Deals With Devils

Он наклонился. Он наклонился и позволил Эндрю успокоить его. Он принял его сделку, его прикосновения, его правду. Он назвал его своей «подружкой» и — по-своему — признал, что Эндрю был одним из его любимых людей. И все это, когда каких-то два часа назад он сказал с такой убежденностью и язвительностью, что ненавидит его и что Эндрю ничего не сможет сделать, чтобы изменить его мнение на этот счет. Он простил его. Возможно, он не сказал многое словами, но его действия твердили о той правде, что отражалась в мягкости его взгляда и нежности, с которой он исследовал самые уродливые части души и тела Эндрю. Нил Джостен простил его. Все волшебным образом не стало лучше или что-то в этом духе. Все ещё не сохранялись последствия их соответствующих предательств, на устранение которых потребовалось бы гораздо больше времени и усилий. Но по большей части Нил Джостен перестал смотреть на него с отвращением и перешел к… К тому, что он чувствовал к нему до того, как все стало таким запутанным и беспорядочным на той крыше. И он должен быть рад этому. Он должен принять это маленькое чудо таким, каким оно было, и идти дальше, не сбавляя шага, довольный тем, что его путь к искуплению был так легко проложен действиями, которые Эндрю предпринял бы в любом случае; что все, что ему нужно было сделать, это пообещать убить человека, что его изнасиловал (а затем просто ранить того же самого человека, когда они узнали, что он этого не сделал). Он должен быть вне себя от радости, что единственным, что все это время удерживало Нила от его прощения, был тот факт, что он думал, что Эндрю отдал приказ причинить ему такую боль. Но он не рад этому. Он не может с этим смириться. Потому что это означает, что Нил прощает его за неправильные поступки. Означает, что он проявляет благодарность за то, что должно быть само собой разумеющимся. Это означает, что Нил не придавал достаточного значения тому, как на самом деле Эндрю предал его. Означает, что он смирился с тем, что Эндрю подсыпал ему наркотики в напиток, нарушил его доверие, попирал его границы и игнорировал его «пожалуйста». Означает, что когда Эндрю продолжал отказываться от его «нет» (или во всех случаях, когда Эндрю даже не давал ему шанса сказать «нет» с самого начала) Нил и близко не видел в этом такой большой проблемы, как следовало бы. Его сеансы с Би (и много самоанализа в одиночестве на прошлой неделе или около того) выдвигали все больше и больше проблем на первый план в его сознании. Больше моментов было связано с выбором, и независимостью, отнятой у окружающих людей его же собственными руками, и теперь он должен был найти способы исправить это. Как пример, увиденные им шрамы Нила, когда он притворялся Аароном в тот первый раз. Как и каждый раз, когда он ходил куда-нибудь поесть со своей семьей и заказывал для них еду и напитки, даже не спрашивая сначала, чего они хотят. И каждый раз, когда он предполагал, что знает, чего кто-то хочет или в чем они нуждаются, и делал это, по-настоящему не заботясь о том, что они, возможно, хотели бы быть теми, кто сделает этот шаг самостоятельно. То, что началось с того, что он осознал свою ошибку, подсыпав пыль в напиток, привело к тому, что он стал сомневаться и переосмысливать каждое взаимодействие, которое у него когда-либо было с людьми. Пытаясь заново проанализировать и углубиться в контекст всего через призму того, пересек ли он их границы или ограничил их свободу действий. А затем, в те моменты, когда он обнаруживал, что ему не нравятся ответы на эти вопросы, он еще больше сомневался, был ли тот случай каким-то образом оправдан или необходим. Было ли это сделано во имя защиты кого-то (или выполнения его части сделки), или это было сделано исключительно по эгоистичным причинам. Задаваясь вопросом, было ли какое-либо оправдание достаточно веским, чтобы все исправить. Он ненавидел это немного больше с каждым разом, когда находил эти ответы еще более разрушительными. Он не был идиотом. Он знал, что мир не идеален, как и люди в нем. Он знал, что время от времени ему придется переступать определенные границы и совершать конкретные поступки. Он не собирался складывать ножи и прекращать попытки вести к лучшему тех, кто находится под его защитой. Но теперь он мог видеть, что, возможно, был виновен в том, что время от времени брал больше, чем отдавал. Он мог видеть, что, возможно, все те люди, что обвиняли его в эгоизме или недальновидности, возможно, были в чем-то правы. И он мог видеть, что прощение от Нила Джостена за то, чего он даже не совершал, было далеко не то же самое, что получить прощение за то, что он на самом деле сотворил. Так что, даже если Нилу казалось, что он искупил свою вину в его глазах, то он знал, что ему еще предстоит пройти долгий путь, прежде чем это станет правдой в реальности. Ему нужно убедиться, что Джостен чувствует себя в достаточной безопасности, чтобы снова есть и пить в присутствии других людей. Ему нужно убедиться, что он отдает больше, чем берёт. Ему нужно убедиться, что если кто-то доверяет ему настолько, чтобы наклониться, когда он сделает то же самое… Что в результате он никогда не позволит им упасть. Он был бы там, чтобы поймать его. Чтобы дать ему достаточную причину остаться, а не убежать (в какой бы форме это бегство он не попытался принять в следующий раз). Ему нужно было убедиться, что если Джостен совершал убийства из милосердия, даже не зная, что у него есть кто-то здесь, в тылу, кто поможет отмыться от пролившейся крови, похоронить тела и уберечь от последствий тех, о ком каждый из них заботился. Кевин Дэй говорил, что Нил похож на него, а позже обвинил Эндрю в том, что он похож на Рико; и он не уверен, какое из этих высказываний ближе к истине, но он знает, какое он хочет, чтобы было правдой. И он надеется, что это желание каким-то образом сделает его таким, каким он нужен своим людям в будущем, вместо того, чтобы оставаться эгоистичным монстром, каким он был до этого. И эта метаморфоза началась с того, что он на самом деле заслужил прощение от Нила, вместо того, чтобы просто принять то, от чего он слишком легко отказался. Кевин, по крайней мере, не простил его так просто. Он все еще помнил реальные провинности Эндрю (и, казалось, стал достаточно твердолобым, чтобы буквально встать между Нилом и теми, кто причинил ему боль в прошлом). Было очевидно, начиная с не очень заметных взглядов и заканчивая еще менее заметным способом, которым он продолжал пресекать все попытки Эндрю сблизиться с ним, что новый «партнер» Нила не хотел, чтобы Эндрю или его семья находились рядом с ним. И это должно его раздражать. Его это раздражает. Но он также не может не видеть, как Кевин вот так отрекается от него ради Нила, и думает: «Хорошо». Хорошо для Нила, что у него есть кто-то, кто так готов прикрыть его спину. И хорошо для (очевидно) не такого предсказуемого и трусливого Кевина Дэя, что он наконец нашел стимул за что-то постоять. Эндрю предпочел бы, чтобы он сказал Рико Морияме, чтобы он отъебался ради него самого (вместо того, чтобы сказать это Эндрю ради Нила), и он, по общему признанию, чувствовал горечь того, кого он поклялся защищать, позже решившим, что он был большим врагом, но он в любом случае счел это прогрессом для старого доброго «Кева», и принял вполне заслуженное пристальное внимание и злобу, которые принес ему прогресс, посыпав солью его раны. Их первая тренировка в сезоне прошла так хорошо, как он мог надеяться. То есть это было скучно и разочаровывающе, и ему несколько раз хотелось подремать или свернуть кому-нибудь шею. Но настоящей крови пролито не было, и Аарону даже удалось продемонстрировать некоторые свои успехи на корте старшекурсникам, так что все прошло достаточно хорошо. На самом деле любая тренировка, что не заканчивалась какой-нибудь кулачной дракой или слезами, была признаком прогресса для Лисов. Обычно ему было наплевать на то, насколько хорошо проходит тренировка экси (или насколько хорошо продвигаются дела у кого-либо из его «товарищей по команде»). Но из-за ряда сделок и обстоятельств, от слишком усердных размышлений о которых он, скорее всего, сошел бы с ума, успех этих дел теперь необъяснимым образом был связан с выживанием всех, на кого ему когда-либо было наплевать. Так что он как бы вынужден заботиться об этом, даже если на самом деле его волнует не суть экси. Он мог сказать, что последние 48 часов Аарона сводило с ума то, что он не говорил того, чего ему так отчаянно хотелось высказать, когда он догнал его у лексуса, но его близнец все еще доказывал, что способен время от времени выполнять свою часть сделки, ничего не рассказывая о том, что с ним происходило весь вчерашний и позавчерашний день. Это было не то натянутое и пронизанное тревогой молчание, что преследовало их раньше, а более довольное (хотя и тревожное) молчание, которое показывало, что он поверил ему, когда Эндрю сегодня сказал, что они как-нибудь поговорят. Оно было