***
Зуко до сих пор выполняет обязанности по мытью посуды на радость всем вовлечённым, ведь за предыдущий день ожидания Сокки у него так и не получилось стать более дееспособным человеком. Лучше всего, если он будет заниматься чашками и посудой, а не клиентами. Начальнику хватило одного взгляда на его налитые кровью глаза и стиснутую челюсть, чтобы запретить ему даже заходить в зал чайной, — это показало, что мужчина не был полным идиотом. Зуко вымывает последний чайник после утреннего наплыва посетителей и переходит на посуду, пытаясь выжечь тревогу и вместо этого только раздражаясь, как вдруг узнаваемый облик не-пламени Сокки пересекает спектр его огненной сущности. На мгновение в нём всё замирает, а потом мир вновь заполняется окружающим шумом. Форма для выпечки выскальзывает из рук в раковину, с грохотом падая и смешиваясь с громыханием сердцебиения в здоровом ухе. Зуко бросается к двери. — Ли! — Один из официантов, Сонмин, топчется на месте с пустым подносом, пока Зуко несётся на него. — Что такое? — Перерыв, — рявкает он, тормозит, чтобы вытереть о фартук руки, — благо в этот раз спохватился не высушивать их теплом. — Что? — Я ухожу на перерыв. — Зуко впивается в него взглядом. Сонмин стоит у него на пути. Сонмин сдвигается, оглядываясь через плечо на песочные часы в зале. — Но перерыв не раньше чем через… — Отлично, пока! Зуко проскакивает в открывшийся зазор, пробираясь через наполовину свободный дверной проём и не обращая внимания на испуганный возглас Сонмина. Он оказывается в зале как раз когда Сокка заходит в чайную. При виде него, здесь, такого знакомого и не вписывающегося в суету чайной, у Зуко спирает дыхание. А затем его перехватывает ещё раз, когда голубые глаза находят его в переполненном помещении, и лицо Сокки расслабляется, озаряясь застенчивой улыбкой. Агни. В груди внутреннее пламя судорожно распадается на беспокойные, упоительные искры, а Зуко всё вглядывается в это выражение. Он хочет выжечь его в памяти, чтобы никогда не забывать его черты, как оно преображает лицо Сокки и заставляет его глаза казаться бездонными и яркими. Держи себя в руках. Заслышав ропот приближающегося Сонмина, Зуко приходит в движение. Он устремляется вперёд, прежде чем у кого-нибудь возникнет мысль позвать его, и старается не слишком зацикливаться на том, как Сокка переминается, как его веки опускаются, а рот изгибается в кривую улыбку, когда Зуко подходит к нему. — Не здесь, — бормочет он, не давая ему ничего не сказать, хватает запястье Сокки и выводит наружу. Вероятно, он ведёт себя грубо, бесцеремонно и неправильно. Но в чайной он должен быть Ли, а когда Сокка перед ним, он совершенно не может придерживаться своего образа. К счастью, Сокка не возражает, только издаёт смешок — и, Агни, Зуко умрёт на месте прямо сейчас и будет не против, лишь бы услышать его смех вновь. — Тогда в твою комнату? — спрашивает Сокка, когда Зуко тянет его в переулок. Вопрос прозвучал со сбитым из-за сдавленного смеха дыханием, и Зуко настолько сосредоточен на этом звуке, что чуть не упускает момент, как виток тепла собирается обернуться вокруг руки Сокки. Зуко дёргает его обратно. Контролировать себя сложнее, чем должно быть: и Зуко, и его огонь жаждут получить от Сокки всё, что смогут. — Да, — запоздало отвечает Зуко и слышит натянутость в собственной интонации, стараясь не позволить желанию проскользнуть в голос. Пока нельзя расслабляться до такой степени. Разговор Сокки мог пройти двумя разными путями, поэтому существует вероятность, что он пришёл сказать Зуко отвалить от него навсегда. Вне зависимости от исхода, Зуко понимает, что ему понадобится уединение для реакции на