Есть ли в небе лисы?

Я сижу в спальне и смотрю на телефон. Раздобыть номер Андрея было просто, понадобилось всего лишь позвонить общей знакомой, которая, естественно, ни сном, ни духом про мои проблемы с памятью. Определенный прогресс в них, кстати, наметился, но только по части творчества. Врач говорил начинать с мелочей и не торопить события. В нашей ситуации их пришлось поторопить, потому что один из нас медленно сходил с ума, сидя в тени. На прогресс это никак не повлияло, увы. Ладно, даже такие крохотные шажки — уже что-то по сравнение с полной пустотой. И вот я сижу на кровати одна и собираюсь позвонить бывшему мужу. Зачем? Не знаю. С того вечера на кухне прошло несколько дней. Поначалу все было нормально, мы общались, гуляли, Сережа и Птица потихоньку отвечали на мои вопросы, я осторожно вхожу в творческую колею, работаю со Славиком, который второй раз притаскивает пакет с мандаринами. Вот только с каждым днем становится все сложнее быть рядом с Разумовским, любым. Меня так сильно тянет к ним, что уже почти нет сил держаться за здравый смысл, который уже не кажется таким здравым. Мы ведь женаты, мое тело помнит их прикосновения, рвется получить поцелуи. Но я не могу. Мне нужно выяснить, что произошло между мной и бывшим мужем. Это кажется одновременно глупым и важным. И все же. Я нажимаю на кнопку вызова и жду. Начинаю уже думать, что сейчас включится автоответчик, но нет. Он отвечает, и мне прилетает грубое: — Чего тебе? — Привет. Слушай, это может показаться, странным, но… Почему мы развелись? — Ты обкурилась или что? — мрачно спрашивает Андрей. — Или этот ублюдок бросил тебя и ты так пытаешься вернуться? Так вот: обратно ты мне на хрен не нужна. — Я не пытаюсь. Это просто вопрос. Забудь. Я сбрасываю вызов. Судя по всему, расстались мы капитально плохо. Андрей и раньше говорил со мной в таком тоне, но я же сегодня даже ничего не сделала такого, просто позвонила. Я стучу пальцем по экрану мобильник. Похоже, придется все-таки залезть в интернет. Вряд ли там что-то такое уж страшное. — Охренеть не встать, — шепчу я спустя минут пятнадцать. Какой еще Чумной Доктор? В смысле я сбежала от Андрея во Вьетнам? А потом вернулась и сразу замутила с Разумовским? Или правда в той статье, где написано, что я предпочла миллиардера обычному человеку и спала с ним, будучи в браке? И что за гребаный Чумной Доктор, что это вообще за дичь с масками и огнем? По городу что, действительно бегал человек в маске и сжигал людей? А при чем тут Разумовский? Его-то почему арестовали? Он на свободе, значит, невиновен? И я действительно изменяла Андрею с Разумовским? Поэтому он на меня так злиться? Мою машину серьезно кто-то взорвал? Что случилось за эти несколько лет?! Я швыряю телефон на кровать и выбегаю в коридор, потом возвращаюсь и беру мобильник с собой. Залетев в офис, нахожу Сережу возле окна. Он разговаривает с кем-то через наушник, но заметив меня, удивленно смотрит и коротко сообщает: — Я перезвоню. Отключается и вытаскивает наушник, осторожно спрашивает: — Ася, что-то случилось? Я подхожу к нему и сую под нос мобильник. Там открыта статься о том, что я вероломно бросила Андрея и прыгнула в койку к миллиардеру. — Все было не так, — спокойно говорит Разумовский и берет у меня телефон. — А как? — угрюмо спрашиваю я. — Ты рассталась с Андреем за год до нашей встречи, даже чуть больше. Давай сядем? Он мягко касается моего плеча, и мы идем к дивану. — Измены