Что бы ни случилось, я всегда буду гордиться тобой
— Чего ты добиваешься? Как и я, просто до последнего надеешься на его возвращение? Как я не пытался, либо он не хочет, либо время не торопится. У тебя был месяц и ничего не получилось. Даже Райдер потерпел поражение, столько лет ведя нас за лапку, а его даже на поводок не может взять. Что тобой движет? — Скай не знала, а Маршалл очень интересовался. — Принципы дёргают нас за ниточки. Эмоции овладевают нами. А травма… с каждым воспоминанием насилует всё жёстче и жёстче. Не чувствуешь ли ты вину за его мучения? Если бы ты поступил иначе, сейчас мир выглядел бы немного не виновнее в его глазах, — спаниель никуда не смотрела, только сверля траву, дёргая глазами на голубое море, небо, разговаривая сама с собой. — Скай, тот день мне во снах снится не реже, чем ему! Не было ни одного дня, когда я не думал о своём решении. Я не жалею, потому что выбрал того, кого люблю. Я… думал, у него получится. Хотя в чём смысл всего этого, если будет правильнее сказать, что я просто… обиделся на него?.. Или мне было больно. А может, я просто поступил так, как просила моя честь. Если бы не я, Скай, где бы ты сейчас была? Пусть Чейз и ненавидит его, но далматинцу плевать. Он продолжает терпеть его эмоции, испытывая их к ней, смотря на неё самым искренним взглядом, пока та сверлила пространство, идеально понимая его чувства, всё ещё сидя на двух стульях. Хотя в случае с двумя самцами — на двух членах. — Там, куда Чейз всей душой хочет нас отправить. Я не знаю, кто виноват в его привязанности: я или месячный «террор». Однако факт: у него получилось влить в меня ненависть к себе и презрение за существование. Неожиданно, но только после этих слов ей словно стало… легче? Маршалл понял это по её облегченной физиономии, поднятым глазам и голосу, звучащему так облегченно… и удручённо. Как будто надежды более нет, война с собой проиграна, будущее сгорело заживо, и только Маршалл всё ещё такой добрый, милый, заботливый и ласковый. Только постаревший немного. А ещё он рядом с ней, здесь, когда ей так плохо от самой себя. — Не говори так, пожалуйста. Ты ни в чём не виновата. Всё произошедшее там — несчастный случай, который нельзя было предотвратить. Никто не знал, никто не мог помочь. Особенно травмированный Чейз, — в голову Маршалла влетела мысль, которую он хотел озвучить Шепарду ещё давно, но из-за уважения к другу и из-за страха быть погребённым где-то на дальнем острове, он заткнул свою пасть и продолжил жить дальше. Но теперь… из-за слов овчара… один роковой вопрос жизнь лучше не сделает. — Однако скажи мне одно, Скай. Ответь на вопрос, который я так и не задал ему: — даже девка удосужилась обратить на него взор, почувствовав упрямство и решительность в его тоне, что парню не свойственно. — Если бы Чейз оказался на моём месте, а я на его, как бы он поступил на моём месте? Такой банальный вопрос, но, сука, как нож под ребро. Вина мучает их всех, но правда заключается лишь в виновнице сей драмы Патруля. Им больно, но только потому что потеряли кого-то дорогого — чуть меньше, чем сестра, но больше, чем друг. — Мы оба знаем, Маршалл, — но он никогда не узнает истинного ответа на этот вопрос. — Я благодарна тебе за то, что ты сделал. Ты снова бросился в огонь, чтобы спасти тех, кто тебе дорог, приняв тяжёлое решение. Ты мучаешься, но держишься на всех четырёх, ступая далее, не плюя желчью в Чейза за «такие» слова о тебе. И это то, что меня поражает, — пожарному псу эти слова были весьма приятными. Звучало так, будто она снова вспомнила о его существовании, но он продолжил её внимательно слушать, лишь бы просто насладиться её компанией, голосом и глазами, продолжая делать всё, лишь бы она вспомнила что-нибудь ещё. — Я до сих пор помню наше с тобой времяпровождение. Это было весело, мне очень понравилось, Маршалл, это правда. После того, как Чейз ушёл, бросив меня, ты продолжал оставаться рядом, заботясь обо мне. Я и раньше наблюдала твою любовь, но воспринимала её как семейную. Но только оставшись им позади, я обернулась и посмотрела на тебя, поняв, кто мне действительно нужен. Ты очень добрый и заботливый. Даже не взирая на травмы, ты не используешь людей в качестве приглушения боли. Ты приглушаешь её через саму боль, дабы не причинять даже тем, кто для тебя ничто не значит. Может быть, я действительно стерва, ослепленная подростковой влюблённостью, раз уж трачу каждый час на этого урода, любящий только избивать меня да трахать… — Он избивал тебя?! — только сейчас дошло? Овчар делал это с удовольствием, но так, чтобы никто не заметил, в особенности Райдер. Однако очень хотел делать это у Марша на глазах, вынуждая того плакать и молить о прощении, подозревая о его неравнодушии к Скай, но продолжая давить ей на черепушку, горло, лапы и хвост; иногда даже во время спаривания он умудряется чуть ли не задушить партнёршу, и каждый раз терпит поражение, успевая эякулировать раньше, чем сломать хребет. — Я… Я не знаю, как объяснить это, — точнее не хочет: её оправдания будут весьма идиотскими. Настолько, что даже Чейз, не оправдываясь, играет свои роли куда убедительнее, пока спаниель подставляет вторую щёку. Только сейчас она отводит её немного вправо, скрывая следы от укусов, полученных овчаром не только в ходе «перевоспитания», но и в ходе переизбытка страсти, в этом случае подставив хвостик. Да, она признаёт: он не очень любит себя сдерживать, увеличивая напор, демонстрируя свою сексуальную жестокость. — А что тут объяснять?! Скай, если он тебя бьёт — это непростительно! — где-то внутри добродушная натура далматинца обратилась к овчару с просьбой отправиться в мэрию и обжечься достаточно сильно, чтобы испытать всю боль, причинённую им Скай, но оставшись в живых. — Нет, я заслужила это! — Маршалл стоял, пытаясь достучаться до любимой, вглядываясь в её заблудшие очи, желая пробить защиту, построенную этой тварью. — Я провинилась, я всё делаю неправильно. Из-за меня вы все пострадали. Дело не в том, что он со мной вытворяет, а в том, что меня просто не должно быть! Со спокойного голоса на крик, с крика на комок в горле и мокроту в глазах. Скай не выдерживала, пытаясь быть сильной, теряясь в тумане, не испытывая желания продолжать быть сучкой Чейза. Но также и не может так просто уйти, не заслужив прощения или смертельного искупления, которое они не позволят. Ей так хочется освободиться от этих оков… Оков в пределах всего, что так точит хрупкое девичье сердце, кровоточащее у Маршалла на глазах, которому и без этого хватает соли на рану. — Скай… — он успокоился, а она затихла, шокированная его действием: пятнистый зашептал, приблизившись к ней, коснувшись носиками, прикрыв глаза на мгновение, чтобы открыть и продолжать смотреть в эти розовые, конфетные, космические глаза. Такие восхитительные… — Твоё существование — основная причина, почему я всё ещё улыбаюсь, несмотря ни на что. Каждый из нас любит тебя как свою сестру, обещая защищать тебя, во что бы то ни стало. Ты — фундамент нашей семьи. Без тебя не было бы Патруля, не было бы той радости в нас… и не было бы меня. Огромный груз, состоящий из, разлагающихся в червей, тел, становится намного-намного легче, спадая с каждой секундой, пока она смотрит на него пьяными уставшими глаза, не видя ничего вокруг себя, кроме его завораживающей мордашки и, ласкающего уши, голоса. Снова… Это снова оно!.. Она не хочет быть с Чейзом, ей просто хочется немного Маршалла. Не тела, души. — Мар-ршал… — это вырвалось из неё случайно, она хотела и дальше его слушать, но впервые у неё появилось право голоса, запах свободы и капля взаимной любви, с каждым его словом растворяясь в океане, полном надежды и чувств. — Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Неужели ты забыла о нас? О том, что между нами когда-то было? Я отпустил тебя, надеясь на него, что он позаботится о тебе, как… в те времена, — было время, когда они не думали о чём-то серьёзном. Когда даже самая сложная миссия казалась невероятно лёгкой в сравнении с Шепардом. Теперь они в напряжение: одновременно наслаждаются каждой секундой отдыха и также отсчитывают её до начала очередного круга Ада. — Но я сделал всё, что мог. Я терпел его выходки, грязь, оскорбления, даже… — тот день, когда сорвались все: Рокки, Чейз, даже Райдер, что стало для всех карающим событием. Но не это было столь болезненным для пятнистого малыша. Этот удар… Он был адресован только одному, а почувствовали его все. Овчару пощёчина обошлась разбитым носом. — Но я всё ещё хранил вам всем верность. Тебе, думая о твоём благополучии