возможные слова Сокки. И они как раз идут в уединённое место неподалёку отсюда — и, Агни, Зуко не может остановить поток своих мыслей, разносящих надежду, хоть он и знает, что надеяться не стоит. Он и без того балансирует на остром краю из-за одного смеха Сокки, нелепо цепляться за что-то столь малое, но… его смех означает, что разговор не прошёл скверно, так ведь? Зуко открывает плечом дверь квартиры, чувствуя, словно его сейчас разорвёт на части от надобности знать. Через секунду он врезается в стену, Сокка влетает в его объятия раньше, чем захлопывается дверь. Для удержания равновесия Зуко хватается за его плечи и оставляет ладони на них, потому что ему нравится, потому что так он может притянуть Сокку ближе. Всё, что он различает, это запах Сокки — кожа, солнце, металл и он сам. Рот Сокки на нём, губы холодные, немного потрескавшиеся и открывающиеся для языка Зуко, обе руки вплетены в его волосы — Зуко ещё никогда не нравилось иметь волосы так сильно в своей жизни. — Стой, подожди-подожди, — ахает Сокка, отстранившись. — Поговорить… Нам надо поговорить. Сначала разговор. Зуко стонет из-за отдаления Сокки и опускает руки на его бёдра, чтобы не позволить уйти далеко. — Ладно, — выдыхает он. — Хорошо. Что… что они сказали? — Они… Ну… Они знают. — Облегчённая улыбка Сокки ослепляющая, и при виде неё Зуко не удерживается и притягивает к себе ближе. Бёдра прижимаются друг к другу, дыхание сбивается. — Всё? — Достаточно, — пожимает плечами Сокка, переведя взгляд на его губы, что ничуть не упрощает ожидание. Внутреннее пламя Зуко содрогается от жара в его глазах и вытягивается, дабы высвободиться. — И? — И… они доверяют мне. Зуко усиливает хватку на бёдрах Сокки, борясь за контроль, ведь это прозвучало как разрешение, но он всё равно уловил увёртку. Он пытается прочесть по глазам Сокки, не затерявших в них, пытается решить, стоит ли добиться более развёрнутого ответа. Всё его естество кричит, что стоит, но Зуко не хочет становиться причиной разногласия между Соккой и важными ему людьми. Не снова. — Так… они не против? — осторожно спрашивает Зуко. Он не в состоянии представить себе Катару, которая вырубила его во время снежной бури, выражающую одобрение для того, чтобы Зуко трахал её брата. На этой мысли член дёргается, изъявляя своё бесполезное мнение к теме. — Возможно, не до конца, — признаёт Сокка, на чертах его лица вскользь пробегает сомнение, из-за которого сердце Зуко практически обрывается. — Но… они знают всё необходимое. И не запретили. — …Ясно, — отвечает Зуко, пытаясь разгадать, что и кому нужно было сказать, чтобы нынешняя ситуация достигла прогресса. — Это… хорошо. Значит, всё в порядке? — Да, — улыбается Сокка, и ладони, всё ещё вплетённые в волосы Зуко, начинают медленно поглаживать его. Внутреннее пламя будто плавится. — Всё здорово. А они рано или поздно свыкнутся. — Правда? Катара не похожа на человека, который «свыкнется» с тем, что ей не по душе. — Это займёт чуть больше времени, — говорит Сокка, сдвигаясь и снова потираясь об его тело, и Зуко почти пропускает его следующие слова. — Они не знают тебя так, как я. — А ты знаешь меня? — шепчет Зуко, затаив дыхание. Внутреннее пламя вихрится в каждом месте соприкосновения их тел. — Да, Зуко, — бормочет Сокка в его губы дразнящим, низким от желания голосом. — Знаю. Зуко вздыхает от звучания своего прошёптанного имени, и Сокка принимает приглашение, углубляя поцелуй и притискиваясь ближе. Зуко с удовольствием позволяет сгореть всем прочим мыслям, кроме ощущения прижатого Сокки, его вкуса, пока ладони не начинают надавливать сумбурно и просяще, пока издаваемые ими звуки не становятся более нуждающимися, пока