с твоей стороны не было, — продолжает Сережа, опустившись рядом. — Андрей изменял тебе, ты узнала. Он… Ася, послушай… — Все говори, — требую я, строго глядя на него. — Просила же не скрывать от меня такие важные вещи. — Ты сказала, что подаешь на развод. Андрей разозлился, и вы поругались. — Сережа стискивает в руках телефон, смотрит на него. — Он разгромил студию в твоей старой квартире и пытался душить тебя. После этого ты уехала с Димой и Сашей во Вьетнам. Мы с тобой, к сожалению, не были тогда знакомы. — Разумовский делает глубокий вдох, будто перед прыжком в воду, и продолжает: — Дима рассказывал, что вся твоя шея в синяках была. Ты не виновата в том, что случилось между тобой и Андреем. — Понятно, — бормочу, кивнув, зачем-то касаюсь рукой горла. Кошмар какой. Звучит просто ужасно, но Сереже я верю. — Ты вернулась домой спустя год, и довольно скоро мы с тобой познакомились, — произносит он и улыбается. — На самом деле, ты сбила меня на машине. — Ага. Я сбила тебя на машине, а по итогу ты на мне женился. Идеально. — Ты называла это любовью с первой аварии, — говорит Сережа и листает вкладки на моем телефоне. — Понятно. Да, ты все еще была замужем, когда у нас начались отношения. Но только из-за того, что Андрей не давал тебе развод, и вы судились. Спроси у своей сестры, она вела твое дело. — А что за дичь про твой арест? — Арест был, — тихо отзывается Разумовский. — До нас с тобой. По обвинению в преступлениях Чумного Доктора. Меня держали в психиатрической больнице несколько месяцев. — Тебя? — ошарашенно уточняю, с трудом веря, что кто-то в своем уме мог подумать, что Сережа кого-то убил. Сжег. — Что это вообще за псих в маске? Разумовский бегло просматривает статью в интернете и, не глядя на меня, говорит: — Неизвестно. Его не поймали. Все это в прошлом, Ася. Ты не изменяла Андрею. Все эти статьи, которые утверждают, что ты сошлась со мной ради денег, — чушь. Сначала мы попали в глупую ситуацию и вынуждены были разыграть роман, но все это быстро стало настоящим. — Арест — это тот самый сложный период? — Скорее, время после него. Один из, — невесело улыбается Сережа. — Мне было тяжело, и тогда мы встретились. Ты была рядом, ни разу не упрекнула меня и не смеялась. Потом узнала про Птицу, и все равно приняла решение быть со мной. — Понятно, — отзываюсь я. Разумовский отдает мне обратно телефон, который тут же отправляется в карман. Листать желтые статейки больше нет желания, это был дурацкий порыв. Сейчас я отлично понимаю, что там слово правды и девяносто девять вранья. Не стоило туда лезть. И все же определенную пользу мои изыскания принесли, я хотя бы знаю теперь, что не была овцой, которая разрушила брак ради жениха поперспективнее. Да и, честно, было ли что рушить? — Как ты, Ася? — спрашивает Сережа, сцепив пальцы. — Голова не болит? Я понимаю, что все это очень много и внезапно. Может быть. Я двигаюсь ближе и беру его за руки, чтобы перестал так издеваться над суставами. Разумовский вздрагивает от этого движения и пытливо смотрит на меня. — Ничего не болит, — отвечаю, улыбнувшись. — Видимо, я все-таки крепче, чем кажусь. — Это точно, — тихо говорит Сережа. — Ты очень сильная, удивительная. Я никогда не устану повторять, как благодарен за то, что ты со мной. — Ты относишься к себе очень предвзято, — недовольно замечаю, поглаживая длинные бледные пальцы. — Любая была бы счастлива рядом с таким, как ты. — Мне нужна только ты, — просто