каждый день, попытавшись, но не веря в твоё счастье с ним. Я отдал… зная о вашем прошлом, но ощущая пустоту внутри, не держа на тебя зла. Не веря даже себе, не позволяя и капли ненависти и ревности, чтобы не сорваться, видя по ночам жертв того дня, смотря, как ты умираешь. Это невыносимо!.. Я не могу просто стоять и смотреть, как ты страдаешь. Он сам растоптал нашу дружбу, и я готов смириться на зло ему. Но потеряв тебя, я просто не выдержу! Скай, пойми, я… И всё замерло. Время остановилось. Морские волны застыли на месте. Листья деревьев больше не шелухались, а сердце забилось намного быстрее. Её глаза были закрыты, его — всё ещё открыты из-за небольшого шока, но постепенно закрываясь в запредельном экстазе. Она лежала на траве, скрестив передние лапы, коснувшись своим носом так сильно, чтобы он забыл всю боль до этого и все слова после. Она хочет успокоить его, подарив удовольствие, остановив время, давая им возможность высказаться, не открывая рта, но продолжая тереться, ощущая нарастающую страсть, желая приблизиться ещё сильнее, дабы губы их скрестились в поцелуй. Маршалл больше не слышит криков, Скай не видит мертвецов, представляя в своей голове тело, морду и улыбку далматинца, чувствуя нарастающее тепло и расслабленность вместе с его лапой, поставленной на её передние, заявляя свои права на эту принцессу. Так много, но так далеко… поэтому она хочет больше, опуская морду, ведя носом по шерсти его шеи, ощущая не натянутый запах: ухоженность, чистота, разряженность. Такая гладкая, хоть и тонкая, шерсть, вынуждая прикоснуться к нему не только носом, но и лапами… и всем телом, пока он проводит своей мордочкой по женской шерсти. Им плевать, кто их окружает, где они находятся, что о них думают и где этот насильник сейчас. Они просто хотят друг друга здесь, в данную секунду. Даже если это будет немного за гранью приличия. — Маршалл, Скай, — счастье и страсть не может длиться вечно, а так хотелось… Парочка без зазрения совести, но аккуратно посмотрела на источник голоса, что потревожил их, прервав здоровое соитие. — Рокки? — расслабленно спросила самка, продолжая держать мордочку под носом Маршалла, наполовину прикрыв глаза, слегка раздражённая прервавшимся актом любви, пока её любовник продолжал гладить затылок Скай, внимательно готовясь слушать причину, по которой он прервал их, прекрасно видя и зная о них. — Райдер зовёт, — дежавю ударило в мозг, воспроизводя сотни серией их детства, знакомых фраз, пейзажей, красок и командной работы, питая к ней так называемую любовь. От любви до ненависти за пару смертей. — Что ему нужно? — уже серьёзно настроился далматинец, всё ещё не отпуская подругу, но желая оставить её здесь в безопасности, куда бы они снова не отправились. Однако двое понимали одно: Рокки определённо не в настроении, и его тон определённо об этом говорил. — Не что, а кто, — и они оба знали, о ком идёт речь.Однажды наступит день, когда всё закончится, и даже я буду больше не в силах тебя защитить
Атмосфера внутри базы, как по расписанию, обрела по истине мрачный оттенок, несмотря на вполне позитивное свечение. И всё же тут было немного пусто. Но проблема была в том, что она была одновременно большой и вместе с этим слишком маленькой, ограниченной для повзрослевших псов. Им хотелось выйти отсюда, отправившись туда, где солнце не прячется всю жизнь за тучами, и после каждого дождя, его капли ярко блестели от горящей звезды. Звуки тишины стали громче, сводя с ума, ощущая фантомное эхо тех времён, когда здесь они смеялись, играли и веселились. Чувствовали себя как дома. Но что это место значит теперь? Всё тот же тёплый, слегка технологичный, дом? Или исключительно военная база стоимостью в миллионы долларов, лишённая души, созданная для одной цели — служить и защищать, но не тех, кто здесь живёт? Понятие дома для них исказилось: живя всю жизнь под железными стенами, или в продвинутой будке, смотря на людскую цивилизацию вдали, полную детей, жизненных целей, правил и устройств, щенячий мозг зацикливается только на одном: всё в порядке, всё так беззаботно, всё так и должно быть. — Ребята, — их лидер, парень восемнадцати лет, стоял на своём парадном месте, смотря на собравшийся отряд их несменных, завсегдатай лучших существ в его жизни. — Я благодарю вас, что вы здесь, — не каждый может иметь в своей жизни семью, состоящую исключительно из четырёхлапых спасателей. — Но я должен с вами поговорить, — Мама и папа — лучшая семья, которую он может себе позволить, не ощущая себя сиротой. Но вместе с этими проказниками ему кажется, что он определённо свернул туда, где его ждёт судьба. — И это как никогда важно, — наверное, поэтому он самый счастливый из них. Ну или до сих пор… — Они знают, из-за кого мы здесь, но даже я не знаю цели миссии, Райдер, — отозвался Рокки, стоя там, где когда-то стоял заместитель отряда; Маршалл уступил ему. До того, как в их семье поселился Раббл, сама позиция Шепарда говорила за его высшие полномочия. А теперь его нет, он непросто позабыл о том, кто он как архангел человеческих жизней, — ведь он полицейский — он и вовсе забыл, зачем вообще нужен этой команде. Это было личным переживанием, о котором Рокки догадывался, но не мог заглянуть ему в порезанную башку. — Мне ясны его внутренние мотивы больше, чем вам, но даже я не могу допускать его методы решения проблемы. Мне необходимо с ним поговорить ещё раз, — «Ты должен был сделать это ещё давно», — Бродяга не посмел бы перебить командующего или огрызнуться. — но сначала нам необходимо его найти. И никто из спасателей даже не удосужился спросить, где он, что с ним, куда пропал, в порядке ли. Райдер никогда этого не показывает, но именно сейчас тому стало немного дискомфортно от этой тишины. Он может понять Рокки, надеясь на его сопротивление собственным эмоциям. Скай, затаившую обиду на отношение овчара к ней. Отсутствующего Зуму, ушедшего на месячную реабилитацию, место которого занял Омега. Но Раббл? Изменившийся, позже всех повзрослевший, похудевший, но всё ещё добрый, Раббл? Маршалл?! Плохая дружба хрупкая, хорошая — крепкая, но они — истинные братья, связь которых крепче каждого, кто рос вместе с ними. И даже несмотря на ссору, братья остаются братьями. Что там случилось? Что он натворил? И что переварилось в сознании Маршалла, чтобы тот прямо сейчас смотрел на Райдера ни с чём, кроме как ожидания? Он просто ждёт команды, чтобы спасти очередного пострадавшего, после чего перейти к следующему этапу. Словно спасения невинных жизней больше ничто для него не значат. «Что с вами случилось?» — Его нет уже два дня. Я осознаю, что он мог просто уйти, оставшись наедине с собой. Но в том-то и дело, что я не знаю, где он. Чейз оставил ошейник в будке, — Райдер достал из заднего кармана ошейник овчара, продемонстрировав его отряду; синий значок и золотая звезда в центре. — Полагаю, хотел остаться беззызвестным. Скорее всего вы думаете, что он уходил на целый день и возвращался глубокой ночью, пока все спят. Нет: камеры наблюдения опровергли ваши предположения. Но мне от этого неприятнее не меньше, чем вам. — Райдер, пойми, что он не хочет нас видеть. Как и мы его, — наконец озвучила мысли спаниель, думающая сейчас исключительно о Маршалле, стоящем справа от неё. — Ты единственный, о ком он, отныне, думает в нейтральном ключе. Максимум. Мы пытались ему помочь — всё закончилось плачевно. — Это уже мне решать, Скай, — тон Райдера закрался каждому особо глубоко настолько, что даже далматинец, в своих мыслях, наконец-то спустился на землю. Никто из них не смел относиться к нему свысока. Он редко когда повышал на них голос, но одного раза было достаточно, чтобы весь отряд ещё долго знал своё место; они выросли, и теперь обязаны знать о дисциплине и субординации! Вот уж ирония: правила этикета нарушает именно представитель закона. Но его слова были ясны и чётки. Их личное мнение заканчивается там, где начинается его командование. Они — его собаки, и они будут делать всё, что он скажет, веря каждому слову. Что бы там ни случилось, это не повлияет на их любовь к нему. Они не меньше его понимают, как это их сломало. Его — уж тем более. Уверенность Райдера действительно пошатнулась, зато проявился страх перед подчинёнными, считая, что те отвернутся от него. Если и отвернутся, то только когда он отвернётся от них к Шепарду. — Не нужно расценивать это как спасательную миссию, хоть Маршалл и возьмёт медицинский набор. Я лично объездил Бухту, спросив у граждан, оставшись без результатов. Поэтому всё просто: каждый из вас возьмёт свой транспорт и отправится