терпеливым при всем своем нетерпении. Это было предвкушение того, что ботинок вот-вот упадет, и уверенность в том, что он достаточно психически стабилен, чтобы угнаться за ним, когда это произойдет. Он был в некотором невыгодном положении с точки зрения умственной подготовки, потому что не знал, что именно хотел сказать Аарон. Конечно, он мог бы сделать несколько обоснованных предположений, но он не знал наверняка, будет ли это речь о его «рецидиве», или о том, каким образом, по его мнению, он нарушил их сделку, или еще одно высказывание про смерть Тильды, или, может быть, даже осуждение того, как он чуть не изрезал Ники. Речь могла идти о любых правонарушениях, совершенных Эндрю в прошлом и настоящем, и неопределенность в том, какую форму примет этот конкретный удар, заставила его напрячься задолго до их согласованного времени встречи. Накануне он сказал Нилу, что не сможет прийти на их сегодняшнюю встречу, вместо этого пообещав, что они смогут задать два вопроса следующим вечером, чтобы наверстать упущенное. Он, казалось, не возражал против этого, они провели вечер первой тренировки, выкурив одну сигарету (которую Нил даже не курил) и обмениваясь относительно простыми вопросами по сравнению с теми, что были до этого. Эндрю спросил Нила, что он предпочитает — аквариумы или зоопарк. Нил сказал, что никогда не был ни в одном из них. Нил спросил его, есть ли у него любимая книга. Он сказал, что у него «аллергия» на чтение, но если его заставляли читать, он отдавал предпочтение жанру ужасов и (потому что они обещали полную и безоговорочную честность) редким мрачным историям в стиле нуар с каким-нибудь предсказуемым романтическим сюжетом, чтобы было интереснее. В тот вечер они покинули крышу, как только сигарета догорела до окурка, и Эндрю отправился в спальню, зная, что его сегодняшняя встреча с Аароном наверняка будет менее легкой и приятной, чем та, что у него только что была с Нилом; но он сомневался, что это может быть хуже, чем некоторые другие его «переговоры» с Джостеном, которые были в прошлом, и на данный момент ему не привыкать к холодным или жестоким словам из уст брата, так что он был почти уверен, что все равно хорошо подготовлен к тому, чтобы справиться с этим. Он был неправ. Они с Аароном заехали в забегаловку быстрого питания, где на ужин взяли несколько приличных молочных коктейлей, и припарковали лексус на лужайке под деревом, чтобы перекусить, и по мере того, как тянулось почти полное молчание, он знал, что вопросы и заявления, которыми его близнец практически давился последние несколько дней, скоро разрушат этот робкий мир… Но он все равно почему-то не ожидал этого, когда Аарон положил свой недоеденный чизбургер себе на колени и немного повернулся к нему лицом, начиная: — Итак, у меня есть такая теория. — Относительности? — Эндрю насмешливо приподнял бровь. — Уверен, что кто-то уже опередил тебя в этом вопросе. Попробуй еще раз. — Нет. — Аарон принял его насмешку за приглашение уточнить, что за теория, поэтому он поправил. — Теория о тебе… Честно говоря, я чертовски ненавижу эту теорию. Еще больше ненавижу то, сколько в ней смысла. Но… Я думаю, она верна… И я на самом деле не уверен, что с этим делать, если это так. Это… Я думаю, она меняет все и ничего одновременно. И это реально не мое гребаное дело. За исключением того, что это так. И я не думаю, что смогу перестать думать об этом, пока не узнаю наверняка, верна она или нет… Итак, ты просто выслушаешь меня, а потом скажешь, прав я или нет? Мне не нужно ничего большего, просто… Просто да или нет. Эндрю сделал еще несколько глотков своего молочного коктейля, заедая горстью картошкой фри и еще глотком содовой, а после, наконец, кивнул и ответил: — Ладно, Эйнштейн, давай послушаем твой лауреат Нобелевской премии. Аарон сделал несколько глубоких вдохов и глотнул «mountain dew» для храбрости, прежде чем продолжить бессвязную речь. — Короче, я тут подумал… И до того как ты сможешь произнести какую-нибудь остроумную реплику о том, что «это что-то новенькое» или «не навреди себе», я хочу предварить это словами, что я сейчас охуительно серьезен, и мне нужно, чтобы ты не отпускал никаких гребаных шуток по этому поводу. Ты можешь это сделать? Эндрю немного склонил голову набок в раздумье, честно отвечая: — Я, конечно, могу попробовать. Но сначала тебе нужно изложить свою точку зрения, прежде чем мы сможем проверить мою способность не шутить по этому поводу. Аарон слегка поджал губы и вздохнул через нос после какого-то прерванного ответа и начал снова. — Я думал о… То есть я имею виду, что все то глупое дерьмо, что ты делаешь, так сильно меня бесит. О том, почему это меня бесит. Но, что более важно, о том, почему ты вообще делаешь это дерьмо. О том, откуда оно берется… В том плане, что я… Я не психолог, не социальный работник или что-то в этом роде, но мне приходилось читать кое-что из подобного дерьма раньше на некоторых моих занятиях, и просто… Знаешь… потому что мне казалось, что это те вещи, о которых я должен знать. Так что, хотя я и не самый образованный в этом вопросе, я также не полный невежда, и… — И в конце концов мы услышим полное предложение, которое действительно что-то объясняет где-то в этом столетии, да? Аарон свирепо посмотрел на него за то, что его прервали, и за слова, что почти можно было расценить как «шутку», поэтому Эндрю поднял руки в знак капитуляции и закрыл рот, поглощая еще больше фаст-фуда, чтобы снова не перебивать. — Моя точка зрения — или, я полагаю, первая из многих точек зрения — заключается в том, что я вспоминал все те моменты в прошлом, когда ты терял хладнокровие. Когда ты становился… вспыльчивым. Или жестоким. Или… Многие слишком остро реагировали на то, что кто-то сказал, или… Просто все те моменты, когда ты… Где был я… Там было что-то еще, о чем Аарон не хотел говорить. Аарон великодушно описал эти моменты как моменты, когда Эндрю выводил его из себя, но по неуверенности его молчания было слышно, что на самом деле он имел в виду моменты, когда Эндрю заставлял его бояться. Моменты, когда он угрожал Ники или какому-нибудь мудаку в «Сумерках» за то, что тот подошел слишком близко, и у Аарона была такая же скованность в теле, как и раньше, когда Тильда повышала голос. Предвкушение того, что он будет следующим на очереди. Как будто этого было недостаточно, чтобы у Эндрю уже пропал аппетит, следующее объяснение Аарона заставило его почувствовать себя почти больным от подкрадывающегося страха. — Видишь ли, я хорош в распознавании образов, я хорош в том, чтобы замечать то, что другие люди склонны игнорировать. И поэтому, когда Ники рассказал мне о том, что произошло — о том, как ты отвернулся от него, когда подумал, что он… Что ж, это заставило меня вспомнить все те другие случаи, когда ты выходил из себя в прошлом… И я про те времена, когда ты реально терял самообладание — не просто немного раздражался или впадал в маниакальное состояние, а тогда, когда я думал, что ты действительно можешь… Или даже те времена, когда ты и в правду это делал… И я думаю, что нашел между ними общую нить. Некую… тему или… Или триггер… Я правда, действительно, реально ненавижу одну вещь, что была общей почти у всех этих моментов. Он думал, что, возможно, уже знает, о чем говорил Аарон, но он все равно подтолкнул его к дальнейшему, чтобы убедиться, простым: — О? Аарон снова сглотнул, ногтем среднего пальца теребя заусенец на большом пальце, отколупывая его, пока не порвалась кутикула, как нервная привычка и наказание за то, что он собирался сказать. — Да… Я имею в виду, что есть несколько исключений, думаю, Тильда и те парни, что пытались отмутузить Ники. Но все остальные случаи — те, когда ты замахивался на кого-то ножом или угрожал, я могу сказать, что это было больше, чем просто угроза… Все это были моменты, когда кто-то говорил… Ну, когда они говорили или делали что-то, что подразумевало… что подразумевало, может быть, попробовать что-то с кем-то, кто был немного не готов? И… И я помню, что ты сказал мне о настоящих монстрах. Как они не останавливаются, когда ты их также просил. И я… — Аарон… — Эндрю попытался прервать брата теперь, когда точно знал, к чему тот клонит. Но Аарон либо не слышал его, либо действительно хотел закончить излагать свою маленькую теорию, потому что он просто продолжал двигаться вперед, по мере того как его слова становились быстрее, а морщина между бровями становилась глубже. — И я знаю, что ты провел некоторое время в колонии для несовершеннолетних, и знаю, что у таких мест плохая репутация из-за… подобного дерьма. И это… То есть, это ебалистическое дерьмо, что подобное, сука, все еще происходит, даже когда все вовлеченные должны знать достаточно, чтобы… чтобы что-то с этим сделать. Но это не твоя гребаная вина, если это… Если кто-то сделал с тобой что-то, пока ты был там, Эндрю, что… Что сделало тебя более чувствительным к такого рода вещам, тогда это… Эндрю больше не мог слушать