бёдра Сокки не принимаются толкаться в него. Это потрясающе, идеально, и, Агни, Зуко хочет большего. Не разрывая поцелуя, он в спешке отталкивается от стены, подталкивая и ведя Сокку к футону. Снимает с него верх, развязывает на себе фартук, едва успевает дотронуться до пояса Сокки — а затем они спотыкаются и падают на постель в путанице из рук и ног. Извиваются, мешая друг другу, и в конце концов устраиваются на боку. Нога Зуко перекинута через Сокку, удерживая его вплотную, а сам он водит руками по золотистой коже, на которую не может перестать смотреть. Грудная клетка Сокки поднимается быстро и учащённо, когда Зуко вжимает пальцы в твёрдые мышцы, очерчивает ширину его торса, прослеживает едва заметные контуры отпечатка ладони на его груди, а Сокка вздрагивает и трётся об него в ответ, выдавливая ругательство. Прежде чем Зуко успевает решить, хочет ли воспользоваться языком, руки Сокки порывисто и настойчиво тянут его за одежду. Зуко услужливо сбрасывает рубашку и позволяет завалить себя на спину, а в горле застревает задушенный звук, когда Сокка проворно и нетерпеливо седлает его. Зуко машинально обхватывает его крепкие бёдра, Сокка отсаживается назад и впервые за всё время смотрит на него, и как же хочется насладиться ощущением стиснутых вокруг себя ног, но Зуко ничего не может поделать с приступом беспокойства. Из-за этого положения, лёжа перед Соккой открытым, в нём закручивается непрошенное напряжение. Он такой бледный по сравнению с ним и больше не тренируется как прежде, и… Пальцы Сокки трепетно скользят по его коже, голубые глаза полуприкрыты, губы распахнуты, пока он исследует форму груди Зуко, впадины рёбер и плоский пресс. Зуко старается не дрожать, а внутреннее пламя порывается встретиться с прикосновениями Сокки, скапливаясь во всех местах, где их тела соединены. Будоражащее, дурманящее чувство, чем-то схожее с преследованием молнии. Внутреннее пламя разгорается без его дозволения, желая дотянуться к Сокке и обвиться вокруг него, вторя неутолимому голоду Зуко. Он вновь опускает на бёдра Сокки ладони, обхватывая пальцами ягодицы, а большие вдавливая в тазовые кости под штанами. Дыхание сбивается в такт с напрягшимися и расслабившимися под руками мышцами, Сокка в то же время обводит контуры его тела сперва ладонями, а после — ртом. Зуко дёргается, ахает и трепещет под его касаниями и от его слов: Сокка выпускает бесконечный поток тихих вздохов и довольного бормотания, которые устремляются прямо в яйца Зуко, повторяя раз за разом что-то вроде «идеальный», «красивый», «Духи» и «чёрт, только посмотри на себя», и у Зуко начинает кружиться голова. Зуко всячески старается не шевелиться и позволить Сокке исследовать, но вскоре последние крупицы контроля улетучиваются от его слов и прикосновений. Он не выдерживает и выгибается под рот Сокки, зарываясь руками в его волосы, задыхаясь от дуновения поражённого выдоха на живот, а затем тянет Сокку вверх для жадного поцелуя, перекатывая их обратно на бок и сглатывая удивлённое оханье. Одной рукой Зуко удерживает Сокку на месте, другой распахивает его штаны, а когда случайно дёргает не той рукой, горловой стон Сокки проносится по всему телу Зуко. Он наконец-то вытаскивает его член, твёрдый и сочащийся. Но Сокка едва даёт ему мгновение коснуться себя, а потом отталкивает его руку в сторону и добирается до штанов. Когда он стягивает их до бёдер, и по разгорячённой коже пробегает холодный воздух, Зуко вцепляется в его плечи. Сокка подхватывает его обнажённое бедро — Зуко сейчас умрёт, сердце так сильно колотится, но, Агни, что это за смерть будет — и притягивает к себе, чтобы пристроить члены вместе. Подавив