходимым это может казаться в данный момент, даже если ты знаешь, насколько это бессмысленно… — И что, ты думаешь, я «понимаю»? — Спросил он с оттенком раздражения от такого предположения. — Ты думаешь, что я «понимаю» тебя лучше, чем ты «понимаешь» меня? Мы не одинаковые, Ники. У нас были разные причины, разные… — Знаю. — Ники перебил его, слегка пожав плечами и подняв руки в знак капитуляции. — Я знаю, что все индивидуально. Так всегда бывает… Но каковы бы ни были наши причины, результат все равно один и тот же, так? Слова Би о намерениях и результатах на секунду эхом отдавались в его голове, а после Эндрю пожал плечами и подтвердил: — Да… Полагаю. Ники одарил его еще одной кривой улыбкой на полсекунды, и Эндрю задал единственный вопрос, на который он действительно хотел получить ответ прямо сейчас. — Ты правда ради нас остановился? Мне кажется, что быть вынужденным оставить позади своего драгоценного Клозе и Германию только для того, чтобы окунуться в опеку над парочкой ублюдочных подростков, что намеренно обливали тебя дерьмом, было бы достаточным источником дополнительного стресса и депрессивного состояния, чтобы усугубить эту проблему, а не улучшить ее. Ники издал легкий смешок в ответ на это, спрашивая в ответ: — Так ты признаешь, что специально вел себя как маленький засранец? — Я ничего не признаю. Проверь свой слух. — Ответил Эндрю с невозмутимым видом. — Ха-ха. Ладненько. Как глупо с моей стороны. — Пролепетал Ники, слегка покачав головой. — Я просто говорю, — продолжал настаивать Эндрю, — что для тебя не имеет смысла становиться «лучше» или что-то в этом роде, когда твоя жизнь объективно катилась в тартарары в то время. — Ни хрена из этого не вышло. Это просто… Изменения. — Ты потерял Клозе. Германию. «Тетушку Тильду». — Отметил он: — Все это исчезло. Заменил мной, Аароном и кучей другой поеботни… Это точно не самое стабилизирующее из изменений. — Я не терял Эрика или Германию, если уж на то пошло; они все еще у меня есть, и когда-нибудь я вернусь туда, к нему. — Конечно. — Подтвердил Эндрю, несмотря на то, что не был убежден. — А что касается тетушки Тильды, для меня она была «членом семьи», но… Может, я и сука, что говорю так, но я уж точно не скучаю по ней. Не говори об этом Аарону, но она была в некотором роде шлюхой. Эндрю фыркнул от смеха, но в следующую секунду постарался сохранить беспристрастное и суровое выражение лица, когда продолжал расспрашивать его. Его рассуждения все еще не укладывались в голове, а в жизни Эндрю сейчас было достаточно вопросов без ответов. Ему нужны были ответы на кое-какие вопросы, а Ники, казалось, был готов их дать. — А «мы» во всем этом? — Вы, ребята, — лучшая часть, — ответил Ники с лучезарной улыбкой. — Пф. Ага, конечно. — Эндрю отмахнулся, покачав головой. — Нет, правда. Я серьезно, — заспорил Ники. — То есть, послушай, ты ведь знаешь, почему я на это пошел? Да? Почему я… — Его лицо немного вытянулось, когда он посмотрел вниз на свои ноги. — Потому что твой папенька-проповедник и мать с промытыми мозгами, страдающая стокгольмским синдромом, недостаточно любили тебя? — Передразнил Эндрю. — Нет! Ну, то есть да, но еще и нет… Это было нечто большим, было… Они навязали мне, что никто и никогда не полюбит и не захочет меня таким, какой я есть. Они навязали мне, что само мое существование являлось грешным, и единственный способ сделать их счастливыми — отказаться от своего счастья. И я пытался, какое-то время, я вел себя так, будто этот блядский конверсионный лагерь, что они называли рекомендационным, что-то поменял во мне, потому что я хотел, чтобы они… Но притворяясь, я только и чувствовал что пустоту и… Они навязали, что меня нигде и никогда не примут, потому что… Потому что, если даже моя собственная семья — люди, что должны поддерживать меня, несмотря ни на что, — не смогли принять меня тем, кем я был тогда… То никто бы не принял. Верно?» Ники умолк и вздохнул. Эндрю почувствовал странное желание подтолкнуть его коленом, чтобы заставить продолжать говорить и перестать думать об этом. Собственно, это он и сделал. И Ники, казалось, был слишком благодарен за это, когда продолжал. — И вот почему это помогло — встретиться с Эриком и его семьей, и, знаешь, научиться принимать себя и получать признание от других… Это помогло… Но это не исправило ущерб, нанесенный мне в детстве, понимаешь? Вот почему я никогда не мог продержаться так долго, пока находился в Штутгарте, потому что я пытался притвориться, что проблемы не существует, вместо того чтобы ее проработать… Вот почему мне пришлось вернуться, чтобы оправиться. — Твои родители все еще до глубины души ненавидят тебя, ты же это знаешь? Если ты надеялся «заслужить их любовь» или что-то в этом роде, сняв с их плеч ответственность за меня и Аарона, тогда… — Нет, — перебил его Ники, — не поэтому… Эндрю мог видеть, как Ники взвешивает все «за» и «против» того, чтобы рассказать то, что он собирался сказать дальше, прежде чем визуально изменить направление и вместо этого повториться. — Нет… Вернулся, чтобы взять вас под опеку, ребята, они тут не причем. Если честно, дело даже не в тебе или Аароне. По сути это эгоистично. Я знаю, что не могу переубедить их, и вас тоже не смогу… Ну, я вам точно не нужен, я понимаю данную позицию… Знаю, что я немного чересчур шумный и эпатажный, и… Ну, я знаю, что я не тот, кого бы ты выбрал в качестве опекуна, если бы у тебя был выбор.