***
Ладонь Сокки на ощупь холодная и расслабленная, пока Зуко ведёт его за руку в чайную до открытия. Он садит Сокку на стул и ставит перед собой задачу приготовить быстрый завтрак из чая и вчерашней выпечки. Он не может перестать поглядывать украдкой на полусонного Сокку, дивясь тому, как много времени ему требуется, чтобы окончательно проснуться, ведь он привык видеть его всегда энергичным и оживлённым. Вернувшись к столу и начав переставлять с подноса чашки и тарелки, Зуко наслаждается тем, как Сокка сонно прислоняется к его бедру, пребывая в его пространстве, даже если это не то место, которое его заботит. Когда он отходит, Сокка раздражённо выдыхает и сразу же обхватывает свою горячую чашку, а Зуко хочется рассмеяться или погрузиться в понимание, что Сокка вечно ищет тепло, даже здесь. Сегодня у него, по крайней мере, есть оправдание в виде прохладного утра. — А ты не жаворонок, — говорит Зуко, усевшись напротив. Он слегка поражён тому, что Сокке вообще удавалось поднимать себя на тренировку в начале дня, если по утрам он всегда такой. — Ночью почти не спал, — ворчит Сокка, бросив на него слишком сонный взгляд, чтобы он оказался впечатляющим. — …Моя вина? — Уж чья-то точно, — бормочет он и наконец делает глоток чая. Зуко сомневается, что он в самом деле злится, но наблюдает за тем, как тот замирает и отпивает ещё немного. — Оно того стоило? — Конечно. — Сокка закатывает глаза, и удовлетворённый Зуко склоняет голову. — Вкусный чай, кстати. — Да? — Зуко и подумать не мог, что ему когда-нибудь будет настолько приятно от того, что кому-то понравился его чай. — Вот, попробуй ещё это. Зуко пододвигает к нему тарелку с выпечкой, и Сокка оживляется, а в его горле слышится знакомое радостное гудение. Зуко ест свою порцию завтрака, вскакивая из-за стола всякий раз, как начинает заканчиваться еда или чашка Сокки пустеет, даже если сам он чувствует себя более чем сытым, а Сокка наверняка достиг некоторого предела. Просто он не хочет, чтобы завтрак подходил к концу. Опорожнённые тарелки и чашки означают, что Сокке придётся уйти, а Зуко пока не хочет возвращаться к личности Ли. Агни, он всей душой надеется, что никто из коллег не решит сегодня прийти пораньше. Зуко понятия не имеет, как у него выйдет натянуть на себя маску Ли, когда прямо здесь Сокка — сонный, расслабленный и бросающий на него застенчивые, счастливые взгляды.***
Когда тем же утром Сокка наконец-то возвращается домой, там обнаруживается одна Тоф, и это не так уж неожиданно. Он пришёл позже, чем рассчитывал. Завтрак выдался нежданно долгим: Сокка вряд ли за всё время их знакомства когда-нибудь видел, чтобы Зуко столько ел, и не знает, списывать это на то, что он просто никогда не видел его по утрам, или что никогда не видел, как Зуко ест после множества раундов секса… В общем, он рад, что Аанг и Катара не посчитали нужным подождать его. Хотя, пожалуй, стоит обеспокоиться тем, что Тоф посчитала. Если посчитала, конечно же. — Утречка, Герой-любовник, — протяжно произносит Тоф, взмахнув ногой в его направлении со своего места за столом, где она сидит развалившись. — С возвращением. — Доброе утро, — опасливо отвечает Сокка, разрываясь между горячим завтраком перед ним и желанием сбежать от того, что вызывает на её лице эту ухмылку. В распоряжении Зуко находился нескончаемый запас выпечки, но на то, чтобы добраться из Нижнего Кольца в Верхнее, ушло много времени. Хотя он может продержаться до обеда, если придётся… — Держу пари, для тебя оно очень доброе. — Э-э… да. — Сокка даже не пытается возразить — они оба знают, где он был прошлой ночью. Тоф медленно и широко улыбается. — Как идут дела с ожерельем? — Заткнись, — бормочет Сокка. Пора сваливать. — Вижу, после ночи обнимашек всё ещё разделяешь эмоции. — Заткнись. — Он не может преодолеть эту комнату достаточно быстро, но он не сломится и не побежит. Она бесконечно будет напоминать об этом. — Не переживай, — отзывается она. — Это всего лишь физическое влечение, так ведь? — Тоф!***
С тех пор как Зуко подстроил свои смены, чтобы выделить им больше времени, и проведя ночь бок о бок, они начинают вместе спать днём. Не ежедневно, но будто после того первого сознательного раза их телам больше не требуется никаких разрешений, чтобы засыпать рядом друг с другом. Иногда Зуко заставляет себя не отключаться и старается запечатлеть каждый проведённый с Соккой момент, пока может. Например, спадающие на его кожу распущенные волосы Сокки или их смешанное дыхание. Или понимание, что Сокке нравится спать — скручиваться, сидеть или идти — с левой стороны Зуко. По большей части слепой стороны, из-за которой он делается дёрганным, раздражительным и на грани взрыва — за исключением мгновений, когда возле неё есть Сокка. Зуко с жадностью ловит каждое мгновение и запасается ими на дни, когда Сокка не может прийти — тогда он отмахивается от воспоминаний о том, как Сокка рассказывает какую-то историю, активно жестикулируя, или смеётся над собственными шутками, и напоминает себе, что их невозможные отношения — не выдумка, и отсутствие Сокки лишь временное.***