это, поэтому он оборвал Аарона, прикрыв рот рукой и бросив на него такой взгляд, что его брат посмотрел на него в ответ глазами, что почти мерцали от подавляемых эмоций, горя и вины. Он точно не мог смотреть на это так же, как и слушать, поэтому с легким рычанием оттолкнул лицо Аарона и подвинулся на своем сиденье так, чтобы оказаться как можно дальше от него, пока он делал несколько сердитых глотков своего напитка, чтобы ощутить вкус желчи, вырывающийся из его горла. Но полное жалости молчание, повисшее тогда между ними, было почти таким же плохим, как и все остальное. Поэтому подождав еще несколько минут, пока Аарон скажет что-нибудь еще, Эндрю заполнил тишину отрицанием. В конце концов, он не обещал полной честности Аарону. Ему все еще разрешалось лгать о недомолвках и перенаправлять их своему близнецу. — Апофения, ты знаешь, что это значит? Это человеческая склонность видеть закономерности и смысл в случайной информации. Это все равно, что смотреть на кору дерева и видеть лицо, или видеть, как твой маникально-уебищный брат совершает маникально-уебищные поступки, и предполагать, что за всем этим стоит какая-то трагическая предыстория, вместо того, чтобы просто принимать все за чистую монету. — Эндрю… — Это интересная теория, я тебе ее выскажу. На самом деле это материал для телевизионных драм. Думая, что злодей просто «неправильно понят» и «пытается разобраться с каким-то дерьмом», когда на самом деле он просто сумасшедший мудак, у которого нет реальных обоснований или причин для совершенного, кроме того, что он просто очень любит ножи… Единственная закономерность здесь заключается в том, что иногда нейролептики по иронии судьбы заставляют людей вести себя более психотично, точно так же, как антидепрессанты иногда могут вызвать более тяжелую депрессию. Кто бы мог подумать? — Это неправда. — Отрицал Аарон, покачав головой. — Пф. Ага. Так и есть. Ты еще не посещал никаких курсов по фармацевтике или что-то в этом роде? Это происходит постоянно, Аарон. — Нет… ну, да, такое случается. — Признался Аарон. — Но это не то, что происходит сейчас. Только не это. Ты не поэтому так поступил с Ники. — А откуда тебе знать? — Потому что этого не может быть. — Отказ в принятии реальности тоже поддается диагностике, ты же знаешь. — Если кто-то здесь и отрицает реальность, так это ты. — Аарон выплюнул в ответ, прежде чем сделать быстрый глубокий вдох и продолжить спор. — Ответь мне на это, ладно? И всерьез подумай над ответом до того, как сказать мне его. Когда в последний раз твои лекарства действительно вызывали такое маниакальное состояние? Когда в последний раз ты бы мог честно сказать, что управляли тобой они, а не ты? А? Эндрю открыл рот, чтобы ответить, что он буквально чуть не убил Ники несколькими днями ранее, но оборвал себя, когда понял, что на самом деле он не был маниакален, когда собирался это сделать. Не настолько. Конечно, он немного потерял самообладание, но это был он сам, а не химический дисбаланс, вызванный препаратами. Одновременно с этим это был верный ответ и в отношении всего, что произошло после Колумбии, на самом деле, он сделал несколько неудачных звонков и плохо отреагировал на определенные вещи, но как бы он ни был расстроен всем этим, он не был… — Дай угадаю. — Аарон прервал его мыслительный процесс дальнейшими намеками. — Возможно, это было примерно в то же время, когда ты начал бросать курить?.. Примерно в то же время ты был слишком занят, пытаясь разгадать тайну Нила Джостена вместе со мной, или… Или разбираясь с последствиями этого, чтобы по-настоящему поддерживать свою старую привычку к выпивке?.. Возможно, ты тоже начал обретать определенную ясность и контроль над собственными мыслями и эмоциями примерно тогда же?.. Может ли быть так, что это как-то связано? Эндрю был не в состоянии ответить или даже моргнуть, когда до него дошло. Аарон воспользовался его молчанием, чтобы вздохнуть и продолжить объяснение, покачав головой. — Эбби продолжала твердить, что курение и выпивка вредны для тебя. Она все пыталась предупредить тебя, что твои лекарства плохо сочетаются с этим и что тебе нужно отказаться от этого. Но ты, черт возьми, никогда ее не слушал. Ты никогда никого не слушаешь… Подумал, что ты с большей вероятностью отнесешься к этому серьезно, если воочию увидишь, какую разницу это может принести для тебя… Что, возможно, ты заметишь, насколько лучше почувствуешь себя через некоторое время, и решишь бросить самостоятельно; или, по крайней мере, намеренно сократить употребление алкоголя, а не просто пить по случаю… Помогает и то, что Кевин недавно бросил пить; у тебя, как правило, есть его привычка «с глаз долой — из сердца вон», когда ты реально бухаешь только тогда, когда есть выпивка под рукой, но редко ищешь ее сам? Это… — Кевин бросил пить? Аарон кинул на него равнодушный взгляд. Как за то, что не заметил, так и за то, что намеренно упустил его мысль. Он еще немного поразмыслил и понял, насколько прав был Аарон насчет того, насколько больше ясности и контроля у него стало над собственными эмоциями в последнее время. Он не мог сказать, что был точно «уравновешен» и «счастлив», но это было больше связано с обстоятельствами, а не с тем, что его лекарства по тридцать раз в день переключали шкалу от сонливости и депрессивности к гиперактивности и безэмоциональности. В последнее время он был не совсем доволен своими мыслями и чувствами и еще меньше впечатлен своими действиями, но нельзя было отрицать, что все они были его собственными. Что они были больше… его. Но как Аарон заметил все это раньше него? Как он узнал, что с ним что-то не так, и как все это исправить, чтобы Эндрю даже сам не узнал о первой части? И то, как он поднял уровень потребления алкоголя тоже? Инстинкт Эндрю «мне бы тоже не помешало» проявлялся всякий раз, когда он видел бутылки, оставленные на столешнице… Теперь, когда он вспоминает об этом, эти бутылки перестали выбрасываться примерно в то же время, когда Аарон заключил с ним свою маленькую сделку «одна сигарета в день»… Все это было специально? Он разрывался между обидой на то, что его брат играет с ним, как на гребаной скрипке, и впечатлением от того, сколько мыслей и усилий, должно быть, было вложено в это. И на самом деле его удивили усилия, приложенные ко всему этому. Он всегда знал, что Аарон чертовски умен, знал, что он тратит много мозговых сил на ерунду, что не имеет значения; и в определенной степени он знал, что тот также не боится тяжелой работы. Никто не обучается на должность травматолога, если боишься домашки или испачкать свою форму и натереть мозоли на руках; Это стоит многих лет учебы в университете, за которыми следует множество подъемов окровавленных изломанных тел. Но прилагать такие усилия, чтобы помочь ему? — Ты сделал это нарочно. — Эндрю заключил и обвинял во всем. — Та сделка, что ты заключил со мной на только одну сигарету в день… Это не имело никакого отношения к тому, чтобы отомстить мне… или посмотреть, как я страдаю… или… Ты сделал это, чтобы худшие побочки моих лекарств были… — Эндрю недоверчиво покачал головой, задаваясь вопросом: — Зачем? — Что значит зачем? — Спросил в ответ Аарон с намеком на хмурость в лице. — Ты был погружен в свою блядскую голову с тех пор, как впервые начал принимать это дерьмо. И ты никогда не собирался бросать по собственному желанию, так что… Я должен был что-то предпринять. — Самодовольная ухмылка на мгновение появилась на его лице, когда он поспешил добавить: — И ты не единственный, кто способен манипулировать людьми, заставляя их делать то, что ты хочешь, и заставляя их думать, что это их собственные помыслы… Кроме того, даже если ты однажды решишь бросить по собственному желанию, вероятность того, что ты вернешься к этому в неудачный день, была слишком высока. Но я знал, что если ты пообещаешь мне, то никогда не сорвешься… Так что… — Притормози. — Сказал Эндрю, подняв руку, чтобы заставить его замолчать, пока он переваривал все это. Затем, еще раз покачав головой из-за путаницы и невероятности всего этого, он повторил свой предыдущий вопрос. — Зачем тебе это делать? Зачем тебе… «помогать» мне и обманывать меня одновременно? У тебя был шанс попросить меня о чем угодно, на самом деле заставить меня страдать за все то дерьмо, через которое я заставил тебя пройти за эти годы, а вместо этого ты упустил возможность, сделав мою жизнь лучше? Для чего? И я имею в виду, что ты… Ты даже не выпендривался этим или… Ты позволил мне думать, что ты просто вел себя как засранец, когда все это время пытался помочь? Почему? В этом нет никакого смысла, Аарон. Что тебе на самом деле нужно? Аарон одарил его взглядом, средним между уязвленным и оскорбленным, когда уставился на него так, словно ответ должен быть очевиден, проговаривая: — Это именно то, что мы делаем друг для друга, Эндрю… Это то, что мы всегда делали… Не так ли? Его первым побуждением было все отрицать. Поправить Аарона и сказать, что это то, что