… Это не похоже на то, что вы, ребята, изо всех сил стараетесь пощадить мои чувства на этом поле боя или что-то в этом роде; несмотря на то, что некоторые люди могут подумать, что я не такой… Помешанный или что-то в этом роде. Я знаю, что я вам, ребята, не нравлюсь, и понимаю, что не смогу поменять твое мнение на этот счет в ближайшее время. — Ники… — Нет, нет, все в порядке. — Пролепетал Ники, взмахнув руками. — Я все понимаю… Хотя, когда я говорю, что лучше не становится, то именно об этом я и говорю. Я начал резаться, потому что… Чувствовал, что моя семья никогда не примет меня тем, кем я являюсь. Но я перестал, потому что… Ну, потому что моя семья все равно нуждалась во мне, чтобы я был тем, кто я есть. — И что, блять, это должно означать? — Я знаю, что вы с Аароном не одобряете всю мою… Ну… Блестяще-радужный нонсенс. И знаю, что не совсем преуспеваю в роли опекуна. Но также я знал, что твои единственные реальные варианты — это жить со мной — с кем-то, кто всегда примет тебя таким, какой ты есть, несмотря ни на что, — или жить с людьми, что заставляют меня чувствовать прямо противоположное… Я не мог допустить, чтобы это случилось с вами, парни. Я не мог позволить им причинить кому-нибудь из вас ту же боль, что они причинили мне… А еще я знал, что если буду сдерживать себя, чтобы быть больше похожим на того, кого вы — или мои родители — или мир в целом хотели, чтобы я был, или… Или если я буду продолжать наказывать себя за то, что я не такой, — тогда… Тогда это был бы пример, который я бы подавал вам… Я должен был быть собой, должен был продолжать любить себя за это… Даже если бы никто не любил… — Значит, ты занимаешься глупостями, по типу, напяливания футболки с надписью «out and proud», чтобы встретиться с группой, полной гомофобных ублюдков в Южной Каролине, и чтобы тебя выперли за стены «Сумерек»… Потому что ты пытаешься «подать пример» своим ах-каким-впечатлительным маленьким кузенам-сироткам? Ты знаешь, что это несуразно, верно? Ты же в курсе, мы с Аароном точно не паримся из-за отсутствия блесток в наших гардеробах или чего-то еще. И никому из нас никогда по-настоящему не было дела до того, что о нас думают другие. С какого, ты вообще взял, что нам нужно больше самоуважения, уверенности в себе или чего-то еще? — Ну, это не совсем то, что я имел в виду. Я говорил о том, что подача хорошего примера была частью этого. Я хотел доказать вам обоим, что… Что это нормально — быть именно тем, кто ты есть, и что я никогда не планировал наказывать вас за это или любить вас меньше в результате. Но… — Боже, ты похож на одну из тех книг «Куриный бульон для души». — Поддразнил с издевкой Эндрю. — Эй, не издевайся над этими книгами. Они помогли мне через многое пройти. — Ага, ну, я никогда не был фанатом. — Знаю, — Улыбнулся Ники. — Это тоже нормально… Мне не нужно, чтобы тебе нравилось то же, что нравится мне, или даже чтобы я нравился тебе. Это ничего не изменит… Но я не совсем это имел в виду. — Значит, она у тебя все-таки есть. — Эндрю наполовину подтрунивал, наполовину поддразнивал. Ники закатил глаза, но уголок его рта приподнялся в ласковой улыбке. — Доказательство того, что для вас, ребята, было нормально быть теми, кем вы и хотели быть, было важным фактором. Но это также было и для того, чтобы доказать самому себе. Речь шла о том, чтобы покинуть зону комфорта Штутгарта и Эрика и… И не позволить этому загнать меня обратно в шкаф или в те маленькие коробочки, в которые люди хотели меня запихнуть. Я должен был любить себя таким, какой я есть, и не позволять никому пытаться убедить меня быть чем-то большим или меньшим, чем я являюсь… И я должен был смириться с тем фактом, что, поступая так, моя семья никогда не полюбит и не примет меня так, как я хотел бы. Я должен был встретиться лицом к лицу с реальностью и не позволить этой реальности раздавить меня. Я должен был оправиться, даже если причины, по которым я был так сломлен с самого начала, так и не улучшились… Это то, что я пытался сказать ранее… — Хм. — Промычал Эндрю, наклоняя голову и приглядываясь к лицу Ники повнимательнее, отмечая размазанную подводку в уголках глаз со вчерашнего вечера и облупившийся лак для ногтей, который, несомненно, был той же марки, что и черные флакончики, что всегда таинственным образом появлялись в его комнате, когда лака оставалось совсем мало. Учитывая то, что он теперь знает, имело смысл, что, возможно, кто-то дал ему тот же совет, что и Би дала ему. Что, возможно, блестящие и яркие цвета, которыми Ники покрывал свое тело, служили той же цели, что и для Эндрю черный лак для ногтей. И тогда для него имело смысл быть тем, кто заметил, что Эндрю делает с маркерами, и предложить альтернативу, поскольку он так беспокоился о том, что будет чертово отравление чернилами. Тайна раскрыта, предположил он. — О, я рассказываю тебе все это не для того, чтобы ты чувствовал себя плохо, или чтобы думал, что я полный зануда, или даже не для того, чтобы навязать тебе чувство вины, вынуждая вести себя чуть меньшим дерьмом, чем обычно. — Ники прервал ход его мыслей с легкой паникой и чувством вины. — Я не знаю, что ты хочешь этим сказать, — невозмутимо продолжил Эндрю. — Я в полном восторге. — Хах, ага, конечно. — Ответил Ники со взрывом смеха и морщинкой на лбу. — Я хочу сказать, что… Я знаю, что не могу изменить твое мнение обо мне. Знаю, что не смогу изменить и их мнение тоже. Но я не