в назначенные территории: Омега останется в командном пункте, взяв управление над тремя дронами: один вокруг бухты; второй поближе к земле, но на обратной стороне, параллельно вертолёту Скай; и третий в лесу, в который и отправятся Маршалл, Рокки и Скай: Маршалл исследует центр, Рокки — с обратной стороны; Скай облетит лес сверху, взяв с собой тепловизор; Мы с Рабблом разделимся, взяв обе половины города. Любые подсказки сузят нашу территорию поиска. Я уверен только в том, что он в лесу. Насколько глубоко — не ясно, но как только он просечёт про нашу «спасательную операцию», то попытается скрыться; месяц назад я бы так и не думал, но Чейз сам вынуждает меня. — Как только мы найдём его, я всё сделаю сам. Если я единственный, кому Чейз ещё доверяет, значит, я должен сделать всё, что в моих силах. — Райдер, я уважаю тебя, но даже ты должен понять, что обычные разговоры ему уже не помогут. Тебе всего лишь нужно приложить немного радикальности в своих действиях, — Рокки как можно явнее намекал Зику, испытывая страх в пропаганде насилия перед ним. Он и сам очень хочет повлиять на психику овчара, но боится, после этого, оказаться с хозяином один на один в тёмном подвале. Но он был не единственным в этой комнате, думающим о кровоточащей овчарке; Скай чувствовала защиту со стороны Марша, возбуждаясь, а Маршаллу… просто стало поебать. И с каждой секундой становится всё больше и больше. — Я лишь надеюсь, что до этого никогда в жизни не дойдёт… — Бродяга в миг немного погрустнел от сожалеющего взгляда Райдера и его мыслей; парню определённо дискомфортно даже думать о боли Чейза, что уж там о причинении. Он и сам идеально знает, какая вовсе связь между Шепардом и Зиком! Это не просто дружба, и это гораздо больше братской любви овчара и далматинца. Это связь отца и сына. И именно это причина, почему Рокки опускает голову, признавая поражение, осознавая, что с чувствами борется исключительно глупец. Он готов убить за Маршалла, но и Райдер… готов убить за Чейза; чужое горе дорого оплачивается. «Я тоже…» — Сегодня всё закончится, — и станет началом новых событий, что позже явятся к ним во сне. Райдер. Человек, понявший жизнь раньше них, но так старательно пытавшийся отгородить их от психологических травм и пыток жизни, понимая, что придёт день и в их сердцах посеется семя сомнения, что приведёт тех к забвенью. Его главный страх материализовался в карих щенячьих глазах, и теперь он как вирус — передаётся, заставляет страдать и убивает как ни в чём не бывало.Вот так мы и живём: даже лучший друг, в конце концов, становится злейшим врагом
Было так солнечно, что чужеродно: в душе потухший огонь, но хочется дождя. Слишком ярко, чересчур позитивно. Запредельно позитивно, чтобы быть правдой. Разве эта жизнь похожа на сказку? Да, но только для маленького ребёнка, гуляющего с родителями в зелёном парке с другими счастливыми семьями. Иронично, забавно, смешно: ничто из этого не имело никакого отношения к нему. Но весь мир просит от него почаще улыбаться. Очень просто улыбаться, когда твои родители или родные остались в живых, продолжая тебя любить, родив тебя там, где ты есть как живое существо, а не раб системы: сильные защищают слабых, слабые жалуются на жизнь; он ещё никогда не чувствовал себя таким беспомощным. — Здесь очень красиво… Спасибо, что показал мне это место. Поверхность воды играла бликами на фоне солнца, водомерки разлеглись, никого не беспокоя, пение лесных птиц пыталось утихомирить пожар, но волны продолжали устремляться дальше, пока пёс продолжал двигаться вперёд, пробуя своим телом на вкус холодное дно, готовясь опускаться к нему. Медленно, не торопясь, но приближаясь к кульминации, слыша биение сердца в истерзанных криками ушах. Немного волнительно, но скоро это пройдёт, дрожь исчезнет. — Оно многое значит для меня. Настолько, что я хочу уберечь его. И поэтому о нём никто не узнает. Животное было по горло в воде, но понимало, что этого всё ещё мало. Оно не хочет снова допускать ошибок, потому должно идти дальше, уверенно ступая, но уже плавая, попрощавшись с поверхностью земли в последний раз; достаточно далеко, чтобы без дороги назад. Решительность, уверенность и ни капли сожаления. Он ни о чём не жалеет, но мысленно говорит «прощай». — Ночью, под тёмно-синим космическим небом, эта ярко-белая луна делает его ещё красивее. Без страха и сожаления… Вот о чём он думает. Разрывается пополам, мысля, как поступить правильно. Всё в этом сраном мире перестало иметь значения, продолжая издеваться над его психикой, а те, кого он считал семьёй, отвернулись, думая лишь о своей боли. Но разве он не хуже? Чейз продолжает винить себя в своих бедах, потому что расстроен. Не знает, с кого всё началось, и из-за кого закончилось. Внутренняя боль кричит ему, что смерть будет лучшим исходом, ощущая внутри себя обиду, что он больше никому не нужен. Если они так хотят, чтобы он ушёл, он превратится в фантома. — Мне страшно быть одиночкой, я боюсь умереть. Но оказавшись в пяти минутах от Рая, мне бы хотелось остаться здесь. И он нырнул. Продолжает нырять как можно глубже, пока не закончится воздух и силы, чтобы устремляться на дно, но выиграв достаточно времени, дабы утопленник не успел всплыть обратно, после этого вернувшись домой, поняв, что совершил ошибку и не хочет такой отстранённой жизни, ведь это всего лишь очередная неудача. И он думает об этом? Осознаёт? Он же всегда это понимал? Может, просто ошибся, запутался, расстроился? Для них он кажется агрессивным аморальным психопатом, но кто бы понял его ещё? Тот, кто когда-то любил? Близкие ему давно покоятся под землёй, а выжившие — где-то там, за пределами души, куда, с каждой секундой, заливается всё больше холодной воды, освежающей сознание. Шепард не хочет запомниться таким, но больше не чувствует сил, нужных ему, чтобы смириться. Двигаться дальше? Куда? Это конец. Чейз принимает его таким, какой он есть. — Но почему ты не хочешь умереть в объятьях тех, кто тебя любит? Не всё потеряно, пока ты кому-то нужен. Ты нужен им, ты нужен мне. Ты нужен Райдеру. Райдеру… Сколько живёт, не раз ему в голову прилетали тяжёлые предметы, результатом которого были сотрясения мозга. Но ещё никогда ему в черепушку не прилетали настолько ясные вещи с поистине пронзительной остротой. Он осознал не так уж много, но одно понял точно: он проебался… Причём жестоко. Не успел ещё опомниться или вернуться на сушу, как ещё работающая адекватная часть мозга напомнила об отсутствующей дороге назад. Напомнила о боли, причинённой семье. О смертях и моральных удушьях. Об ублюдском поведении. Ярких улыбках друзей. Но что было самым страшным, — по настоящему страшным, чтобы он заплакал под водой — так это воспоминания о хозяине Чейза. Молодой парень, готовый подарить щеночку целый мир. И прямо сейчас этот парень продолжает любить его таким, какой он есть. Даже не подозревая, как его лучик света сейчас топится по собственному желанию. После всего, что сделал Шепард, Зик всё ещё его любит, несмотря ни на что. И Зик будет очень горько и громко плакать и рыдать, если Чейза не станет. Умирая под водой, захлёбываясь, чувствуя мощное давление в забитых лёгких, пытаясь двигать всеми лапами в надежде выбраться на свободу, глотая воздух ртом, жертва собственных ошибок терпит поражение. Он проиграл… Он готов жить дальше, лёжа на своих же вспоротых кишках, лишь бы делать людей вокруг счастливыми. Но сейчас Чейз слышит только громкие удары по барабанным перепонкам, издаваемые сердцем, забившемся быстрее, чем овчар успел пожалеть о содеянном, прямо сейчас моля кого-угодно, лишь бы остаться в живых. Он просто хочет вернуться домой к Райдеру и сказать, как сильно его любит, благодаря за нерушимую заботу и бесценную любовь, которую только может позволить родитель. Чейз больше не сможет себе этого позволить… но просто надеется на прощение. Ему очень жаль за всю боль. И эту боль Чейз принимает прямо сейчас за всех, кто остался под землёй. Солнечный свет, пробивающийся сквозь водяной пол, всё ещё кажется таким ярким-ярким, хоть зрение становится всё темнее и тусклее, смотря мёртвыми глазами на умéршую надежду, вознесённую к небесам. На зеленоватом тоскующем дне покоилась мёртвая тишина, бороздившая по ушам, вовсе не ласкавшая. Оно было наполовину освещённым, но лишённым боли и напоминаний о ней. Собачий труп завис в воде, в умирающем сознании слышны крики и смех — теперь тут стало немного живее.Десять минут… Десять минут — максимум, прежде чем этот бедняга встретится с Богом