Эндрю делал для него, а не наоборот. Но теперь, когда стало известно, что Аарон растратил впустую одну из своих услуг, обманом вынудив Эндрю сократить… Сколько еще вещей Аарон сделал для него, а Эндрю даже не заметил? Сколько раз они жертвовали чем-то ради другого человека и получали за это «иди на хуй» вместо «спасибо»? — Я тебе даже не нравлюсь. — Отметил Эндрю. — Пф. Кто сказал? — Спросил Аарон, нахмурив брови и сердито откусив кусочек от своей еды, что, как подозревал Эндрю, было сделано скорее для того, чтобы занять себя, чем для того, чтобы утолить настоящий голод. — Ты сказал. — Напомнил ему Эндрю. — Ты много раз говорил мне, что ненавидишь меня до глубины души. — Да, ну… — Согласился Аарон с полным ртом картофеля фри, что он проглотил, отчая следующим: — Я врал. — Что? — Не смотри так удивленно. В конце концов, я учился врать у лучших, — сказал Аарон, пожимая плечами в направлении Эндрю. — Я никогда не врал тебе. Аарон одарил его самым равнодушным взглядом типа «да иди ты», которым он когда-либо его одаривал. На что Эндрю ответил закатыванием глаз и показом среднего пальца, прежде чем изменить свой вопрос. — Тогда почему? Зачем врать насчет этого? — Это должно быть очевидно, да ведь? — Спросил Аарон с намеком на смешок, застрявший у него в горле. Он сбил самодовольство своего близнеца небольшим количеством сарказма, когда простонал в ответ: — Просвети меня. Ухмылка Аарона медленно сползла с его лица, как воск, стекающий со свечи, прежде чем он в отчаянии запихнул в рот еще несколько картофелин фри. Его слова казались еще более уродливыми из-за буквального прикуса, которым сопровождалась пунктуация каждого предложения до того как была проглочена полностью. — Потому что это было легче, чем признать обратное, пока я был в курсе, что ты совсем не лжешь, когда говорил это первым. — Ответил Аарон с хрипотцой в голосе, похожей на гравий. — Потому что я подумал, что это всего лишь вопрос времени, когда ты тоже откажешься от меня, так что я мог бы также попытаться дистанцироваться от тебя, пока этого не случилось. Потому что в ненависти к людям, что причиняют тебе боль, есть достоинство, которого нет, когда ты признаешь, что на самом деле чувствуешь к ним. Потому что было легче причинить себе боль до того, как у тебя появится гребаный шанс… Для тебя это достаточно веские причины? — Аарон, — Эндрю покачал головой одновременно с раздражением и дальнейшим недоверием, — Что, черт возьми, ты несешь? Я не собираюсь отказываться от тебя. Ты знаешь, что я этого не сделаю. Мы заключили сделку. Ты… — Ты уже трижды пытался бросить меня, Эндрю! Может быть, даже больше, а я даже не в курсе. Он был настолько сбит с толку обвинением, что даже не смог повысить голос в ответ на вспышку гнева, когда спросил: — Какого хрена ты…? — Ты все еще не понял этого? — Аарон прервал его с намеком на гнев и отчаяние в равной мере в его глазах. — Столько прошло времени, а ты все еще не понимаешь, из-за чего я на самом деле разозлился, когда ты разбил ту машину? — Бог ты мой. — Закатил глаза Эндрю. — В ебаный последний раз, Аарон, Тильда сама напросилась, ясно? Она… — Нет. Заткнись. — Аарон снова оборвал его с чувством решимости, что сильно вдарило по его колебаниям. — Сейчас я расскажу тебе историю. И ты будешь сидеть здесь, молча, и слушать все, что я скажу. Потому что ты все еще передо мной в долгу, и если мне придется воспользоваться этим, то я так и поступлю… Но я вроде как надеюсь, что ты просто позволишь мне, потому что я думаю, ты мне многим обязан… И, может быть, ты не согласишься, и, вполне возможно, ты уйдешь, после услышанного, думая, что я такой же пиздецки жалкий, каким я себя чувствую, и, вероятно, именно это в любом случае убедит тебя отказаться от меня навсегда. Но это будет стоить того, чтобы ты просто перестал… Прекратил апофенизировать свои собственные причины моего гнева. Это будет стоить того, чтобы ты, наконец, реально услышал и понял меня, когда я говорю… Ты разбил блядскую машину, Эндрю. Эндрю замолчал на пару секунд, пораженный не только тем, как Аарон разговаривал с ним, но и тем, что он на самом деле говорил. Все, что он смог придумать в ответ, было: — Уверен, что «апофенизация» — выдуманное слово. — Блядский Иисус, ты собираешься слушать меня или нет, Эндрю? — Спросил Аарон, сверкнув глазами. Эндрю ответил движением руки и пожатием плеч. Его брат прав. Вероятно, он задолжал ему как минимум столько к настоящему времени. И Аарон ответил на это разрешение глубоким вздохом, который наводил на мысль, что какая-то часть его, скорее всего, надеялась, что он скажет «нет» просто для того, чтобы у него был предлог не говорить всего, что он скажет дальше. — Я на самом деле не верю во всю эту «телепатию близнецов» или в псевдонаучную чушь, которая утверждает, что у нас должно быть какое-то экстрасенсорное… что-то друг с другом только потому, что в какой-то момент мы делили матку. Это все хуйня. Очевидно… За исключением… За исключением, может, того факта, что на самом деле это не хуйня, может быть? Потому что я… Я провел все свое детство, чувствуя себя… неполноценным. Как будто я был фундаментально разломлен или… или незаконченный… Как будто какой-то части меня не хватало, и чем бы ни была эта недостающая часть — или частей — это должно было быть чем-то чертовски важным, потому что без этого я… Аарон переключил свое внимание на лобовое стекло и начал разрывать булочку от своего бургера, вместо того чтобы есть ее во время разговора. Привычка, которая появлялась у самого Эндрю всякий раз, когда он чувствовал себя немного расплывчатым в своих мыслях… — Это мог быть любой из нас, понимаешь? — Аарон слегка перевел тему. — Сначала она избавилась от нас обоих, но на следующий день передумала и выбрала одного из нас наугад, чтобы забрать с собой… Не было никакой реальной причины, по которой она выбрала меня вместо тебя, может быть, просто потому, что мое имя было первым в алфавитном порядке, или потому, что я оказался ближе к ней, когда она возвращалась через эти двери, или… В любом случае, я хочу сказать, что с таким же успехом это мог быть ты — тот, кого она решила бы привести домой в тот день и… И я тогда не знал, что это значило, но иногда, повзрослев, она… Она смотрела на меня и… И мне казалось, что она обижалась на меня за то, что я не был тобой? Как будто она проклинала себя за то, что сделала неправильный выбор… Потому что, даже если у нее никогда не было возможности по-настоящему узнать тебя, прежде чем отказаться от тебя, она, должно быть, каким-то образом знала, что ты был бы лучшим сыном. Был бы лучшим… просто во всем, я полагаю? Эндрю хочет сказать ему, что это пиздецовая чушь во всех смыслах этого слова, но по тому, как Аарон искоса взглянул на него, ему показалось, что он бросает ему вызов возразить, как будто он говорит о том, что это его шанс высказаться сейчас, когда он просил его молчать в тряпочку, пока его рассказ не будет закончен. И это определенно был не конец. Ну, Эндрю промолчал и протянул ему недоеденную булочку от своего бургера, чтобы у него было больше хлеба, на котором можно отыгрываться. Аарон посмотрел на предложенную булочку и горку самодельных крошек на обертке у себя на коленях, как будто только сейчас заметил, что проделал, а после слегка покачал головой, швырнув булочку обратно Эндрю и продолжая. — Она обижалась на меня за то, что я вообще существую, но еще больше она ненавидела меня за то, что я — не ты, за то, что она никогда не будет знать наверняка, правильно ли она поступила, выбрав меня. Она обижалась на меня за то, что я так и не смог узнать, действительно ли тебе стало лучше, или ей следовало просто оставить нас обоих гнить там, или сделать аборт, или… Я думаю, во многих отношениях я был воплощением всех ее глубочайших сожалений, и… И это не я оправдываю ее. Потому что она проебалась, я знаю, что так и было. Но часть меня на самом деле не может винить ее за это, потому что… Потому что я провел всю свою жизнь, скучая по кому-то, о существовании кого я даже не подозревал, так что я могу только представить, как, должно быть, ей было хреново просыпаться каждый день, зная о тебе, и одновременно с этим ничего о тебе не зная. Как сильно это, должно быть, мучило ее… В плане, кто скажет, что хуже: чувствовать, что чего-то не хватает, и никогда не знать чего, или точно знать, чего не хватает, и знать, что ты — причина, по которой это исчезло в первую очередь… Так что я понимаю, почему это могло — не знаю — усугубить ее ранее существовавшие состояния или еще больше ухудшить ее психическое состояние и… Я понял. Это все, что я хочу сказать. Мне это не нравится, но я могу это диагностировать; и от этого становится немного лучше, потому что это означает, что я не совсем виноват в том, что был… Эндрю снова придержал язык, несмотря на то, что у него было много отборных слов о том, что Тильда не заслуживает его понимания. А Аарон продолжал нести чушь, которая проверяла его