собираюсь менять себя, когда и сам себе очень нравлюсь, чтобы попытаться понравиться другим людям. И я не позволю этому отсутствию одобрения отпугнуть меня или… Или снова спрятаться, или… Я никуда не уйду, Эндрю… И я понимаю… Знаю, что ты делаешь все, что в твоих силах, так же, как, я надеюсь, ты знаешь, что я тоже стараюсь изо всех сил. — Ты снова становишься сентиментальным, — предупредил Эндрю, заметив слишком мягкий взгляд в глазах своего кузена. — Переживу. — Вызывающе ухмыльнулся Ники. — Я еще не закончил. И если ты хочешь те две коробки чипвичей, то дай мне закончить. Эндрю закатил глаза и махнул рукой, чтобы кузен заканчивал те чрезмерно сентиментальные бредни, что он собирался понести. — Никто из нас не идеален, — констатировал очевидное Ники, — и Аарон тоже. Вообще никто. Но мы все стараемся делать то, что в наших силах, и… Наверное, я просто хотел, чтобы ты знал, что… Даже при том, что я ни в коем случае не поощряю это, — произнес он, указывая на руки Эндрю и на свои собственные ноги, — я правда понимаю… Так что да. Я здесь. Я здесь, если тебе нужна будет помощь, чтобы оправиться, и я здесь, даже если изначально тебе станет хуже. Эндрю на самом деле не верил в это, все улики указывали на то, что это был еще один пример того, как кто-то утверждал, что они находятся в одной лодке, а затем вышвыривают его за борт, как только он сделает что-то, чего они не одобрили. Но он ничего не ответил, пока Ники продолжал болтать без умолку. — И теперь, когда ты знаешь, что я… Я надеюсь, ты тоже будешь здесь, если мне снова станет хуже… Но я пойму, если тебе нужно сначала надеть свою кислородную маску или что-то в этом роде. Я никогда не обижусь на тебя за это. Я никогда и ни за что на свете не обижусь на тебя. Это мое обещание. Не могу утверждать, что всегда буду соглашаться или что я не буду расстраиваться из-за того, что ты иногда говоришь или делаешь. Но я не позволю этому изменить тот факт, что ты — моя семья, и я все равно люблю тебя… Даже если ты мне не доверяешь и не любишь меня в ответ. Эндрю всматривался в лицо Ники в поисках лжи и видел только жестокую уродливую правду. Он все еще сомневался в утверждениях Ники, но было ясно, что, по крайней мере, Ники верил, что это правда. Он был без понятия, что с этим делать. Но его двоюродный брат предлагал ему принять его… Что угодно, но самое меньшее, что Эндрю мог сделать взамен, — это принять эту одностороннюю и эфемерную правду, как бы долго она ни длилась в этот раз. — Хорошо. Ники, казалось, был на мгновение почти удивлен этим, а после одарил его одной из своих слишком ярких и жизнерадостных улыбок. — Хорошо. — Эхом отозвался Ники. — Ники, блять, надень уже какие-нибудь штаны. — Проворчал Эндрю, натягивая на ноги обувь и медленно приподнимаясь. — Если ты потратишь еще немного времени на то, чтобы одеться, Кевин может наслать на тебя стаю диких гончих или что-нибудь в этом роде. Ники рассмеялся, но все равно бросился переодеваться, когда Эндрю вышел из комнаты в поисках торгового автомата. Он купил себе «гаторейд» и еще одну бутылку воды для Джостена, которую он почти наверняка не примет, но он собирался продолжать попытки, пока они не увенчаются успехом (или пока он не перестанет пытаться соответствовать определению помешательства, пробуя одно и то же снова и снова безрезультатно). До этого момента он предлагал Джостену уже три запечатанных напитка. И до сих пор он был проклят на всех трех попытках. Может быть, четвертая бутылка снимет чары? … Не прокатило. Джостен бросил один взгляд на бутылку, перевел свой свирепый взгляд на него, а затем дал ему лишь малейший намек на прогресс, когда он реально схватил бутылку… Но потом, вместо того чтобы выпить из нее или даже просто отложить на потом, он швырнул ее через весь корт и одарил Эндрю еще одним холодным взглядом. Эндрю изо всех сил старался сохранять беспристрастность и никак не реагировать, наблюдая, как бутылка подпрыгивает и откатывается в сторону. Кевин, по крайней мере, не полностью утратил свою предсказуемость; он ругал Джостена за то, что тот мог потенциально повредить корт своими выкидонами, в то время как Нил просто отпихнул его и Эндрю от себя, занимая свое место на корте. Эндрю чуть было не решил прогуляться по корту, схватить бутылку и швырнуть ее в тупую, упрямую башку Джостена в отместку. Тупице, блять, нужно было хоть что-нибудь попить, почему бы не взять ту воду, что предлагал ему Эндрю? Кинув на него обыкновенный взгляд, было ясно, что Нил плохо следил за собой, он побледнел и был вспотевшим еще до того, как они начали свой первый круг упражнений, а еще у него такие глубокие темные круги под глазами от недосыпания, что с таким же успехом можно сказать, что кто-то его хорошенько отдубасил. Тупица нуждался в небольшом отдыхе и сохранении нормального водного баланса, иначе он вконец измотает себя… Не то чтобы Эндрю чувствовал себя хоть как-то лучше… На их последнем «дополнительном» сеансе он заметил в личном деле Би записку, в которой предлагалось в ближайшее время увеличить его дозу, и с тех пор он плохо спал. На самом деле, он плохо спал с тех пор, как Дженни Смоллс спрыгнула с того выступа… С тех пор, как предал Джостена… С тех пор, как Эндрю так сильно облажался в Колумбии… С тех пор, как он проснулся в ванне… С тех пор, как Би перестала гордиться… Но он думает, что угроза увеличения дозы действительно стала последней каплей для его