всхлип, Зуко запрокидывает голову от ощущения трущейся эрекции Сокки об его плоть. Сокка припадает ртом к его горлу, стонет низко и бесстыдно, сжимая ладонью бедро. Он толкается вперёд, потираясь о Зуко небрежным, судорожным, мокрым движением. — Ах… Духи, — выдыхает Сокка сдавленным, приглушённым и жаждущим голосом. — Чёрт… Мне… нужно… Зуко мычит, облизывает свою ладонь, проталкивает её между ними и снова для удобства перекидывает ногу через Сокку. Он обхватывает их одной рукой, прижимает члены вместе, дрожа, подаётся вперёд, и, чёрт, долго он не продержится. Вид их сжатых в руке возбуждений кружит голову, и давления члена Сокки на его оказывается достаточно, чтобы внутри свернулся жар, а внутреннее пламя дико запульсировало. — Зуко. Его имя слетает с губ Сокки подобно мольбе, и Зуко напрягает каждую мышцу своего тела, едва ли не кончив лишь от этого. Он поднимает взгляд — Сокка смотрит на него всего в нескольких сантиметрах, пряди волос спадают на его лицо, глаза широко раскрыты в наслаждении, на щеках горит лихорадочный румянец. Агни, ничего прекраснее Зуко не видел. Принявшись надрачивать им, Зуко не знает, куда смотреть. Вниз — и сможет упиваться видом их прижатых членов, блестящих от слюны и предсемени, сможет видеть, как Сокка вбивается в его ладонь. Но, поднимая взор всякий раз, он видит обращённый на себя взгляд Сокки, опьянённый и с опущенными веками, а его руки начинают блуждать. Одна обнимает Зуко за плечи, пока Сокка толкается в его кулак, а вторая оглаживает бока, спускается по спине, обводит изгиб ягодиц, длину бедра, оставляя за собой огненные линии под кожей Зуко. Зуко с трудом держится и отрывает взгляд, чтобы взглянуть на Сокку, смотрящего на него со смущённой, возбуждённой смелостью на лице. Сокка прикусывает губу — Агни, Зуко тоже хочет укусить её, — и его ладонь проскальзывает под перекинутое через себя бедро Зуко. Он ведёт пальцами вверх от колена, пока основание ладони не вжимается в яйца Зуко и паховую складку, и Зуко достигает пика. Внутреннее пламя пронизывает его, он кончает со взглядом Сокки на своём лице и его руками на коже, отстранённо чувствуя толчок в ладони, — Сокка переступает через край вслед за ним.***
Позже Зуко не хочется уходить, но он знает, что должен вернуться на работу. Если не сделает этого, дядя непременно будет искать его, и возрастающего страха в связи с этим хватает, чтобы отлипнуть от Сокки, игнорируя невнятный протест, и выскользнуть из его хватки. Зуко вытирает их простыней, раз уж её всё равно надо будет стирать после всего. Такими темпами Зуко придётся купить больше постельного белья, если не хочет заниматься стиркой постоянно. Он избегает взгляда Сокки, краснея от того, каким раскованным тот выглядит, обнажённый, вялый и с их семенем на теле. Но краем глаза он видит, что Сокка наблюдает за тем, как он очищает их, удовлетворённым взглядом из-под полуприкрытых век. Зуко приподнимает бёдра, чтобы натянуть чудом не запятнавшиеся штаны, и Сокка тоже начинает одеваться. Зуко досадует из-за каждого скрываемого сантиметра кожи и одновременно с тем восторгается, что где-то он трогал, а где-то целовал. Он поглядывает на Сокку боковым зрением, тщательно отсеивая все участки его тела, которых у него пока не было возможности обследовать, и снова чувствует себя потрясённым тем, что Сокка находится в его постели. — Когда ты вернёшься? — спрашивает Зуко у половиц, надевая фартук обратно и осторожно разглаживая складки на ткани. Сокка замирает в процессе завязывания волчьего хвоста. — Завтра? — Хорошо. — Каким-то образом Зуко удаётся прозвучать так, словно его сердце не подскочило к горлу. — Днём? — Да, по утрам я обычно