Зуко оказывается не готов к тому, насколько невыносимее станут смены на работе, особенно если он возвращается с чересчур длинного перерыва. Хотя, возможно, это никак не связано с Соккой. Может быть, просто всё в чайной хуже, чем было. Но определённо не лучше. Однако Зуко нехотя осознаёт, что, проведя ночь вместе, ему всё сложнее отпускать Сокку. Будто часть него хочет постоянно воссоздавать то ощущение владения всем временем мира друг для друга, пускай Зуко и знает, что той ночью это было не так. Не было и в их случае не будет. И всё же Зуко не в силах остановиться, когда Сокка поблизости. Он не может перестать приносить еду и закуски, обучать новым приёмам с мечом. Продолжает задавать вопросы ради очередной истории и делится своими — всё, что приходит на ум, лишь бы Сокка остался, пускай всего на несколько минут дольше. Всё что угодно, чтобы оттянуть момент, когда тому придётся уйти, вернуться к своей жизни и оставить Зуко. Чайная никогда не была ему столь же ненавистна, как в мгновения, когда он приходит обратно после обеда. А сегодня, когда Сокке пришлось уйти раньше ожидаемого из-за какой-то «встречи команды», о чём Зуко отказывается думать, он вернулся и обнаружил, что некий мужчина отвлекает Минджи в разгар наплыва клиентов. У него нет ни капли терпения на это. Зуко совершенно не знает, кто этот человек, чего он хочет и знает ли его Минджи. Но, во всяком случае, он уверен в том, что мужчина отвлекает её, а чайная не может работать, если оба сотрудника зала пребывают в рассеянном состоянии. И Зуко, чёрт возьми, первый занял это место. Это Минджи всегда полностью собранна и спокойна, независимо от того, насколько неприятны или болтливы её клиенты. Она улыбчивая и жизнерадостная до такой степени, что это действует Зуко на нервы, если ему доводится иметь с ней дело больше часа. Но сегодня Минджи теребит свой блокнот, роняет карандаш, густо краснеет, путает сенчу и матчу, чего даже Зуко не делал за многие годы. Может, причина в том, что она приятно взволнована вниманием мужчины. А может и нет. Но если она ещё хоть раз напортачит с заказом, им обоим придётся остаться после окончания смены, а Зуко просто… не может. Не сегодня — он уже и без того не в духе. С трудом подавляя слышимое рычание, Зуко выхватывает из её рук поднос. Если она не может сделать это надлежащим образом, то он сделает это за неё, потому что ему уже надоела подобная невнимательность. Проносясь по залу, он повышает температуру чая, заходит со спины мужчины и опускает поднос на стол с такой силой, что предметы на нём грохочут. Мужчина подпрыгивает, оборачивается и сердито смотрит на него, а затем отворачивается от тихого рыка Зуко, пока тот швыряет на стол салфетку и уносится прочь. Минджи испуганно вздрагивает, стоит его хмурому взгляду задержаться на ней, застывшей посреди зала там, где он оставил её. Зуко идёт назад, направляясь на кухню с плетущейся впереди Минджи и снимая её с зала, чтобы она восстановила своё чёртово самообладание, поскольку лично Зуко не собирается. Грёбаные клиенты. Святой Агни, у Зуко нет сегодня терпения. Его вообще никогда нет.***
Сокка начинает задумываться, что их дневная дремота — единственное время, когда Зуко отдыхает, поскольку ему не удаётся спать без снов, а те всегда плохие. Даже если это всего лишь дремота, даже если сон не будит его, даже если Зуко не помнит его, Сокке начинает казаться, что практически любые его бессознательные моменты преследуются кошмарами. В этом где-то должно крыться символическое значение, но Сокка отметает эту мысль, почувствовав, что Зуко рядом с ним напрягся. Тот дёргается во сне, из груди под ухом Сокки доносится глухой стон. Сокка крепче прижимается к его боку, гладит круговыми движениями, шепчет успокаивающую ерунду до тех пор, пока Зуко не затихает, погружаясь в сон без сновидений. Сокке интересно, что же ему снится, связано ли это с одним из его многочисленных шрамов или событиями, которые редко оставляют видимые следы. В такие моменты, оказавшись разбуженным, Сокка больше не засыпает и приглядывает за Зуко, пока некие внутренние часы в нём не пробивают «тренировка». Или, возможно, это передвижение солнца пробуждает Зуко, вытягивая его из лап бессчётных беспокойных кошмаров, из-за чего Сокка не понимает, как он вообще отдыхает. В подобные мгновения он лежит, прижавшись ухом к груди Зуко, и вслушивается в ритм его дыхания, оставаясь на страже страхов, которые тревожат сон Зуко и нарушают предательское биение собственного сердца.***
Сокка пригибается под взмахом меча, думая «вот дерьмо, он реально хочет обезглавить меня», и, пока лезвие просвистывает над его головой, тратит бесконечную секунду на то, чтобы пожалеть, что Аанг не умеет сохранять хладнокровие, когда люди отказываются отвечать на вопросы об Аппе. Конечно, именно Сокка проигнорировал предупреждение «вы задаёте слишком много вопросов», и да, «торговцы» — он как-то сомневается на этот счёт — относились к ним довольно грубо. Но Сокка честно надеялся протянуть до обеда, прежде чем кто-либо попытается его убить: Новая Ди упомянула суп с клёцками. Сокка не выпрямляется, как ожидал от него напавший, и остаётся низко согнутым, чтобы всем весом нанести удар по боковой стороне колена противника. От попадания в болевую точку мышцы сокращаются и гнутся, а Сокка пользуется моментом трепыхания мужчины, поднимается и выбивает из его руки меч. Противник спотыкается, Сокка отпрыгивает от зоны атаки и мельком оглядывается, чтобы убедиться, что Аанг справляется вопреки узкому пространству в задней части магазина. Маг воздуха перелетает, прыгает