способности спать по ночам. До этого он все еще мог засыпать, просто ему снились кошмары, как только он проваливался в сон. Теперь же… Теперь же ему везло, если накануне вечером ему удается вырубиться на час или около того… Ему никогда не нравились лекарства, но с этех пор они нравились ему еще меньше… Поскольку «людям вроде Рико это дерьмо нужно, но не тебе». Поскольку «в конце концов, это правильный рецепт». Раньше его никогда по-настоящему не беспокоило, что кто-то еще думает о нем или его лекарствах. Но теперь он был обеспокоен. Его беспокоила связь, которую Нил уловил между ним и Рико… Ему не нравилось, что у него так много общего с кем-то вроде него. Он знает, что это не похоже на то, что определенный диагноз или лекарство связаны с тем, что он является конкретным типом человека. Но что-то есть в том, как Нил произнес те слова, они похоже на обвинение в чем-то большем. Обвинение в том, кем Эндрю никогда не хотел быть, но каким-то образом все равно позволил себе стать этим. А теперь, когда ему сказали, что, возможно, потребуется увеличить дозу, это каким-то образом переплеталось с тем фактом, что ему становилось «хуже». Было похоже на то, что с медицинской точки зрения ему поставили диагноз «такой же монстр, как и Рико Морияма и…»… И это было немного похоже на то, как если бы Аарон указал на то, что он безнадежен, с таким гневом и отвращением на лице. Похоже на то, как если бы Нил сказал ему, что он всего лишь малобюджетная подделка под все то, что он презирал. Он плохо воспринимал критику… Однако сейчас он старался не думать об этом, пытался просто надеть шлем и сосредоточиться на блокировании каждого удара, что попадался ему на пути, но его мысли продолжали блуждать в других местах. Например, то, как Аарон продолжал поглядывать на него краем глаза. Или то, как Нил, казалось, все больше расстраивался и выходил из себя из-за каждой ошибки или упущенной возможности со стороны Ники заблокировать его. Или то, как Кевин Дэй продолжал смотреть на них всех, словно в его голове была какая-то головоломка, что он пытался решить; как будто никто и ничто больше не имело смысла… Скорее всего, потому, что это было правдой, а Эндрю чувствовал почти то же самое. Он предвидел это еще в предыдущей игре, когда Ники чуть-чуть замешкался, подбираясь к Джостену, чтобы заблокировать его пас, а Нил в ответ раздраженно фыркнул и сердито топнул ногой. Так что он не может точно сказать, что был удивлен тем, что произошло дальше. Но он также не может придумать, что бы он мог сделать, чтобы предотвратить это. Они обнулили счет для следующей игры. Кевин отдал пас Нилу. Нил побежал прямо на Ники с решительной морщинкой на лбу. А Ники… Даже не попытался остановить его, вместо этого притворившись, что спотыкается о собственные ноги, чтобы Джостен смог пробежать мимо… Но он не пробежал. Джостен не продолжил бежать, не отдал пас Кевину и даже не попытался нанести удар по воротам. Он просто остановился прямо перед Ники с красным лицом и напряженными плечами. — Ты что, блядь, издеваешься надо мной? — Гаркнул достаточно громко Нил, слышно было аж на пол корта. — Какого хуя ты творишь? — Я… Споткнулся? — Неубедительно пролепетал Ники. — Пиздеж чистой воды. Все это время ты вообще не пытался. Ты способен на большее, чем то, что было сейчас, ты тренировался, чтобы стать лучше, но сейчас ты просто ленишься. — Я не ленился, я просто, э-э-э… — Что, боишься, что у меня останется синячок или что-то в этом роде, если я столкнусь с тобой? Боишься, что сломаешь ноготь? — Н-нет, я… — Ники нервно огляделся по сторонам, придвигаясь чуть ближе, но вышло только то, что Нил отступил назад. Ники еще раз огляделся с оттенком смущения в глазах и все-таки высказался: — Я подумал… Ну, после того, что случилось в Колумбии, и всего остального, то подумал, что ты… Может быть, тебе захочется немного побыть одному? Я знаю, тебе не нравится, когда к тебе прикасаются и… — Пф. Серьезно? — Нил прервал его недоверчивым смехом и выражением праведной ярости на лице. — Так вот в чем дело? Ты чертовски жалок. — Я… — Пошел ты. — Нил снова перебил его. — Ты не можешь вот так просто нарушать мои границы, когда это имеет значение, а потом разворачиваться и придумывать новые, которые позже удовлетворят твою собственную нечистую совесть. Не можешь вести себя так, будто делаешь мне одолжение, тратя мое блядское время на корте. Я сказал тебе, сука, играть, и ты, на хуй, сделаешь это. — Я не хочу делать тебе больно. — Мне поебать, чего ты «хочешь», — прошипел Нил, — И не смей, блядь, притворяться, что тебе тоже не все равно, чего хочу я. Тебе насрать, если мне «причинят боль», ты кристально ясно дал это понять на днях. Дело совсем не в этом. Тебя просто бесит тот факт, что я перестал быть толерантен к твоей хуйне. — Что? — Ты слышал меня. Раньше я закатывал глаза и давал тебе возможность усомниться, когда ты вел себя как извращенный обмудак, а теперь, когда ты показал свое истинное лицо, я перестал позволять тебе выходить сухим из воды. Я начал проявлять к тебе тот уровень уважения, которого ты заслуживаешь, а его нет, и ты не в силах это пережить. Ты не можешь смириться с тем, что не находишься в центре внимания, или с тем, что тебя просят выполнять твою чертову работу, не ведя себя при этом как ебнутый ублюдок. — Я… Я не… — Да, ты такой. Ты ебнутый ублюдок. Что, не думаешь, что сможешь заблокировать кого-то на корте, не пытаясь в