самообладание, когда он продолжал свою «историю». — И все же… К чему я виду: я чувствовал себя неполноценным и несостоятельным и никогда по-настоящему не понимал почему… Пока тот случайный коп не посмотрел на меня и не подумал, что это ты… Пока я впервые не услышал твое имя, и что-то в этом просто… Щелкнуло, — подчеркнул он, изобразив рукой поворот циферблата, за которым последовал щелчок. — Ну и я подслушал, как моя мать разговаривала с этим человеком, а позже с дядей Лютером по телефону, и… и я узнал правду… И мне было больно слушать обо всем этом и, наконец, знать, почему она… Это было очень больно… Но это также было чем-то вроде новой жизни? Потому что я… Я подумал: «вот оно». Ты знаешь. Это то, чего мне не хватало всю мою жизнь. У меня есть брат. У меня есть… Я — как оказалось, по глупости — подумал, что… что ты, очевидно, тоже скучал по мне все это время. Верно же? Я думал, ты будешь счастлив, что мы наконец нашли друг друга, думал… Не знаю, может быть, я думал, что, собрав осколки нашей семьи, я исправлю все остальное, что в ней было не так?.. Итак, я написал тебе письмо, сообщив, что я существую. А ты, — Аарон издал тихий, жалобно звучащий смешок, погрозив пальцем в направлении Эндрю, — ты недвусмысленно сказал мне, что не хочешь иметь со мной абсолютно ничего общего… Ты сказал мне свалить нахуй и никогда больше не связываться с тобой. Аарон снова перевел взгляд на лобовое стекло и выглядел настороженно, как будто вот-вот заплачет… Но он скрыл это за притворным гневом и разочарованием, продолжая разглагольствовать в окно, а не в лицо Эндрю. — Сначала моя мать дает понять, что никогда не хотела меня — и я даже не знаю, кем был наш отец, потому что он, очевидно, сбежал из города в тот момент, когда узнал, что Тильда беременна, так что очевидно, что он тоже не хотел меня. Потом мой двоюродный брат, блять, киданул меня, чтобы уехать жить в Германию — он даже не сказал мне, что уезжает, упомянул об этом за три дня до того, как сел в ебаный самолет. Не учитывая, что я учил немецкий вместе с ним, и мы могли бы, сука, вместе подать заявление на программу обучения за границей. Но нет. Он хотел сбежать от всей нашей ебанной семейки, включая меня, поэтому он, блять, оставил меня на задворках, как ни в чем не бывало, и… А потом я узнаю, что у меня есть брат-близнец, и, даже не встретившись со мной лично, он уже решил, что тоже ненавидит меня?.. Тогда ты простишь меня за то, что я подумал, что во всем виноват я, да? Очевидно, проблема во мне. Я имею в виду, что не только твое отсутствие сделало меня недостаточно цельным, потому что если бы это было так, ты бы тоже страдал из-за моей потери, и, очевидно, ты совсем по мне не скучал… Значит, со мной что-то не так, это должно быть… Аарону потребовалось мгновение, чтобы несколько раз сжать и разжать кулаки, пока он снова успокаивался и придумывал, как закончить свою «трагическую предысторию». Когда он наконец нашел нужные слова, то стукнулся затылком о подголовник и выдавил их сквозь зубы. — Это была не твоя вина. Я не виню тебя за это. Я хочу прояснить все с самого начала… Но все стало еще хуже после того, как мы узнали о тебе… Дядя Лютер приставал к Тильде, и ее мучило чувство вины за то, что она бросила тебя и никому о тебе не рассказала, и… И она выместила свое разочарование по этому поводу на мне… Она начала кричать еще громче, использовать еще больше. Она начала смотреть на меня так, будто это я во всем виноват, этими глазами, что негодовали на меня за то, что я не был тобой… А потом, когда я наконец понял, что означал этот взгляд, было намного хуже… Она никогда не стеснялась телесных наказаний, особенно когда была пьяна, или под кайфом, или… или когда ее последний парень, которого она приводила домой поиграть в «счастливую семейку», начинал издеваться над ней, и она чувствовала необходимость продолжать этот цикл… Но была заметная разница между частотой и серьезностью ее избиений до и после того, как кота, по имени Эндрю, вытащили из мешка. И я… Честно говоря, я тоже не очень хорошо справился с последним отказом… Поэтому я тоже начал употреблять больше, чтобы справиться… Аарон запил все это несколькими почти отчаянными глотками своего напитка с выражением лица, которое говорило о том, что ему хотелось бы, чтобы в его стаканчике было что-нибудь покрепче кофеина. — Это была черная полоса в нашей жизни… Не то чтобы она было особенно белой с самого начала. Но после этого все начало разваливаться. И я не знал, как это исправить, когда я еще даже не понял, как исправиться самому, так что… А потом нам сообщили, что тебя отправили в колонию для несовершеннолетних… И… И я признаю, что это действительно трогательная часть истории. Так что просто признайся мне в этом и постарайся воздержаться от насмешек надо мной или… Что угодно… Я слышал, что ты был в колонии для несовершеннолетних, и часть меня была… тебя странно ревнующей? И я знаю, что это офигетельно тупо, ясно? Знаю, что так и есть. Особенно сейчас, когда я знаю тебя… или, по крайней мере, я почти уверен, что ты… Аарон с трудом сглотнул, еще раз сжав кулаки, и сердито нахмурил лоб. — Это было глупо… Но я ревновал, потому что думал… Ну, по крайней мере, там тебе не пришлось бы испытывать чувство ненужности, да? По крайней мере, тебе не пришлось бы иметь дело с твоей собственной матерью, смотрящей на тебя как на воплощение всех ее ошибок, и… и, как минимум, соблазны наркотиков и прочего не смогли бы испортить тебе жизнь в такой контролируемой среде… У тебя было трехразовое полноценное питание, чистая койка, на которой можно спать, и иногда это было больше, чем я мог сказать о себе; когда Тильда часто была слишком обдолбана, она могла неделями не ходить за продуктами, а я питался добротой незнакомцев и… И да, я знаю, что колонии для несовершеннолетних — это не какой-то утопический летний лагерь или что-то в этом роде, и я знаю, что многим людям было намного хуже, чем мне, но я все равно, по глупости, завидовал тебе за то, что ты «вышел». Что бы это вообще ни значило. И я… У меня была реально глупая идея… Эндрю слегка наклонил голову в легком любопытстве, но сдержался, как и обещал, когда Аарон немного поерзал на своем сиденье. — Я подумал… ну, я подумал, что, может быть, если я просто ограблю мини-маркет, или вломлюсь в чей-то дом, или что-то в этом роде, и меня арестуют… Если я смогу каким-то образом заработать себе место в том же центре временного содержания, что и ты, то, может быть… Может быть, увидев меня лично, на самом деле встретившись со мной и увидев во мне такого же «бунтаря-тюремщика», как ты, или кого-то еще… Может быть, это изменило бы твое мнение… Например, возможно, я мог бы обманом заставить тебя полюбить меня, просто находясь рядом. «Эффект близости» и все такое… Но я был слишком большим трусом, чтобы пойти на подобную авантюру без каких-либо реальных доказательств того, что это может сработать, поэтому я… Я решил, что сначала должен навестить тебя в колонии. Я решил встретиться с тобой лицом к лицу и посмотреть, есть ли в тебе хоть какая-то часть, которая хотя бы подумает о том, чтобы дать мне шанс, прежде чем совершить… Ну, преступление. Эндрю было еще труднее ничего не говорить о многочисленных недостатках этого конкретного плана, но он был верен своему слову, поэтому он просто слегка неодобрительно покачал головой и проглотил еще несколько пригоршней уже чуть теплой картошки фри. — Ма… Тильда была не слишком довольна мной, когда я сказал ей, что хочу навестить тебя. Она… Ну, ты видел синяки… Но я не позволил этому остановить меня, я знал, что Лютер — по какой-то гребаной причине — похоже, тоже был заинтересован в том, чтобы отвезти тебя домой, поэтому я пошел к нему и попросил подвезти и… А потом мы ехали несколько часов, чтобы встретиться с тобой в первый раз… Аарон, наконец, казался способным снова взглянуть на него, но Эндрю почти жалел об этом из-за того количества уязвимости и сложных чувств, что он видел на лице, которое с таким же успехом могло быть его зеркалом. — Ты знаешь, что произошло дальше… Я даже не был уверен, что ты согласишься встретиться с нами после того письма, которое ты прислал мне с просьбой свалить… Но ты удивил меня, появившись, а потом удивил еще больше, не только заметив синяки, но и дерьмово обратив на них внимание… У остальных членов семьи, похоже, была политика «не видеть плохого» во всем этом, в соответствии с которой они думали, что если они просто притворятся, что не замечают происходящего в нашем доме, то этого не существует… Ты был первым человеком, который увидел эти синяки на моем лице, и на самом деле… Что ж, в принципе, ты дал мне ответ. Я сразу понял, что есть надежда, что однажды мы действительно сможем что-то значить друг для друга. И мне даже не пришлось становиться преступником, чтобы сделать это. Потому что ты обещал мне, что вместо этого вернешься домой, что ты выберешься оттуда и защитишь меня от Тильды, и просто-напросто исправишь