и отскакивает, крутя планером и швыряясь водой, порывами ветра и ледяными пластами мешая двум магам земли приблизиться к нему. Аанг должен справиться с ними, поэтому Сокка вновь переключается на своего противника, наконец-то заполучив место, чтобы вытащить бумеранг. Бросить его тут он не сможет, но и сражаться голыми кулаками в битве с кинжалами тоже нельзя… Откуда он вообще достал кинжал? Духи, слишком рано для этого дерьма. У Сокки чуть больший радиус действия с бумерангом, чем у мужчины с кинжалом, и он пользуется им всем, чтобы держать мужчину на расстоянии и придумать стратегию. Бумеранг не является холодным оружием, но им можно нанести довольно мощное повреждение. А его противник уже и так хромает на ногу, которую ударил Сокка. Его подвижность снижена, и это значит, что Сокке нельзя стоять столбом. Он начинает вертеться и поворачиваться, подражая Аангу и Зуко, и постоянно передвигается к открытому пространству всякий раз, как мужчина пытается загородить его, отказываясь пятиться в угол, где его более длинное оружие может утратить преимущество. Сокка отбивает атаки, делая ложные выпады и удары по плечам и рукам мужчины. Он понимает, что совершает много глупых, броских взмахов бумерангом, которые не годятся для нападений, но они служат удивительно эффективным отвлекающим фактором. А Сокка тем временем не спускает глаз с центра инерции противника, следя за тем, как тот двигается, привыкая к тому, как его тело увертывается от атак, и выжидая шанса… вот он. Как только мужчина, напрягшись, вознамеривается ранить его, Сокка реагирует так же проворно, как во время тренировок: ноги передвигаются без сознательных усилий, он вторгается в пространство противника, плечом отводит руку с зажатым в ней кинжалом и бьёт тупым углом бумеранга по виску мужчины. Тот валится как мешок с камнями, и Сокка завершает приём, на всякий случай выбив из его руки кинжал. Он осматривается в поиске прочих опасностей, стараясь оставаться спокойным и сосредоточенным, хотя сердце подпрыгивает от осознания, что он сделал это. Ему действительно удалось пустить в ход один из замысловатых трюков Зуко в настоящей битве! У него взаправду получилось вынести знания с тренировок и применить их на практике. Падающая фигура прорывается сквозь его энтузиазм, и Сокка уже готовится метнуть бумеранг через комнату, как замечает, что вниз с балки слетает Аанг. Перенаправляя инерцию и останавливая бросок, он чуть не спотыкается и видит, что Аанг приземляется перед двумя дырами в стене из человеческой формы, которые мог создать как маг воздуха, так и маг земли, решивший сбежать. — Ловкий приём, — комментирует Аанг, свернув планер. — Где ты ему научился? — Зуко. Который использовал это на Катаре, если так подумать. Лучше никогда не упоминать об этом. — Круто. — Аанг и Сокка подходят к возникшим выходам на улицу и выглядывают, осматривая пути отступления и любые непосредственные драки. — Догоним их? — Нет, — решает Сокка. — Мы точно не знаем, бегут они к подмоге или нет. Давай обыщем этого парня, а потом уйдём отсюда. — Вот бы мы просто могли заставить их ответить на наши вопросы, — мрачно бормочет Аанг, вставая на стражу, в то время как Сокка прячет бумеранг и принимается опустошать карманы поверженного противника. Он косится на Аанга. Миротворный Аватар из Народа Воздуха в самом деле… высказывается о недостатке пыток в его жизни? — Это бы значительно упростило жизнь, приятель, — в конце концов соглашается Сокка. — Посмотришь те ящики? Кто-то может прийти, у нас мало времени. Да и Сокка не горит желанием опробовать больше новых навыков в сражении — или знакомить Аанга с понятием допросов, — если в это будут вовлечены Дай Ли. Ну уж нет.***
Зуко греется под лучами полуденного солнца, наслаждаясь прикосновением Агни к спине, перед тем как они выйдут на свежий осенний воздух, чтобы потренироваться. Ему хотелось ощутить кожей солнце, Сокке — не замерзнуть в первый по-настоящему холодный день, поэтому они пошли на компромисс, обернув вокруг талии одеяла, — а Сокка спрятался от холода под ним. По правде, это не похоже на компромисс. Зуко не против быть его личной печкой, особенно если это значит, что они смогут лежать вот так, соприкасаясь кожей, а Сокка будет нежно перебирать его волосы. Он не помнит, чтобы ему когда-нибудь так нравилось наличие волос, или чтобы чьи-то ласковые поглаживания по голове вызывали такую дрожь во всём теле. Может, всё дело в том, как это делает Сокка. Его прикосновения отвлекают, расслабляют и побуждают хотеть постыдно заурчать. Но не отвлекают настолько, чтобы Зуко не заметил открывшуюся дверь. Зуко вскидывается быстрее, чем успевает подумать, и только в результате месяцев, проведённых за сокрытием магии, рождённая адреналином вспышка внутреннего пламени проявляется не в виде огня, а в качестве искривляющего воздух жара. Его грудь, сознание и мир пошатываются — он сталкивается взглядом с шокированными глазами дяди, и внутреннее пламя обрывается, понижаясь и отступая так стремительно, что оцепеневший Зуко хватает ртом воздух. На него накатывает паника. Сокка приподнимается секундой позже — всего лишь одной секундой? Не вечностью спустя? — и Зуко не раздумывая опускает на его грудь руки и толкает обратно, второпях натягивая на их обнажённые бёдра одеяло, вторым накрывая Сокку, укусы, синяки от пальцев