то же время справиться с чувствами? Ты думаешь, я не пойму разницы между точным ударом и предлогом поставить меня на колени или прижать к стене? — Нил, что ты… — попытался вмешаться Кевин с явным беспокойством и замешательством в голосе, но Джостен проигнорировал его, продолжая тараторить. — Может быть, для тебя нет никакой разницы. Возможно, ты выбрал эту позицию, потому что тебе нужен был предлог, чтобы сблизиться с парнями, которые в противном случае никогда не подпустили бы тебя к себе ближе, чем на три метра. Для меня это имеет смысл. Я могу понять, почему такой отталкивающий человек, как ты, может быть настолько отчаянным, что вынужден прибегать к подобным вещам; почему ты, скорее всего, пытаешься завоевать людей своей фальшивой невинностью и очарованием; почему ты прибегаешь к методу накачивания людей наркотиками, когда они, ебаный ты блядь, не ведутся на тебя. Но знаешь что? Мне всё равно. Мне насрать на то, насколько ты одинок или насколько жалок и как личность, и как игрок. Ты выходишь на мою площадку, и я ожидаю, что ты, блядь, будешь отдаваться на все сто процентов, и если ты, сука, не можешь этого делать, то ты бесполезен для меня. Эндрю сжал свою ракетку чуть сильнее, чем нужно, чтобы не сделать или не сказать какую-нибудь глупость. Он видел, как Аарон время от времени бросает на него взгляды, словно гадая, когда же он собирается вмешаться, но у него не было намерения этого делать. Он был намерен просто пассивно наблюдать и игнорировать то, что Нил ограничивал Ники подобным образом, потому что понимал, почему тот это делает. Прямо сейчас он понимал и Нила, и Ники. Нил думал, что они сделали нечто большее, чем просто подсыпали ему наркотики в напиток и допросили его в Колумбии, он думал, что все они были хищниками, чьи планы напасть на него были сорваны. Просто сказать ему, что они не такие, было невозможно, они должны были доказать ему это своими действиями. Предоставляя ему личное пространство и следя за тем, чтобы его питье было запечатано, и просто в целом не переходя никаких границ, пока Джостен не понял бы, что их тактика допроса всегда была именно такой, но не методом к чему-то худшему. В то же время то, что Ники просто намеренно неуклюже играл во время «тренировки», было, вероятно, худшим ходом, который мог сделать его двоюродный брат. Казалось, Джостен больше заботился о блядском экси, чем о такой глупости, как его собственная чертова независимость и личное пространство. Что в определенной степени имело смысл, ведь от этого зависело его выживание, и последние несколько лет он провел в том, что по сути представляло собой культ экси. Попытки Ники вести себя «по-хорошему», вероятно, в глазах Нила были равносильны как святотатству, так и угрозе преднамеренного проигрыша игр. Так что он понял жестокие слова, гнев и страх, что скрываются прямо за ними. Он понимал, почему Нил пытался выпятить грудь и быть большим медведем, даже если Ники ни в коем случае не представлял реальной угрозы. Его немного разозлило, что он даже не дал его двоюродному брату и ебаного шанса заговорить или объясниться, но он определенно был виновен в том, что раньше пытался быть самым громким в комнате, чтобы заглушить шепот в собственной голове. Так что он был намерен просто позволить всему этому разыграться и позволить Ники съесть одну пачку тех чипвичей, которые задолжал Эндрю позже, чтобы смягчить словесную травлю. — Нил… Кевин снова попытался вмешаться, подняв руку, опустил ее на плечо Джостена и оттащил его назад, но Нил попросту отступил в сторону, приближаясь к Ники и отталкивая его назад. Все тело Эндрю напряглось, готовое к драке. Жестокие слова были честной игрой, но прикасаться к его вещам было нехорошо. — Ты думаешь, меня это волнует? — С усмешкой спросил Нил. — Ты думаешь, что даже близко не подходишь к тому, чтобы быть фактором в моем сознании вне твоей цели в качестве защитника? Думаешь, я сломаюсь только потому, что ты заденешь меня плечом или что-то типа того? Не смеши меня, блядь. Ты для меня ничто. Букашка. Ты — легкое раздражение, на которое я мог бы так же легко наступить, как и проигнорировать. Так что избавь меня от своей театральности и жалких попыток снова втереться ко мне в доверие, как будто ты вообще когда-либо там находился. Я и раньше подыгрывал тебе ради сохранения мира, но это время, черт возьми, истекло. Я говорил тебе, что не хочу иметь с тобой ничего общего вне корта, и я не шутил. Так что, если ты не собираешься делать свою блядскую работу и, сука, удерживай меня, — Ответил Нил, еще более грубо толкнув Ники, отчего тот отшатнулся назад, — иначе я просто посажу тебя на скамейку запасных, вместо того чтобы тратить свое время, дыша с тобой одним воздухом. — Нил. — Кевин попробовал в третий раз, с чуть большей настойчивостью, когда Эндрю снял шлем и начал пробираться к ним. — Я… Я просто пытался загладить свою вину за… — Ты не можешь. — Нил оборвал Ники, бросив на него пылкий взгляд. — Что бы ты ни сказал или ни сделал, это никогда не исправит того, что ты совершил. Если это твоя идея извинения, то ты еще более безмозглый, чем я думал. Ты действительно думаешь, что, исключив из уравнения то единственное применение, что ты мне оказал, ты станешь нравиться мне больше? Ты думаешь, я буду признателен за то, что ты потратил впустую все то ебанное время и усилия, которые я потратил, пытаясь сделать из тебя не такой жалкий мешок дерьма на