отвечает Сережа и, чуть помедлив, наклоняется и целует мои руки. Так, понятно, почему я влюбилась в него без памяти. — Мне нужно встретиться с Олегом, — говорит Разумовский. — Мы заберем твою машину со штраф-стоянки. — А я ведь так и не удосужилась узнать, цела ли она вообще, — растерянно бормочу, нахмурившись. — Цела. Нужно заменить кое-что, но в остальном все в порядке. Она же бронированная. — На кой мне бронированная машина? — Это идея Птицы. Он трепетно относится к твоей безопасности. Вечером хотели зайти Полина и Леша, если ты согласна. — Конечно. Я тогда побуду с Шурой пока. Он обещал показать свою коллекцию космических енотов. — Вы ее вместе собирали, — сообщает Разумовский таким обреченным тоном, будто ему лично пришлось искать этих енотов. *** Я открываю нижний ящик в одном из многочисленных шкафов, стоящий в студии, и просматриваю содержимое, достаю коробки, где собраны просто листы и цельные скетчбуки. Так, отлично. Я датирую каждый, когда начала и когда закончила. Значит, мне нужны вот эти. Усевшись по-турецки, инспектирую первый, потом второй и так проходят еще две штуки. Ну, понятно, где я схватила кризис, о котором недавно обмолвился Разумовский. Безжизненно и как по учебникку. О, вот здесь мы уже с Сережей вместе были. Я листаю скетчбук. Закрываю. Листаю снова. Опять закрываю. Откладываю в сторону и встаю, наворачиваю несколько кругов по студии. Сажусь и опять просматриваю рисунки. Ах ты ж зараза такая. *** Это случается одним чудесным вечером, точнее, уже ночью, и виной всему моя привычка бродить по темноте. Сегодня Птица предупредил, что уезжает по делам и вернется очень поздно, поэтому я и не ожидала никого встретить, когда отправилась к автоматам за газировкой. Но встретила. Застыв на пороге, ошарашенно смотрю на Разумовского, одетого в черный бронированный костюм, как раз такой, как на фотках в интернете. Он стоит у стола, держит в руках маску с длинным клювом и не сводит с меня взгляда. Смею предположить, что Птица слегка в ужасе. — Неизвестно, значит, — говорю, стряхнув оторопь, — что там за псих под маской, да? — Я объясню, — произносит Птица, кинув ее на стол. — Это… — Перед тем, как ты начнешь виртуозно или не очень врать, дай мне минуту. Принесу кое-что. Я возвращаюсь в спальню, достаю из-под кровати коробку, которую притащила из студии, и иду обратно в офис. Поставив ее на стул, снимаю крышку и достаю несколько листов, раскладываю их друг за другом. Птица подходит, скользит взглядом по рисункам. Я листаю скетчбук, показываю самые запоминающиеся страницы. Кидаю ему альбом, который он легко ловит и быстро просматривает. — Давно? — уточняет он, вернув его в коробку. — Пару дней назад нашла, — любезно сообщаю и сама любуюсь готовыми рисунками и набросками, на которых изображен Чумной Доктор с разных ракурсов. Особенно выделяются те, что я положила на стол. Там нет маски. — Сначала, если честно, думала, что чокнулась, когда это все рисовала. Спасибо, что убедил в обратном. — Обращайся, — мрачно отзывается Птица. — Выслушаешь? — Куда ж я денусь уже? Принцип тот же: раз я вышла за тебя замуж, зная все это, значит, меня устраивало. Давай, народный герой, рассказывай, как мы докатились до этого. Только мог бы ты… снять их? Я указываю на перчатки. Птица спешно расстегивает их и кладет на стол, туда же приземляется пояс с какими-то колбами странными. Я пока подхожу ближе к маске, чтобы рассмотреть ее. Вороны, блин, ну