и отпечатки горячих ладоней на его торсе. Всё это время Зуко не смеет отвести от дяди взгляда. Лёгкие не работают, сердце скачет, в ушах звенит — он ждёт взрыва, ждёт криков, ждёт, когда последние частицы дома покинут его. Зуко улавливает момент, когда дядя наконец-то отмирает. Внутреннее пламя скручивает пронизывающим до костей страхом и слабой готовностью, пока дядина грудь расширяется в неспешном, размеренном вдохе. — Племянник. — …Дядя. — Я не хотел помешать. Совершенно неспособный шевельнуться, Зуко лишь молча смотрит на него. Страх столь оглушителен, что он даже не уверен, правильно ли расслышал слова. — Судя по всему, нам стоит поговорить. Пауза, будто дядя ждёт ответ. Прямо сейчас Зуко не в состоянии предоставить его. — Я… дам вам одеться. И заварю чаю. — Ещё одна тактичная пауза. — У тебя сегодня вроде бы выходной, я верно понимаю? Зуко удаётся выдавить высокий, сжатый звук, который великодушно можно было бы назвать подтверждением, если посмотреть на это со стороны и заведомо знать, что ответ был «да». — В таком случае я вернусь через… скажем, пять минут. — Это не вопрос, однако дядино выжидательное молчание требует ответа. — Хорошо, — выдавливает Зуко таким голосом, что его едва слышно на другом конце комнаты. Внутреннее пламя делается меньше и нервознее. — Славно, — кивает дядя, разрывая зрительный контакт. Держа руку на двери, он медлит. — Было приятно снова увидеть тебя, мастер Сокка. Сокка издаёт испуганный возглас из-под одеяла и прочищает горло. — И вас, ах… вас тоже. Генерал. Э-э. Сэр. Зуко медленно закрывает глаза. Он умрёт. Прямо здесь и прямо сейчас — возьмёт и самовоспламенится. В тот же миг, когда его внутреннее пламя перестанет прятаться где-то под рёбрами. Как в тумане Зуко различает тихий хлопок закрывшейся двери, а затем — возню Сокки, выползающего из-под одеяла. Кажется, тот что-то бормочет себе под нос, но сквозь звон в ушах Зуко ничего не слышит — он может только дышать и уж точно не в силах открыть глаза и признать, что это действительно происходит с ним. Чёрт. Чёрт. Он знает, что должен начать двигаться. Встать, или одеться, или сказать что-нибудь Сокке. Но он словно напрочь окаменел от шока и страха. На одну истерическую секунду у Зуко создаётся ощущение, что, подними он руку, непременно коснётся приставленного к шее лезвия, которое внезапно оказалось на волосок от его горла и не висит на некотором теоретическом расстоянии. Спустя недели — месяцы — дядя знает. Знает — доподлинно, безоговорочно. И Зуко наконец-то придётся узнать, что же будет дальше. Агни всемилостивый. Должно быть, именно из-за этой ситуации Сокка хотел уведомить свою сестру и друзей с самого начала. Умно. Зуко уже чувствует на корне языка пепел того, что осталось от его жизни. — Зуко? — Ладонь осторожно ложится на его плечо, словно Сокка не уверен, приветствуется ли прикосновение. Зуко ощущает его кожей точно так же, как если слышишь оклик своего имени через многолюдную площадь. — Ты пугаешь меня, дружок. Подай признаки жизни. — …Проклятье. — Это всё, на что Зуко горазд, всё, о чём способен подумать. Но стоило озвучить это, как мозг возобновляет работу, и он делает дрожащий вдох, закрывая руками лицо. — Агни всевышний. Чёрт. Чёрт. — С тобой всё хорошо? — Нормально, — бесцветно отвечает он на автомате. Это такая очевидная ложь, что могла бы оказаться шуткой, но, чёрт возьми, что ещё ему сказать? Долгое время Сокка молчит, после чего обнадёживающе сжимает его плечо — сквозь ропот сердца Зуко отстранённо признателен за это. Прохладное касание его кожи образует трещину в оболочке оцепенения, и после очередного бодрящего вдоха Зуко позволяет рукам упасть. — Чёрт. Сокка тихо выражает согласие и убирает ладонь, как только Зуко принимается рыться в куче одежды у кровати. Он мрачно радуется тому, что она не разбросана по всей комнате, как это бывает порой, и дядя не увидел этого. Распутать ни одну ткань не получается, Зуко вспыльчиво шипит, раздражение становится горячим и пронзительным, пока Сокка осторожно не забирает у него груду вещей. Зуко роняет пустые бесполезные руки и наблюдает за тем, как Сокка ловко и спокойно распутывает штаны, рубашки и повязки для запястий, а затем обратно вкладывает ему одежду. Зуко взирает на кучу однообразного зелёного и коричневого на своих коленях, а Сокка начинает одеваться, обвязывая вокруг предплечий ленты и собирая волосы. Снова придя в движение, Зуко оставляет без внимания одежду и прижимает кулаки к глазам, которые вдруг начало жечь от сухости. Он хрипло шепчет: — Чёрт. — Он… разозлится? — несмело спрашивает Сокка, стараясь придать словам наибольшей нейтральности, но всегда выходит недостаточно хорошо: Зуко ведь привык различать все оттенки безэмоционального голоса, имевшегося в арсенале лейтенанта Джи. — Я… не знаю. Нет. Наверное? Я не знаю, как он отреагирует. Агни, Зуко боялся даже представить себе мир, в котором дядя знает, особенно когда начал чувствовать неуверенность в отношении него. — Мне нужно остаться? — Вопрос звучит тихо, и Зуко поднимает взгляд, замечая, что Сокка уже в одежде и глядит на свои колени, разглаживая складки на штанах. А он сам ещё и не начал одеваться. Ему хочется, чтобы Сокка остался. Хочется вцепиться в него и спрятаться за ним. Чёрт, он никогда не желает, чтобы Сокка уходил. Но вопрос заключался не в этом. — Нет, — отвечает