корте? Ты думаешь, я не смогу надрать тебе гребаную задницу, если ты попытаешься что-то со мной сделать? Ты думаешь, я не выполню свою угрозу отрезать тебе язык? Тебе это не нужно, чтобы играть, и я чертовски уверен, что не буду возражать, если ты больше никогда не сможешь говорить. От каждого твоего слова мне хочется блевануть и я… — Хватит. — Эндрю прервал его с бесстрастным лицом и сжатыми кулаками. Он не хотел затевать драку с Джостеном, поэтому если есть возможно ее избежать, то он будет благодарен этому. Но он также не может просто позволить ему угрожать и помыкать своим двоюродным братом. Если Нил, черт возьми, не успокоится и не отвалит, Эндрю придется его заставить. — О, хочешь что-то сказать? — Нил повернулся к нему с маниакальной ухмылкой и холодным взглядом. — Сыт по горло тем, что твоя маленькая марионетка получает все почести за твой грандиозный план? Не волнуйся, я прекрасно знаю, по чьему приказу он действовал в Колумбии, и держу пари, что знаю, по чьему приказу он руководствуется сейчас. — Что за приказы? — Это все часть твоей маленькой уловки, чтобы попытаться обмануть меня дважды, Миньярд? Ты заставляешь Ники притворяться, что он беспокоится о моих границах, а ты притворяешься, что испытываешь угрызения совести за то, что подсыпал мне в напиток, и, может быть, что я снова попадусь на удочку всего твоего дерьма? — Это то, что ты думаешь? — Это то, что я знаю. — Усмехнулся Нил. — Ты думаешь, я не знаю, что ты, блять, делаешь? Ты думаешь, я никогда не слышал о газлайтинге или Стокгольмском синдроме? Думаешь, Рико не пытался время от времени вести себя «по-хорошему», чтобы мы ослабили бдительность или стали самодовольными и полагались на те маленькие милости, что он нам оказывал, среди всех тех… — Нил оборвал себя, дернув за волосы и усмехнувшись. — Ну и иди-ка ты на хуй. Ты можешь многое сказать обо мне, но единственное, чего ты не сможешь сказать, так это того, что я не быстро учусь. — Черт возьми, Джостен, расслабься. — Крикнул Аарон с расстояния в несколько футов, со скучающим и раздраженным видом, опираясь на ракетку с беспристрастным взглядом. — За тобой никто не гонится, просто отойди и… — Никто… — Нил перебил Аарона недоверчивым смехом. — Никто не гонится за мной? Это… — Он засмеялся чуть громче, как будто сама мысль об этом была забавной. Кевин подошел сзади, вероятно, это был глупый поступок, когда Джостен был так явно на взводе, но инстинкты выживания Дэя никогда не были настолько сильны, вот почему ему нужен был Эндрю, чтобы сохранить свою тупую задницу в живых. В его тоне слышались явная озабоченность и сочувствие, но Эндрю сомневался, что Нил вообще расслышал его слова, просто увидел руку, готовую схватить его сзади за плечо. — Нил, почему бы нам не… — Это все, что он успел сказать, прежде чем Нил развернулся и ударил Кевина прямо по его глупой физиономии. У него не было никаких официальных соглашений с Ники, чтобы защитить его, он просто сделал это, потому что… Ну, у него были свои причины. Однако Кевин? Эндрю, к сожалению, заключил сделку, чтобы защитить его, так что, если Нил собирался наносить удары, Эндрю должен был убедиться, что он их словит. Эндрю не хотел этого делать, он должен был убедить Джостена, что ему не хотят причинять вреда или что-то в этом роде, это не должно было перерасти в насилие… Но эти неистовые восхищение… Кевин отшатнулся назад от удара, а Эндрю нырнул вперед, чтобы поймать Джостена за запястье до того, как тот успел сделать второй заход. Нил пригнулся и нанес удар Эндрю по ребрам, поэтому Эндрю отбросил его руку и оттолкнул Нила назад, подальше от остальных, твердой рукой в центр груди. Джостен двинулся с толчком, но затем чуть повернулся, когда в отместку схватил Эндрю за запястье с локтем и вывернул руку. У Эндрю не было другого выбора, кроме как упасть во время движений, продолжение разборок с вывихнутым суставом привела бы к тому, что он бы что-нибудь себе вывихнул, и хотя он не боялся небольшой боли, на самом деле он не хотел, чтобы любой из них вышел бы с травмами похуже пары ушибов. Нил обошел Эндрю, выкручивая, толкая и хватая за воротник его футболки, чтобы еще сильнее надавить, пока, наконец, Эндрю не оказался на коленях с вывернутой и отведенной назад за спину рукой; затем Джостен стоял над ним сзади, готовый что-нибудь сломать, если понадобится. Он использовал захват через другое плечо Эндрю, чтобы подтолкнуть его еще ниже, пока лицо Эндрю не зависло в нескольких дюймах над полом корта. Он все еще мог бороться, он все еще мог освободиться и накинуться на Джостена до тех пор, пока Эндрю не окажется сверху… Но он не должен этого делать. Джостен был загнанным в угол животным, набрасывающимся на него, потому что чувствовал угрозу, Эндрю знал, что лучше не приближаться к гремучей змее, если он не хочет, чтобы его укусили. Предполагалось, что он все еще должен вернуть доверие Нила, а не разрушать его еще больше, причиняя ему каким-то образом боль… Однако знать все это, в объективном смысле на расстоянии, в глубине его сознания, было совсем не то же самое, что действовать в соответствии с этим. Это было совсем не похоже на подавление каждого разгоряченного нерва и инстинкта «красного кода» в его теле и разуме, что твердили ему, что он подвергся нападению. Это сильно отличалось от игнорирования того факта, что ему все еще нужно было защитить Кевина, Ники, Аарона и всех остальных от бомбы замедленного