Всё было тихо… Всё было так холодно… Сильный холод — вот что чувствует человек перед смертью… Я слышал голоса… Настолько знакомые, что сердце греется… Райдер?.. Они вдалеке, пытаются докричаться до меня?.. — Боже!.. Он в воде!.. Маршалл!.. Помоги ему!.. Пожалуйста!.. — ласковый голос Скай, делавший меня счастливым, кричал о помощи, отзываясь в моём сознании одним только эхо; как и мой голос… Мне плохо?.. Я умираю?.. Мне очень холодно… Настолько, что больно… Я хочу открыть глаза, осмотреться и увидеть солнце… Тело сковано… Голос дрожит, а я даже не могу издать плачь о помощи… Мне здесь не нравится… Слишком темно, страшно, мокро. Вода… Вода… Я хочу уйти отсюда… — Чейз!.. Ты идиот!.. Зачем ты сделал это?!. — это мой брат?.. Друг?.. Почему ты сделал это, Маршалл?.. Зачем оставил нас умирать?.. Мне так обидно из-за тебя… Но я не хочу, чтобы ты плакал… Хочу, чтобы ты ушёл… Тепло… Это оно?.. Где-то сбоку движение… прикосновение… Я возвращаюсь обратно… смотрю на белую точку вдали… Спустя секунду она стала ярче… спустя другую — шире и ближе… Веки заперты, но яркий свет всё ещё слепит мои очи… Голос Райдера зовёт меня… я так хочу к нему, на колени, ощущая ладонь на моей избитой голове… Время скачет в поле… — Чейз!.. — не стоит беспокоиться, я уже здесь… Мертвецы твердят о том, как скучают по мне; детство, семья и твоя пушистая лапка на моей суховатой щеке… Сырость стекает с моего тела… твой свет греет меня сильнее… Чёрная комната исчезла, сменившись нежным небом над девственной землёй… Время скачет в поле… также как и ты.Я столько раз спасал тебя от бед… а ты даже не смог спасти меня от самого себя
Скай была там и смотрела, как Маршалл стоял над бездыханным телом своего бывшего брата. «Сколько он был без сознания», — вопрос, его беспокоивший, и ответ на который пугал его больше пули в затылок, подаренный живодёром. Бессмысленно — помогать ему или нет, если он тут уже несколько часов. Девушка пыталась сдерживать себя, не до конца осознавая, что вообще сейчас происходит и что случилось за последнее время: сначала они просто лежали под деревом, а теперь её новый любовник стоял над телом бывшего, оба даже не зная, жив он ещё или нет. Далматинец использовал рентгеновский аппарат, чтобы увидеть как сердце овчара еле-еле билось; хорошие новости? Чтож… ясно было то, что у спасателя было ещё несколько минут максимум. Сделав самый глубокий вдох в своей жизни, — сквозь дрожь и поступившую слезную пелену — Маршалл приступил к тому, чему его учили: настоящее спасение жизней. Перевернув утопленное тело на спину, и закрыв ноздри Чейза, медик сделал глубокий вдох и герметично закрыл пасть друга, обхватив её своей, сделав пять добротных вдохов. Затем положил лапы на середину грудины овчара, приступив к компрессии, сделав быстро и сильно первые пятнадцать «ударов». — Маршалл, он в порядке, он выкарабкается?! — когда это начало волновать её? Или его? Ненавидя кого-то всей душой, желая смерти, ты и не задумываешься о том, насколько дразнишь эту костлявую Суку с косой. Первые пятнадцать есть, а хотя бы одного признака жизни — нет. «Первый блин комом», — сохранять самообладание и продолжать шутить даже в запертом горящем помещении — многого стоит. Жаль, что позитивное настроение редко когда спасало сгоревших заживо матерей. Сделав ещё один заход с пастью, далматинец продолжил компрессию, делая её весьма неряшливо из-за трясущихся лап, и довольно эффективно из-за возникшего адреналина, заправленного страшнейшим — случившимся по его воле; ёбанный эффект бабочки — страхом пса, с щенячьих времён шедшего в огонь и воду. В данном случае — сквозь воду за одной большой ходячей огненной бедой. — Пожалуйста, не молчи, скажи хоть что-то! — о их работе необходимо знать следующее: они спасатели, значит спасают жизни. Они профессионалы, хоть и разных методов решения проблемы. Но в спасении жизней они обучены одинаково: Райдер провёл каждому из них курс общих способов спасения. Маршалл наиболее опытный из них, хоть и делать хирургические операции ему лап не хватит. Далматинец полностью игнорировал существование спаниель и самого пространства, сосредоточившись исключительно на Чейзе. Звучало как ложь: больше волновало, останется ли тот жив. Такие жизненные вопросы как «поменяется ли Шепард после спасения самим Маршаллом» или «разнесёт ли овчар морду далматинцу на пару со спаниель после пробуждения» его не шибко беспокоило; будь они призраками, скорее всего засмеялись бы, смотря на этих двоих, как на еретиков, пытающихся пробудить Дьявола. Только это не от них зависело, выживет собачка или нет. — Ну же! — в этот раз уже крикнул Марш, ударив по груди со всей силы, начав терять и их и адреналин, снова вдохнув Чейзу в рот весь воздух, который был, снова ударив по груди, сердце, лёгким — плевать, лишь бы он очнулся. Но Шепард так и не двинулся. Ничего не изменилось. Он просто лежал, двигая головой только из-за давления другой собаки. Маршалл через страх, но всё-таки приложил голову к чужому сердце в надежде услышать хоть что-то. Всё это больше не имело смысла. Сердце Чейза остановилось, встав ещё полгода назад. Медик знал о возможности спасти утопившегося даже после остановки сердца, если приступить немедленно, имея в запасе несколько минут. Но больше не мог. Остался без сил, выпотрошенный болью о потере лучшего друга. Маршалл вдыхал и выдыхал, давил, бил по груди… но Чейз просто не хотел просыпаться. И Маршаллу со Скай очень грустно, понимая, что этого ему так сильно и хотелось. Чейз ушёл, чтобы обрести покой на время, захваченный меланхолией и внутренними переживаниями, ощутив отречённость со стороны предавших его. Может быть, он не так сильно ненавидел их… Просто желал возродить или просто раз встретиться с потерянными жертвами. Маршалл и Скай не винят его, единственные подвергшиеся обвинениям, и то, со стороны только одного из них. Так жаль, что они не скажут ему об этом ещё раз, хотя бы в последний. Чейз умер там, где и как и хотел: в красивом спокойном одиночестве, засыпая без воплей в голове, силуэтов в глазах и огненных шрамов в грудной клетке. И это всё, что имеет значение. По крайней мере, он так думал.Нет, здесь и сейчас он не умрёт. У этой шлюхи на него другие планы
Кого нужно благодарить, когда ты или твои любимые переживают смерть? Бога? Себя? Судьбу? А может, людей, которые и прилагают усилия, чтобы полумёртвых?! Нет… Иногда, видя как твой близкий выходит целый и невредимый из самого Ада, ты обязан благодарить саму Смерть. Чтобы перед ней, она сама провела тебя до нового дома. Два виновника были одновременно шокированы, рады и испуганы, когда лицезрели, как овчар по рефлексу выблёвывает воду, смешанную со слюной, подавая те самые послежизненные признаки, подрагивая лапой и головой. В отличие от лётчицы, хоть и тоже не сразу, Маршалл сориентировался и снова начал давить на грудную клетку, выдавливая только малый процент воды, понимая, что это мимолётный шанс, ведь если он и сейчас облажается… другого такого не будет. Проблема лишь состояла в потерянные силах пятнистого, да и просто в нужном давлении. Требовалось что-то большее, чем один спасатель. — Скай, помоги мне! — расплакавшаяся спаниелька отошла от шока и переизбытка эмоций, наконец отмерев, сдвинувшись, заняв позицию напротив Маршалла, со стороны озера. — Положи свои лапы на мои и по ритму, вместе со мной, дави из-за всех сил. Это наш последний шанс, Скай… — прежняя ненависть и обида Марша куда-то пропали, как и характер юности. Сейчас он был полон надежды, отчаяния, видя растерянность в розовых глазах, наблюдая в них себя: такой же напуганный, непонимающий, пытающийся понять, где оступился. Но она была готова. Здесь, с ним. Положа свои лапы на его, как и он тогда, девушка доверяет ему свои силы, стараясь лишь одним взглядом убедиться, что сейчас она не одна, желающая помочь не себе, но ему. — Раз, два! — объединив усилия, приступив к последней финишной прямой, моральные и физические, они чувствует успех в своих целях. Но что самое важное: они здесь, чтобы спасти его. Они виноваты перед ним, находясь здесь, чтобы заслужить прощение. С каждой секундой надежда исчезала, но новая жизнь приближалась с увеличивающейся скоростью, так как они видели, как вода продолжала вытекать из пасти овчара с каждым последующим ударом. Не очень эффектно, конечно, но оно работало. Ещё немного и он будет жить! Всё будет хорошо… Последний рывок и миссия выполнена. Держа лапы на груди, парочка наблюдала, как Чейз с силой выплёвывал всю воду, харкаясь слюной и прочей гадостью, попавшей в глотку. Так было гораздо лучше, ведь Шепард с новым внутренним притоком сил пытался вдохнуть воздуха, чувствуя во рту проклятую воду, продолжая блевать, но воды оставалось меньше. Утопленник находился без сознания, на интуитивном уровне дрыгая лапами и головой. Пара наблюдала его успокоение и сильную отдышку, такую же наблюдаемую и у них: не каждый день пытаешься спасти лучшего друга изо всех сил. Но они справились… Чейз вернётся домой, реабилитируется благодаря Райдеру, семья вернётся на стабильные рельсы, а Маршалл и Скай наконец найдут счастье друг в друге.Иногда нужно быть честным с собой: мертвецов необходимо оставить в могиле