он, сохраняя нормальный голос, пускай и не может подобрать нужных слов. — Нет, я… всё будет… дядя не станет… Зуко замолкает, трясёт головой и наконец расправляет штаны. Но попытки сформулировать пределы того, что дядя не станет делать, поглощают остатки оцепенения, и теперь он чувствует, как постепенно переходит от состояния страха к измотанности, от оцепенения к переживаниям, потому что к чёрту всё. Дядя не просто знает — он видел. Зуко умрёт. Сгорит от смущения прямо на месте. — Всегда можно сбежать через окно. Зуко моргает, поворачиваясь правым ухом к Сокке. — Что? Сокка улыбается — взгляд его всё ещё сдержан и обеспокоен, но приглашает Зуко обрести вместе с ним мгновение беззаботности. — Можем вылезти через окно. Этого он не будет ожидать. — И куда пойдём? — Зуко натягивает рубашку через голову, а значительная часть него моментально задумывается о наружной стене. Она выходит на переулок — это плюс, но хорошо освещается — это минус. Но Зуко довольно неплохо умеет сбегать. — У нас в Верхнем Кольце полно комнат. Зуко косится на него. Сокка хоть в курсе, что это прозвучало как предложение? — И что, вечность избегать дядю? — Мхм, — мычит Сокка, изгибая губы. — Только представь, — бормочет он. — Будешь жить в роскоши. Станешь моим личным чайным официантом. Купим тебе красивый фартук, будешь всюду ходить за мной с виноградом, веером и… — Заткнись, — фыркает Зуко, закатывая глаза и толкая в плечо смеющегося Сокку. Но на короткий миг он позволяет образу того, что может быть только мечтой, поселиться в груди и отобрать себе достаточно места, чтобы ожить, хотя сама мысль об этом возвращает его в реальность. Он не может сбежать от дяди. Это значит, что ему не удастся уйти от того, что он собирается сказать. — Ну а если без шуток, — серьёзно говорит Сокка. — Ты как? — В норме, — вздыхает Зуко, и на этот раз это кажется правдой. — Спасибо. Ты… ты же всё равно вернёшься? Завтра? Секунду голубые глаза внимательно изучают его, а затем Сокка слабо улыбается. — Всегда.***
Айро поджидает Сокку внизу лестницы, и это… не так уж удивительно на самом деле, хотя Сокка втайне надеялся выбраться из квартиры без необходимости смотреть в лицо дяде Зуко после того, как его застали в постели с его племянником. В темноте узкого коридора он стоит крупной фигурой, и Сокка вдруг осознаёт, насколько Айро крепко сложен. Особенно если загораживает проход. — Мастер Сокка. — Э-э. — Сокка уверен, что нейтральный тон Айро вовсе не так нейтрален. — Привет. — Уходишь так скоро? — Его слова любознательные, улыбка — спокойный интерес, а глаза кажутся такими проницательными, что у Сокки создаётся ощущение, словно ему стало в два раза теснее в собственной коже. — Ах, да… Не то чтобы Сокка непременно хотел уйти. Ему не особо пришлось по душе эмоциональное состояние Зуко минутой ранее. Но он считает, что им с Айро необходимо многое обсудить. То, что обсудить не выйдет, если рядом будет Сокка. — Хм. — Айро неуютно долго молчит. — Тогда поговорим позже. Сокка не мог расслышать это правильно. — Что? — Завтра после моей смены, к примеру? О Духи. Он всё правильно услышал. — Э-э… конечно, — отвечает Сокка, подавляя желание взволнованно переступить с ноги на ногу. Он подозревает, что не может отказаться. Айро улыбается — добродушно, широко. — Это через четыре часа после обычного перерыва племянника. Если тебе интересно. — А… да. Понял. Ладно. Договорились. — Сокка перестроит весь завтрашний день. Ничего страшного. — С нетерпением жду нашей встречи. Сокка молчаливо кивает, не в силах сказать, что это взаимно, и Айро наконец-то отступает, давая ему пройти. Опустив голову, Сокка торопливо проскакивает мимо него, разрываясь между потребностью убраться отсюда прежде, чем его раздавит чувством стыда, и желанием остаться на случай, если он понадобится Зуко. Он видел, что тот в самом деле раздумывал о побеге через окно, а это… не очень хорошо. То, что дядя обнаружил их, довело Зуко практически до нервного срыва, и хотя Сокка не уловил каких-либо признаков страха за его паникой, он помнит все поведанные Зуко истории. Помнит, что именно Айро был одним из тех, кто обучал Зуко, у которого на коже осталось множество шрамов с тренировок.***
Зуко стоит — одежда на нём, постель заправлена, всё убрано на свои места, чтобы выглядело так, словно в этой комнате ничего не произошло. Это, пожалуй, бесполезно, раз дядя уже всё видел. Но Зуко требуется избавиться от уязвимости в виде незаправленной постели на двоих. Дядя тихо стучит в дверь и выжидает секунду, а после заходит внутрь — это не похоже на ожидание разрешения, но и не так, как было раньше. Зуко угрюмо полагает, что дяде не понравилось застукать их так же, как ему — оказаться застуканным. Держа в руке воду, дядя указывает на низкий стол и принимается заваривать чай. Зуко подходит на нетвёрдых ногах, пересекая комнату за несколько шагов и тут же теряясь, не зная, что сделать. Лучше сесть спиной к футону, чтобы во время беседы не пришлось смотреть на него? Но тогда смотреть будет дядя, поэтому Зуко стоит сесть лицом к постели. Однако, избегая дядиного взгляда, он взглянет на эти простыни, вспомнит и… Дядя прерывает его мучения, демонстративно поставив две чашки и заняв место. Спиной к постели. Чёрт. Зуко падает перед своей чашкой, машинально занимая формальную позу сидения на коленях