действия, которой был Нил Джостен. Это сильно отличалось от гораздо более громкого голоса в его голове, твердившему ему, что прямо сейчас кто-то другой контролирует его тело. Это сильно отличалось от реальности, когда его заставляли опускаться на колени, заставляли становиться меньшим, заставляли наклоняться, заставляли делать то, что ему говорили, если он хотел избежать боли. Это сильно отличалось от подавления шипения от боли и попыток убедить себя, что его обычные триггеры не должны сработать, когда ногти Нила вонзились в руку Эндрю, вскрывая покрасневшие (частично зажившие) струпья, скрывающиеся прямо под повязками, и вынудившие его истекать кровью. Он не должен был этого делать, он знал, что не должен реагировать, даже когда все-таки среагировал; но Эндрю абсолютно также был загнанным в угол животным, раненым, и он не позволил бы себе упасть здесь. Он расслабил колени и повалился вперед, упав ничком. Нил немного подался вперед, чтобы сохранить хватку на его руке и плече. Воспользовавшись тем, что сейчас Нил стоит не прямо, Эндрю перекатился в направлении, противоположном тому, как Нил вывернул ему руку, и сбил Джостена с ног. Нил отпустил его руку, падая на пол, и Эндрю воспользовался инерцией своего переката, чтобы вскарабкаться на него сверху и удержать его. Эндрю сидел над ногами Нила, каждое из его запястий было прижато руками Эндрю к полу по обе стороны от его лица, такое положение вынуждало его быть немного ближе к Джостену, чем ему бы хотелось, но это также удерживало его от возможной атаки, пока Нил извивался под ним, пытаясь освободиться. — Прекрати! — Эндрю крикнул ему: — Просто расслабься. Прижмись, блять, к полу. Ты высказал свою точку зрения. Этого достаточно. Просто… Нил удивил его, приподняв бедра с гораздо большей силой, чем Эндрю мог предположить, что такое маленькое телосложение способно, отправив его еще немного вперед. Тогда Нилу удалось поднять голень и просунуть ее между ног Эндрю. У него было достаточно времени, чтобы осознать, что это будет чертовски больно, прежде чем Нил использовал инерцию его падения вперед и ногу, что теперь находилась у него между ног, чтобы подбросить Эндрю вверх и перекатиться кувырком через него. Эндрю потерял хватку в противодействии, оба запястья Нила и свое собственное чувство реальности. И не успел он опомниться, как уже лежал плашмя на полу под Джостеном, демонстрирующим свою гибкость тем, как он прижал его к полу. Нил присел на одно колено, его нога зацепилась за верхнюю часть колена Эндрю, чтобы удерживать эту ногу на месте весом своего тела. Другая нога поднялась, чтобы наступить Эндрю на руку, подошвы его спортивных кроссовок впивались в плоть и почти наверняка сводили на нет любой прогресс в заживлении порезов за тканью. Он притянул другую руку Эндрю к себе, что вызвало напряжение в груди из-за того, что его тянули в противоположных направлениях. И как будто всего этого уже было недостаточно, другая рука Джостена освободилась, чтобы схватить Эндрю за горло и сдавить его. Он задыхался. Он прижат, и не может освободиться, еще он не может дышать, и не может кричать, и он не может… Он в ловушке, он в ловушке. Он не может дышать, не может двигаться, он в ловушке. Нет, нет, нет, нет. На периферии глаза он видит, как Кевин сдерживает Аарона, блядский предатель, но это было все, что он видел, поскольку все остальное просто сводилось к злобному взгляду в глазах Нила; ледяная голубизна временно показалась ему жестокой серостью Джесси, как хватка Нила на его горле стала еще крепче. — Слушай внимательно, потому что я собираюсь сказать это только один раз. — Отчеканил Джостен с усмешкой. — Единственная причина, по которой я не представлял для тебя угрозы раньше, так это потому, что я никогда не хотел ею быть. Я хотел быть на твоей стороне. Я хотел обезопасить тебя. Если бы я хотел причинить кому-нибудь из вас боль, я бы, черт возьми, сделал это. И, о, не пойми меня неправильно, я был близок к тому, чтобы желать тебе смерти в Колумбии, но потом вспомнил, какой цели ты все еще мог бы послужить мне, если бы я сохранил тебе жизнь. Ты не захочешь увидеть, что произойдет, когда твоя полезность или мое милосердие иссякнут… Если ты снова перейдешь мне дорогу… Если ты, блять, еще хоть раз прикоснешься ко мне… — Прошипел Нил, наклоняясь вперед к лицу Эндрю настолько, что тот услышал рокот в его голосе: — Я позабочусь о том, чтобы они никогда не нашли твое тело. И с этими словами он отпустил горло Эндрю, скатываясь с него одним плавным движением. Эндрю судорожно вздохнул и поднялся на колени, одной рукой схватившись за горло, словно желая убедиться, что призрачной руки там действительно больше нет. К тому времени, когда он снова оглянулся, чтобы посмотреть, куда делся этот ублюдок, Нил уже покинул корт и направился к двери, а Кевин Дэй следовал за ним по пятам. — Эндрю? — Прошептал Ники хриплым голосом, опускаясь на колени в нескольких футах от него, его глаза были широко раскрыты, слезились и, на его вкус, слишком полны жалости и беспокойства. Они видели слишком многое, они видели, как он потерпел неудачу. Эндрю Миньярд не должен проигрывать. Предполагалось, что он будет выигрывать каждый бой, несмотря ни на что, потому что риск был слишком велик, чтобы любой другой исход мог быть приемлемым. Черт, он действительно терял самообладание, верно? Он все еще переводил дыхание, так что он не отличался избытком