Голова болела. Дрожь по всему телу. Слабый ветер прикасался к коже, умножая эффект дрожи. Ощущения — словно перегрелся на солнце, упал головой об камень, ударившись грудью, пролежал ночь в Антарктиде, снова перегревшись на солнце. Из звуков можно было разобрать только пение синичек, но нельзя чей-то разговор, слыша мужской и женский голоса, прикладывая все силы, чтобы поднять отяжелевшие веки. — Ты спас ему жизнь, Маршалл. Ты герой, — снова. Они все герои, спасая людей каждый день, повидав и солнце над грозой. Разница только в том, кого они спасают, вытаскивая из горящих домов. И самое важное: кто остаётся в огне. Это прозвучит весьма уморительно, но это правда. Маршалл только недавно понял: всех не спасёшь. Кто-то да останется в гостях с косой у горла. А иногда, пытаясь спасти как можно больше, это бóльшее число становится частью трагедии. Спасай только самых важных, а кто на минном поле — тебя уже ебать не должно. — Мы все герои, спасающие жизни, Скай. Нам не привыкать. Но смотря на Чейза, начинаю осознавать, что некоторым людям не хочется спасения. Иногда пойти против правил морали — лучшее, что ты можешь сделать. Герои дни сидели перед телом друг с другом. Маршалл просто сидел, смотря на этого везунчика, — потеряв контакт — параллельно думая о всём, что с ним связано: их бывалые приключения, а также ужасные концовки. Скай лишь положила голову тому на плечо, гладя подбородок, закрыв глаза, наслаждаясь теплом. Несмотря на то, что спаниель вела себя как давняя любовница Маршалла, сейчас она и вправду думала о Чейзе; мысль о мёртвом бывшем ударила под дых, снова пробудив чувства, как раз-таки и пытаясь тянутся к далматинцу как можно ближе, затерявшись в мужском добром тепле, дабы забыться. — Не говори так. Он не скажет тебе, но внутри будет очень благодарен: несмотря на весь вздор, ты спас его. Ты и есть тот друг, что никогда не бросит. Настоящий брат, готовый погибнуть за свою семью, о которой ты всё ещё заботишься, как заботился обо мне всё это время. Поэтому Чейз всё ещё с тобой. Поэтому Рокки тебя уважает. И это причина, почему тебя все так сильно любят. Как люблю и я. Всё-таки он успокоился. Это правда: спасая людей, занимаясь любимым делом, мы приедаемся к этому, переставая ценить любых людей, независимо от происхождения. Необходимо ценить всё, что у нас есть, находясь здесь и сейчас. Придёт время и отберёт оно у нас то, что будет вызывать тоску по временам, так нравившиеся нам. Что для Маршалла главное: выручать тонны заблудших, используя это как работу, или по-настоящему спасать нуждающихся, понимая, насколько хрупок мир? Это то, что понимал Чейз, ощутив на своей шкуре боль тысяч людей. Он пытался их спасти, но потерпев кровавый крах, оступился, потеряв равновесие и зрение, покрутившись на триста шестьдесят градусов, совершенно потеряв цель, к которой стремился. Чейз — единственный, осознающий слабость человеческих масс. И поэтому даже один для него значит всё… И поэтому потеряв одного, Чейз потерял всё. Далматинец закрывает глаза, прижимаясь к самке, желая забыть все тревоги и обиды, просто чтобы успокоиться раз и навсегда. Его друг будет жить и помнить этот день и своё спасение как жизненный урок, наконец приняв во внимание собственный эгоизм, поведение и мировоззрение. Только тогда они примут его обратно. А сейчас Маршалл хочет поспать, чувствуя женскую взаимность, тискаясь мордашками, потирая носики, чтобы наконец время замерло, губы соприкоснулись, вырабатывая тот самый гормон счастье, медленно нас убивающий. Он определённо убьёт, но не сегодня. Сегодня они заслужили покой, и этот покой пожарный разделит со своей любимой, понимая, что настоящая жизнь только началась; нужно было просто подождать и пострадать. И когда далматинец целует спаниель в губы, он незаметно для себя запускает обратный отсчёт, совершенно забыв об одной весьма важной, но, сука, смертоносной проблеме: Они были не одни. Вопрос на миллион: какого это, когда тот, кого ты любил больше жизни, вовсе перестаёт жить?; какого это, когда пытаясь вершить справедливость, тебя начинают психованным, неадекватным мудозвоном, угрожая сломанным черепом?; что ты чувствуешь, когда, пытаясь мучительно сдохнуть, тебя спасает тот, кто обрёк не смерть невиновного?; какого же это, когда твой лучший друг, ставший братом, целует взасос твою личную проститутку, которую ты когда-то любил, позже начав каждую ночь трахать её больше не девственную пизду, спуская прямо в рот? И в конце концов: что ты будешь делать, когда уёбок и блядь, сломавшие твою жизнь, сделают её ещё хуже, находясь здесь… где ты когда-то был счастлив и наконец-то не один? Чейз… жертва неудавшегося суицида. Он в шутку называет это ошибкой спаривания собственных несуществующих родителей. Но правда в другом: он был там. Лежал и смотрел на то, как его лучший друг целует его девушку, прямо перед ним. Он только что спас брата от смерти, сразу перейдя к спариванию с тем, кто ему не принадлежал. Шепард признавал: отношения со спаниель не были… адекватными, здоровыми или… любовными. Возможно, казались пленом девочки в лапах травмированного придурка, но походу они все были слепыми или вовсе тупыми: Скай встречалась с ним, не с Маршаллом, Рокки или другими гандонами. Не имеет значения, исключительно ебутся они или ненавидят себя, далматинец не спросил его. Однако теперь овчар с удовольствием покажет пятнистому придурку, что даже в жестоком насилии есть бидоны любви. Если учитывать озабоченность Скай Чейзом, то не удивительно, почему она так быстро обратила внимание на движение перед ними, мгновенно прервав акт выражения чувств, перейдя от счастья к патологическому страху и подавленности. Маршалл же не сразу понял, почему она отреклась от него, посмотрев в сторону потерпевшего. Но лишь когда далматинец тоже повернул голову, то быстро щёлкнул в своей башке, поняв относительно забавную штуку: Маршалл возненавидел овчара, узнав про его насилие в отношении спаниель, даже захотев лично с ним поговорить на эту тему, попросив Бродягу выступить в качестве прикрытия. Но сейчас, когда пятнистый мальчик с большим сердцем смотрит, как психически-неуравновешенное создание, которое ненавидит его всей душой, неоднократно пытавшееся сломать его или даже убить, медленно, но уверенно встаёт на лапы, постанывая и пыхтя, быстро дыша, он забывает про существование самки слева от себя и сильнее всего молясь только об одном: «Надеюсь, он этого не видел…». — Ч-Чейз… Ты… в порядке? — Скай пытается задать ему вопрос с выразительными и неподдельными нотками интереса, заботы и страха, просто надеясь дожить до того момента, когда овчар схватит её за волосы. Ну или хотя бы пять минут. А Чейз уже встал на все четвереньки, пошатываясь, продолжая держать голову опущенной, терпя боль, усилившуюся поступившей, мягко говоря, злостью, постепенно готовящейся перейти в ярость, материализовавшись в показательную казнь. Даже Маршалл занял позицию, чтобы в любой момент или поговорить, успокоившись всем троим, или приготовиться к тому, чтобы хотя бы не сдохнуть, а счастливые и довольные жизнью даже с инвалидной степенью существуют. Но всё это мало какой имело смысл, если какой-нибудь Зик не придёт сюда хотя секунд через тридцать. Сейчас всё зависит только от того, что сейчас сделает непредсказуемая машина для убийств. Но вместо всяких размышлений и раздумий, Чейз поднимает голову, открывает свои кровавые глаза, обнажая «волчьи» клыки, заглядывая далматинцу ровно в душу, больше не питая чувств к пощаде и терпению, но возвращаясь и отвечая на вопрос на миллион: что ты сделаешь, разрушив чужую жизнь, доведя человека до того состояния, когда нечего терять? — Ты сдохнешь. Маршаллу потребовалось три секунды, чтобы увидеть всю жизнь перед глазами, оттолкнуть подругу в сторону, оказаться в воздухе, упав на землю, ударившись затылком, почувствовав давление разъярённой псины на себе. Но это было только началом кромешного Ада, открывшегося перед ними. Овчар бил далматинца по затылку неточными, но