занят. — Сокка заканчивает с волосами и поднимается на ноги, спокойный и расслабленный, и Зуко хочется опрокинуть его обратно на футон. — Но днём свободен? — спрашивает Зуко, отвлечённый собственными фантазиями. — Могу быть. — Ладно. — Зуко возвращается к разговору, пытаясь припомнить точный цветной график смен, вывешенный на кухне. Зачастую он просто делает то, что велит ему дядя. — Я не могу уходить на целый день, но… попробую что-нибудь сделать. Сокка мешкает, жуя губу, и Зуко приходится отвести взгляд, если они собираются уйти отсюда. — У тебя не возникнут проблемы из-за этого? — …Нет. По крайней мере, не те проблемы, которые имеет в виду Сокка. Дядя будет разочарован его уходом, но по сути дела он просто взял перерыв пораньше, а не безвозвратно исчез, так что ничего страшного. Зуко уже проделывал это раньше, а в этот раз хотя бы уведомил кого-то, что уходит. Все остальные сотрудники чайной слишком страшатся его сердитых взглядов, чтобы раздувать из мухи слона. Даже владелец, поэтому всё точно будет в порядке. А для самого Зуко проблемы возникнут только если об этом узнают не те люди. Покидая квартиру, они снова молчат, но это не та обострённая, неловкая тишина, какой она казалась Зуко в прошлый раз. Не совсем уютно, но сейчас отсутствие слов у Сокки будто вызвано наглядным… удовлетворением, а не напряжением, поэтому переживания Зуко ослабляются и сжигаются во внутреннем пламени — оно всё ещё томное, плавное и отказывающееся разжигаться. — Ты работаешь каждый день? — интересуется Сокка, когда они замирают на границе света и тени в конце переулка, не желая заканчивать этот момент. — Чаще всего, а что? — Не знаю, смогу ли приходить каждый день, — хмурится Сокка, и Зуко практически видит, как он мысленно распределяет графики, планы и маршруты. Зуко насупливается и также перебирает в уме своё расписание. Он хочет возненавидеть чайную за то, что мешает проводить время с Соккой, но часть него любит её, ведь именно она непостижимым образом вернула Сокку в его жизнь. И любовь тем же непостижимым образом побеждает, потому что если Сокка сможет приходить в одни и те же дни, пусть и не постоянно… возможно, у Зуко получится всё уладить.***
— Ты вернулся. Зуко останавливается от бессмысленного высказывания Сонмина и в замешательстве хмурится на него. — А не должен был? — …Ты же ушёл отсюда, — медленно проговаривает мужчина, потрясая своим пустым подносом, словно чтобы обозначить масштабы отлучки Зуко. — Взял перерыв пораньше. — Но время ещё не пришло! — …Ну, да. По каким-то причинам Сонмину явно есть до этого дело, но Зуко плевать, поэтому он не знает, что сказать. Он видит, как мужчина зависает, теряя дар речи перед его безразличием. Неважно. Пользуясь возможностью, Зуко смотрит на календарь смен, пытаясь разобраться в графике, промежутках времени и сотрудниках, которые боятся его меньше всего. Если не выйдет, Зуко переключится на тех, кто опасается его сильнее всего. — Эй, Сонмин. — Зуко бросает на него задумчивый взгляд, обрадовавшись, что мужчина пришёл в себя. — Несколько дней в неделю у тебя вечерние смены вместо дневных, так? — …Да, — настороженно отвечает Сонмин. — И у тебя есть семья, с которой тебе нравится ужинать? — Я… Что? Да, почему бы мне… Да. Зуко пропускает мимо ушей его сбивчивую речь и не обращает внимания на шокированные взгляды дяди, которые тот украдкой бросает на него через всю кухню от самого факта, что Зуко добровольно завёл разговор с коллегой. — Хочешь поменяться? — …но тогда твой дядя будет в другой смене. — И? — И… Ли, ты всегда работаешь с Муши. Тебя здесь не бывает без него. — На этот счёт Сонмин звучит очень облегчённым и более чем