все, с чем мне приходилось бороться, и будешь рядом со мной… Ты обещал, что я больше не буду одинок. Сказал… Когда он отвернулся, у Аарона был тот самый подозрительный блеск в глазах, который наводил на мысль о непролитых слезах. На этот раз не в лобовое стекло, как раньше, а полностью в другое окно. — Ждать, когда ты вернешься домой, было почему-то даже хуже, чем те месяцы, когда я думал, что у нас не было никаких шансов. Знаешь, как говорят: неведение — это блаженство, а ожидание — агония… Каждый раз, когда она поднимала руку или обращалась ко мне, я думал: «еще немного». Каждый раз, когда Тильда напивалась и тащила меня за собой на дно, я думал: «скоро нам больше не придется этого делать, чтобы быть счастливыми». Каждый раз, когда у нее был один из ее «хороших дней» и в кои-то веки между нами все было почти прилично, я думал о том, насколько все стало бы лучше, если бы ты был рядом и проводил эти хорошие дни с нами… Я продолжал думать о том, как у меня наконец-то будет… Моя жизнь, моя семья, мое — все, наконец, станет полноценным, когда в ней будешь ты… Я позволил этой надежде увлечь меня в те дни, когда это было единственным, что еще поддерживало меня, а потом… Потом ты вышел. Ты вернулся домой. И это было… У Аарона было такое отстраненное выражение лица, когда он явно раздумывал, что сказать дальше. — Я тебе не нравился, Эндрю… Это было очевидно… Конечно, ты сделал то, что обещал, ты пришел домой, отчитал Тильду и высказывал свои угрозы всякий раз, когда она поднимала на меня руку, но то, как ты смотрел на меня… Я был для тебя просто обузой. Рутиной. Обязанностью. Ты обижался на меня за то, что я всегда существовал так же, как и она, и это… Боже, это чертовски больно. Ладно? Я признаю это. Это было больно. И я… Я, блядь, пытался разозлиться из-за этого. Я пытался направить твою энергию обратно на тебя и убедить себя, что мне посрать. Я пытался быть отстраненным и… и я пытался заполнить эти дыры в своем сердце всем, что попадалось мне под руку… Но с каждым днем эти дыры раскрывались все шире каждый раз, когда ты или Тильда смотрели на меня так… Эндрю закрыл глаза на секунду-другую, слишком долгую, чтобы просто моргнуть, и постарался не прерывать рассказ Аарона кучей оправданий или самоосуждений. Но про себя он добавил имя Тильды в список личных злодеев, с которыми его будут сравнивать; людей, на которых он был слишком похож и на которых он никогда больше не хотел быть похожим. — Ты знал? Ты осознавал, каким гребаным садистом, граничащим с жестокостью, ты был, когда спас меня от гнева Тильды в один прекрасный момент только для того, чтобы повернуться и поиздеваться надо мной за то, что я нуждаюсь в спасении? Или когда ты сказал мне, что я больше не могу видеться ни с кем из своих школьных друзей, но сам отказался разговаривать со мной? Или когда я попытался сесть рядом с тобой на диване, а ты отшвырнул меня и закричал, чтобы я проваливал?.. Ты знал, что это со мной делало? Ты знал, насколько это было больно? Ты просто пытался… закалить меня или что-то в этом роде? Это было похоже на тест, или урок, или… Несмотря на то, что Аарон задал ему кучу вопросов, он мог сказать, что на самом деле ему пока не нужны ответы ни на один из них. Поэтому он прикусил внутреннюю сторону щеки и просто послушал в кои-то веки. — Я все пытался понять, что я сделал не так, но так и не смог… Казалось, что ты просто ненавидишь меня за то, что я такой же, как она… Думаю, это был просто еще один пример того, что я в корне неприятен. Например, меня никогда не брали в чью-то команду на физкультуре, потому что я был таким низкорослым и истощенным. Или те мои «друзья» сами бросили меня, когда я сказал, что больше не смогу подсовывать им таблетки, и я понял, что они никогда не были рядом ради меня. Или… или всякий раз, когда Ники, наконец, звонил мне после нескольких месяцев молчания, просто чтобы задать кучу вопросов о тебе, двоюродном брате, которого он никогда даже не видел, вместо того, чтобы спросить о том, кого он оставил позади. И это… Я до сих пор не знаю, чего, черт возьми, мне не хватает, что делает меня таким недостойным. Или, может быть, это больше связано с теми чертами характера, что у меня есть, а не с теми, которых мне не хватает? Не знаю. Я просто знаю, что это чертовски больно. Иногда больно просто быть собой. Аарон снова замолчал, но это не было неподвижное или созерцательное молчание, оно бурлило и корчилось от гнева и боли, как раненая кобра, пытающаяся найти в себе силы нанести удар в последний раз, прежде чем умереть, чтобы защитить свое гнездо. Эндрю был почти озадачен тем, как его собственному близнецу удалось скрыть это и от него тоже. Было похоже, что он провел так много времени, мысленно сравнивая Аарона с самим собой, что никогда не удосуживался увидеть в нем самого себя. Его всегда так раздражало то, что у них было общее (или раздражали их различия), потому что это было похоже на то, как если бы он смотрел на свое отражение в разбитом зеркале. Но Аарон был не таким же. У него были свои проблемы. Его собственные трещины в стекле, что выглядят аккуратно. — Ты когда-нибудь смотрел «Ловушку для родителей»? — Внезапно спросил его Аарон. Эндрю нахмурился, не уверенный, был ли это риторический вопрос или нет. Но взгляд, брошенный на него братом, говорил о том, что он ждал ответа, поэтому, в конце концов, он кивнул в знак подтверждения, и Аарон смиренно вздохнул, кивая в ответ и продолжая. — В детстве я смотрел этот фильм раз 50. Задолго до того, как узнал о тебе… У меня в голове была такая фантазия, что однажды меня отправят в летний лагерь, и я встречу своего давно потерянного близнеца, и мы поменяемся местами и будем работать вместе, чтобы воссоединить наших родителей, и все будет… — Аарон издал еще один легкий вздох и покачал головой, досадуя на свою прошлую надежду. — Я был прав насчет давно потерянного близнеца, но я ошибался во всем остальном, и… Может быть, я просто помешанный идиот, потому что никогда не теряю надежды? Может быть, это моя собственная ебаная вина за то, что я все отрицал и хотел верить, что однажды все получится. За то, что твердил себе, что это просто потому, что все это «ново», и в конце концов мы все поселимся в счастливом домашнем блаженстве, как только немного привыкнем друг к другу… Но когда ты попросил меня поменяться с тобой местами в тот день… Аарон замолчал и посмотрел на свой пустой стаканчик (и на отсутствие больше холодной картошки фри, которую можно было бы пожевать, или булочек для бургера, что можно было бы покрошить), и Эндрю сжалился над ним, молча передав остатки своего молочного коктейля. Аарон с подозрением посмотрел на стаканчик, а после сделал несколько больших глотков, отдавая обратно. Эндрю поставил его в подстаканник Аарона и позволил этому послужить предложением ему выпить остальное. Если Аарон и заметил это, то не подал виду ни по своему лицу, ни по тону, когда наконец перешел к сути своей истории. — Ты попросил меня поменяться с тобой местами, и это было похоже на воплощение в жизнь еще одной маленькой части той детской фантазии. Я подумал: «Это чертовски фантастично, мы наконец-то, блять, сблизились из-за чего-то». Я думал, мы вместе разыграем этот невинный розыгрыш над Тильдой — и, конечно, может быть, она охуеть как разозлится из-за этого, но оно того стоит. Потому что ты наконец-то попросил меня стать частью твоего мира. Ты, наконец, признал тот факт, что я был не просто твоим братом, а твоим близнецом. Ты, наконец-то, был готов общаться без злобы и веселиться со мной. Как и все остальные дети, которые развлекались со своими братьями… Это была игра. Розыгрыш. Секрет, который мы делили между собой. Я… Я был так взволнован этим, что потратил все свои жалкие сбережения на галлон мороженого, который спрятал в глубине морозилки; таким образом, позже, когда ты вернешься домой — после того, как Тильда ляжет спать, — мы сможем тайком достать его из морозилки и съесть вместе в комнате, смеясь над тем, как мы одурачили всех в тот день. Это… Аарон сделал несколько глубоких судорожных вдохов, продолжив: — Тильде должно было потребоваться всего 20 минут, чтобы забрать тебя и отвезти домой… Я сидел на кухонном столе и смотрел на часы над плитой, просто ожидая, что ты вернешься домой и одаришь меня понимающей ухмылкой, или… или рассмеешься и скажешь, что все это время это был ты, или… Я ждал… И ждал… И ждал… Тридцать минут… Час… Два… Четыре… И вот, наконец, мне звонят. Я чуть из кожи вон не выпрыгнул от этого звука, потому что последние четыре гребаных часа все было так чертовски спокойно, просто смотрел на часы и на дверь. И на секунду я почувствовал облегчение, но… Но на экране не твое имя и не имя Тильды, а больница… Я отвечаю на звонок. Аарон поднял руки вверх, как носочные куклы, имитируя обмен репликами между ним и медсестрой, намек на запомнившийся страх проступил на его лице, когда он заново пережил все это. — «Эндрю Миньярд?» Спросила она.