конечно. Кажется, у меня и в самом деле мозг на сто восемьдесят градусов свернуло. Надеюсь, все не так страшно, как писали в интернете. Как они с Сережей вообще додумались до такого? Супергеройских фильмов пересмотрели? А «Я — бэтмен» хриплым голосом входит в комплект? — Мышка, — зовет Птица, и я возвращаюсь к нему, сажусь рядом на диван. Может, я в той аварии, из-за которой мы с Сережей познакомились, тоже головой ударилась? *** … — Что это? Что вы собираетесь мне колоть? Эй, я же с вами разговариваю! Стоп, стойте, стойте! Вокруг душно и темно, ничего не разглядеть. Я слышу, как кто-то говорит со мной, чувствую, как по коже ползут ледяные черви, и вдруг понимаю, что это кисть, которая что-то рисует. Руки не слушаются, я не могу вырваться, тело будто деревянное, скованное ремнями. Какой-то грохот и крик, кто-то так отчаянно кричит, будто переживает самую страшную агонию. Настоящий ужас приходит, когда становится ясно, что кричу я… Я просыпаюсь и подскакиваю на кровати, сразу прошу Марго включить свет, потому что мне кажется, что я все еще там, задыхаюсь от боли и страха. Прижав к себе одяло, осматриваюсь. Что за сон такой? Вроде никаких ужастиков на ночь не смотрела. Жуть. Сердце колотится так, словно вот-вот сломает ребра и выпрыгнет. Правую руку до сих пор жжет. Я провожу ладонью по татуировкам. Нет, не жжет. Это фантомное. Надо будет рассказать врачу о том, что мне снится несусветная страшная муть. — Ничего, — выдыхаю, стискивая одеяло. — Я дома. Здесь безопасно и… Марго? — Да, Ася? — Сергей в офисе? Не спит? — Сергей в офисе, проводит диагностику систем. — А… А можешь позвать его? Пожалуйста. — Конечно, Ася. Я выпускаю одеяло и пытаюсь хоть немного пригладить волосы, чтобы не торчали во все стороны. Не стоит, наверно, Разумовского беспокоить, но я теперь до ужаса боюсь выключать свет. Сережа приходит очень быстро, распахивает дверь без стука и, заметив меня, сидящую на кровати, сразу же быстрым шагом направляется ко мне. Ясно, вид, надо полагать, говорящий. Он садится рядом, берет мои руки в свои и спрашивает: — Что случилось, любимая? Плохо? Кошмар? — Кошмар, — отвечаю я, жалея, что не пошла попить воды. Горло совсем пересохло. — Жуткий. — Хочешь рассказать? — Да я сама толком не понимаю. Все странно. Кое-как озвучиваю ему, что запомнила. Сережа хмурится, все это время ласково гладит мою ладонь. Когда я замолкаю, целует тыльную сторону и предлагает: — Давай завтра расскажем твоему врачу. Пусть скорректирует дозировку или выпишет что-то еще. А сейчас я сделаю тебе чай, ты показывала, какие тебя обычно успокаивают. — Извини, что отвлекаю, — шепчу я, опустив взгляд. — Не отвлекаешь. Мне жаль, что я не могу быть рядом в такие моменты. — Он печально улыбается и дарит моей ладони еще один нежный поцелуй. — Сейчас вернусь. — А можно с тобой? — прошу я, стиснув его руку, чтобы не дать уйти. — Не хочу одна оставаться. — Конечно, любимая. Пойдем. Я сую ноги в тапочки вместе с Сережей отправляюсь на кухню. Странный сон все еще не дает мне покое. Было в нем что-то… Нет, я понимаю, что людям всякая дурь снится, но буквально кожей чувствую, что здесь не все так просто. Пытаюсь вертеть в уме детали, которые удалось запомнить, и вызвать этим хоть какое-то шевеление в памяти, но бесполезно. Сдавшись, наблюдаю за Разумовским, который заваривает чай с мятой. Это тоже странно. Чтобы кто-то ради меня вот так бросал все дела и бежал что-то готовить, лишь бы хоть