лишнего кислорода, чтобы сказать проворчать своему двоюродному брату, чтобы он отвалил к чертовой матери и перестал так на него смотреть. И у него не хватило духу возразить, когда Аарон присел перед ним на корточки и сказал ему свои первые слова за последние дни. — Покажи мне. Эндрю не был уверен, о чем он говорит, слишком многое происходило в его голове, и ничто из того не было тем, что он хотел показать своему брату. Но между бровями Аарона залегла сердитая складка, плечи напряглись, а челюсть была сжата настолько сильно, что казалось треснет какой-нибудь зуб, и Эндрю вспомнил, как Кевин Дэй удерживал его всего минуту или две назад… — Он причинил тебе боль? — Спросил Эндрю, осматривая своего близнеца в поисках царапин или ранних признаков пока что формирующегося синяка. — Что? — Ответил вопросом на вопрос Аарон в явном замешательстве, а после проверил глаза Эндрю и наклонился, чтобы осмотреть его затылок, как будто ища сотрясение мозга или что-то в этом роде. — Дэй, он схватил тебя, тебе больно? Аарон покачал головой, хотя не мог быть уверен, было ли это ответом на его вопрос или он просто снова разочаровался в нем. — Ты охуительно абсурден, ты в курсе этого? — Спросил Аарон, продолжая сканировать его глазами на предмет травм. — В курсе… — ответил он голосом, который был немного тише, чем ему хотелось, но прочистил горло и поднялся на ноги. Заставляя себя звучать более авторитетно и уверенно, чем он чувствовал себя на самом деле, он попытался снова обрести хоть какое-то подобие контроля над ситуацией. — Если Дэй сегодня собирается побыть ебнутой сучкой, то он сможет самостоятельно найти дорогу домой. Просто тащи свое шмотье и иди к машине, мы можем переодеться дома и завтра принести наши обжитки на стадион, я не хочу оставаться здесь ни на секунду дольше, чем нужно. — Эндрю, — произнес Аарон со вздохом, тоже поднимаясь на ноги, его лицо было бесстрастным, но проницательность глаз свидетельствовала о том, что он не такой беззаботный, каким хотел показаться. — Ладно, но когда мы вернемся, ты должен позволить мне подлатать тебя. Аарон указал на маленькое мокрое пятно, едва заметное на темной ткани его нарукавных повязок, и Эндрю почувствовал, как все его тело снова напряглось. Прямо сейчас он не хотел никому их показывать, не хотел, чтобы его видели, не хотел подпускать кого-либо достаточно близко, дабы уйти от вероятности нанесения еще большей боли. Аарон до сих пор злился на него, все еще думал, что он каким-то образом нарушил их сделку. Он не сказал ему ни слова за несколько дней, а теперь, когда Эндрю был унижен до предела, он хотел еще больше уязвить его слабость? Он больше не мог сыпать соль на свои раны, не мог мириться с осуждением Аарона и холодными взглядами. Он не хотел, чтобы его близнец оказывал ему какие-либо «услуги», когда было ясно, что Эндрю уже в минусе из-за своих долгов перед ним. Поэтому, на самом деле не понимая, что он говорит, пока не произнес это вслух, он сделал встречное предложение. — С этим справится Ники. Аарон заметно отшатнулся в замешательстве и легкой обиде, быстро повернувшись, чтобы посмотреть на столь же шокированного Ники. И Аарон, и их двоюродный брат одновременно повернулись, чтобы снова посмотреть на него, но Эндрю отвернулся, чтобы избежать пристальных взглядов, которыми они обменялись. — Серьезно? — С издевкой переспросил Аарон. — Ты собираешься быть настолько мелочным из-за этого? Сейчас? После этого? После… — Ты сказал, что с нами покончено, Аарон. — Напомнил ему Эндрю, больше не оглядываясь на него. — Ты сказал, что со мной покончено… Ты хочешь сказать, что передумал? — Нет. — Ну, тогда… — Эндрю замолчал, пожав плечами, прежде чем сделать несколько шагов назад. Никто не остановил его, когда он развернулся на пятках и потопал прочь, чтобы взять свою сумку со скамейки. Они также не остановили его, когда он продолжал идти к двери. Он прождал на переднем сиденье лексуса пять минут, но в конце концов стало ясно, что больше никто не придет. Он завел двигатель и был в миллисекундах от того, чтобы выехать со стоянки, когда Ники выбежал из дверей навстречу ему. Часть Эндрю все равно хотела оставить его там за то, что он заставил его ждать, но другая часть была отдаленно благодарна за то, что, по крайней мере, с Ники на пассажирском сиденье у него была причина не слететь с обрыва. — Так, э-э-э, — немного смущенно пролепетал Ники, забираясь на переднее сиденье и пристегиваясь. — Я все еще могу купить тебе те две коробки чипвичей, но я думаю, может быть, сначала мы просто отправимся в Cold Stone и ужаснем работников нашим выбором начинок. Как тебе идея? Эндрю слегка помахал пальцем в сторону Ники и ответил: — По-моему, это первая хорошая идея, что когда-либо приходила тебе в голову. — Да ладно, это, по крайней мере, вторая. — Ага. — Вздохнул Эндрю, пожимая плечами, и, взревев двигателем, помчался через стоянку. В машине было слишком пусто, слишком тихо. Чем дальше он отъезжал от стадиона — чем дальше он был от Аарона, Кевина и даже блядского Нила, — тем больше ему казалось, что он оставляет часть себя позади… Но он только врубил радио на слишком высокую громкость, чем рекомендовали бы врачи или механики, и решил заполнить пробелы в своей жизни сахаром и сливками. По крайней мере, он уже далеко продвинулся таким методом. Ответами на все в его жизни были насилие и мороженое. Он не понимал, почему сейчас должно быть по-другому.