«Где он?» Спросил в ответ я.

«Сделай глубокий вдох, сынок. Ты внесен в список ближайших родственников, мне просто нужно подтвердить, что ты Эндрю Миньярд.»

«Нет, я его брат, Аарон.»

«Подожди, ты Аарон?»

«Да! Где мой брат, с ним все в порядке?»

«В его удостоверении указано, что он Аарон, ты говоришь, что здесь лежит Эндрю?»

«Это имеет значение? Просто скажите мне, все ли с ним в порядке или нет. И где, черт возьми, моя мать?»

«Прости, сынок…»

«Я не ваш сын, где они, че за херня? Что с ними случилось?»

«Произошел несчастный случай. Как скоро ты сможешь добраться до «Больницы Милосердия» на пятой улице?»

«Что вы имеете в виду под несчастным случаем? Зачем мне нужно туда ехать? Просто отправьте их домой.»

«Боюсь, мы не сможем… Сколько тебе лет? Есть ли другой родитель или опекун, который смог бы привезти тебя сюда как можно скорее?»

«Зачем? Что происходит, просто скажите мне, что происходит.»

«Нам очень жаль сообщать тебе это. Но произошел несчастный случай и… Мы сделали все, что могли… Нам нужно, чтобы ты приехал сюда с родителем или опекуном, чтобы… чтобы опознать тело…» В глазах Аарона была твердость, но она не была прочной, она была похожа на мрамор, что грозил раскрошиться от достаточно сильного удара, и его собственные воспоминания удерживали биту. Он уронил своих самодельных ручных кукол обратно на колени и слегка покачал головой, продолжая объяснять. — Я повесил трубку… Я подумал… Я подумал, что это ты был трупом. Думал, что ты, блядь, мертв, Эндрю. Ты должно быть мертв. Я увидел фотографии машины в новостях, и это… Повесив трубку, я орал как резаный, пока соседи не вызвали блядских копов, потому что они подумали, что меня, сука, потрошили или что-то в этом роде. И в некотором смысле так оно и было… Я попросил этих копов подвезти меня до больницы и по дороге написал дяде Лютеру. И это был самый уебский день в моей жизни, потому что я думал… А потом я добрался туда, собираясь с духом, чтобы увидеть твое тело, лежащее в морге, а наша мать стоит над ним и плачет или как-то так. Я думал, что я нужен им там, чтобы опознать тело, потому что она все еще думала, что я — это ты, потому что она никогда не могла даже почувствовать гребаную разницу и… А вместо этого я вхожу в вестибюль и вижу тебя, сидящего в комнате ожидания, с гипсом на руке и бинтами на голове, усыпанного синяками, но вполне живого… И у меня даже не было особого шанса порадоваться этому, прежде чем я понял, что это означало, что вместо тебя умерла Тильда. Потому что все равно должно было быть тело, и если оно не твое, тогда… Аарон слегка фыркнул от прерванного смеха, прежде чем улыбнуться ему так, что это больше походило на похоронное хихиканье, чем на настоящий юмор. — Хочешь знать, что самое смешное? Когда я понял, что наша мать погибла в результате какого-то несчастного случая, мне даже было не так грустно за себя. Я беспокоился о тебе. Я подумал, что ты, должно быть, чувствуешь себя так дерьмово, когда наконец-то нашел свою родную семью, а в итоге наблюдаешь, как твоя собственная мать умирает у тебя на глазах несколько месяцев спустя… Я думал, ты будешь чертовски травмирован этим. Я был готов утешить тебя по этому поводу, использовать это как момент сближения для нас. В конце концов, связь после травмы считается одной из самых действенных методов, и это… Ты хотя бы помнишь, что ты сказал мне, когда я подошел к тебе в той комнате ожидания?.. Ты понизил голос до шепота, чтобы тебя не подслушали, и посмотрел мне в глаза, шепча: «Все кончено… Она больше не сможет причинить тебе боль». Аарон еще немного покачал головой, глаза снова затуманились, и на этот раз он не смог удержать влагу внутри, когда одинокая мстительная слеза скатилась по его щеке. — Не нужно было быть детективом мирового класса, чтобы понять, что это означало. Это означало, что это не был блядский «несчастный случай», ни в малейшей степени. Это было убийство. Преднамеренное матереубийство… И да, я разозлился, Эндрю. Я был зол, что ты на самом деле убил нашу гребаную мать, когда так долго она была всем, что у меня было! Она не была идеальной, она даже не была хорошей, но она была моей! И ты забрал ее у меня! — Аарон, казалось, осознал, что кричит, и явно подавил свой гнев еще несколькими глубокими вдохами и несколькими сжатиями кулаков. Подождав, пока он снова достаточно успокоится, чтобы добавить: — Но это было не единственное, из-за чего я злился… Это даже не было главной причиной, по которой я вылетел из больницы в тот день…. Я был зол, потому что тебе чертовски повезло. Эндрю слегка нахмурил брови при этом слове. «Повезло»? Что это должно было означать? Удача не имела к этому никакого отношения, он потратил недели, разрабатывая особенности того, как избежать наказания за это конкретное преступление. Аарон не дал ему много времени прийти к собственному выводу, прежде чем ответить на его незаданные вопросы с изрядной долей презрения. — У тебя были сломаны кости, сотрясение мозга легкой степени и несколько царапин и ушибов от осколков. Но это было все, что с тобой произошло. Тильда была мертва. Она сидела в полуметре слева от тебя в той машине, что ты намеренно разбил. И она оказалась мертва… Ты схватился за руль и спровоцировал смертельную автомобильную аварию… Ты сделал это, зная, что все будет фатально. Рассчитывая, что это… Еще одна сердитая слеза скатилась по лицу Аарона, когда он ударил центральную консоль между ними и прошипел сквозь зубы. — Тильда была не единственной в этой гребаной машине, Эндрю! Все твои ебанные разговоры о том, что ты всегда выполняешь свои обещания! Все твои жалобы на то, что ты застрял со мной до окончания школы! Все твои не очень красивые слова о том, что ты «останешься со мной», несмотря ни на что! А потом ты сел в машину и устроил блядскую аварию со смертельным исходом, сидя на пассажирском сиденье! О. Вот дерьмо. Это то, из-за чего он разозлился? Что Эндрю подверг себя риску? Аарон закипел еще сильнее, издав несколько сердитых шипящих вздохов, в то время как Эндрю сидел, ошеломленный осознанием. За миллион лет он бы сам до этого не додумался. Он никогда бы не заподозрил, что Аарону есть до него дело, особенно в то время. — Это та часть, где ты должен кое-что сказать, Эндрю. — Сказал Аарон после нескольких напряженных мгновений, когда еще одна слеза скатилась по его лицу. — Потому что мне нужно, чтобы ты прямо сейчас посмотрел мне в глаза и сказал, что ты знал со 100% уверенностью, что выживешь в этой аварии; Мне нужно, чтобы ты сказал мне, что у тебя был какой-то изобретательный надежный план и что ты выжил не по чистой случайности… Мне нужно, чтобы ты сказал мне, что ты не садился в ту машину, думая, что тоже умрешь в этот день… Мне нужно, чтобы ты сказал мне, что твоя попытка суицида не преследовала ту же цель, что и матереубийство. Мне нужно, чтобы ты сказал мне, что ты… Ты не пытался оставить меня позади. Что ты не просто… пытался выйти из нашей сделки с лазейкой в «пункте о летальном исходе». Потому что я знаю, что я обуза. Знаю, я не такой, каким ты хотел меня видеть, но я… Эндрю… Мне нужно, чтобы ты солгал… Солги мне… Мне это нужно. Когда Эндрю не смог ответить ничем, кроме глотка слюны и легкого покачивания головой, Аарон еще раз повторил прерывистым шепотом: — Мне нужно, чтобы ты солгал мне… Потому что иначе я не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить тебя за попытку убийства моего гребаного брата. Не его матери. Его брата… Дело было не в Тильде. Не совсем. Все это время Аарон был по-настоящему расстроен его покушением на свою собственную жизнь, а не смертью матери. И внезапно заявления Аарона о том, что Эндрю несколько раз пытался расторгнуть их сделку, обрели смысл. Внезапно то, как он злился всякий раз, когда Эндрю совершал что-то безрассудное (или то, каким преданным он выглядел, когда увидел эти порезы на его руках или узнал о втором «рецидиве»), тоже обрело смысл. Внезапно так много их споров за эти годы приобрели совершенно новый смысл. Внезапно он осознал, насколько глубоко это, должно быть, врезалось в психику его брата каждый раз, когда он обвинял его в «неблагодарности» за то, что он рисковал своей жизнью, чтобы избавиться от Тильды. Потому что, конечно же, он не был благодарен за это. Эндрю в тот день тоже чуть не убил его брата. Брата, которого он всегда хотел. По которому он тосковал задолго до того, как узнал о его существовании. Без которого он чувствовал себя таким одиноким и неполноценным… — Я… — попытался сказать Эндрю и обнаружил, что у него перехватило горло гораздо сильнее, чем он ожидал. Его близнец попросил солгать ему… Но он все равно сказал ему правду, потому что снова почувствовал, что это меньшее, что он мог сделать. Как будто, если они собирались прояснить ситуацию, им нужно было быть настолько прозрачными во всем, насколько это возможно. — Я не думал, что тебе будет насрать, выживу я или умру… Я думал, что все, что имело значение, это то, что… что она не выжила. Что ты будешь в безопасности от нее… Аарон позволил последней слезинке скатиться по своему лицу, прежде чем грубо смахнуть ее и сделать еще несколько затрудненных глубоких вдохов, чтобы успокоиться. — Конечно, это имело значение, Эндрю. Ты избавился от всех моих так называемых «друзей», Ники был на другом конце света, ты убил мою мать. Я-я только что нашел тебя. Мне было наплевать на избавление всего этого дерьма, потому что, по крайней мере, у меня все еще был ты. Но потом ты попытался отнять у меня и это тоже… Ты хотя бы понимаешь, что было бы со мной, если бы ты умер? Если бы мне пришлось провести остаток своей жизни в полном одиночестве, зная, что мой собственный ебаный брат скорее умрет, чем останется со мной больше чем на несколько месяцев? Зная, что ты умер, пытаясь защитить меня, потому что я был слишком уебски бездарным лузером, чтобы сражаться самому? Забыл бы о возможности завязать, поступить в медицинскую школу или что-то в этом роде. Если бы ты умер в тот день, Эндрю, я… Я бы, наверное, пошел домой и специально передознулся. Потому что, если бы ты не был готов остаться со мной, как обещал, мне просто пришлось бы последовать за тобой во мрак. Может быть, директор похоронного бюро сделал бы Ники и им обоим скидку за покупку трех участков и гробов сразу или что там нужно. Эндрю дважды сглотнул, несмотря на то, что во рту у него пересохло, и только после сумел выдавить из себя слабое: — Я не знал. — Должен был знать. — Выплюнул Аарон в ответ, но его лицо слегка смягчилось, говоря: — Хотя это даже не имеет значения. Знал ты или нет, ты должен был найти другой способ избавиться от нее, просто назло мне. Ты должен был остаться, потому что это то, что ты, черт возьми, обещал мне, Эндрю… А вместо этого ты попыталась расторгнуть сделку досрочно, а потом… потом ты вел себя так, будто разозлился на меня за то, что это не сработало. Ты вел себя так, будто я был невыносимой занозой в твоей заднице. И всякий раз, когда я начинал думать, что между нами все может наладиться — например, когда Ники вернулся, или когда ты пересмотрел условия сделки, чтобы продлить ее до окончания университета, или когда ты, наконец, начал относиться ко мне как… может быть, не как к равному, но, по крайней мере, как к чему-то большему, чем просто обузой… как будто я был, как минимум, «помощником», достойным того, чтобы делиться идеями с… Каждый раз, когда у меня появлялась хоть капля надежды, ты снова пытался отнять ее у меня. Ты снова пытался отнять у меня себя… — Я… Я никогда не хотел… Я правда не пытался… — То, что ты хотел сделать, и то, что ты сделал, — это две разные вещи, Эндрю. — Аарон пресек его жалкую попытку объяснения почти милосердными нотками в голосе, как школьный учитель, терпеливо объясняющий что-то маленькому ребенку. — Я знаю, что ты, скорее всего, не пытался причинить мне боль каждый раз, когда причинял боль себе. Я уверен, ты не осознавал, насколько чертовски убедительными были твои слова всякий раз, когда ты жаловался на необходимость проводить дополнительное время в моем присутствии или… Я уверен, ты не понимал, что… что каждый раз, когда ты насмехался надо мной за то, что я слишком труслив и слаб, чтобы противостоять Тильде в одиночку, ты просто напоминал мне о том факте, что это моя вина, что она мертва, что это моя вина, что ты тоже чуть не умер.