и положив напряжённые руки на бёдра. Наблюдает за дядей, подогревающим воду и распределяющим листья, и отчаянно жалеет, что на нём нет грузных доспехов, которые удерживали бы дрожь тела. Кажется, будто всё происходит под водой — одновременно отдалённо и слишком близко, и Зуко начинает мутить. Тихий стук фарфора по дереву подобен трескающемуся под огнём льду. — У меня есть вопросы, — заговаривает дядя и, сложив руки, глядит на чайник, словно может видеть заваривающиеся листья сквозь керамику. Когда Зуко не отвечает, он поднимает взгляд и ждёт, пока он не тряхнёт головой в некоем подобии кивка. — Я попрошу тебя ответить на них, — невозмутимо продолжает дядя, и Зуко снова отрывисто кивает. — Мне также есть что сказать. Ты выслушаешь. Зуко не удаётся шевельнуться, даже кивнуть — взгляд устремлён на деревянный стол, руки на коленях сжаты в кулаки до белых костяшек. Внутреннее пламя затаивается на позвоночнике. Как будто кости предоставят ему настоящую защиту. — Сперва выслушаешь или ответишь? — …Выслушаю, — хрипит Зуко. Он едва выдавливает одно слово, поэтому не уверен, что сможет говорить. Особенно когда чувствует, что внутри всё готово взорваться и что-то помимо слов вырвется наружу. — Прекрасно. Айро разливает чай, как всегда, спокойными и плавными движениями, и, Агни, Зуко развалится в ожидании его слов. Он уже слышит их, знает, какой вид они примут, какое значение в себе будут нести и как они сгорят, придав форму долгу, законам, чести и разочарованию. — Зуко. — Он вздрагивает — не привык, чтобы кто-нибудь кроме Сокки звал его по имени. — Это не изменит моего отношения к тебе. Дядя… уже воспринимал его таким? Уже… знал, что Зуко постыден? Неправилен? Безответственен? Что идёт против закона? Зуко сейчас отключится. Горло сдавливает, зрение размывается. Огню нужен воздух, как и магам огня, а он не может дышать, не может раскрыть грудную клетку, не может… — Нам обоим известны законы Народа Огня, — тихо говорит дядя, вглядываясь в свою чашку. Зуко не отвечает, не реагирует, думает только о том, что в этот раз за его срывом будет наблюдать один дядя. — Но мы больше не там. В Царстве Земли другая ситуация. И на юге — тоже. Зуко… не понимает. Он уже изгнан, его преследуют, он не может вернуться домой. Чёрт, возможно ли ещё большее наказание? — Зуко. — На сей раз он не вздрагивает, хотя произнесённое дядей имя по-прежнему столь же неожиданно. — Я никогда не считал, что законы должны подвергнуться изменениям. И никогда не одобрял указ Созина. Что… это не… Зуко не может дышать, думать. Дядя говорит какую-то бессмыслицу, которая звучит почти как… как… — Предпочитаешь ли ты женщин, мужчин, тех и других или же никого — ты остаёшься моим племянником. Самое важное для меня — твоё счастье. Знаю, не ты выбрал рассказать мне, но, Зуко… Это не меняет моего отношения к тебе. Дядя замолкает, делая большой и неторопливый глоток чая, терпеливо рассматривая стол, пока мир Зуко медленно разваливается на части и заново перестраивается. Это незнакомое чувство, почва под ногами кажется такой хрупкой и шаткой, но, возможно, достаточно надёжной, чтобы в этот раз выдержать его вес. Но дышать легче пока не стало. — Ты веришь мне, племянник? — спрашивает дядя мягким серьёзными голосом, поднимая обеспокоенный взгляд на его лицо. Зуко смотрит в ответ, ищет намёк на что угодно под волнением и заботой. Внутреннее пламя отбивает опасливую, нерешительную пульсацию по оцепеневшему сердцу. Дядя умеет лгать — он знает это. У Зуко никогда не получалось действовать с помощью мотивации подобно Азуле. Но, как бы ни было тяжело думать об этом, он не может найти причину для лжи. Не в этом случае. И, может быть, Зуко просто… необходимо, чтобы это оказалось правдой. Необходимо, ведь он не уверен по поводу всего и хочет ощутить, что может поверить хотя бы в одну вещь: дядя говорит правду. — Да, — шепчет Зуко и прочищает горло, но вложить в слова большей твердости не выходит. — Я… да. — Хорошо, — отвечает дядя и с заметным облегчением на лице закрывает глаза. — Это хорошо. Дядя позволяет тишине повиснуть, и Зуко безмерно благодарен за возможность просто посидеть. Дядя обхватывает чашку ладонями, в то время как Зуко пытается предать всем частям своей жизни форму, которая снова будет иметь смысл. Дядя наконец подталкивает к нему чашку, и Зуко не раздумывая, автоматически, берёт её, даже не морщась от травяного вкуса жасмина. Дядя смотрит на него, и его лицо сейчас, должно быть, открытое и беззащитное, каким практически не бывает, потому что в момент, когда он обретает сомнительное самообладание, дядя прочищает горло, снова привлекая к себе его внимание. — Меня не волнует пол человека, с которым ты решил… проводить время, племянник. Но… — Зуко ощущает скачок сильной паники словно кинжал у основания шеи. — …меня волнует, с кем ты проводишь время. Дядин взгляд многозначительный, выжидательный, и Зуко остаётся лишь молча и беспомощно таращиться на него, заставляя себя кивнуть, чтобы показать, что он слушает. Видимо, пришло время вопросов. Чёрт. Какова вероятность непредвиденного происшествия в чайной в этот момент? — Итак. — Дядя ставит чашку на стол, не сводя с него взгляда. — Мастер Сокка. Строго говоря, это не вопрос, поэтому Зуко держит голову опущенной и вертит свою чашку, чтобы чем-то занять руки, отчасти жалея, что дядя не