напуганным, и Зуко не собирается придавать этому значение прямо сейчас. Зуко хмурится, раздумывая. Сонмин прав: он всегда тут, если и дядя здесь, чтобы помочь в случае необходимости; чтобы присматривать за ним, если дядя чересчур увлечётся чаем и прекратит проявлять бдительность к окружению; чтобы быть единственным человеком, помнящим о том, что некоторые могут взглянуть на него и увидеть генерала Айро, а не беженца Муши. Но… дядя никогда не просил его об этом. И в последние дни дядя не так много времени проводит в зале, поскольку его чаи обрели большую популярность. К тому же, дядя ведь всё-таки генерал Айро, даже если теперь не ведёт себя подобающе. Он сможет позаботиться о себе. — Всё нормально, — решает Зуко, отодвигая в сторону мысль, что хороший племянник в принципе не начал бы подобный разговор. Ли никогда не подумал бы оставить дядю ради обещанного Соккой. — Но, Ли… — настаивает Сонмин. — Ты всегда работаешь с ним. — Я не его нянька, — срывается Зуко. — Нет, он твоя… — Сонмин захлопывает рот. — Кхм. Я… Я могу поменяться. Да, звучит славно. Какие… какие смены ты хочешь?***
Сокка не знает, чем заняться в остаток дня. Он встал с первыми лучами солнца, чтобы заняться тренировкой, которую в обычных обстоятельствах выполнял бы сейчас. Косые взгляды Катары и понимающие ухмылки Тоф, когда они проснулись и обнаружили его уже вымытым и одетым, остались проигнорированными. Он не уверен, чего именно ожидал, придя в чайную, но уж точно не того, что окажется на улицах Нижнего Кольца менее чем через час. Сокка не привык к тому, что Зуко не властен над собственной жизнью и не располагает временем. Духи, до этого момента он даже не осознавал, что воспринимал это как должное. Сокка может вернуться в дом и поупражняться ещё немного или найти себе компанию на обед, но какая-то часть него пока не чувствует себя готовой к этому. Он до сих пор чувствует губы Зуко на своих, призрачные касания его ладоней на коже, волны источаемого им тепла. Сокка всё ещё не может полностью поверить, что всё это действительно произошло, что любое из случившегося было настоящим и может повториться вновь, потому что Зуко выделит время в своём расписании. И это тоже странно — что принцу Народа Огня необходимо договориться с коллегами, чтобы освободить себе несколько дневных часов в неделю. Но, быть может, оно и к лучшему. Их время будет заранее установлено и обговорено, будут определённые моменты с чётким началом и концом, а после они оба будут возвращаться к своим отдельным жизням… с этим Сокка справится. Это можно осуществлять и не поддаваться искушению отдать всего себя раньше, чем Зуко хотя бы намекнёт, что хочет этого. То, что у него появится больше свободы в графике, чем он подразумевал, тоже не принесёт никаких неудобств. Жизнью Сокки в Ба Синг Се по-прежнему управляют планы, расписания и списки дел, но Сокка по праву великого планировщика имеет основания корректировать свой распорядок, если все задачи в итоге будут выполняться. Особенно если насущные вопросы в списке — это попытки найти кого-то помимо Джу Ди для серьёзного разговора. Сокка довольно легко способен изменить планы и приходить тогда, когда у Зуко будет на него время. Он запросто подстроится под Зуко, как делал прежде в желании заполучить любой кусочек, который принц мог ему предоставить. Запросто перестанет изучать библиотеки Ба Синг Се, выискивать новые места города, набрасывать очередные идеи, запросто отложит тренировки и поэзию — и всё ради скудных угольков, которые Зуко предлагает ему. Очень запросто. Поэтому оно и к лучшему, что Зуко будет только в предварительно определённых отрезках. И это хорошо, что теперь Сокка может провести время с пользой и завести друзей в присвоенном уголке Нижнего Кольца. Однако, оглядываясь кругом, Сокка вряд ли станет заводить друзей в непосредственной близости к «Цветущему Лепестку». У него есть ощущение, что ему потребуется установить дистанцию между Зуко и своей настоящей жизнью.***