сильными ударами, пока пятнистый ударялся также мордой об землю, сразу разбив нос, разукрашивая травушку. Марш стонал от боли и непонимания происходящего, захлестнувшись новой порцией адреналина и того же страха, только в этот раз из категории ужаса; несколько минут и он труп. Это поняла и Скай, быстро встал на лапы, подбежав к доминанту. — Чейз, хватит!.. — она хотела жёстко схватить его и откинуть, защитив избитого беднягу, но также и не прикладывала особых сил, чтобы прервать его, банально боясь перехватить внимание Шепарда на себя — она просто не знала, как вообще можно остановить того, кто находится под влиянием предельных эмоций: злость — вредна, гнев — опасен, ярость — смертельна. — Отъебись! — мученик схватил левой лапой спаниель за голову, чтобы правой со всей силы нанести удар по щеке, отправив сучку в полёт на три метра, не особо заботясь о том, что теперь с её физиономией, да и жива ли она; главное, чтобы сдох один из них. Перестав таранить кровавый затылок Маршалла, Чейз схватился зубами за его правое ухо, резко и небрежно перевернув на спину, дабы лицезреть его испуганную, шокированную, «затуманенную» рожу, как раз-таки, готовую защищаться. Но против такого оппонента шансов было как сантиметров члена — у Чейза больше. Но он продолжил, врезав сначала правой по левой щеке, левой — по правому глазу, левой лапой по челюсти, выбив зуб, правой по виску и так по инструкции, лишь бы нанести наибольшее количество увечий, страданий, поделившись собственными шрамами, разбивая пальцы лап… не забыв и про когти. Шепард схватил убийцу его мечт за морду, прижав ту к земле, раскрыв свои не заточенные «лезвия», просто чтобы эякулировать от криков отстающего в этой битвы, наблюдая сначала первый след от когтей, затем ещё два, после — ещё три. А немец вёл и вёл, вернув левую в строй, приступив к работе обеих лап, ускорив шансы на убийство. Но Маршалл хоть и был намного слабее, но тупости за этот год поубавилось. Выставив перед собой обе лапы, тот пытался заблокировать удары скорбящего врага: получалось так себе, так как Чейз был обучен за эти годы, проводя их по бокам, вынуждая далматинца расставлять их в стороны, открывая морду, сразу туда принимая ещё одну парочку. Только мало кто помнит и о положительных свойствах адреналина. Марш и чувствовал боль и сопротивлялся, откровенно говоря, устав от унижений старшего брата; теперь и он хочет немного по доминировать. Пятнистый словил момент и укусил Шепарда за горло, скинув его с себя, попытавшись занять позицию сверху, но, в любом случае, потерпел бы поражение, так как Чейз был в состоянии аффекта: чёрта с два бы он просто позволил себе проиграть, что уж там говорить про отказ изнасиловать психику далматинца. Оказавшись сверху, Маршалл думал, что сможет «высказать» всё Чейзу в морду, вспомнив про то, как он отнял у него самое любимое. Как немец позволял себе травлю лучшего друга и любовницы, издевательства, плевки в их сторону. Но проебался он тогда, когда Скай проболталась об избиениях. Его брат избивал того, кого они оба любили, но кто по-настоящему значил для пожарного абсолютно всё; он уступил и отпустил только потому что его любовь была искренней. Также как и к Чейзу: Маршалл всегда любил своего брата, благодаря его за всё, что тот сделал для него. Жаль… что всё это осталось в прошлом. Теперь Шепард получит то, чего действительно заслуживает за свои поступки аморального уебана. Он ощутил власть, только из-за того, что у него больше прав, мест в иерархии и сил. Теперь всё будет по другому. Скай еле как держалась, из-за волнения и подскочившего давления кровоточа носом, вытерев его, продолжая с очевидным ужасом и паникой лицезреть катастрофу: те, кто когда-то олицетворяли титановую цепь, связывающую дружбу, братство, доверие, семью и любовь, поддерживаемую силой сейчас, в данную секунду мечтали лишь о кровоточащих органах, вспоротых животах, оторванных хвостах, рассечённых бровях, вытекших глазах, пробитых черепах, вырванных из крепления челюстях, криках, стонах, мольбах о помощи и пощаде, но самое главное: убить. Чейз хочет заставить Маршалла страдать как можно искушённее, а Маршалл — просто хочет убить Чейза. Словно маленький ребёнок, разозлившийся и ворвавшийся в логово щенков, перебив их всех, заставив маму плакать. Если бы овчар был в трезвости, спросил бы его: «какого это — кончать от насилия?» — Райдер! Быстрее сюда! Чейз пытается убить М-Маршалла!.. — и всё-таки ей хватило сил взять над своими лапами и голосом контроль, чтобы издать сначала крик о помощи, после чего закончить в слезах, плаче, рыданиях, потеряв себя окончательно, погрузившись во тьму смятения и безнадёжности, став свидетелем одного из явных аргументов: почему даже «нерушимая» дружба иногда кончается хуёво. Но отличная драка как секс — редко когда длится дольше пяти минут, что понял и овчар, приступив к кульминации, внешне изнасиловав Маршалла достаточно. Такой же грязный, поцарапанный, порезанный, покусанный, — заплаканный — окровавленный Чейз, по глазам больше похожий на дикого зверя, попытался словить своё момент, выжидая, когда Маршалл откроет слабое место. Немец не очень хотел ждать, а потому пошёл сквозь, пропустив удар в нос и глаз, не очень-то и волнуясь из-за этого, так как даже его, залитые кровью, глаза сверлили только одну точку на всём теле оппонента — шея, и далматинец открыл её. Белоснежная шерсть с чёрными пятнами сменилась алой с глубокими дырами от укусов и порезов; Маршаллу осталось немного, о чём за него говорили усталость, вернувшаяся чувствительность к боли и страх; ничего из этого у его противника не наблюдалось. Вовсе наоборот: уверенность и удовольствие пробудились в овчаре, когда как отрицательные черты борьбы в далматинце только умножились. А достигли пика они, стоило его тонкой шее самую малость оказаться в чужих крепких мощных зубах. И она определённо кровоточит, брызгая своей жидкостью в рот овчару, попадая на язык, окрашивая острые зубы, протекая в глотку. Он чувствует её… она такая вкусная, блаженная, горячая. Если не брать во внимание факт вышедшего из-под контроля овчара, можно взять другой: даже через аффект Чейз опьяняется её вкусом, сжимая челюсти упорнее. Вот так ирония: если в глотку спаниель извергается сгусток горячего белкового, но полезного, любовного мужского семени, то в его глотку — тёмная, густая, ещё тёплая, порция здоровой крови, но не абы кого, а самогó лучшего друга — для любимых мы часто даже не жертвуем, а даём даром всё самое лучшее. Правда бывает болезненна: иногда взрослая жизнь действительно выглядит так: жестокая, беспощадная, искупавшаяся в ванне своих же потрохов. Это та взрослая жизнь, о которой вы всегда мечтали? Чейз держал Маршалла за шею, не давая ему и намёка на шанс вырваться из смертельной хватки. Но он ещё брыкался, что доминанта пугающе забавляло и раздражало: почему он такой смешной и почему он ещё жив? Однако немец никуда не торопился, решившись растянуть тираду жестокость на несколько сотрясений дольше. Если далматинец хочет показаться таким не слабым, не беспомощным и храбрым, Шепард сделает вид, будто ему страшно, начав «бороться за жизнь»: положив обе лапы по бокам от головы битого мяса, мученик занял удобную позицию, которая обеспечит ему удобную возможность прожить этому псевдо-войну максимум секунд двадцать. Потому что именно столько Чейз будет таранить Маршалла об землю, избивая его затылок, боковым зрением глядя, как его башка откидывается назад из-за невозможности её контролировать, положив лапы уже на голову овчара, пытаясь сделать хоть что-то, только вызывая у него неприкрытый, но искренний смех, став свидетелем этого посмешища: далматинец всегда пытался выглядеть серьёзно, только вызывая неподдельный смех… даже сейчас. Маршалл безуспешно сопротивляется, Чейз забавляется, всё ещё доминируя, а Скай просто кричит и рыдает, не отрывая глаз от полудохлой тушки далматинца, почти переставшей двигаться, оставшись в сознании, всё ещё чувствуя нестерпимую боль, лишившись всего адреналина, на морде которого застыл посмертный страх, начав скулить. И снова… За свою любовь и счастье она поплатилась ещё одним трупом в её памятной коллекции. Оно перестало сопротивляться, интуитивно держась за жизнь, а это значило только одно: он сломал его. Теперь настало время возмездия, искупления, мести — плевать, как это называлось. Главное, что теперь он сможет заглушить крики: она больше не кричит, но его душа продолжает. Тело проигравшего упало на землю, держа выцветшие глаза и пасть полуоткрытыми, раскинув лапы в стороны, еле как