находится с его левой стороны — его лицо было бы не так легко прочитать, а ему не пришлось бы изо всех сил избегать взглядов с дядей. Зуко не привык, чтобы его стены и защиту убирали подобным образом. — Ты используешь его, чтобы подобраться к Аватару? — Что? — Зуко в ужасе вскидывает голову. — Нет! Внутреннее пламя скручивает от этой мысли, желудок сжимается, и земля будто снова рушится под ним. Чтобы дядя подумал, что он мог… что он бы… — Ты уже пытался использовать его, — сдержанно и осторожно подмечает дядя. Зуко не хватает воздуха. — Не таким образом, — выдыхает он, отрывая от него взгляд и едва удерживаясь в вертикальном положении — от боли в животе хочется сложиться пополам. — Нет! Неровное дыхание Зуко чересчур быстрое и резкое, слишком громкое в тишине. Дядя изучает его с мрачным выражением лица. К тому времени как он кивает и отпивает чай, внутреннее пламя Зуко готовится вырваться наружу из-за суматошного волнения. — Извини меня за то, что расстроил тебя своим вопросом, — произносит он. — Прости старику его страхи. Мне не хочется видеть, как ты делаешь то, о чём будет сожалеть, племянник. А без преимущества времени видеть сожаления нелегко. Что-то отрывистое и резкое, похожее на смех, поднимается наверх, рискуя вырваться наружу, если бы грудь не была так скована. Всю жизнь Зуко только и совершал поступки, о которых жалеет. И чтобы дядя сказал такое о том единственном, о чём он не сожалеет… — Так было всегда? — Я не… что? — Зуко снова неуверенно наклоняется. Разум движется в слишком многих различных направлениях, чтобы понять, к чему ведёт дядя. — Ты уже… знаешь… мастера Сокку несколько месяцев, — уточняет дядя. — Долгое время ты приходился ему врагом. — О. Этот вопрос. — Ты сражался с ним. Преследовал его. — Я не преследовал его. — Никогда? Зуко отводит взгляд и не отвечает, что служит достаточным ответом для того, кто знает его так же хорошо, как дядя. — Одно время ты держал его в плену, — продолжает дядя, когда становится ясно, что Зуко не собирается ничего говорить. — Ты лечил его. Отпустил. Зуко смотрит на свои сцепленные ладони и не отвечает, потому что дядя пока не задал вопрос. — Ты писал ему? — …Да, — признаёт Зуко, задумываясь, признаётся ли он сейчас и в измене. На какие конкретно законы Народа Огня дядя выборочно решил закрывать глаза? Дядя тихо мычит, кивая, словно кое-что обрело смысл. Если так оно и есть, то Зуко хотел бы, чтобы его посвятили в это, потому что в его мире больше ничто не имеет смысла. — И затем ты нашёл его в Ба Синг Се. — Он нашёл меня, — поправляет Зуко, видя уголком глаза, как дядины брови удивлённо взлетают. — Он пришёл в чайную и… Зуко пожимает плечами, поскольку не представляет, как объяснить последовавшее за этим. Он уверен, дядя и сам всё прекрасно поймёт, учитывая, за чем он их застал. — Ясно, — бормочет дядя, насупив брови в лёгкой хмурости. Это задумчивая хмурость, поэтому при виде неё Зуко лишь наполовину перестаёт дышать, а не задыхается целиком. Дядя поджимает губы, выглядя так, словно старается подобрать слова. По спине Зуко скатывается настороженность. Принимая во внимание всю их беседу, он не знает, что может быть сложнее того, что они уже сказали. — Когда птенец орлиного ястреба впервые покидает гнездо… Агни, спаси его. Дядя хочет поговорить об орлиных ястребах и скорпионовых пчёлах? Когда Зуко прожил на корабле четыре года и почти достиг семнадцатилетнего возраста? — …он зачастую наделён большим стремлением к полёту, но… — Не надо, — перебивает Зуко жёстким голосом. Вздыхает, пытаясь сменить тон. — Просто… скажи прямо. Дядя медлит, затем кивает и делает бодрящий вдох. — Когда ты молод и впервые сталкиваешься с влечением… — прикончите его, — есть определённые вещи, с которыми следует быть осторожным. Чтобы обезопасить себя. Вещи, которым у тебя не было возможности научиться. То, о чём никто не мог рассказать тебе. Но об этом надлежит знать. — Дядя… не надо… — Вещи, которые магу огня крайне важно знать. Зуко закрывает рот и неохотно поднимает глаза к уровню дядиных плеч. — Внутреннее пламя движимо эмоциями. Это естественно, стыдиться тут нечего. Но если твой партнёр также не является магом огня — это может быть опасно. Даже если и является, всё равно это порой рискованно. — Я знаю, тебе необязательно… — Не знаешь, — резко прерывает дядя, затыкая Зуко. — Если только… Он осекается и делает успокаивающий вдох, который не вселяет в самого Зуко ни капли спокойствия по поводу того, что дядя пытается сказать. — Племянник, никто не обладает идеальным контролем всё время. Но если ты теряешь его до такой степени, что на твоём партнёре остаётся столько следов, сколько… сколько видел я… Оба морщатся от напоминания, и Зуко исступлённо хватается за это короткое промедление, желая предотвратить развитие темы до того, как она зайдёт дальше. — Это не… Я не теряю контроль, — цедит он сквозь стиснутые зубы. — Я не… Всё в порядке. — Подобное может показаться незначительным, но запросто окажется… — Всё под контролем. — Зуко, — вздыхает дядя, — сейчас не время для гордости. Это не упрёк твоей магии или твоим способностям. Это то, чему должны научиться все молодые маги огня. Моя вина в том, что я пренебрёг… — Он сам попросил, — выпаливает Зуко чересчур громко, схватившись за край стола из-за закружившейся от стыда головы. Чёрт, не верится, что он