— Итак, — произносит Тоф тем же вечером, опускаясь возле Сокки на веранде и постукивая босыми ступнями по брусчатке, изображая непринуждённость. — Наследный принц Зуко. — Что с ним? — с опаской спрашивает Сокка, поскольку изображающая непринуждённость Тоф — это Тоф, внушающая обманчивое чувство безопасности. — Вот твой тип, да? — Мой… что? — Богатый, напыщенный, сильный, изысканный, — перечисляет Тоф, и Сокка непроизвольно фыркает. «Сильный» — должно быть, единственное подходящее определение, хотя Сокка не особо уверен, ведь ничего не смыслит в магии огня, а Зуко принципиально не может не думать о себе плохо. — Тот, кто будет поить тебя вином, угощать вкусными блюдами и разодевать в дорогие наряды. — Это не мой тип, — возражает Сокка, после чего вздыхает, потому что он общается с Тоф, а значит ему всё-таки внушили чувство безопасности. — Нет? Тебе же нравятся прелести жизни. — Всё не так, — бормочет Сокка. — О? — Он не такой. Скорее… недосягаемый и крикливый, нежели чем напыщенный и роскошный. — Само собой. — И это всё равно не имеет значения, потому что у нас всё отличается. — Много всего отличается от другого, Соня, — констатирует Тоф, с раздражающей меткостью закидывая на его плечо камешек. — Как скажешь, — вздыхает Сокка, сопротивляясь желанию швырнуть камешек обратно, потому что эту ошибку он больше не совершит. — Ну так что, он не твой тип? Вы, ребята, не заходите дальше плотских утех? — Тоф усмехается во весь рот, когда Сокка неуютно ёрзает. — Я не знаю, — ворчит он, пускай это именно то, что он твердил себе всю дорогу в Верхнее Кольцо. — Не вовлекаете свои сердца, — глубокомысленно кивает Тоф. — Наверное. Не больше того, с чем он сможет справиться, по крайней мере. — Просто и без всяких обязательств. — Да, я… — Знаешь, кто так говорит? — перебивает Тоф. — …Кто? — Идиоты. Идиоты, Сокка, — отвечает Тоф, закидывая на него второй — более крупный — камешек. — Что? — вскрикивает Сокка, потирая место удара на голом плече. — Тоф, какого… — Дураки говорят такое, — продолжает Тоф. — А потом спустя шесть месяцев съезжаются и живут в семейной идиллии. Она морщится в отвращении к семейности или идиллии. Сокка не понимает, к чему именно, и слишком раздражён, чтобы спрашивать. — Это не… — Почему этот разговор вообще происходит? — Я не буду съезжаться с Зуко. — Да-да. Конечно. — То, что Тоф насмехается над ним… обидно. — Все так говорят. — Не буду, — настаивает Сокка, прекрасно понимания, что уже проигрывает в этом разговоре, если его довели до повторения слов. Духи. Что с его жизнью? — Лучше начинай отрабатывать резьбу, — советует Тоф. — Тебе ещё предстоит сделать ожерелье в будущем. — Я… не… Южное Племя не делает обручальные ожерелья! — Скажи это своему сердцебиению, — хохочет Тоф, как будто Сокке нечем заняться, кроме как прислушиваться к глупому, самонадеянному маразму, к которому всегда призывает его сердце. — Откуда тебе вообще известно это? — бормочет Сокка. — Кто обсуждал с тобой… Он даже не может этого выговорить. — Сожительство с любовником? Превращение из постельного дружка в порядочного человека? — Тоф ухмыляется, с удовольствием заставляя его почувствовать себя неловко. — Слухи Царства Земли. Тут все кувыркались друг с другом. — Тебе разве не двенадцать? — в ужасе спрашивает Сокка. — В точку. Это значит, что я не идиотка вроде всех вас, гормональных чудиков.