дыша. Казалось, он наконец-то умер. К сожаление для него — нет. Его сердце всё ещё билось, глаза глядели в потускневшее, как сознание, небо, только мозг поплыл. И овчара это удовлетворяет, осматривая его с порезанной груди до опухшей и разбитой головы — хотя бы сейчас Маршалл выглядел не по идиотски, вызывая сожаление, походя на героя. Но в том-то и проблема, что герои всегда погибают за чужих, а злодеи за себя. Опять же — далматинец сделал свой выбор. — Не-е-ет… Ты сдохнешь, когда я скажу… — жалобные, но требующие голоса в его голове, как зрители на трибунах, а он — ебучий гладиатор. Они достают большой палец и опускают его вниз… Только проблема: это он — Юлий Цезарь, вырезающий мирное население. И Гай хочет казнить его особенно изящно, рассматривая свою добычу сверкающим взглядом хищника, мерцая радужкой на фоне себя чёрного от перемешанной крови. Где-то слева слышны мольбы женского сорванного голосочка, синтезированные с рёвом: она что-то говорит про пощаду, что это неправильно, он не такой, хаски. Но всё, что его волнует, это «кадык» далматинца, и он его достанет. Чейз кладёт обе лапы на расквашенную грудь, опуская голову, открывая слипшуюся пасть, цепляясь онемевшими зубами за, и без того истерзанное, горло, чтобы сделать это — он сжал челюсти, потянув на себя, надавив на грудину, прикладывая оставшуюся мощь, начав отрывать «пятнистому» горло с трахеей, и он это сделает, пока сам не откинется, любуясь последними живыми эмоциями того, что когда-то было его семьёй! Оно пыталось говорить, кричать, звать, трогать своего убийца, уже не рождая в нём поводов смеяться. Он не хочет смеяться или улыбаться. Чейз просто хочет сдохнуть, но перед этим заберёт его в Ад, чтобы Маршалл горел; жалко, что в Рай ему уже не попасть — он так хотел встретиться… Начало битвы было многообещающе: возмужавший Маршалл, окончательно ебанувшийся Чейз, маленькая, разбитая Скай — Шепард рассчитывал на отличный бой, как всегда потерпев крах, ну или пепел. Сначала далматинец рычал, кричал, стонал, давал отпор и дрался: он поднял лапу на брата и вонзил ему когти в шею! Прошлый Чейз был бы расстроен, но этот!.. Гордый овчар в кои-то веки почувствовал себя не один; раньше их объединяло счастье, теперь — жажда крови. Но теперь… от пятнистого слабака снова смердит слабостью и страхом, из последних сил скуля и плача. Шепард полмесяца трахал любовницу далматинца, чтобы в последствии поиметь и его. Маршалл хотел хотя бы раз сделать Чейза своей сучкой, но тот лучше всех знает, где они обитают — снизу. Он уже и не помнит, когда это Скай для него значила воздух, еду, воду и тепло. И его не шибко волнует понимание того, что девочка, которую он любил всем неиспорченным, в прошлой жизни, сердцем, в данный момент разрывается от боли, смотря, как зелёная, убаюкивающая и мягкая травка раздавилась, приобрела тёмно-красный цвет, завоняв свежей кровью, отпечатавший в этом месте — как рана в не травмированном сердце. Скай рыдает, а овчару — похуй. Маршалл умирает, а Шепарду — похуй. Чейз аморальный, поехавший, больной убийца и ему больно и плохо. Он не просит прощения, но хочет уснуть. Чейз знает, что убив Марша, не найдёт покоя в реальном мире, потеряв любовь Райдера, потеряв всё, но это не главное — Чейз найдёт покой в другом месте, немного лучшем. Всё не закончится сегодня, но скоро.Убивая в своё удовольствие, ты проклинаешь себя чужим горем
Когда маньяк издевается над жертвой в гуще леса, её распотрашённое тело находят, всё-таки, позже её мучительной смерти, а также крика о помощи. Но мимолётная фантастика: Скай повезло. Что-то серое, выскочившее откуда-то, похожее на размытое пятно, из-за слёз в глазах, на скорости, подобной свету, влетело в овчара, врезав ему достаточно мощно, дабы самая овчарка с чавкающим звуком ломающихся костей не отлетела, а улетела на больше, чем несколько метров, приземлившись, снова подлетев, повторив процесс несколько раз, чтобы наконец-то просто перекатиться, остановившись не успев опомниться, чтобы ощутить на себе более тяжёлое, чем он, давление. Но это не было даже четвертью беды, как размытое зрение подвело его: над ним было что-то пепельного цвета. И это что-то врезало ему достаточно сильно, а потом ещё раз, ещё раз, ещё раз, дабы он понял, кто это. — Я предупреждал тебя! — Чейз ничего не может с собой поделать: когда оно хочет, оно заставляет его улыбаться, даже если его череп и вправду неплохо так треснет. А пока овчар наслаждается ударами, выбивающие из него адреналин, иммунитет к боли, понимая, что удары по морде — только малая проблема, когда все проблемы поджидали его в грудной клетке: судя по болевым ощущениям, движениям и звукам, ей — пиздец. Но Шепард всё понимает. Чужое горе дорого оплачивается, и Рокки понимает его, приложив ещё несколько ударов, отправляя ненавистника туда, где боли было не меньше — в лучшее место. Бродяга смотрел на вырубленного пса, преисполненный ненавистью, потеряв последние нитки терпения, державшие его, чтобы не свернуть подонку шею. И если бы он был психом, то своими же глазами наблюдал довольную морду и взгляд овчара, слыша, как он смеётся; он всё ещё не убил его. Пока Чейз жив, тот держит его за яйца, а даже если сдохнет — всё ещё будет в выигрыше. Но не сегодня. Пока что нужно проверить, что там с Маршаллом. Если он ещё хотя бы двигается… — Маршалл! Господи!.. — горькие слёзы так текли и текли из прекрасных очей спаниель, начав течь интенсивнее, стоило ей подойти и посмотреть на, мягко говоря, проигравшего этот бой. Она держала правую лапу у морды, отказываясь верить в то, что сейчас произошло, особенно отказываясь думать о жизненном состоянии этого весёлого и добродушного пёселя. — Райдер! Это Рокки! Быстрее сюда! Маршалл тяжело ранен, ему срочно нужна помощь! — опять же — мягко говоря. Рокки закричал сдержанно, но определённо не ожидав этой картины. Ему казалось, сегодняшняя «операция» выдастся вполне себе успешно. Но он просто не мог додуматься, чтобы сейчас стоять рядом с не двигавшимся Маршаллом, которого Скай пыталась разбудить, роняя слезинки на его истерзанную щёку. Приложив уши к мужской груди, та пыталась обнаружить намёки на сердцебиение, как раз-таки найдя всего лишь намёки. Девушка, незаметно для себя, лишилась болевых чувств, больше не ощущая дискомфорт и сотрясение на всю голову после удара овчара. Кровь из носа всё ещё лила, но ей было наплевать — даже Чейз принял больше урона. Ей даже казалось, что её пострадавшая пара издавала бесшумные крики от боли. — С-Скай… — и приложив ухо уже к его мордочке, та убедилась в этом сполна, ревя только ещё громче, уже не выдерживая давления на психику, став жертвой этого кошмара наяву. Рокки стоял позади неё, рассматривая ущерб своего близкого друга, пытаясь сдержаться, чтобы самому не расплакаться. Он пытался быть сильным, примером для всей команды, стоя здесь, с потерявшей контроль Скай, оказавшимся на грани жизни и смерти Маршом, вышедшим, только на время, из строя Шепардом. Казалось, куда уже хуже. Всё было настолько херово, что упасть на землю, моля бога о прощении — куда более адекватное поведение, чем стоять и строить из себя пародию на всё знающего лидера. Оказавшись здесь, в нужное время, Бродяга мало чем помог, если честно. Как гром среди ясного неба, или же луч солнца в этой адской лавовой грозе, послышался шум сирены и двигателя; в сравнении с их транспортом, этот был намного, что могло значить только одно. Но заметил это исключительно Бродяга, хоть и не сразу, так как обратил внимание, лишь когда из-за деревьев наконец-то выехал красный квадроцикл, чуть не врезавшийся в жертв ситуации, на что какая-нибудь спаниель не очень отреагировала. Четырёхколёсный транспорт пролетел мимо троицы, остановившись ровно между ней и нейтрализованным агрессором. — Что здесь случилось?! — слезая со своего символического путника воскликнул ошарашенный Райдер, которому хватило двух сообщений, чтобы чуть не рехнуться, но стоя, ему придётся снова постараться взять критическую ситуацию в свои руки, чтобы никто не погиб; как же гложит дежавю!.. — Маршалл и Шепард. Они начали драться, желая убить друг друга. И я успел как раз вовремя, чтобы остановить твоего Чейза, — тон метиса сместился в слегка угрюмый, призрачно напомнив лидеру о его «привязанностях», но не пытаясь бить по субординации. Но взгляд Рокки говорил за него: он определённо был недоволен тем, что Шепард чуть не оторвал глотку их любимому далматинцу, но ему пришлось принять меры, дабы «успокоить» овчара тем, что отлично работает против таких как он — насилие. Райдер не тупой, не