сказал это, но, Агни, позволить дяде продолжить? Получить урок о контроле, высвобождении и сексе? Это было бы гораздо хуже. — …Он?.. Зуко интересно, доступен ли ему ещё вариант выброситься из окна. — Онсамэтогохочет. Долгое время дядя хранит молчание. Чай перед ними уже почти остыл, а Зуко раздумывает, станет ли поджог квартиры преувеличенным или же полностью оправданным способом закончить этот разговор. — И… ты знал об этом? — наконец спрашивает дядя таким осмотрительно нейтральным голосом, что Зуко невольно слышит в нём волну обоюдного дискомфорта. — Это не просто… предположение? Основанное на… реакции? Зуко закрывает глаза и, отпустив остатки гордости, в полном поражении запрокидывает голову назад. — Мы… э-э… говорили об этом. Он выразился… предельно ясно. — Понятно. Зуко гадает, должен ли он пугаться или мстительно радоваться тому, что разговор повернул совершенно не в том направлении, которое задумывал дядя. Тот выглядит таким же выбитым из колеи, каким чувствует себя Зуко. — В этом точно нет ничего неслыханного. — Глубокий вздох. — Но тебе всё равно надо соблюдать осторожность, племянник. — Знаю, — отвечает Зуко потолку. Ему до смерти хочется, чтобы здесь были какие-нибудь низкие тёмные балки, на которые можно было бы взобраться. Или канализационный люк. — Между смешиванием магии с сексом, особенно магии огня, существует тонкая грань, — предостерегает дядя, а Зуко просто хочет… залезть под стол и больше никогда не смотреть на дядю. Но он заставляет себя сидеть и слушать. Дядя бы всё равно полез под стол за ним. — Лучше не вырабатывать привычку, которую нельзя бросить. — Он недолго ждёт, пока Зуко не опустит голову в понимании. — Сможешь ли ты остановиться? Если понадобится? — Я… эту часть процесса — да, — произносит Зуко, удивляясь своему необдуманному ответу и, услышав собственные слова, морщась. Сегодня он с особым увлечением роет себе могилу. — …«Эту часть» процесса? Зуко вздыхает и наконец-то возвращает взгляд на дядю, поникнув от неизбежности. Похоже, по-другому никак. — Ну… эта часть более… активная? — Агни, они больше никогда не смогут посмотреть друг другу в глаза. — Но есть ещё и более… пассивная часть, которая просто… происходит?.. Дядя выглядит озадаченным, его лицо выражает не привычное «ты уверен, что ничего не подожжёшь», а скорее «кажется, нам лучше убежать до распространения огня». Как-то не успокаивает. — Племянник, думаю, тебе надо изъясняться точнее. Зуко тяжело выдыхает, пытаясь собрать мысли в кучу и найти способ предоставить достаточно информации, не умерев от унижения. — Помнишь тот раз, когда Сокка заболел? На корабле? Дядя моргает, безусловно сбитый с толку сменой темы. — Да… — И нам понадобилось унять его жар. — Ах. Да. — И я применил магию, — продолжает Зуко, взволнованно вертя в руках почти полную чашку. — Помню, — настороженно говорит дядя. — Вот. — Зуко поднимает взгляд и видит, что дядя так ничего и не понял. — Мне пришлось… отыскать его внутреннее пламя — или чем бы оно ни было — своей огненной сущностью, так? Подобно огненному дыханию, но наоборот. — Да, — осторожно соглашается дядя. — Осуществление переноса тепла, по сути. — Он… никуда не делся. — Дядя пребывает в замешательстве. — Из моей огненной сущности. Я… до сих пор чувствую его. Точно так же. — Ты знаешь, что он здесь? — медленно спрашивает дядя. — Такое уже случалось: опытный в обращении с теплом маг способен различать присутствие тепла человека или животного… — Нет. Это… не похоже на огонь, но близкое к нему. Оно… мерцает, меняется и… делает в основном всё то же, что и огонь. И я могу удерживать его, как свечу. — Агни, Зуко изучил позорно большое количество теории и всё равно не может найти слов. — И я могу… перемещать его так же, как могу контролировать свечу. Или насыщать его, или успокаивать, или… Понижать, гасить — но этого он не произносит. Он не хочет говорить об этом, не хочет вспоминать. — С этим мне не доводилось сталкиваться, — спустя тягостную паузу произносит дядя с нахмуренными бровями, постукивая по столу пальцами с нехарактерным беспокойством. — Похоже, твоя магия каким-то образом… соединилась с его ци. — Да. Именно такое ощущение. Словно ци Сокки имеет частоту, которая совпадает с ритмом внутреннего пламени Зуко. — Когда он был болен… ты переносил тепло гораздо дольше, чем я когда-либо об этом читал. Вполне возможно, что ты… — Дядя замолкает в задумчивости, рассеянно беря чашку и не отпивая. — Я займусь исследованиями этой темы, племянник, — произносит он. — То, что я никогда не слышал об этом, ещё не значит, что этого не случалось. — В Ба Синг Се мало свитков магии огня для изучения, — отмечает Зуко. Насколько он может судить, город едва ли признаёт существование магов огня. — Есть и другие способы узнать, — отвечает дядя с отсутствующим видом, наконец поднимает чашку и слегка морщится, обнаружив, что напиток остыл. У Зуко нет сил затрагивать этот комментарий — он слишком эмоционально выжат и истощён для любых действий, только отстранённо признаёт его как нечто, чего стоит опасаться. Он лишь согласно кивает, вливает поток тепла в свой чай, делает согревающий глоток и позволяет себе испытать слабое облегчение от того, что даже если дядя и не знает с чем они имеют дело, он не ведёт себя так, будто это опасно. И, Агни, по крайней мере, они больше не говорят о сексе.