… Потому что, если бы я просто сдал ее в прокуратуру или куда там нужно обращаться… или… или если бы я просто научился справляться с этим… Если бы… Если бы я послушался тебя, когда ты сказал мне съебаться и когда-нибудь снова связаться с тобой в том письме, тогда… тогда она все еще была бы жива, и ты бы никогда не почувствовал, что должен… Я имею в виду, какой же абсолютно жалкий кусок дерьма все еще гоняется за кем-то, кто… — Остановись. — Эндрю оборвал его свирепым взглядом, наклонившись немного ближе, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. — Никто не смеет так говорить о моем брате, даже ты. У тебя проблемы со мной, я весь во внимании к критике, но если ты скажешь еще хоть одно плохое слово о себе, у нас будут ебанные проблемы. Понял? Ты, блять, не сделал ничего плохого. Аарон дважды моргнул, пялясь на него, выглядя немного застигнутым врасплох как защитой, так и угрозой в одном лице. Но затем он издал смешок и снова откинул голову на подголовник с намеком на улыбку. — Да. Хорошо… Хочу сказать, я уверен, что ты не знал, что означали эти слова или что они сделали со мной… Но это все равно произошло… Я знаю, ты просто пытался спасти меня от Тильды, но ты чуть не обрек меня на судьбу, которая была бы намно-о-ого хуже. Итак… Вот в чем моя претензия к тебе. Вот почему мне это в тебе пиздецки не нравится. Потому что в реальности наоборот. И я думаю, что ты засранец еще тот из-за того, что размахиваешь идеей «братьев» передо мной, как морковкой, только для того, чтобы бить меня палкой каждый раз, когда я пытаюсь протянуть руку и схватить ее… И если я втайне мудак из-за того, что так себя чувствую, то… сейчас твой шанс сказать мне почему. Скажи мне, какую хуйню я вытворил, что заставило тебя так сильно меня ненавидеть, чтобы мы могли разложить все карты на стол. Я готов. Серьезно. Я даже, знаешь, просто «заткнусь и послушаю», как ты это сделал для меня. Аарон, как и сказал, заткнулся. Тишина затягивалась все дольше и дольше, поскольку уровень кислорода в машине, казалось, снижался. Эндрю дважды сглотнул, а затем прочистил горло и вцепился в руль так, что побелели костяшки пальцев, глядя прямо перед собой. — Ты был почти прав… Я говорю о твоей теории… Это было не в колонии, а… Когда я был в приемной семье, я… я… Он хотел поделиться с Аароном правдой. Хотел объяснить ему, почему такие слова, как «брат», имели для него совсем другое значение, пока он рос. Хотел рассказать ему, как он пришел в их семью с недоверием и враждебностью в качестве установок по умолчанию, потому что это было все, что он когда-либо знал… Но слова застряли у него в горле и обожгли глаза. Казалось, что по всему его телу бегало миллион рук, и по меньшей мере три пытались заставить его замолчать. И это было все, что он мог сделать в тот момент, чтобы удержаться от настойчивого желания ударить кулаком по стеклу. Несмотря на то, что он предложил заткнуться, Аарон, казалось, понял, что Эндрю в ближайшее время больше не произнесет ни слова, поскольку он немного поерзал на своем сиденье и выпалил: — Ты не обязан рассказывать мне то, чего не хочешь. Мне не нужны подробности… Если ты захочешь поговорить об этом, то я рядом. Я буду сидеть рядом в тишине столько, сколько потребуется, чтобы ты нашел нужные слова. Но ты ни хрена мне не должен, Эндрю. Не рассказывай об этом из-за меня… Мне, наверное, даже не следовало ничего говорить об этом, я просто… Я просто хотел, чтобы ты знал, что я… думаю, я наконец-то понял, почему ты ведешь себя именно так… Думаю, я, наконец, понимаю, почему ты убил Тильду, вместо того, чтобы просто закрыть ее в тюрьме или… Мне кажется, я, наконец, начинаю понимать тебя, Эндрю. Потому что, если я когда-нибудь найду человека… или… или людей, которые причинили тебе боль… Возможно, мне просто придется самому спланировать одно-два убийства. Эндрю закрыл глаза и сделал долгий контролируемый вдох, прежде чем, наконец, ослабить хватку на руле и повернуться лицом к своему близнецу. На его лице не было ни малейшего намека на ложь или преувеличение. Если бы он хотя бы дал Аарону список имен, он бы тут же начал планировать их месть… Он не был уверен, как отблагодарить его. Или как извиниться. Или как сказать любую из миллион вещей, что, по его мнению, он уже должен был высказать Аарону, но так и не сделал. Поэтому он придумал способ заставить свои действия говорить больше. — Это то, что мы делаем друг для друга, да? — Спросил Эндрю, сунув руку в карман и вытаскивая пачку сигарет. Аарон на секунду нахмурился в замешательстве, но потом вспомнил, что он говорил ранее о том, что обманом заставил Эндрю сократить расходы для его же блага. — Похоже на то. — Согласился Аарон, вздрогнув. — Хорошо. Тогда тебе скоро придется придумать, о чем попросить меня еще раз. Потому что после этого я куплю лишь еще одну пачку… Я буду курить их по одной в день, как мы и договаривались, но как только пачка закончится, то я сделаю это для себя. Больше не курю. — Тебе не обязательно бросать, Эндрю, ты просто… — Ага. Верю. — Эндрю оборвал его. — И это… — сказал он, подняв предплечье и тыкнув пальцем в него. — Этого тоже больше никогда не повторится… Ты прав, ладно, я дал обещание и, ебаный свет, собираюсь его сдержать. — Все в порядке, я только… — Нет, это не так. Все не в порядке. Я никогда не должен был заставлять тебя чувствовать себя так. Но я клянусь тебе, я, блять, никуда не свалю, ясно? Ты для меня не обуза, ты мой чертов брат. Я даже не знаю, что, блять, это значит, но мы с этим разберемся, хорошо? С этого момента, если я скажу или сделаю что-то подобное, мне нужно, чтобы ты высказал мне по этому поводу, ладно? Я, наверное, сильно облажаюсь, но просто… не знаю, побрызгай на меня из бутылки с водой, как на кошку, или еще что-нибудь в этом роде… Мы выясним детали позже… Суть в том, что я хочу поступить с тобой правильно, так что… Что бы мы ни должны были сделать, чтобы исправить это дерьмо, давай исправим его, да? Ты захочешь «качественно провести время» или что-то такое, тогда к черту это, я буду, как старший брат, возиться с тобой, пока не надоем тебе, и даже тогда я все равно не оставлю тебя в покое. — Старший брат? — Переспросил Аарон, недоверчиво приподняв бровь. — Мы близнецы, Эндрю. — И? Я все равно родился первым. — Нет, черт возьми, это не ты. — Ругнулся Аарон с притворной обидой. — Тебе-то откуда знать? — Я… Я не… Но ты тоже не знаешь! — Аарон защищался взглядом, который был почти игривым настолько же, насколько и вызывающим. — Ну, я определенно чувствую себя старшим братом, тебе так не кажется? — Нет? Потому что мы родились в одно и то же блядское время. Здесь нет ни старших, ни младших, мы просто… мы одинаковые. Эндрю задумался всего на полсекунды, а потом повторил: — Одинаковые, да? Из всех людей, с которыми его сравнивали в последнее время. Нил, Рико, Тильда… Аарон… — Ага. — После паузы и глотка ответил сам себе Эндрю. — Думаю, я смогу с этим смириться. Аарон на мгновение странно посмотрел на него, после взглянув на часы, начал собирать весь мусор, оставшийся после их ужина, в один пакет, пока говорил. — Нам, наверное, стоит вернуться до того, как Ники и Кевин успеют сжечь дотла общежитие или чем там они занимаются. Как эти двое могут настолько яростно заботиться о других людях, но в то же время настолько абсолютно неспособными позаботиться о себе — научное чудо, что когда-нибудь должно быть изучено профессионалами. — Пф, разве я этого не знаю? — С усмешкой согласился Эндрю, вставляя ключи обратно в замок зажигания, но помедлил, прежде чем провернуть его. — Как бы то ни было, — начал Эндрю, — тебе, вероятно, стоит как-нибудь в ближайшее время поговорить и с Ники обо всем этом тоже… Я думаю, что этот идиот, возможно, заботится о тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Аарон закатил глаза и сам усмехнулся. — Ага, конечно. — Я серьезно… Знаю, ты злишься на него за то, что он ушел, но он вернулся и за тобой тоже, знаешь ли. — Херня все это, он вернулся за новой блестящей игрушкой; я был просто дополнительным аксессуаром, который прилагался к ней. Может быть, ему и не противно, что я шел прицепом, но он бы никогда не уехал из Германии только ради меня. Эндрю немного прищурился, обдумывая обоснованность этого утверждения, а затем решил, что на самом деле не его дело говорить, правда это или нет. — Просто поговори с ним. — Посоветовал Эндрю. — Никогда не знаешь наверняка. Он может тебя удивить… И если он не даст мне знать, я надеру ему задницу за то, что у него ужасный вкус на любимых кузенов. Аарон рассмеялся, несмотря на то, что Эндрю не шутил, но все равно согласился. — Ладно, хорошо, я поговорю с ним… Но, возможно, ты тоже захочешь поговорить и с Кевином. — Для чего? — Ты сказал, что хочешь бросить курить. Он пытается бросить пить. — Ответил Аарон, пожав плечами. — У людей есть партнеры и спонсоры по трезвости не просто так. Может быть, вы, ребята, сможете что-нибудь придумать, чтобы вы оба не сорвались? Эндрю поймал взгляд Аарона в зеркале заднего вида и внезапно вспомнил, что его брату пришлось отказаться от веществ, вызывающих гораздо большее привыкание, чем никотин, без какой-либо реальной поддержки со стороны кого бы то ни было. В конце концов, он самостоятельно нашел спонсора на каком-то веб-сайте поддержки анонимных наркоманов, но это было через несколько месяцев после того, как Эндрю впервые запер его в ванной. Если он рекомендовал ему и Кевину объединиться, то это потому, что он не понаслышке знал, как тяжело пытаться пройти через это в одиночку… Дерьмо. Ему все еще было за что извиняться, не так ли? Перед Аароном, Нилом, вероятно, перед многими людьми… Это должен был быть ебанный путь к искуплению, попытка загладить все это дерьмо… — Хорошо, я поговорю с Кевином. — Ответил он через некоторое время, когда, наконец-то, провернул ключ в замке зажигания и завел машину. Он ехал так же быстро, как и всегда, но был немного внимательнее, избегая любых ненужных маневров уклонения, что заставили бы Аарона затаить дыхание на пассажирском сиденье. В конце концов, путешествие в тысячу миль начинается с одного шага… Но он, вероятно, смог бы добраться туда намного быстрее за рулём спортивного автомобиля, если его брат поможет ему проложить путь.