немного успокоить? А я ведь даже не болею. Кажется, я во Вьетнаме нехило так поправила себе карму, раз мне досталось такое сокровище. С фанатзией, блин. Чумной Доктор, елки-палки. Сережа ставит на стол передо мной кружку и садится рядом. Рука тянется к моему колену, это явно привычный жест, но Разумовский, опомнившись, убирает ее. Я, подвинувшись ближе, возвращаю его ладонь туда, куда он хотел ее положить. Сережа, улыбнувшись, гладит ткань пижамы большим пальцем, а я мечтаю, чтобы ткани этой там не было. Взяв чашку, прошу его рассказать, что там за диагностику он ночью делал. Действует на ура, как ушат холодной воды. Ничего не понятно, но видеть, как увлеченно Сережа рассказывает о своей работе, — бесценно. Припомнив его слова, спрашиваю и уточняю. В итоге к спальне мы возвращаемся только спустя почти час. А мне все еще не хочется там оставаться. — Если опять будет кошмар, сразу зови меня, хорошо? — просит Разумовский, остановившись на пороге. — Ладно, — киваю я и сажусь на кровать. Он собирается закрывать дверь. — Сереж? А ты не хотел бы… Ну, не знаю, поспать сегодня здесь. Разумовский переступает порог и смотрит на кресло. Я мотаю головой и стучу по кровати, уточняю: — Здесь. — Ты уверена? — спрашивает он, замерев. — Да. Если ты уверен. Сережа улыбается и подходит ближе, садится передо мной на корточки и говорит: — Хотел бы. — Отлично, — с облегчением выдыхаю и залезаю на кровать с ногами. — С какой стороны ты спишь обычно? — Справа. Я разденусь? — Видимо? Не в джинсах же ты спать будешь. Я двигаюсь на свою сторону и залезаю под одеяло. Разумовский просит Марго приглушить свет, снимает джинсы и кидает их на кресло, туда же летит легкая толстовка. Он постоянно мерзнет, я успела заметить. Вернувшись к кровати, Сережа поправляет одеяло, которое я тут же тяну на себя, тонко намекая, чтобы даже не думал ложиться полуголым поверх него. У меня родители точно внуков хотят. Разумовский ничего не говорит, молча укладывается. Я накрываю его одеялом и поворачиваюсь на бок, чтобы можно было смотреть на него. Как человек может быть таким красивым? Во всех смыслах? Настолько чудесным, что я даже закрыла глаза на бронированный костюм и огнеметы? Птица, кстати, после того разговора так и не появлялся, хотя я с ним и не ссорилась. Успела переварить все это, найдя рисунки. Сережа берет меня за руку и шепчет: — Спи, любимая. Я буду рядом. Я закрываю глаза. Открываю. Смотрю на него. Ай, да гори оно все. — Можно тебя обнять? — спрашиваю я. — Если хочешь, — отвечает Сережа, и в его голосе тонна облегчения. Я двигаюсь ближе, еще немного. Слегка обнимаю его. Тело почти физически ноет от желания большего контакта. Я прислушиваюсь к себе, пытаюсь считать Сережину реакцию. И решаю полностью довериться подсознанию. Двигаюсь совсем близко, обнимаю крепче, внутренне опасаясь, что ему это не понравится. Андрей подобное совсем не любил. Сережа выдыхает, прижимает меня к себе, а я буквально утопаю в ответных объятиях, таких теплых, сильных и надежных. Любящих. Впервые в своей жизни настолько любящих. Разумовский гладит меня по спине, а я наконец расслабляюсь, прильнув к его груди. Мы даже ноги переплетаем, настолько сильно хочется быть ближе, настолько сильно притяжение друг к другу. — Я рядом, любимая, — тихо повторяет Сережа, целуя меня в макушку. — С тобой. Мы пройдем через это вместе. Я люблю тебя очень сильно. Спи, родная. Кажется, за это чувство не жалко и умереть.