глухой или слепой: он и без намёков Бродяги всё идеально понимает, когда тема заходит о личном. Но сейчас не об этом. За последнее время лидер Патруля частенько начал ввязываться в «трагичные» миссии, уже на полуавтомате соображая и импровизируя. Окей, два пса чуть не убила друг друга, пролив немало крови. В первую очередь необходимо оценить ущерб — медицинская помощь всегда главное. Однако проблема заключалась в самом ущербе, а посмотрев на Маршалла, Райдеру стало ясно, что это больше, чем проблема или ущерб. На щеках, носу, груди, лапах, голове, на боках, шее, чёрт, да везде наблюдалась тонна порезов: и слабых и глубоких, из которых кровь больше не лилась в связи с её нехваткой. Также он регистрировал побои, шишки с ссадинами. Клочки шерсти обоих оппонентов разбросаны чуть дальше «ринга», шерсти проигравшего было в несколько раз больше. Голова Маршалла… она пострадала больше его гордости: разбитая в нескольких местах, но больше всего — на затылке. Было ясно, что именно растерзанная затылочная часть приняла наибольший урон, о чём сразу догадался лидер, взяв это как первое в списке на обслуживание. Но помимо этого и шея выделялась в худшем смысле. Дырки, укусы, струйки крови, стекающие вниз. У Райдера, конечно, не супер зрение, но даже ему показалось странным середина шеи, словно за неё кто-то укусил, пытаясь… вырвать трахею, что заставило того скривиться. Он сразу опустился, не мешая Скай, проверив сердцебиение и дыхание — времени было мало. «Ему срочно нужна медицинская помощь!» — вердикт был очевиден. Казалось, что хуже изувеченного члена его семьи быть не может, как сразу же Зик вспомнил про другую калеку, уронив собственное сердце при мысли о пострадавшем Чейзе… снова. Отойдя от тела далматинца, человек развернулся, чтобы увидеть своего самого верного друга. Он не двигался, не шевелился, не подавал признаков жизнедеятельности. Рокки сказал, что обезвредил, но сам не догадывался, что бывает с теми, кто прикасается к его семье… но Райдер проглотил возникшую злость, подавившись отрицательными эмоциями, испугавшись и расстроившись мгновенно. — Чейз… Чейз, малыш, ты слышишь меня?.. — парень пытался говорить уверенно, но сам для себя не заметил, что говорит заботливым шёпотом, упав перед собачьей тушкой, трогая, гладя, осматривая своего приятеля, не замечая идентичных Маршаллу ранений, не думая о них, надеясь лишь на благо Чейза. Лицезрев избитую морду, сразу догадавшись, какой пёс мог это сделать, его хозяин пропустил, приняв решение действовать, но озадачившись: если далматинец весь изувеченный, то что с овчаром? Ладно, времени в обрезом. Пока Скай рыдает, держа и обнимая Маршалла, Рокки стоит, поглядывая озабоченным взглядом на одну пару, и озлобленным на другую, не понимая, что за дичь творит Райдер, отвлёкшись не на ту «жертву». А Райдер просто думает: спасти двух из двух сейчас для него имеет огромное значение. — Необходимо действовать быстро! — уверенно прогремел лидер, вставая и подбегая к потерянной спаниеле, дабы достучаться, чтобы не кричать в пустоту. — Скай, ты меня слышишь?! — Зик потряс девушку за плечу, оторвав её внимание от любовника, приковав к себе. Но она слушала, готовая сделать всё ради его спасения, пожалев о спасении овчара. — Слушай меня внимательно: Маршалл находится в критической ситуации — ему срочна нужна помощь ветеринарской клиники, мы ему помочь не сможем. Сделай следующее: возьми вертолёт, выпусти над Маршаллом упряжку, а ты, Рокки, его упакуешь. Но только крепко, без упущений, я не хочу, чтобы он разбился насмерть на полпути. Девушка хоть и продолжала хныкать, но была под гипнозом лидерской харизмы Райдера и его уверенности, вселившей в неё надежду, что всё будет хорошо. Приняв решение не ждать команды лидера, она сразу же среагировала, споткнувшись пару раз, но теперь чувствуя себя хоть немного, но лучше. Рокки во всём не нуждался, стоя ровно, слушая внимательно, будто впав в ступор, не сводя глаз, что Райдер даже в такой ситуации смог заприметить и оценив. — Это понятно, Райдер. Но… — Бродяга было противно думать о нём, но он постарался не выглядеть — или наоборот, в глазах лидера — так, будто его хоть как-то заботит положение овчара, волнуясь только о том, достаточно ли сильно он врезал. — что делать с ним? — метис обернулся, убедившись, что его объект, вышедшей за грань, ненависти дёргается от боли даже в Морфее. — Чейз не выглядит слишком пострадавшим, — «надеюсь, ты ошибаешься». — поэтому я отправлю его Кейти на обследование, просто чтобы убедиться. Я возьму его с собой — на вертолёте Скай ему места не найдётся. После эвакуации, ты сядешь в свою машину и двинешься в клинику, будешь следить за Маршаллом, а также… — ещё когда Скай впервые протрубила в микрофон про попытку Шепарда убить далматинца, Зик уловил в её голосе нечто похожее на нервный срыв и сорванный голос в комбинации с плачем… — Скай. Она не в порядке. Я не знаю, хватит ли ей сил прийти в себя, а потому ты возьмёшь её под свою ответственность, — …посмотрев в её глаза сейчас, парень явно остался недоволен и расстроен, все сердцем ненавидя, когда его «щенкам» так больно на душе. Пожарную машину придётся оставить, Омега заберёт её позже. — Принято, — просто держать в своих братских объятьях члена твоей семьи, успокаивая и утешая, пока в соседней операционной спасают жизнь твоего близкого друга? — Выполняю! — но когда он отправлялся на это задание, последнее, о чём он думал, это начистить морду моральному уроду под музыку женского плача над телом без десяти минут покойника. По нему и не скажешь, но он очень надеется хотя бы сейчас не упасть мордой в грязь по чьей-то воле. Как только мини-брифинг был произведён, троица принялась исполнять собственные обязанности. Пока Райдер готовился к погрузке лучшего друга, вертолёт спаниель уже был над телом раненого, возле которого копошился Бродяга, не сводя озабоченных глаз с того, кто стал для него настолько близким его сердцу; смех пятнистого щенка заглушил «крики» лопастей. Проснувшись вовремя, метис схватился зубами за упряжь, надев её на объект для эвакуации, дав команду пилоту на закреп упряжки. Сквозь сильную дрожь спаниель с тремором управляла транспортом, потребовалось преодолеть скалы в своей голове, чтобы нажать на кнопку, от которой сейчас зависела жизнь того, кто её так сильно любит, рискуя своей жизнью. Как бы то ни было, Маршалл был проверен ещё раз и упакован, Рокки дал команду на отправку и побежал на погрузку в свою машину, чтобы через несколько мучительных минут снова встретиться с тем, кто ещё мог сохранять остатки рассудка, теперь завися только от него.Как далеко ты готов зайти, чтобы твои близкие жили дальше?
Тело овчарки покоилось на крепких руках, а её голова — на их кистях. Парень смотрел на уставшую, спящую, побитую мордочку, проклиная всё плохое в этом мире, просто прося оставить их двоих в покое. Он был готов зайти в огненное пламя, чтобы спасти самое ценное в его жизни, и он держит это в своих руках, быстро, на подкашивающихся ногах, идя к квадроциклу, прямо сейчас боясь уронить своего друга, словно младенца. Аккуратно сев на транспорт, трясущимися руками, Зик уложил Чейза на ноги, положив левую руку на него, правой взявшись за руль, приготовившись к отправке, аккуратно двинувшись. Какая-то неизвестная штука держала в своих руках быстро бьющееся, ноющее, сердце парня, сдавливая, пытаясь выдавить из его глаз солёную жидкость, но Райдер пытается быть сильным. Ему хочется рвать и метать, видя кровь на теле Шепарда. Ему хочется плакать, думая о страдающем Чейзе. Всё, чего он хотел, это вернуть старого приятеля, чтобы всё было снова как прежде: без насилия, с яркими красками, со старыми друзьями и счастливыми щенками. Всё это детские мечты; мёртвые домой не возвращаются. Но оставляют шрамы на сердце после себя, уходя навсегда. В душе он всё ещё чувствует себя десятилетним мальчиком, но жизнь с каждым днём заставляет его взрослеть всё быстрее и дальше, страдая не по дням, а по часам и мертвецам. Зик не говорит, но скучает по ним. Чейз для него не просто друг. Гораздо больше, чем семья — то, что заставляет даже самую сильную боль казаться сущим пустяком, когда ты теряешь его. Он поклялся защищать его, даже если придётся убить или встать под пулю. Став свидетелем разлома между его щенками, мальчик отказался делать выбор, но принял решение: если жизнь его овчарки зависит от чьей-либо другой, он принесёт её в жертву. Лишь бы звонкий смех снова заполнил пустую детскую комнату. Если я не могу о тебе позаботиться, я разорву тех, кто заставляет тебя плакать.